таджикистан литература

Таджикский народный юмор

Таджикский юмор из века в век воплошался в передаваемые из уст в уста словесные миниатюры называемые латифа. В них высмеиваются людские пороки. Так, в рассказах Афанди простой человек из народа в разнообразных столкновениях c "сильными мира сего", - начиная с падишаха и кончая кишлачным имамом - оказывается умнее их, расторопнее, сообразительнее, достойнее.В другом цикле латифа затрагиваются вопросы будничной жизни, высмеиваются несообразительность, лень, неприспособленность, пустая мечтательность, малодушие и другие подобные им недостатки. Характерно, что здесь, когда это касается простых людей, народный смех не оскорбителен и не уничтожающ, он скорее дружеский, веселый. В нем - снисходительность мудреца к маленьким слабостям людей.

Традиции латифа живы и в наше время. В городских кишлачных чайханах или на колхозном поле во время отдыха, на берегу арыка под тенистым карагачем можно услышать веселые и смешные истории о бесконечных похождениях Насреддина и Мушфики. Рассказы Насреддина Афанди (в другой транскрипции Эфенди) едва ли не самый популярный среди народов Востока жанр устного творчества. В таджикских народных юмористических и сатирических рассказах, наряду с Насреддином , действующим лицом является Мушфики. Это не вымышленное имя. Мушфики - историческое лицо, таджикский поэт 16 века. Он славился своими едкими сатирами на властителей своего времени.

1. История поэзии

Таджикско-персидская  поэзия, проза, рукопись, миниатюра  развивались на протяжении многих  веков. Наиболее прославленный  период ее развития  приходится  на время  становления  феодального  общества,  которому  предшествовали  завоевания  Ирана и Средней Азии арабами и последующая  исламизация  этих  народов. Эта идеологическая  база  была  единой для ряда  территорий и народов, что и обусловило  общность развития  культуры  в целом.

Арабская  экспансия (635г.-конец 20-х г.г.) оказало  огромное воздействие на судьбы народов Персии и Средней Азии. Были уничтожены следы богатой домусульманской культуры, рушились дворцы с настенной росписью, сжигались книги, рукописи. Господствующей религией стал ислам, господствующим языком - арабский. Прошло немало времени для наступления ренессанса культуры, который начался  на новой основе и проходил  в новых условиях. Формирование нового литературного языка – форси (таджикско-персидский) приходится на 9-10в.в. Гениальный поэт, основоположник таджикской литературы Рудаки усовершенствовал язык, впервые использовав его в светской поэзии, заложил основы ряда литературных жанров. С этого момента  начинается длительное и блестящее развитие литературы, расцвет которой привел ее к всемирной славе.

В конце 10-го в. Фирдоуси создает  ныне всемирно известную героическую эпопею «Шахнаме», превосходящей по объему все существующие ныне произведения. 11-й век ознаменовался созданием такого жанра, как  романтический эпос. Появляется ряд поэм, написанных Унсури, Айюки, Гунгури в этом стиле, но  венцом  законченности и красоты стала «Хамсе» («Пятерица») Низами,  созданная им в 12-м веке. В 13-м веке появляются на свет «Бустан» и «Гулистан» Саади, в 14-м веке – произведения продолжателей традиций романического эпоса – Амира Хусрава Дихлави и Хаджу Кирмани,  Камала Ходжанди и мастера газели Хафиза. 15-й век – поэзия Джами, охватившая по замыслам и стилистике  все жанры предшествующей литературы, тем самым как бы подытожившая ее.

Персидско – таджикская литература развивалась на обширной территории, распространяясь по ней  благодаря  странствиям поэтов, ученых, путешественников, купцов и  пересылкам иллюстрированных миниатюрами рукописей.

2. Проза

ПРАВДИВАЯ ЛЕТОПИСЬ СУДЕБ

Есть три типа писателей. Одни упорно отгораживаются от современной действительности, предпочитая описывать историческое прошлое по издавна установленным канонам. Другие, наоборот, ультрасовременны, политически конъюютурны и готовы творить лишь в угоду моде. Третьи, обращаясь и к истории, и к современности, пишут без оглядки на общественно-вкусовую привередчивость и социально-тематическую диету. И если произведения первых двух типов воспринимаются относительно спокойно, то третьего вызывают бурную реакцию необычностью выбора объекта отображения и непривычностью нравственной интерпретации отображаемого. Причем мнения в этом случае неизбежно поляризуются. Судя по тому, как реагируют читатели на роман "Чала", его автора Мансура Суруша следует отнести к третьему типу. Роман посвящен историческим судьбам той диаспоры в Центрально-азиатском регионе, за которой закрепилось название, отражающее ее этническое своеобразие: "бухарские евреи". Причем автор показывает, что в самой этой диаспоре, значительно ущемлявшейся в правах на почве национально-экстремистских и религиозно- фанатических притеснений, существовала еще более приниженная, низведенная до положения изгоев категория людей с обидным прозвищем "чала" -"ни то, ни сё". Те, кто по принуждению или в силу обстоятельств "изменил" иудейской вере, приняв мусульманство в став отверженными в собственной религиозной общине, продолжая вместе с тем оставаться чужаками в мусульманской среде. Чтобы понять особую значимость романа "Чала" следует иметь в виду, что Мансур Суруш первым из художественной литературе обратился к этой щекотливой теме и первым обналил - до корней связанные с ней проблемы, упорно замалчивавшиеся во все времена. Никто до него не проникал писательским взорам в этот социологический аспект, остававшийся под внегласным запретом как в дореволюционный период, так и в послереволюционный. Да и иные эта тема отнюдь не в числе престижных. Более того, затрагивать её считается даже как бы неприличным... Так что дебют с "Чалой" требовал от автора известного гражданского мужества. И, несомненно, этим, как и самой новизной темы, он завоевал симпатии немало числа читателей. Оригинальна сюжетно-композиционная структура романа: драматизм положения диаспоры в целом, его преломление в судьбах отдельных семей и, наконец, трагедия конкретной личности как логической завершение рокового процесса. И тем не менее, роман оптимистичен. Во-первых, оптимизм внушает необыкновенная жизнестойкость представителей этой диаспоры, несмотря на все выпавшие на их долю испытания. Они не только "выжили" этнически, но и сохранили свою культурную самобытность. Во-вторых, оптимистичен тот факт, что люди с клеймом "чала", предельно ясно вырабюащим степень дискриминации личности, не утратили своего человеческого достоинства и не деградировали морально. В третьих, оптимистически настраивают проявления твердости духа у этих людей, до конца оставшихся при своих убеждениях. Все это очень убедительно показано в романе, что также должно быть поставлено в несомненную заслугу автору. Действительно, своеобразными лирическими искорками вкраплены в эпическое полотно подобные эпизоды. Вот Мордехай, подвижению души выручающий из беды своими трудовыми сбережениями бездельника, в надежде, что тот исправится. Вот Або, увлеченно приобщающий сынишку Зеэва к ивриту и премудростям Торы. Вот Йосеф, в упоении прекрасным слушающий игру Бурхо... И разве не подтверждение тому же, о чем говорилось выше, чистота семейных устоев и профессиональная порядочность, присущие положительным персонажам романа... Здесь же уместно отметить психологическую роль удачно выписанных массовых сцен в романе. Расправа над Мордахаем, потасовка между экстремисти настроенными шиитами и суннитами не только усиливают драматизм произведения, но и помогают нам извлечь для себя кое-какие уроки на будущее. Раскрытию темы в немалой мере способствуют афористично звучащие сентенции героев ("Мы как мертвые листья... Как тень от мени..."), обращение к народным преданиям (притча о монахе и орле), использование исторических документов (об обстоятельствах зарождения еврейской диаспоры в Средней Азии и о российско-имперском дипломатии в регионе). Вообще, в романе много познавательного, расширяющего представления о данном предмете. С первых же глав "Чала" нельзя не почувствовать неординарность подхода к теме. В отличие от авторов, впадающих в ту или иную крайность, Мансур Суруш исторически беспристрастно представляет события и поступки. Мансур Суруш исторически беспристрастно представляет события и поступки. Но беспристрастность эта не бесстрастна- автор романа почеловечески сочувственно описывает мытарства "чала". Однако сочувствовать не означает для него идеализировать. Без прикрас, с присущими каждому индивидуально положительными и отрицательными качествами, показаны в романе и "чала", и сохранившие иудаисткую обрядность их соплеменники, и стойкие мусульмане из коренных национальностей. В живых эпизодах контрастно проступают национально-религиозная лояльность Ходжи Исмоила и догматическая закоснелость раввина Боруха, честность цирюльника Мордехая - и подлость картежника Кули, простоватая доброта трудяги арбакаша Моше - ихишная хватка купца Зеэва, повышенная душевная ранимость домашнего учителя Або - и антисемитская грубость владельца караван-сарая Бровастского Хайдара, пылкая верность юного Йосефа - и отступническое безволье его любимой, Бурхо. Но при этом основные образы романа не статичны, мы видим их в диалектическом развитии. Так, даже Зеэв, этот "волк в лисьей шкуре", постепенно становится человечнее. Он прощает большой денежный долг семье, потерявшей кормильца. Невзирая на недовольство своей общины берет по опеку двух "чала" - Або и Моше. Рискуя впасть в немилость, добивается у эмира отмене решения местного правителя о сносе еврейского кладбища, ради чего еще идет и на значительные материальные затраты. А былая горячность Або перековывается в истинно мужскую выдержку, так ярко проявившуюся в эпизоде со спасением Торы. И у некогда безропотного Моше со временем все чаще прорывается горестный сарказм как реакция на несправедливости. Роман "Чала" и в нынешнем своем виде произведение законченное, имеющее самостоятельное значение. Но, вместе с тем, в нем заложены потенциальные возможности дальнейшего развития творческого замысла автора, да ин совершенствования уже имеющегося текста. Это естественно, ведь журнальная публикация явилась лишь первым выходом писателя с этим романом к читателям, а в классике немало примеров, когда авторы после первых публикаций к последующим изданиям перерабатывали свои произведения и даже дополняли новыми главами или частями в соответствии с переосмыслением написанного и более ясным видением перспективы. В частности, для углубления исторической достоверности повествования целесообразно было бы усилить к последующим публикациям романа показ уважения и доброжелательства, на которых в действительности строились взаимоотношения большинства простых труженников - представителей таджикской и еврейской национальностей (без чего, собственно, еврейская диспора не смогла бы закрепиться и столь долго существовать в этом регионе). Логически уместно также конкреттизировать в романе через его героев существенные, принципиальные изменения социально-правового статуса евреев с установлением советской власти, провозгласившей конституционное равенство наций и народностей. При всех допускавшихся перегибах, этого не игнорируешь, как не выкинешь слова из пести... В противовес утверждениям иных толкователей истории о якобы присущей здешней еврейской диаспоре обособленности хорошо бы добавить в текст несколько штрихов, илюстрирующих приобщение евреев, как и людей других национальностей, к многовековой таджикской культуре и при внесение ими своей лепты в культурную жизнь Таджикистана. Заслуживают в дальнейшем более четкой индивидуализации женские образы романа, значительно уступающие мужским в психологической обрисовке. И, наконец, читателям интересно было бы вслед за автором вникнуть в то, как складываются судьбу героев романа (может, и "воскрешенного" Йосефа) в нынешних условиях - кого здесь, в кого и в Израиле... Таковы, на наш взгляд, контуры возможного продолжения работы над "Чалой". Впрочем, это всецело в компетенции самого писателя. Заметно им оригинально заявив о себе в литературе сборником рассказов и пьесами, Мансур Суруш созданием романа окончательно утвердил за собой имидж писателя широкого профиля. Большинством читателей роман "Чала" встречен с интересом и одобрением как знаменательное событие в литературной жизни республики. Они с нетерпением ждали его отдельного издания. Но, разумеется, и те, кто в порядке поляризации мнений оказался ни в их числе, имеют право на свою точку зрения, заслуживающую уважения. Правда, уважительным отношение к разного рода оппонентам может оставаться лишь до известных пределов. Вот, к примеру, как высказался один из них: "Тоже, нашел Мансур Суруш о ком писать! Их же здесь - ничтожная горстка. Никакой роли они ни в общественной жизни, ни в культуре не играют и не играли..." Не станем полемизировать с изрекшим этот циничный абсурд. Просто вспомним, кого советовал не оспаривать А.С.Пушкин в последней строке стихотворения "Памятник". Оценить нестандартность "Чалы" не каждому под силу. Подобные произведения как раз и становятся пробным камнем литературной компетентности и нравственного настроя того или иного читателя. Объективно, без ссылки на то, нравится роман кому-то или не нравится, нельзя не признать его позитивной нацеленности. Он побуждает нас к самоочищению от скверны предрассудков и в этом смысле для не евреев не менее важен, чем для евреев. Более тгго, он созвучен заключенному в Таджикистане Договору об общетсвенном согласии, который, как известно, наряду с политическими лидерами, подписали руководители различных национальных общин и религиозных конфессий, соответствует всей мироутверждающей и человекозащитной нацеленности внутренней и внешней политики руководства нашей республики. А всякий, большой или малый, импульс активизации действий в этом направлении имеет сейчас для нас первостепенное значение. Да и в любом регионе земного шара ныне особенно актуально то, что является лейтмотивом романа "Чала": утверждение национального согласия, межнациональной и религиозной терпимости.