Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

Афоризмы о языке

.doc
Скачиваний:
15
Добавлен:
14.08.2013
Размер:
54.78 Кб
Скачать

Афоризмы о языке

Живое слово учит. античная половица

Для познания нравов какого ни есть языка старайся прежде выучить его язык.

Пифагор

Знать много языков - значит иметь много ключей к одному замку.

Вольтер

Язык - одежда мыслей.

Самюэл Джонсон

Язык - лучший посредник для установления дружбы и согласия.

Эразм Роттердамский

Можно объясняться с теми, кто говорит на другом языке, но не с теми, кто в те же слова вкладывает совсем другой смысл.

Жан Ростан

Кто не знает иностранных языков, тот ничего не смыслет и в родном.

И.Гете

Для изучения языка гораздо важнее свободная любознательность, чем грозная необходимость.

Аврелий Августин

Границы моего языка означают границы моего мира.

Людвиг Витгенштейн

Глава III Язык и общество // Березин, Ф.М. и др. Общее языкознание.- Москва, 1979.- C. 50-70

§20. По своей сущности язык социален. А его сущность нужно видеть в его назначении, в его роли, в тех потребностях, которые им обслуживаются и удовлетворяются. Уже в работах В. Гумбольдта и Гегеля высказывалась мысль об удовлетворении языком потребности человека в общении. Западноевропейские лингвисты начала XX столетия были убежденными сторонниками понимания языка как явления социального. В американской лингвистике XX в. социальные аспекты языка привлекали внимание Э. Сепира и Б. Уорфа - родоначальников особого лингвистического направления,, получившего название этнолингвистики. В нашем отечественном языкознании проблему "Язык и общество" осмысливали под разными углами зрения В. В. Виноградов, Г. О. Винокур,; Б. А. Ларин, Н. Я. Марр, А. М. Пешковский, Е. М. Поливанов,; А. Д. Селищев, Л. В. Щерба, Л. П. Якубинский и другие ученые. Постепенно вызревало сознание той истины, которая была в первой половине XIX столетия сформулирована в "Немецкой идеологии" К. Марксом: "язык возникает лишь из потребности, из настоятельной необходимости общения с другими людьми" <1,; 29>.

Именно в этой своей функции - функции общения язык нужен людям. Но общаться человек хочет и может с себе подобными, т. е. с людьми. По мнению К. Маркса, язык существует и для других людей., лишь тем самым и для меня самого,- как действительно; практическое сознание <см.: 1, 29>-именно потому, что язык существует для других людей, он нужен мне - говорящему или пишущему - такова мысль К. Маркса. Но это и означает,; что язык социален по своей сути. И от этой социальной его сути не вправе отдаляться ни лингвист,; ни философ.

Функция общения для языка - главная господствующая подчиняющая или определяющая все остальные. Подчиняя себе все остальные, функция общения вместе с тем оказывается и их основной базой. Именно на базе функции общения существуют такие функции языка,- как воздействие, сообщение, моделирование, даже формирование и выражение мыслей и других состояний сознания. "Даже" потому, что эта функция необходима для общения,; без выражения мыслей - общение невозможно. Но и выражения мыслей не было бы, если бы не было потребности в общении, поддерживаемой и обновляемой совместной деятельностью людей. Образуют единство язык и сознание, образуют единство и функции общения, и формирования, и выражения сознания.

Философия марксизма, видя в языке важнейшее средство человеческого общения, признает решающую роль отношений людей, прежде всего трудовых отношений,; в формировании и развитии языка. Возникновение языка (как бы далеко ви отодвигала наука и как бы ни растягивала во времени этот процесс) могло осуществляться только в результате потребности в общении, потребности,, все более властно дававшей знать о себе по мере долгого и трудного превращения homo habilis ("человек умелый") в homo sapiens ("человек разумный"). Возможно, наука никогда не сможет восстановить реальные облики предъязыков и первых собственно-языков человека. Но какими бы они. ни были по своей структуре и набору элементов, они могли быть построены только из того материала,; который был в распоряжении предков человека, т. е. из еще не обработанных звуков, уже начавших дифференциацию в зависимости от условий их применения.

Что касается определяющего воздействия социальных условий применения языка на его развитие, об этом уже было сказано.

§ 4. Именно к такому типу новаторства в языке, состоящему не в изобретении небывалых звукосочетаний как носителей значений, а только в употреблении того, что дано в наличной традиции как скрытая возможность и намек, относятся языковые новообразования Маяковского. В этом - своеобразие того места, которое принадлежит Маяковскому в ряду зачинателей русского футуризма. Практически это своеобразие заключается в том, что Маяковскому всегда оставалась вполне чуждой та система взглядов на язык, которая лежала в основе теории "самоценного" или "самовитого" слова и нашла себе крайнее выражение в так называемой заумной речи. Маяковский оставался всегда верен общему смыслу лозунгов, подписанных им вместе с Д. Бурлюком, Крученых и Хлебниковым на заре истории русского футуризма, именно:

"Мы приказываем чтить права поэтов:

  • 1) На увеличение словаря в его объеме произвольными и производными словами (Слово - новшество),

  • 2) На непреодолимую ненависть к существовавшему до них языку"*.

Но из этих лозунгов Маяковский делал не те практические выводы, которые были сделаны творцами заумной поэзии. Общий смысл этого своеобразного феномена в истории русского слова можно считать достаточно ясным. "Самовитое слово"15, "слово как таковое"16, "воскрешенное слово" в теоретических построениях футуризма означало вовсе не бессмысленное слово, к чему пытались свести все дело ранние критики футуризма, а такое слово, которое освобождено от исторически закрепленной связи с соответствующим предметом мысли и является как бы заново созданным, вновь рожденным названием предмета. В "Декларации слова как такового" Крученых (1913) говорится: "Художник увидел мир по-новому и, как Адам, дает всему свои имена. Лилия прекрасна, но безобразно слово лилия, захватанное и "изнасилованное". Поэтому я называю лилию еуы - первоначальная чистота восстановлена". Язык такого рода представляется сознанию футуриста "свободным", "вселенским", зародышем "грядущего мирового языка"*17. Это язык общечеловеческий, доступный всякому, так как в нем связь звука с содержанием непосредственная, не обусловленная реальной исторической действительностью, а такая, какой она была в представлении футуриста в языке примитивном, первозданном, изначальном. Обычное обозначение такой системы взглядов, как формалистической, на мой взгляд, не выражает ее существа с должной ясностью. Заумный язык не есть борьба формы со смыслом, а наоборот - борьба смысла с формой, антиисторический, варварский бунт "содержания" против той материальной структуры, в которой оно роковым образом осуждено воплощаться. В основе здесь лежит ощущение, отчасти родственное фетовскому:

О, если б без слова Сказаться душой было можно!18

но разница здесь та, что Фету причиняла страдание невозможность передать слушателю известное поэтическое настроение как нечто цельное и не тронутое анализом расчлененного словесного выражения, тогда как Хлебникова тяготила не логика, а самая материя слова, его тело, его плоть и кровь. Форма - это материальное, историческое, национальное, т.е. нечто, наделенное свойствами временного, местного, "случайного". Содержание же - бесплотно, внеисторично, вне-временно, оно - всеобщее. "...Заумный язык есть грядущий мировой язык в зародыше. Только он может соединить людей. Умные языки уже разъединяют"**. Содержание должно быть доступно непосредственно, не через форму, а само по себе. Заумное слово - это дематериализованное слово.

Логическое развитие этой полуманиакальной концепции, поскольку в ней может быть отыскано разумное зерно, приводит к законченной

философии варварства, т.е. к такому миросозерцанию, для которого не существует культуры как содеянного, воплощенного, оформленного. Пропаганда "самовитого слова" по своему внутреннему смыслу оказывалась не чем иным, как проявлением презрения к слову*. Но разумное слово сумело жестоко отомстить за это желание обойтись без него. Как бы в наказание за неуважение к подлинной, осмысленной форме создатели заумного языка оказались осуждены на неизбывную и рабскую возню с карикатурой формы, с бесплотной и нечленораздельной тенью словесной материи. Недавно удачно было сказано: "Самая характерная черта хлебниковского творчества заключается в том, что главным героем его поэзии является язык: не элементом, не материалом, а основным содержанием, нередко единственным..."** Это происходило именно потому, что утопический идеал дематериализованного слова неизбежно подсказывал такую практику словотворчества, которая имеет предметом не поиски новых средств выражения в исторически данном материале, а принципиальное изменение связи между выражением и выражаемым. Это касается не только чистых звукосочетаний, вроде еуы, бобэоби19 и т.п., но также и так называемого внутреннего склонения слов20, вроде мленник21 вместо пленник; суффиксальных и префиксальных экспериментов вроде достоевскиймо22, смехистелинно23, вплоть до знаменитого "Заклятия смехом" Хлебникова24 (1910), в котором к основе смех присоединяются различные словообразовательные средства вне способов, данных в модели языка. Все это не создание новых слов, а только разрушение слова как средства выражения мысли, т.е. чистый нигилизм, в который неизбежно впадал Хлебников, несмотря на подлинность и чистоту своего поэтического дара.

* Пощечина общественному вкусу: В защиту свободного искусства. М., 1912. С. 314.

* Хлебников В. Собрание произведений: В 5 т. Л., 1933. Т. 5. С. 235-236.

** Там же. С. 236.

* Ср. у Хлебникова: "Как мальчик во время игры может вообразить, что тот стул, на котором он сидит, есть настоящий, кровный конь, и стул на время игры заменит ему коня, так и во время устной и письменной речи маленькое слово солнце в условном мире людского разговора заменит прекрасную, величественную звезду... Если звуковая кукла "солнце" позволяет в нашей человеческой игре дергать за уши и усы великолепную звезду руками жалких смертных, всякими дательными падежами, на которые никогда бы не согласилось настоящее солнце, то те же тряпочки слов все-таки не дают куклы солнца" (5, с. 234-235) и т.д. Все это продиктовано именно презрением к слову.

* Гофман В. Языковое новаторство Хлебникова // Язык литературы: Очерки и этюды. Л., 1936. С. 235. Оговорюсь, что собственно поэзия Хлебникова, которая сама по себе здесь не обсуждается, совсем не исчерпывается "заумным языком" и, независимо от ее лингвистической маниакальности, представляет глубокий художественный интерес. Поэзии Маяковского она в целом была совсем чужда. Ср. мою заметку "Хлебников" (Русский Современник. 1924. № 4. С. 222-226).