Томас Мор - Из письма Уильяму Гонеллию

Томас Мор (1478-153 5)

ИЗ ПИСЬМА УИЛЬЯМУ ГОНЕЛЛИЮ

Письмо датировано 22 мая 1518 г. Пер. Ю.М. Каган. (

Томас Мор. Утопия. – М., 1978. – С. 311-317).

Я получил, дорогой Гонелль, твое письмо; оно такое же, как и всегда, то есть чрезвычайно изящное и полное любви. В этом письме я увидел твою преданность моим детям, из него же я узнал и о твоей заботе о них. Каждый из них мне пре­много нравится, но более всего меня радует, что Елизавета и без матери выказывает скромность своего нрава, хотя обыкно­венно и при живой матери не всякая девица это делает. Скажи ей, что мне это милее всякой учености. Потому что всем ко­ролевским сокровищам я предпочитаю ученость, соединенную с добродетелью. Если отказаться от честности, то слава научная окажется не чем иным, как весьма известным и всем заметным бесславием. Особенно это касается женщин. Оттого что про­свещение среди женщин — дело новое и многие охотно увидят в нем упрек мужской лени, приписывая науке то, что на самом деле есть недостаток характера, полагая, что из-за пороков уче­ных людей собственное их невежество сойдет за добродетель. И, напротив, если женщина (я хотел бы этого для всех своих дочерей и надеюсь, что с твоей помощью они этого достигнут) к своим замечательным душевным достоинствам добавит скромные познания в науках, то, я полагаю, она обретет ис­тинного блага более, чем если бы овладела она богатством Креза и красотой Елены. Не по той причине, что ученость принесет ей славу (хотя ученость и сопровождает добродетель, как тень сопровождает тело), но по той причине, что награда за мудрость прочнее той, которая может исчезнуть вместе с бо­гатством или погибнуть вместе с красотой, потому что такая награда зависит от действительного знания, а не от людской молвы, глупее и пагубнее которой ничего нет на свете... Я часто просил не только тебя — потому что знаю, что из-за твоей исключительной преданности моей семье ты сделаешь это по собственной воле, — просил не только свою жену, ко­торую побуждает к этому много раз доказанная, поистине ма­теринская любовь, но просто всех своих друзей я просил, чтобы они постоянно предостерегали моих детей избегать про­пастей гордыни и высокомерия и побуждали вступить на путь скромности и не соблазняться видом золота, не вздыхать по поводу того, что у них нет чего-то, чем они по ошибке восхи­щаются у других, не гордиться от приобретения внешнего блеска и не страдать от потери его, не пренебрегать красотой, данной от природы, и не усиливать ее ухищрениями искусства, считать, что среди всех благ добродетель стоит на первом месте, а ученость — на втором. Прежде всего их надобно вы­учить благочестию по отношению к Богу, милосердию — по отношению ко всем людям, а по отношению к самим себе — скромности и христианскому смирению. В таком случае Бог их вознаградит, и в ожидании этого смерть им не будет страшна;

кроме того, обладая подлинной радостью, они не станут чва­ниться от пустых людских похвал или падать духом от злосло­вия. Вот что такое, по моему мнению, истинные и подлинные плоды учености; я думаю, ими обладают не все просвещенные люди, но те, которые посвятили себя им с таким намерением, я полагаю, легко справятся со всем и достигнут совершенства. Я не думаю, что для жатвы важно, кто сеял: мужчина или жен­щина. И тех и других, если называются они людьми, по самой их природе от животных отличает разум. И те и другие, говорю я, одинаково способны овладеть науками, которые развивают разум; если сеять семена добрых наставлений, то вырастут и плоды, подобно тому как это бывает на пашне. Если женщины по собственной их природе плохи и скорее способны породить чертополох, чем какой-нибудь иной плод (на этом основании многие удерживают женщин от занятий науками), то я, напро­тив, считаю, что тогда надобно с еще большим усердием раз­вивать их ум благородными науками и занятиями, дабы трудом исправить этот природный недостаток. Так считали и древние мужи — люди не только в высшей степени мудрые, но и добродетельные. Не говоря об остальных, Иероним и Августин не только увещевали знатнейших матрон и благороднейших девиц, чтобы они занимались науками, но и, чтобы облегчить им это, даже старательно разъясняли им темный смысл Писа­ния, писали нежным девушкам письма, полные столь великой учености, что в наше время старые люди, называющие себя докторами богословия, едва в состоянии хорошенько прочитать их и еще менее того понять.

Будь добр, просвещеннейший Гонелль, позаботься, чтобы мои дочурки изучили эти сочинения святых мужей. Из них они лучше всего узнают, как надобно наметить цель своих занятий, и поймут, что плод их трудов состоит в свидетельствовании Бо-жием и в чистой совести. Так и получится, что обретут они мир и покой, не будет их волновать хвала льстецов, не подей­ствуют на них укусы невежественных насмешников над наука­ми. Но я уже слышу, как ты кричишь мне, что хоть эти на­ставления и правильны, но из-за нежного своего возраста мои ' дочери не в состоянии их уразуметь! Где и когда ты сыщешь какого-нибудь преуспевающего в науках человека преклонного возраста, дух которого был бы настолько тверд и стоек, чтобы нисколько не щекотал его зуд славы?!

Я думаю, мой Гонелль, чем труднее избавиться от чумы гордыни, тем более, считаю я, надобно этого добиваться, тем важнее каждому готовиться к этому с младенчества. Это неиз­бежное зло столь прилипчиво к нашим сердцам, оттого что оно присуще нам почти с рождения, его прививают к детским по­датливым душонкам с колыбели, его поддерживают учителя, родители вскармливают его и доводят до совершенства. Потому что никто ничему, даже доброму, не выучивает без приказания ждать в награду похвалы, ждать платы за добродетель. Поэтому в течение долгого времени, привыкнув к тому, что похвал ста­новится все больше, люди, наконец, доходят до того, что они стараются нравиться все большему числу, то есть худшим, и стыдятся быть хорошими. Чтобы отогнать эту чуму подальше от моих детей, и ты, мой Гонелль, и мать, и все прочие друзья должны трубить, долбить, до хрипоты говорить, что хвастовст­во презренно... что нет ничего выше той смиренной скромнос­ти, которую столько раз восхвалял Христос. Мудрое милосер­дие подтвердит, что лучше учить добродетели, чем упрекать в пороках, лучше давать наставления любить ее, чем уговаривать ненавидеть их. Для этого нет ничего более подходящего, чем чтение древних отцов церкви. Мои дети понимают, что те не могли на них гневаться, и если они почитают их за святость, то на них непременно весьма подействуют их наставления. Если ты кроме Саллюстия почитаешь что-нибудь в этом роде Маргарите и Елизавете, которые, кажется, более зрелы, чем Джон и Цецилия, ты премного этим обяжешь и меня, и их... Кроме этого, моих детей, которые дороги мне по закону при­роды, вдвойне дороги из-за просвещенности и добродетельнос­ти, ты сделаешь для меня втройне более дорогими, так приумножив их ученость и доброту.