Поршнев "О начале человеческой истории"

*См.: Егоров О.В. Там же, с. 164; Егоров О.В. Экология сибирского горного козла... С. 45.

**См.: Окладников А.П. Там же, с. 74, 78.

***См.: Егоров О.В. Экология сибирского козерога... С. 151, 363; Егоров О.В. Экология сибирского горного козла... С. 40, 128.

Впрочем, череп козла (с рогами) представлял и специальную ценность, как вместилище вкусного и питательного головного мозга, остававшегося нетронутым даже в тех случаях, когда туша козла была сильно объедена. В отличие от волков и других хищников, тигры, ирбисы и, видимо, леопарды не едят головы убитых ими животных (как и ноги), не трогают черепа*. Точно также и сипы не наносят сколько-нибудь существенных повреждений черепам козлов**, а также, повидимому, и гиены***: пещеры, обитаемые гиенами, изобилуют цельными, не раздробленным и черепами разных животных****. Таким образом, в самом плохом случае палеоантропу могла достаться хотя бы голова козла, с ценным головным мозгом, как и трубчатые кости конечностей, с костным мозгом, не тронутым никем из этих хищников. Зато и леопард и гиена охотно разгрызают копытца; в помете барса встречаются цельные мягкие копытца молодых козлят*** **, более твердые же копытца взрослых особей разгрызаются. Это точнейшим образом гармонирует с одним обстоятельством, отмечаемым А.П, Окладниковым при характеристике костных остатков грота Тешик-Таш; «среди костей козла подавляющее

большинство принадлежит трубчатым костям конечностей, но копытца все же отсутствуют»*** ***.

* См.: Егоров О.В. Экология сибирского козерога... С. 149 - 150; Капланов Л.Г. Тигр, изюбрь, лось... Единственное обратное свидетельство одного кавказского охотника, будто «у зверей, убитых барсом, бывают объедены головы» (См.: Огнев С.И. Там же, с. 259 * 260), не может быть отнесено к деятельности самого барса.

**См.: Егоров О.В. Там же, с. 150.

***См.: [Брэм А.] Иллюстрированное издание «Жизни животных» А.Э. Брэма. Т. И. Млекопитающие. [Продолжение.] СПб., 1893, с. 5, 14.

****См.: Чеглок А. Гиена. М., 1924, с. 18.

***** Егоров О.В. Там же, с. 140 — 143.

****** Окладников А.П. Там же, с. 74.

Разумеется, обычно тешик-ташцу должно было доставаться и немало отличного мяса. Мясо забитых леопардом горных козлов, очевидно, было совершенно свежим, даже если палеоантроп добирался до него не в первое же утро: охотники смело оставляют туши убитых козлов в горах, прикрыв их от птиц снегом или камнями, так как стерильность воздуха на больших высотах способствует сохранению свежести мяса даже летом до десяти, а осенью и до двадцати дней; к тому же на мясе горного козла быстро образуется предохранительная корочка,

что высоко ценится заготовителями*. Само умерщвление козлов леопардом служило предпосылкой наилучшей сохранности мяса: решающее значение для развития интоксикации в туше имеет состояние животного перед смертью, — было ли оно утомлено от бега (чего нет при методах охоты леопарда); максимальное обескровливание туши служит важнейшим средством предотвращения интоксикации, а степень обескровливания зависит опять-таки от предубойного состояния (ослабленные, утомленные животные обескровливаются плохо) и от выбора вскрываемых сосудов — на бойнях вскрываются обязательно шейные кровяные сосуды, что соответствует и охотничьему приему леопарда**. Что касается аутолиза, глубокого распада белков в животных тканях, то этот процесс, происходящий преимущественно при высокой температуре, сам по себе создает лишь неприятный с нашей точки зрения запах, но не опасен, пока на его основе не происходит развитие микрофлоры, гниение. Однако все эти оговорки навряд ли и нужны применительно к тешик-ташцу, ибо очевидно в большинстве случаев он добирался до мяса козла в первый-второй день после убоя, т.е. имел мясо достаточно свежее.

*См.: Егоров О.В. Там же, с. 363 — 366.

*См.: Тарханов И.Р. О ядах в организме животных и человека. СПб., 1888; Азбелев В.Н. Пищевые токсикоинфекции и интоксикации. М.,

1952; Орлов Н.И. Пищевые отравления и их профилактика. М., 1952; Рейслер A.B. Гигиена питания. М., 1952.

С точки зрения изложенной гипотезы становится понятным наличие в гроте Тешик-Таш, наряду с костями горного козла, костей таких животных, как медведь или леопард. Тешик-ташец, очевидно, таким же образом, по полету птиц, находил на склонах Байсун-Тау трупы этих животных, погибавших естественной смертью, каким он находил трупы горных козлов. Может быть, так же доставалась ему и часть более мелких животных, кости которых зарегистрированы в Тешик-Таше,

Каменные орудия, находящиеся в культурных слоях Тешик-Таша, несомненно, служили для освоения всей этой добычи: для отдирания мяса от костей, сдирания шкуры, расчленения суставов, перерезания сухожилий. Без этих искусственных орудий, возмещавших отсутствие естественных органов плотоядных животных — клыков и когтей, палеоантроп не мог бы использовать той высокоценной питательной мясной пищи, которую предоставила ему горная природа. Одним собиранием этой пищи он обойтись не мог — она требовала обработки.

Не следует думать, что вся эта среда требовала от тешик-ташца мало напряжения и оставляла ему пассивную роль. Данная форма собирательства, плотоядное собирательство, если разрешено будет применить такой термин, ставила перед палеоантропом неизмеримо более сложные задачи, чем простое растительное собирательство.

Так, он оказался в близком контакте с грозным хищником, леопардом, и должен был, так сказать, перехитрить его, чтобы не стать самому его жертвой, наряду с горным козлом. По-видимому, главным средством разрешить эту задачу было использовать в качестве прикрытия естественные антагонизмы между самими хищниками, окружавшими тешик-ташца. Такой антагонизм был налицо: вражда между леопардом и гиеной. Еще древним авторам было хорошо известно, что

единственное животное, перед которым леопард испытывает страх, это гиена. Рассказывали, что при виде гиены леопард так пугается, что даже не пытается сопротивляться. По Плинию, если повесить рядом шкуры леопарда и гиены, то из шкуры леопарда выпадают волосы, — так велик был его страх при жизни; а древние египтяне изображением рядом двух шкур этих животных выражали мысль, что более сильный и благородный может быть побежден более ничтожным*. Их вражда, отраженная в этой легенде, отвечает их экологическим отношениям. Они представляют в природе тесно связанную пару. Как и леопард, гиены встречаются в высокогорных условиях, например, в Иране на высоте 7,5 тыс. футов над уровнем моря**. В горах Абиссинии распространены как леопарды, так и гиены — пятнистые и волосатые***. И леопард и гиена ограничены теми же ночными часами активности. Всего за час-два до захода солнца леопард выходит на охоту****, и если охота или трапеза леопарда затягивается, у гиены уже не остается времени, чтобы до восхода солнца попользоваться его добычей, — а за день хищные птицы могут значительную ее часть уничтожить. Гиены, собираясь группой у падали, иногда стараются оттеснить леопарда от жертвы, едва лишь он ее забил. Пятнистые гиены вообще нередко держатся и охотятся стаями*** ** и поэтому могут представлять вполне реальную опасность для леопарда. Леопард отступает и должен возобновлять свою охоту, тем самым принужденный как бы работать на гиен, эксплуатирующих его морфологию и инстинкты, великолепно приспособленные к убийству.

*[Брэм А.] Иллюстрированное издание «Жизни животных» А.Э.

Брэма. Т. 1... С. 498.

**См.: Динник Н. Там же, с. 407.

***Brehm A.B. lbid, S. 280.

****См.: Динник H. Там же, с. 534.

***** См.: Лукашевич И.Е. Лев и хищные его спутники гиена и шакал.

М., 1930, с. 24.

Итешик-ташец, очевидно, нашел пользу в этом антагонизме. Днем человек почти никогда не встретит в горах ни леопарда, ни гиены, хотя видит их следы вокруг*. Тешик-ташцу надо было предохранить себя от нападения леопарда только ночью.

Он поселился в одной из тех пещер, ям и расселин в скалах, в каких обычно проводят день гиены, выходя лишь с наступлением темноты на поиски пищи**. Боясь и избегая гиен, леопард, несомненно, не подходили подобным местам (сами леопарды устраивают открытые гнезда среди бурелома). Тешик-ташец с наступлением темноты мог уверенно скрываться в грот, защищаемый, видимо, не

кострами, которых, кстати, леопарды, как и ягуары, не боятся и на свет которых приходят из леса***, а этим врожденным страхом леопарда перед гиеной, признаки обитания которой грот должно быть сохранял.

*См.: Динник Н. Там же, с. 407 — 408, 534.

**Там же, с. 407 — 408.

***[Брэм А.] Там же, с. 518.

Конечно, тем самым тешик-ташец оказался в каком-то довольно близком жизненном контакте с гиеной. Она далеко не так опасна для человека, как леопард. Брэм приводит примеры, показывающие, как гиены отлично поддаются приручению*. Гиены отлично индивидуализируют людей в условиях зоопарков, прочно сохраняя враждебность с младенчества**. О некоторой степени синантропизма гиен имеются обильные сведения в литературе. Гиены иногда живут вблизи человеческих поселений, регулярно появляются на улицах в поисках отбросов, заходят в дома и т.д. Особенно любят человеческие трупы. Гиены не боятся огня, напротив, при огне проявляют больше агрессивности в отношении человека***. Следом каких-то древних биологических отношений гиены и человека является своеобразная стойкая наследственно закрепленная у гиен дифференцировка: они нападают только на детей; взрослых трогают исключительно в том случае, если застают их спящими, лежащими, больными****. Арабы в Африке, едящие мясо гиен, добывают их, безбоязненно залезая за гиенами в темные пещеры, набрасывая им мешок на голова, связывая их и выволакивая наружу, причем гиены не пускают в ход зубов против человека и не защищаются, если только соблюдается одно условие: если человек приблизится к гиене без огня (факела, свечи), в полной темноте пещеры*** **. Та расправа, которую учинила гиена со свежезахороненным ребенком в Тешик-Таше, оставив тут же копролит, свидетельствует о посещении ею грота, обитаемого людьми (хотя, очевидно, в их отсутствие), о ее той или иной экологической взаимосвязи с людьми. Не может быть сомнения, что эта сложная взаимосвязь требовала не меньших проявлений превосходства высшей нервной деятельности палеоантропа над другим животным, чем изготовление грубых каменных орудий.

*См.: [Брэм А.] Иллюстрированное издание «Жизни животных» А.Э.

Брэма. Т. 11... С. 6, 13 — 14.

**См.: Балаев Г.И. К биологии полосатой гиены (по наблюдениям в Узбекском зоологическом саду) // Труды Узбекского зоологического сада. Т. II, Ташкент, 1940, с. 89.

***Чеглок А. Там же, с. 5; Brehm А.Е. Там же, S. 471, 476.

****[Брэм А.] Там же, с. 5 - 6; Динник И. Там же, с. 404 - 405; Сатунин К.А. Там же, с. 297, 410; Флеров К.К. Там же, с. 163 - 164.

***** Brehm А.Е. Ibid. S. 473 - 474.

Невозможно думать также, чтобы палеоантроп, войдя в данный биоценоз, не оказывал далее на него активного воздействия. Его взаимоотношения с хищными птицами, с одной стороны, с гиенами — с другой, вели, конечно, к возраставшему перераспределению запасов козлиного и прочего мяса в его пользу, что, может быть, компенсировалось до поры до времени повышением охотничьей деятельности леопардов, как мы видели, весьма эластичной по природе.

Допустимо предположение, что из близкого симбиоза с хищными птицами тешикташец извлекал и другие выгоды. До сих пор мы рассматривали лишь кости крупных животных в костных скоплениях грота Тешик-Таш; вернемся теперь к костям мелких зверей и птиц. Как уже было сказано, крайне неправдоподобно предположение, что тешик-ташец охотился на все эти разнообразные виды.

Напротив, скопления этих костей могут быть легко объяснены как результат охотничьей деятельности хищных птиц, обитавших в том же гроте и в соседних нишах и расселинах скал. Согласно описанию А.П. Окладникова, над гротом Тешик-Таш имеются следы второй ниши, столь же значительного размера, но разрушенной обвалом или выветриванием*. В глубине грота всегда царит легкий полумрак** благоприятствующий пребыванию здесь днем ночных хищников. Говоря о разборке четвертого культурного слоя, А.П. Окладников отмечает: «в процессе разборки слоя у самого скалистого барьера, разделявшего грот на верхнюю и нижнюю часть, нам пришлось встретить неожиданное расширение, в котором, несмотря на ограниченную площадь (около 1,5 кв. м), особенно густо были рассеяны очень мелкие косточки птиц и грызунов, почти не встречавшиеся раньше, вполне возможно, продолжает автор, что скопление костей мелких животных образовалось из погадок и отбросов хищных птиц, так как над этим

местом как раз проходит глубокая щель и карниз, на котором могли жить хищные птицы»***.

*См.: Окладников А.П. Там же, с. 15.

**Там же.

***Окладников А.П. Там же, с. 29.

А.П. Окладников допускает, что эти мелкие кости не связаны с охотничьей деятельностью тешик-ташцев. Вполне справедливо он утверждает далее, что и в этом случае они ценны, так как дают более полное представление о местной фауне в момент образования культурного слоя. Однако А.П. Окладников не делает попытки восстановить, какие же пернатые хищники могли оставить эти следы своего существования в непосредственной соседстве с тешик-ташцами.

На основе приведенного выше списка костей представляется наиболее вероятным, что кости самых мелких мышиных — результат жизнедеятельности ночных хищников, сов. В отличие от дневных хищников, совы абсолютно не в состоянии переваривать кости. Поскольку они мелкую добычу заглатывают целиком, да и более крупную лишь разрывают на части, у них в желудке в большом количестве образуются непереваренные остатки, выбрасываемые в виде так называемых погадок после каждой еды*. Близкое соседство сов с тешикташцем заставляет вспомнить, что сейчас несколько видов сов синантропичны — живут по соседству с человеком, гнездятся в строениях (на чердаках, башнях и т.п.)**. Возможно, что этот симбиоз вырабатывался именно в те далекие времена. Условием его возникновения, очевидно, являлась какая-то польза, которую обе стороны получали друг от друга: сову, может быть, привлекало обилие мышей, разводившихся вблизи палеоантропа, последний же приучился не трогать сову из какой-то своей постоянной выгоды от ее соседства.

*См.: Штегман Б.К. Там же, с. 13.

**См.: Промптов А.М. Птицы в природе. М., 1949, с. 351.

Но более крупные кости, зарегистрированные в гроте, Тешик-Таш, не могут быть продуктом охоты сов, Наиболее вероятно предположить здесь деятельность коголибо из следующих дневных хищников. 1) Алтайский кречет, крупный сокол,

типичная птица альпийской и субальпийской зон; у его гнезда обильны остатки пищухи, сусликов, особенно — клушиц. 2) Балабан, крупный сокол, гнездится в скалах, один из видов — преимущественно высокогорная форма; у гнезд — остатки сусликов, сурков, зайцев, пищухи и различных птиц, в том числе саджи, трясогузки, скалистого голубя, чирков, носатой утки, болотной совы и др. Упомянутая высокогорная форма питается в значительной степени прилетной водоплавающей птицей и может быть приручена как ловчая птица. 3) Сапсан гнездится на скалах, один из видов в горах Таджикистана; у гнезд — остатки разных птиц, в частности, у таджикистанского вида — каменной куропатки «кеклик»; может быть приручен как ловчая птица. 4) Стервятник, мелкий гриф, гнездится на скалах, часто недоступных, в неглубокой нише или на карнизе под нависающей скалой; синантропичен, не чуждается человека, подчас питается преимущественно человеческими испражнениями, а также различными мелкими животными, куски которых приносит к гнезду в зобу очень долго, так как птенцы долго остаются в гнезде. 5) Орел-беркут, самый крупный из орлов, гнездится на неприступных скалах; приносит к гнезду (не в зобе) разнообразную дичь: ловит зайцев, сурков, крупных птиц (куриных, куропаток, горных индеек, водоплавающих птиц), но также и полевок; по отношению к человеку крайне осторожен, но птенцы хорошо приручаются и дрессируются человекам как ловчая птица*.

* См.: Штегман Б.К. Там же, с. 59 - 60, 67 - 70, 77 - 82, 155 - 158,

164 - 169; Кашкаров Д.Н. Там же, с. 167, 416; Шнитников В.Н.

Там же, с. 135 - 136.

Конечно, нет причин утверждать, что вблизи тешик-ташца жил только один какойнибудь из этих видов. Вполне возможно, что в гроте и вблизи него гнездились и несколько из указанных видов, находясь между собою в сложных биологических отношениях, как и с крупными грифами, сипами, ягнятниками, гнезда которых, возможно, тоже находились невдалеке. Среди этого многообразного пира пернатых хищников тешик-ташец должен был занять свое место, вступать с ними в определенное взаимодействие, извлекать пользу из их соседства, тончайшим образом утилизировать их биологические особенности и свойства их высшей нервной деятельности. О том, что тешик-ташец находился в тесном общении с какими-то из этих птиц, косвенно свидетельствует факт тешик-ташского захоронения, всесторонне исследованного А.П. Окладниковым. Оставляя в стороне домыслы об идеологической и социальной стороне этого захоронения, возьмем лишь сам материальный факт: закапывание покойника в грунт грота, несомненно, было его «схоронением» от каких-то животных. Но схоронить таким образом труп от гиены, медведя или волка, с их отличным обонянием, было бы совершенно бессмысленно (и, действительно, гиена откопала труп); напротив, этот акт совершенно рационален, если имелось в виду схоронить труп от хищных птиц, у которых, как известно, обоняние редуцировано. Охотники оставляют добычу, слегка присыпав ее землей или прикрыв чем-либо, и этого достаточно, чтобы она лежала нетронутой хищными птицами. Таким образом, захоронение тешик-ташского мальчика косвенно свидетельствует о том, что в других случаях трупы людей поедались птицами, и что в самом гроте птицы были обычными гостями.

Все перечисленные виды птиц в период выращивания птенцов приносят к гнезду избыточное количество мясной пищи. Это объясняется особыми механизмами снабжения птенцов — обычно не непосредственно приносящим пищу самцом, а через посредство остающейся при гнезде самки, или, во всяком случае,

механизмом, при котором инстинкт доставки пищи не контролируется непосредственно потреблением ее птенцами и приобретает отчасти характер «самоцели», У ястребиных, у которых лучше всего изучен процесс кормления, под гнездами образуются огромные массы не съеденных трупов принесенных птиц или рваных частей их; при обилии пищи ястребы едят лишь головы своих жертв (мозг), а все остальное пропадает*. В той или иной мере это наблюдается также у соколиных, у орлов, у некоторых грифов (ягнятников). Чем старше птенцы, чем больше им нужно пищи, тем интенсивнее родители (или один из них) ловят добычу и таскают к гнезду, употребляя на это все светлое время суток, едва успевая сами перехватывать пищу и заготовляя ее, в конце концов, гораздо больше, чем нужно птенцам**.

*См.: Промптов А.М. Там же, с. 347; Хейрод О. Из жизни птиц. М., 1947, стр. 58 - 60.

**См.: Промптов А.М. Там же, с. 52.

Мы вправе допустить, что тешик-ташцы не брезговали и этими ресурсами мясной пищи. Разумеется, эти ресурсы были по объему неизмеримо меньше, чем плоды деятельности леопарда, и не могли составить сколько-нибудь существенной части пропитания. Мы рассмотрели последний вопрос не в целях реконструкции источников питания тешик-ташцев, а лишь в целях объяснения всей совокупности костных остатков в гроте Тешик-Таш. К тому же эти ресурсы имели лишь сезонный характер. Зато они в это время имели преимущество ежедневной «доставки на дом» для маленьких детей или больных. А в виде погадков частицы мясной пищи доставлялись и круглый год, к тому же дезинфицированными от всяких ядовитых продуктов гниения мяса: желудок хищных птиц замечательно вооружен для сопротивления гнилостным бактериям и гнилостным ядам, повидимому, благодаря обилию соляной кислоты*.

* См.: Штегман Б.К. Там же, с. 11.

Интересна относительная легкость приручения человеком перечисленных и ряда других пернатых хищников*. Может быть, это говорит о закрепившемся опыте бесчисленных поколений. Во всяком случае, если тешик-ташец был заинтересован в ловчей добыче своих пернатых соседей и сожителей, он, конечно, не был только пассивным собирателем их отбросов, а стимулировал эту их деятельность, старался продлить ее сезон, вмешивался в кормление молодняка, приучал их к себе и приучался сам к ним, отлично, разумеется, разбираясь в индивидуальных повадках и особенностях разных особей и выводков.

* См.: Промптов А.М. Там же, с. 350.

Полученные выводы не могут быть распространены на другие среднепалеолитические памятники, кроме, может быть, остальных высокогорных мустьерских памятников. Но общее ориентирующее значение этого примера состоит в том, что он ограничивает привычное суждение: раз в палеолитическом памятнике найдены кости такого-то вида животных, значит наш предок охотился на него. Оказывается, тщательная проверка этого суждения не подтверждает его

и требует более пристального изучения той или иной конкретной биотической среды этого палеоантропов.

VI. Некоторые данные и предположения о сигнальном воздействии палеоантропов на диких животных*

* С. 324. IV В условиях вынужденного сокращения объема книги в наборе 1972 г. и в опубликованной в 1974 г. книге данный раздел остался единственным фрагментом данной главы, включенным в книгу — в качестве раздела I новой («сборной») главы 6 «У порога неоантропов». Для общей связи изложения первый абзац раздела был заменен на следующий:

«Как выше было сказано, я полностью исключил представление об ископаемых троглодитидах как охотниках. А ведь именно такое представление с необходимостью влечет приписывание им тех или иных свойств по аналогии с человеком. Мы имеем, право утверждать, что троглодитиды даже и не могли бы убивать, ибо им это запрещал жизненный инстинкт — абсолютный, не допускающий исключений. Те популяции, которые нарушали бы эту биологическую норму поведения по отношению к животной среде, вымерли бы; иными словами, «не убивать» — это был наследственный безусловный рефлекс, врожденный видовой закон, безоговорочно закрепленный естественным отбором, а не навык, от которого особь могла бы и отвыкнуть. Теперь этот вывод нам важен и для того, чтобы нащупать едва ли не самое неясное и зыбкое звено во всей цепи анализа и реконструкции происхождения человеческой речи».

Первый абзац восстановлен по более ранней рукописи (машинописная копия) настоящей главы. См.: РГБ, ОР, 684/22/6, л.

170.

Может показаться, что вся эта длинная глава лишь прервала нить нашего анализа последовательных нейрофизиологических механизмов, ведущих к возникновению второй сигнальной системы. Мы словно покинули на полдороги рассуждения, относящиеся к высшей нервной деятельности, и свернули в сторону к вопросу о последовательных ступенях экологического развития плотоядного семейства троглодитид и положения последних в мире зверей. Однако это было необходимо не только само по себе для общей задачи данной книги, но и для того, чтобы нащупать едва ли не самое неясное звено во всей цепи анализа и реконструкции происхождения человеческой речи. Теперь требуется величайшая осторожность при попытке вернуться на стезю прерванного анализа. И все же это звено необходимо, какой бы зыбкой ни была почва, на которую мы вступаем.

Мы говорили, что невозможно вообразить себе семейство троглодитид в роли хищников, — у его представителей на всех уровнях не было почти ничего для нападения, а в природе все объекты нападения имеют те или иные средства самозащиты от хищников: рыбы уходят в воду, птицы взмывают в воздух,

копытные убегают и т.д. Но теперь посмотрим оборотную сторону медали: сколь трудно представить себе троглодитида в роли нападающего, столь же трудно, оказывается, вообразить себе и защиту его самого от хищников. Что касается обезьян, они защищены древесным образом жизни (некоторые виды — наскальным). Несомненно, наши предки отчасти сохранили подобные элементы самообороны: будучи легче тех крупнейших хищников, которые стали бы на них систематически охотиться, они могли быстрее последних и в менее доступных местах передвигаться посредством лазания, благодаря наличию (сохранению от обезьян) рук, по ветвям или по крутым скалам. Но если развить эту мысль последовательно, выходит, что предки человека не могли спуститься на землю с деревьев (или скал), ибо они были бы съедены. Так и думал Энгельс: на низшей ступени дикости люди «жили, по крайней мере, частью, на деревьях; только этим и можно объяснить их существование среди крупных хищных зверей»*. Однако за прошедшие сто лет мы неоспоримо узнали, что они-таки к тому времени спустились с деревьев. Значит, нужно как-то иначе объяснить их существование среди крупных хищников. Мысль археологов и антропологов искала разгадку лишь в одном направлении: в увеличении боевой силы наших предков в результате, с одной стороны, их вооруженности палками и камнями, с другой — соединенных действий группами. Это имеет некоторый филогенетический резон, так как обезьяньи стаи подчас успешно противостоят таким хищникам, как леопард. Но все это, даже если бы отвечало действительности, рисовало бы нам картину «оборонительного» приспособления к хищникам. А не было ли оно «наступательным», хотя и не в обычном смысле слова?

* Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Издание 2-е. Т. 21. М., 1961, с. 28.

Экологический анализ показывает нам колоссальную связанность палеоантропа со всем окружающим животным миром. И абсолютно иными путями, «палеонтологическим анализом языка», столько раз оспоренный и все же притягательный своим талантом и прозрениями лингвист Н.Я. Марр снова и снова возвращался к одному из своих казавшихся парадоксальными тезисов: наидревнейшие слои языка свидетельствуют о некоей тесной связи перволюдей с окружающим животным миром, какую нынешний человек не может себе и представить.

Не упускала ли до сих пор наука о происхождении человека из виду гигантские возможности активного воздействия высокоорганизованных предков человека на центральную нервную систему животных, на их высшую нервную деятельность? Если змеи — «гипнотизируют» обезьян, то почему бы отказать высшим приматам

всвою очередь в чем-либо подобном. У них степень подвижности нервных процессов выше, чем у других животных. Почему было не применить это преимущество, не использовать слабые стороны нервной деятельности, поведения других видов. К сожалению, нигде не обобщены широко известные, но разрозненные сведения, что хищные не могут долго выдерживать взгляд человека. Не остаток ли это некоторой древней адаптации? Представим себе, что еще не умея говорить между собой, троглодитиды могли адресовать каким-либо животным зримые или слышимые тормозные сигналы типа интердикции, которые

внашей сегодняшней речи преобразовались во что-нибудь вроде «киш», «фу», «брысь».

Только не упрощать! Конечно, палеоантроп не мог оказывать сигнального воздействия на все виды, на всех особей. Палеоантроп прежде всего укрывался от опасных видов тем, что использовал их природных антагонистов и конкурентов, стимулируя их враждебность и разобщение. Если в верхнем палеолите человек углубил антагонизм двух разновидностей волков — ныне дикого и предка собаки, а вместе с тем этого последнего со всеми другими хищниками, то от данного явления анализ может нисходить в глубь времен. Так, гиена отгоняла других от своей норы, и палеоантроп в какой-то мере, найдя те или иные успешно воздействующие на нее сигналы, был в некоторой безопасности «за ее спиной», по крайней мере пока находился в соседстве с ней. Впрочем, во множестве случаев это средство не годилось и приходилось больше рассчитывать на преимущество, которое давали собственные цепкие руки, — отсюда пристрастие и археоантропов и палеоантропов к обрывам, отвесным берегам и т.п. Но, возвращаясь к антагонизмам среди окружавших их животных, надо учесть не только антагонизмы между видами, но, может быть, еще больше — между индивидами. Широко известно, как сложны разделы охотничьих участков между особями того же хищного вида; «пристроившись» к одному, уже можно было не опасаться соседних.

В пользу самой возможности такого «сожительства» говорят разные данные полевых зоологов. Установление контактности исследователя с тем или иным хищным животным, даже на простом условнорефлекторном уровне, оказывается возможным. Так, в южнотаежном сибирском заповеднике «Столбы» сотрудница метеостанции настолько приручила одну из страшных хищниц — рысь, что та на зов своей «хозяйки» выбегает из чащи и сопровождает в экскурсиях по лесу не только ее, но и ее гостей*. Опубликованы данные натуралистов о безопасном длительном проживании их и относительном контакте среди медведей, среди волков**. Этот результат достигается только длительным и осторожным общением, однако высшая нервная деятельность человека неизменно берет верх. Кажется, особенно легко устанавливаются отношения полуприрученности с ирбисом (снежным барсом), который, впрочем, и вообще никогда не нападает на человека.

*См.: Банников Л.Г. Столбы // Природа. М., 1963, № 4.

**См.: Онегов А. В. медвежьем краю // Наука и жизнь. М., 1968, № 1;

Моуэт Ф. Не кричи, волки. М., 1968. Такие полевые наблюдения буквально опрокидывают привычные представления об опасности медведей и волков для человека: они не имеют инстинкта нападать на существо человеческого облика, напротив, проявляют инстинкт некоторого контакта, если только человек ведет себя так, как, вероятно, вел себя палеоантроп.

Попутно скажем, что в природе нет «диких» животных (ни хищных, ни травоядных) в обыденном смысле слова: в некоторых местах Африки непуганные животные разных видов, движимые ориентировочным инстинктом, приближаются к человеку, — если только нет резких движении, которые вызовут иную реакцию — пассивно-оборонительную, т.е. бегство. Но в этом случае отрицательным раздражителем является не сам человек, а необычное резкое движение, хотя бы оно исходило и не от человека: если нет сильного ветра, заставляющего двигаться ветви и траву, животное убегает просто от какого-нибудь «необъяснимого» шевеления, способного таить опасность. Что касается