Лекция 5

Кодом внутреннего программирования является пред­метно-схемный или предметно-изобразительный код по Н.И.Жинкину. Иначе говоря, в основе программирова­ния лежит образ, которому приписывается некоторая смысловая характеристика (мы имеем в виду «личност­ный смысл» по А.Н.Леонтьеву). Эта смысловая характе­ристика и есть предикат к данному элементу. Талантливость приписывается образу художника, интересность — обра­зу картины. А вот что происходит дальше -- зависит от того, какой компонент является для нас основным. Если художник, то ему «предицируется» писание картины, то есть осуществляется операция включения всех остальных признаков в объем смысловой нагрузки образа худож­ника, происходит «свертывание» по Ч.Осгуду.

Вообще возможны, по-видимому, три типа процессов оперирования с «единицами» программирования. Во-пер­вых, это уже известная нам операция включения, когда одна кодовая единица (образ) получает две или несколь­ко функциональных характеристик разной «глубины»: (КОТ + ученый) + ходит. Во-вторых, это операция пере­числения, когда одна кодовая единица получает характери­стики одинаковой «глубины»: могучее + ПЛЕМЯ + лихое. В-третьих, это операция сочленения, которая в сущности является частным случаем операции включения и возника­ет, когда функциональная характеристика прилагается сра­зу к двум кодовым единицам: КОЛДУН + (несет + (богатыря)) или ((колдун) + несет) + БОГАТЫРЯ.

При порождении целого текста происходит аналогич­ный процесс иерархизации предикаций во внутренней программе. Внутренняя программа и есть то «содержание высказывания», которое удерживается в оперативной па­мяти при порождении дальнейших высказываний и кото­рое является инвариантом перевода. Она же является конечным звеном процесса смыслового восприятия выска­зывания (и — с некоторыми оговорками — текста).

При переходе к этапу грамматико-семантической реа­лизации внутренней программы следует прежде всего вслед за рядом лингвистов и психолингвистов разделить в про­цессах такой реализации нелинейный и линейный этапы. Эта мысль встречается у уже знакомого нам Д.Уорта, у Г.Карри (1965) — тектограмматика и фенограмматика, в «аппликативной модели» С.К.Шаумяна и П.А.Соболе­вой (1968) — фенотипическая и генотипическая ступень, у сторонников «стратификационной грамматики», на­пример С.Лэмба и многие другие. См. также психолинг­вистические концепции, реферированные в этой главе. В соответствии с накопленными в психолингвистике экспе­риментальными данными следует выделять на этом этапе порождения: а) тектограмматический подэтап, б) фено-грамматический подэтап, в) подэтап синтаксического прогнозирования, г) подэтап синтаксического контроля.

Важнейшие операции, соответствующие тектограм-матическому подэтапу, — это операции перевода про­граммы на объективный код. Это, во-первых, замена единиц субъективного кода минимальным набором се­мантических признаков слова (обычно имени), ограни­чивающим семантический класс и позволяющим при дальнейшем порождении выбирать внутри этого класса различные варианты (ср. у английского психолингвиста Дж.Мортона (Мог1оп, 1968, р.23) идею минимальных семантических признаков). Во-вторых, это приписыва­ние данным единицам дополнительных, «лишних» (отно­сительно соответствующих слов будущего высказывания) семантических признаков, которые потом превратятся в глаголы, прилагательные и другие предицирующие компо­ненты высказывания. В результате тектограмматического подэтапа порождения мы получаем набор иерархически организованных единиц объективно-языкового кода, еще не обладающих полной семантической характеристикой, но зато «нагруженных» дополнительной семантикой.

При переходе к фенограмматическому подэтапу важ­нейшая новая особенность — это введение линейного принципа. Видимо, «синтаксис» спонтанной мимичес­кой речи (Боскис и Морозова, 1939) соответствует как раз высказыванию, прошедшему первые два подэтапа реа­лизации. Сюда входят следующие операции: во-первых, распределение семантических признаков, ранее припи­санных одной кодовой единице, между несколькими единицами (в зависимости от структуры конкретного естественного языка); во-вторых, линейное распределе­ние кодовых единиц в высказывании, еще не имеющих, однако, грамматических характеристик. Есть основания думать (Пала, 1966), что именно с этим подэтапом соот­несено актуальное членение высказывания.

Почти одновременно с фенограмматическим подэта­пом, как только выделится исходный («главный») эле­мент высказывания, его «топик» или логический субъект (Во всех языках имеется универсальная тенденция ставить реальный («логический») субъект высказывания в начальную позицию, особенно заметная в разговорной и вообще мало кодифицированной речи, но в некоторых языках (французский, вьетнамский) кодифицированная.), начинает осуществляться синтаксическое прог­нозирование. Этому подэтапу соответствует лексико-грамматическая характеризация высказывания в ходе движения по нему слева направо. Последовательным элементам при­писываются все недостающие им для полной языковой характеристики параметры: а) место в общей синтакси­ческой схеме высказывания; б) «грамматические обяза­тельства», то есть конкретная морфологическая реализация места в общей схеме плюс синтаксически нерелевантные грамматические признаки; в) полный набор семанти­ческих признаков; г) полный набор акустико-артикуля-ционных (или графических) признаков.

Что касается параметра (а), то — применительно к отдельному слову — это содержательно-грамматическая его характеристика. Например, мы приписываем исход­ному слову признак «грамматической субъектности». Это автоматически влечет за собой приписывание какому-то другому слову признака «грамматической объектности». Всякая характеристика такого рода, данная одному ком­поненту высказывания, имеет следствием соответствую­щую характеристику других компонентов или по крайней мере сужает круг возможных их характеристик. Очевид­но, должны быть какие-то модели, описывающие по­добную взаимозависимость. Одним из наиболее вероятных кандидатов на эту роль является дерево НС (или, вернее, модель, построенная по принципу грамматики НС, но не обязательно модель Н.Джонсона, В.Ингве и т.д.).

Итак, мы высказываем некоторое предположение о синтаксическом строении данного высказывания. Здесь включается механизм синтаксического контроля. Мы соот­носим наш прогноз с разными имеющимися у нас дан­ными: с программой, контекстом, ситуацией (ситуацией общения) и т.п.. Например, в эксперименте Дж.Маршалла (Marshall, 1965) испытуемые, имевшие дело с двусмысленными предложениями, использовали информацию о структуре, вернее соотношении линейной и глубинной структур, предшествующего предложения. Возможны в принципе два случая: либо противоречия нет: тогда мы движемся дальше слева напра­во, выбирая очередное слово на основании различных признаков, приписывая ему полную характеристику и снова производя проверку на соответствие программе и другим факторам; либо возникает несоответствие. Оно может в свою очередь происходить из разных источников.

Во-первых, сам прогноз может быть неверным. Тогда мы просто его заменяем — приписываем предложению (высказыванию) другую синтаксическую схему, затем новую и так до совпадения.

Во-вторых, мы можем перебрать все возможные (при тождестве синтаксической характеристики исходного сло­ва) прогнозы и все же не добиться совпадения. Тогда мы должны перейти к новому классу прогнозов, вернувшись к исходному слову и приписав ему иную синтаксичес­кую характеристику. Иначе говоря, мы произведем опе­рацию трансформации предложения. Какой класс прогнозов будет первым? Это зависит, в частности, от структуры конкретного языка и определяется в числе других факто­ров частотностью данного типа грамматических конст­рукций.

В-третьих, может оказаться, что и трансформация невозможна. Тогда обратная связь «замыкается» на внут­реннюю программу — мы программируем высказывание заново.

Наконец, мы добились совпадения прогноза и имею­щейся у нас информации. Тогда мы идем дальше, пока не доходим до конца высказывания. При этом вполне воз­можна линейная инверсия отдельных слов и предикатив­ных пар, их «переезд» на новое место: закономерности такой инверсии соотносимы с так называемым свойством «проективности» правильных синтаксических конструк­ций, впервые описанным И.Лесерфом (1963).

Выбор «грамматических обязательств» подчинен син­таксической схеме и вместе с другими характеристиками слова осуществляется после того, как принят тот или иной вариант прогноза.

Что касается выбора слов в порождении речи, то здесь, по-видимому, действуют три группы факторов: ассоциа­тивно-семантические характеристики слов, их звуковой облик и их субъективная вероятностная характеристика (Леонтьев, 1971).

Помимо внутреннего семантико-грамматического программирования высказывания, происходит его мо­торное программирование, изучавшееся особенно мно­го Л.А.Чистович (Речь: артикуляция и воспитание, 1965). Оно осуществляется, по-видимому, уже после того, как произведено синтаксическое прогнозирование. Подроб­нее о моторном программировании (см. Леонтьев, 1969).

Итак, в нашем представлении синтаксическая струк­тура высказывания отнюдь не задана с самого начала или задана лишь частично и достраивается в самом процессе порождения. На «входе» блока реализации мы имеем сведе­ния о программе, контексте, ситуации: кроме того, нам заданы классы прогнозов, сами прогнозы и их вероят­ность, правила соотнесения прогноза и «грамматических обязательств» и некоторая другая информация. На этой основе и происходит конструирование высказывания.

Очень важно подчеркнуть следующее. Во-первых, все описанные операции суть не реальные действия говоря­щего, а скорее своего рода граничные условия: возмож­но применение различных эвристических приемов, репродукция «готовых» кусков и т.п. Во-вторых, при принципиальном единстве механизмов порождения и восприятия речи не все описанные процес­сы происходят полностью, и воспринимающий речь чело­век опирается на другие, чем при порождении, исходные данные.

Самое же главное — что описанная здесь теория не только учитывает в своей структуре целый ряд выдвину­тых другими авторами концепций (в частности, как мож­но видеть, она во многом опирается на работы позднего Ч.Осгуда, Д.Уорта, когнитивистов), но положенный в ее основу эвристический принцип, допускающий в раз­личных «точках» процесса порождения выбор различных моделей, тем самым включает их в себя как частные слу­чаи. А это означает, что она «снимает» проблему экспе­риментального доказательства противостоящих друг другу психолингвистических моделей и имеет большую объяс­нительную силу, чем каждая из этих моделей, взятая в отдельности.

Т.В.Ахутина предлагает следующую последовательность этапов («уровней») порождения. На уровне внутренней или смысловой программы высказывания осуществляет­ся смысловое синтаксирование и выбор смыслов во внут­ренней речи. На уровне семантической структуры предложения происходит семантическое синтаксирова­ние и выбор языковых значений слов. Уровню лексико-грамматической структуры предложения соответствуют грамматическое структурирование и выбор слов (лексем) по форме. Наконец, уровню моторной программы син­тагмы отвечают моторное (кинетическое) программиро­вание и выбор артикулем. Как можно видеть, в целом структура механизма порождения у Т.В.Ахутиной почти совпадает с описанной выше.

Также на нейролингвистическом материале построе­на модель Т.В.Черниговской и В.Л.Деглина (1984). Они выделяют несколько «глубинных уровней речепорожде-ния». Первый — уровень мотива. Второй - глубинно-семантический, «на котором происходит глобальное выделение темы и ремы, определение «данного» (пре-суппозиционного) и нового. Это уровень «индивидуаль­ных смыслов» (Выготский), начала внутренней речи. Следующий глубинный уровень — это уровень пропози-ционирования, выделения деятеля и объекта, этап перево­да «индивидуальных смыслов» в общезначимые понятия, начало простейшего структурирования — следующий этап внутренней речи... И наконец, далее следует глубинно-синтаксический уровень, формирующий конкретно-языковые синтаксические структуры...» (с.42).

И.А.Зимняя выделяет три уровня порождения. Пер­вый — мотивационно-побуждающий, причем она раз­личает мотив и коммуникативное намерение. Второй уровень или этап -- процесс формирования и формули­рования мысли. Он включает смыслообразующую фазу («грамматика мысли» по Выготскому) и формулирую­щую фазу. Третий этап — реализующий (Зимняя, 1985).

Очень интересную и оригинальную концепцию «ком­муникативной номинации» выдвинул в своей книге 1989 г. и других работах Л.В.Сахарный. С его точки зрения, «модель порождения высказывания А.А.Леонтьева и Т.В.Рябовой (Ахутиной)..., связанная с определенным типом структуры текста КН (в сущности, с предложени­ем), есть лишь частный случай модели порождения тек­ста в процессе оформления КН» (с. 136).

Существуют и другие теории и модели речепорожде-ния, например модель А.А.Залевской. Однако все эти (опи­санные и не описанные здесь) модели очень близки и в сущности больше дополняют и уточняют друг друга, чем противоречат друг другу. Поэтому можно считать, что все они отражают единое направление в трактовке про­цессов речепорождения.

Наконец, нельзя не упомянуть здесь двух авторов, крупных лингвистов, разработавших собственные моде­ли порождения речи, очень близкие по духу теории Московской психолингвистической школы. Мы имеем в виду С.Д.Кацнельсона (1972) и В.Б.Косевича (1977; 1988).