Принуждение и легитимность

Все они секут обывателей, но первые секут абсолютно, вторые объясняют причины своей распорядительности требованиями цивилизации, третьи желают, чтоб обыватели во всем положились на их отвагу. Такое разнообразие мероприятий, конечно, не могло не воздействовать и на самый внутренний склад обывательской жизни; в первом случае обыватели трепетали бессознательно, во втором - с сознанием собственной пользы, в третьем - возвышались до трепета, исполненного доверия.

М.Е.Салтыков-Щедрин,

“История одного города”

По определению, принуждение - насилие легитимное, т.е. признанное большинством населения как правомерное, обоснованное и даже необходимое. Вопрос важен постольку, поскольку легитимность во многих отношениях определяет успешность, эффективность принуждения, - т.е., в конечном счете, результативность государственных мероприятий, опирающихся на принуждение. Традиционно для характеристики видов легитимности используется триада М.Вебера: традиционная легитимность, харизматическая и рациональная, распадающаяся в свою очередь на ценностно-рациональную и легально-рациональную. Практика различных политических режимов ХХ века показала, что эта типология нуждается в дополнении: сегодня у нас есть все основания говорить о легитимирующем характере преклонения перед силой. Насилие в данном случае легитимирует само себя, не нуждаясь во внешних обоснованиях через традицию, эмоциональную привязанность или рассудочный интерес. Для появления такого вида легитимности необходимым условием является безусловное, подавляющее превосходство субъекта принуждения (государства) и невозможность для населения укрыться от этого принуждения.

Схема М.Вебера многократно пересматривалась и корректировалась, но изменения затрагивают скорее формулировки и аспекты, чем существо дела. Единственное исключение - грубая сила все чаще рассматривается как особый легитимирующий фактор. Один из вариантов классификации, предложенный Г.Саймоном, выглядит следующим образом¹²:

1) власть и подчинение, основанные на доверии: доверие достигается за счет репутации и распространяется на вполне определенную сферу компетентности. Основой для доверия могут служить не только реальные достижения или достоинства, но и просто служебный (профессиональный) статус;

2) власть и подчинение, основанные на отождествлении: группа отождествляет свои ценности и интересы и одним человеком (правящей группой). При отождествлении влияние взаимно: подчиняющиеся рассматривают носителя власти как выразителя их ценностей, но и сами проникаются внушаемыми им ценностями;

3) власть и подчинение, основанные на санкциях: “способность начальства придать приятные или неприятные последствия действиям подчиненного”¹³. С учетом психологических и иных санкций, не связанных с иерархической или судебной властью, этот вид подчинения существует и за пределами формальных государственных воздействий;

4) власть и подчинение, основанные на законе: “люди признают «законную» власть, поскольку считают, что должны принимать «правила игры»”¹⁴. Любопытно, что Саймон и др., в отличие от Вебера, считают подчинение основанное на законе не особенно рациональным, точнее - “менее рациональным”, чем боязнь наказания. Если попробовать применить веберовские критерии к типологии Саймона, оказывается, что самое рациональное поведение опирается на страх перед силой. Законность же, в свою очередь, ближе к веберовской традиционной легитимности: люди соблюдают законы, поскольку так принято в обществе.

Легко заметить, что виды легитимности в целом сопоставимы с видами принуждения. Для более полной параллели вполне можно связать предложенное Г.Саймоном понятие “власти, основанной на доверии” с информационным принуждением и с “профессионализмом” как институционализацией такого принуждения.

Аналогия между видами принуждения и видами легитимности не означает их обязательного взаимного соответствия. Физическое принуждение может легитимироваться харизмой лидера (будь  то “доверие” или “отождествление”), нормативное принуждение может опираться на рациональное, традиционное или иное по мотивам подчинение и т.д. Однако, несмотря на многообразие возможных сочетаний, каждый вид принуждения легитимирует сам себя: закону подчиняются уже потому, что это закон, лидеру - поскольку он лидер, а силе - поскольку это сила. Другое дело, что иногда этого оказывается недостаточно. Потребность в дополнительных видах легитимации связана чаще всего с проблемой адекватности: нормативное принуждение в неправовом обществе не может самолегитимироваться в достаточной мере, поскольку уважение к закону отсутствует; физическое принуждение в обществе с демократическими традициями неизбежно нуждается во внешней легитимации - через рациональную “необходимость”, путем пропаганды, через закон - и т.д. С другой стороны, органы власти и управления нередко сталкиваются с необходимостью по-разному легитимировать свои действия перед разными группами населения. Так, антитеррористическая силовая операция легитимируется через силу по отношению к террористам и потенциальным сочувствующим (“если враг не сдается, его уничтожают”). По отношению же к другим заинтересованным группам, как внутри страны так и вовне, необходимо использование других способов легитимации: ура-патриотизм (легитимация традиционная по Веберу или основанная на отождествлении по Саймону), рациональное обоснование неэффективности других мер (ценностно-рациональная по Веберу или основанная на доверии по Саймону), апелляция к закону (легально-рациональная по Веберу или основанная на законе по Саймону) и т.д.

Проблема легитимности и, соответственно, результативности распоряжений органов государственной власти, этим не исчерпывается. “По-видимому, легитимация власти затрагивает четыре “уровня” легитимности. Во-первых, речь идет о легитимности, приписываемой самому отношению политической власти - отношению, которое институционализируется через различие между правящими и управляемыми, вождями и подданными; эта легитимность устанавливает в некотором роде право одних принуждать других. Во-вторых, речь идет о легитимности, признаваемой за существованием специализированного аппарата, более или менее отделенного от других структур господства (религи­озных, экономических...), но всегда воспринимаемого как имеющий основания осуществлять легитимное принуждение в отношении всего общества в рамках политической системы; иными словами, на данном уровне вопрос заключается в легитимности специализированного политического труда. В-третьих, рассматриваемые здесь механизмы способствуют установлению легитимности формы, которую принимают в данном обществе политические отношения, и в частности определению легитимных процедур назначения руководителей, способов осуществления власти, правил функционирования специализированных структур. Наконец, необходимо установление легитимности, относящейся к группе или индивиду, реально осуществляющим власть, с учетом того, что их легитимность может быть подвергнута сомнению даже когда были строго соблюдены процедуры назначения”¹⁵. С учетом этого замечания Ж.Лагруа, подтвержденного выводами многих других политологов, вопрос о легитимности/ нелегитимности той или иной власти (государства, отдельных государственных мер) требует подробного анализа: какая (чья) именно легитимность существует или подвергается сомнению?

Анализ легитимности неизбежно ставит следующий, основной вопрос: есть ли границы государственному принуждению?

Ответ очевиден. Потенциально таких границ нет. Дело лишь в том, что неадекватное использование принуждения может со временем стать слишком затратным, трудоемким. В этом случае данное государство, правительство, правящие элиты, рискуют потерять свою власть: их устранят те, кто умеет использовать принуждение более рационально и, следовательно, более эффективно.