Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Рассказывая о двадцати восьми годах.doc
Скачиваний:
178
Добавлен:
19.02.2016
Размер:
577.02 Кб
Скачать

Рассказывая о двадцати восьми годах, которые провел Робинзон на острове, Дефо впервые влитературе развернул тему работы. Именно работа помогла Робинзону остаться человеком. Оставшись наедине с природой, герой Дефо упорно работает над изготовлением предметов домашнего обихода. Здесь рассказывается, как он строил свое первое здание, обставлял свое жилье, приручал диких коз, обрабатывал поле, лепил горшки, пек хлеб, строил лодки и много еще чего нужно было для жизни на безлюдном острове. Направляя внимание читателя к внутреннему миру своего героя, Дефо наделяет его и признаками раннепросветительского сознания. В самом деле, живя на острове, Робинзон мобилизует все свое знание о природе, изучает не только ремесла, а и закономерности климатических изменений, ход пор года и т.п. Чуть ли не превыше всего ценит он результаты деятельности человеческого ума.

«... Здесь имею заметить, - делится раздумьями Робинзон, - что ум есть основа и источник математики, а потому, определяя и измеряя умом вещи и составляя о них правильные представления, каждый со временем может научиться любому ремеслу...». Преодолевая трудности, которые возникают на каждом шагу, Робинзон пополняет свои знания об окружающем мире, глубоко сознает значение работы в жизни человека. Хотя это может показаться и парадоксальным, но одинокая жизнь учит Робинзона ценить человеческое общение, радости которого он лишен на много лет.

Правда, он не на шутку пугается, увидев на двадцать третьем году уединения - живых дикарей-людоедов. Но вместе с тем, как видим, он грустит за человеком-собеседником, человеком-другом. Эта печаль определенной мерой проявляется в его отношении к Пятнице: освобожденный дикарь становится учеником и другом Робинзона. Вообще моральный аспект жизненной истории Робинзона Крузо не менее важный и интересный, чем экономический. Более того - оба эти аспекта тесно взаимосвязаны, неотделимы друг от друга. Духовная жизнь Крузо на острове, конечно же, отнюдь не сводится к молитвам и чтению Библии - единственной книги, которая есть у него.

Ясная вещь, герой Дефо изображен как человек своего времени и обращение в мыслях ко Всевышнему для него целиком естественное. Молитва для него своеобразная деятельность - отдых от работы. Сам Робинзон признает, что длительное время его мысль «не знала Бога», что впервые он обратился к нему во время бури, а вторично - оказавшись на острове. Этой второй молитве он дает сильное реалистическое толкование, характеризуя свой экстаз как обычную животную радость существа, спасенного от смерти.  Важно отметить, что в жестокой борьбе со стихиями Робинзон не теряет понятия о совести, сочувствии, человечности. Так, готовясь к обороне от возможного нападения дикарей, он, хорошо подумав, приходит к выводу, что дикари - тоже люди и что они «не большие убийцы чем те христиане, которые убивают плененных на войне или - как еще и это бывает - уничтожают мечом целые армии, ничего не жалея, даже тех, кто сложил оружие и сдался».

И следует заметить, что Дефо как автор романа «Робинзон Крузо» имеет связь с просветительским «романом воспитания». ОбразРобинзона Крузо значительно изменяется на протяжении его истории. Легкомысленный и капризный юноша, каким он есть в начале романа, становится под влиянием жизненных обстоятельств мудрым и серьезным человеком. Именно «роман воспитания» ценил в «Робинзоне Крузо» Жан-Жак Руссо, который называл книгу Дефо удачным трактатом о естественном воспитании. В конце произведения скрытое живое и аллегорическое начало. В самом деле неслыханный успех первого романа вдохновил Дефо на продолжение истории Крузо.

В августе того же 1719 года вышли в мир «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо», а через год - «Серьезные раздумья Робинзона Крузо на протяжении его жизни и удивительных приключений». Обоим продолжениям, особенно последнему, не судилась долгая жизнь. А тем временем первая книга, которая давно уже стала классикой, и дальше завоевывает умы и сердца многочисленных читателей во всем мире.

Робинзон Крузо — моряк, оказавшийся в результате кораблекрушения на необитаемом острове в Вест-Индии недалеко от острова Тринидад и сумевший прожить на нем двадцать восемь лет, сначала в полном одиночестве, а затем с дикарем Пятницей, освоить этот остров и завести на нем хозяйство, в котором было все необходимое для жизни. Рассказывая историю своего пребывания на острове, Р. подробнейшим образом повествует о том, как обустроился его быт: какие вещи и главные инструменты ему удалось спасти с разбившегося корабля, как он поставил себе палатку из парусины и как обнес частоколом свое жилище; как он охотился на диких коз и как впоследствии решил приручить, построил для них загон, научился их доить и делать масло и сыр; как были обнаружены несколько зерен ячменя и риса и какого труда стоило вскопать поле при помощи деревянной лопаты и засеять его этими зернами, как пришлось защищать свой урожай от коз и птиц, как погиб один посев из-за наступления засухи и как он стал наблюдать за сменой сухих и дождливых сезонов, чтобы сеять в нужное время; как учился делать глиняную посуду и обжигать ее; как мастерил себе одежду из козьих шкур, как сушил и запасал дикий виноград, как поймал попугая, приручил его и научил произносить свое имя и т. д. Благодаря необычности обстановки все эти прозаические бытовые действия приобретают интерес увлекательных приключений и даже своего рода поэтичность. Стремясь обеспечить себя всем необходимым для жизни, Р. трудится не покладая рук, и за работой постепенно развеивается то отчаяние, которое охватило его после кораблекрушения. Увидев, что он сможет на острове выжить, он успокаивается, начинает размышлять о своей прежней жизни, находит во многих поворотах своей судьбы перст провидения и обращается к чтению Библии, которую он спас с корабля. Теперь он считает, что его «заточение» на острове — это божественная кара за все его многочисленные грехи, главный из которых его неповиновение воле родителей, не отпускавших его в плавание, и бегство из родного дома; в то же время он проникается глубокой благодарностью к божественному провидению, которое спасло его от гибели и посылало ему средства к поддержанию жизни. При этом его верования отличаются конкретностью и деловитостью, свойственной его сословию. Оказавшись на острове, он размышляет о своем положении, делит лист бумаги пополам и расписывает его плюсы и минусы по двум графам: «добро» и «зло», сильно напоминающим графы «приход» и «расход» в купеческом гроссбухе. В своем мировосприятии Р. оказывается типичным представителем «среднего сословия» и обнаруживает все его достоинства и недостатки.

Робинзон крузо как воплощение просветительского идеала "естественного человека" - refine

Раздел II. Робинзон Крузо - «естественный человек эпохи Просвещения»

Вывод

Список литературы

ВСТУПЛЕНИЕ

Основоположником европейского реалистического романа нового времени считается Даниэль Дефо. Творчество Депо представляет собой целую эпоху в развитии английской прозы, она подготовила и социальный реалистичный роман XIX века.

Дефо является зачинателем таких разновидностей жанра романа, как роман приключенческий, биографический, роман-воспитание, психологический, исторический, роман-путешествие. Конечно, в его творчестве эти романы не достаточно развернуты, против именно Дефо наметил важные линии в развитии жанра романа.

В своей концепции человека Дефо выходит из просветительского представления о ее добрую природу, которая находится под действием окружающей сферы и жизненных обстоятельств.

Литературную деятельность Дефо начал в 1697р, когда вышел его первый памфлет «Опыт о проектах» Около 500 произведений написал писатель. Но, пожалуй, нет человека не знакомого с «Робинзоном Крузо», одним из лучших произведений мировой литературы.

«« Робинзон »остаётся вечной книгой и потому, что в центре его стоит проблема общечеловеческая - решать ее приходится каждому, во все времена в любом возрасте» [17, 45]

Даниэль Дефо утверждал, что история эта якобы написанная самим Робинзоном Крузо, для того, чтобы отдать должное мудрости Провидения. Нет оснований сомневаться в искренности Дефо, который определил таким образом главную цель своего творения. Но объективное звучание произведений, тем более - в последующие эпохи, далеко не всегда совпадает с объективными намерениями и декларациями авторов. На самом деле автор «Робинзона Крузо» отдал должное уму, воле и трудолюбию человека, побеждает в нелегкой борьбе с отчаянием и унынием.

«История жизни Робинзона на необитаемом острове - это гимн созидательному труду человека, по мужества, вол, изобретательносты. В этом - непреходящие, глубоко-воспитательное значение книги »[6, 414].

В континентальной Европе Дефо быстро завоевал широкую популярность, а его роман породил огромное количество «робинзонада». В разных странах Европы появились книги с однотипным словосочетаниями в названиях: «немецкий Робинзон», «шотландский Робинзон», «французский Робинзон» и т.д. Большой популярностью, например, пользовалась и выходила в переводе на многие языки книга Питера Лонгвиля «Отшельник, или неповторимы и удивительные приключения господина Филиппа Хила, англичанина», которая принадлежала к тому же разряду называемых «мнимых странствий». Разный возраст судился этим книгам, но ни одна из них по идейно-худоржньою значимости не могла стать в уровень с першозразком. «Недаром Робинзон Крузо оказался единственным из героев, созданной английской литературой эпохи Просвещения, чье имя вошло в века как имя нарицательное, единственным, кто вошел в память читателей столько поколений как Типичный образ огромной емкости и значимости» [13, 48].

Жизнеутверждающий пафос романа Дефо оказался созвучным не только читателям эпохи Просвещения. История восприятия этой замечательной книги в нашем веке не только показательна. Давно забытые многочисленные подражания «Робинзонов Крузо», неудачные пародии на него. А книга до сих пор интересует читателя, воодушевляя его жизненной активностью, настойчивостью и любовью к труду. Даже в такие для мира время, когда, казалось бы, нелегко было выстоять перед натиском страха и отчаяния, «Робинзон Крузо» был среди таких гуманистических в своей основе книг, которые заставляли человечество поверить в себя, в собственные силы, в непобедимость здравого смысла.

Дефо написал «историю самоутверждения человека в природе, в обществе. Всюду он прославляли мужество и стойкость личности. Общество также враждебно к личности, как и природе. Чтобы, выжить, нужно бороться, и слава победителя, слава сильном »[3, 295].

Давно перешагнув через все национальные и государственные границы, первый и лучший роман Дефо выдержал тяжелее для произведений искусства испытание - испытание временем.

Творчество Дефо интересовала многих исследователей ХХ века, среди которых - Аникст А., Артаманов С., Родзевич С., Еличтратова А., урной М., Соколянский М., Корнилова Е.

Целью нашей курсовой работы является раскрытие образа Робинзона Крузо как «естественного человека» просветительского идеала.

А задача наша - это изучать жизнь и творчество писателя, определить его место в истории мировой литературы; проанализировать роман «Робинзон Крузо», выявить черты характера главного героя, его мировоззрение как «естественного человека» эпох Просвещения.

Наша курсовая работа состоит из введения, заключения, списка использованной литературы и основной части, состоящей из двух разделов.

Раздел И. Жизнь и творчество Дефо.

1719 стал заметной вехой в истории английской литературы. В том году вышел знаменитый «Робинзон Крузо» - первый крупный английский роман, который оказал значительное влияние на дальнейшее развитие всей европейской прозы.

«Робинзон» появился на свет, когда его создателю было почти шестьдесят лет. Что правда, литературное имя довольно громкое - он уже имел, но какой же не простой был его путь к написанию своего бессмертного творения! Непростой, как и вся его литературная карьера, как и вся его жизнь.

Родился Даниэль Дефо в сентябре или в октябре (точная дата неизвестна) 1660 года, в семье лондонского фабриканта свеч Джеймса Фо («благозвучно» долю «где» прибавил к своей фамилии уже сам писатель). За два года до рождения Даниэля умер Кромвель, полновластный диктатор, глава буржуазного правительства, установившийся в Англии после казни короля

Карла И. Английский буржуазия вышла победной в борьбе против абсолютизма Стюартов благодаря поддержке широких народных масс. Но, когда народ осмелился напомнить об этом и требовал определенных прав для себя, прежде права на землю, - Кромвель жестоко подавил восстание бедноты. В 1658 году реакционном дворянству удается реставрировать династию Стюартов в лице Карла II, на годы правления которого приходится детство, юношество Дефо.

Даниэль Дефо вырос в атмосфере напряженной парламентской борьбы буржуазии за увеличение своих политических прав и возможностей неограниченного обогащения. К богатству стремился и мистер Джеймс Фо, как и позже сам Даниэль. Мясная торговля которая была выгодной, чем производство свечей способствовала укреплению благосостояния семьи Дефо. Будущий автор «Робинзона Крузо» воспитывается под присмотром пуританского пастора Еннесли, но имеет достаточно свободного времени чтобы досматривать к буржуазному жизни торговых кварталов Лондона, бродить таинственными переулками, восхищаться народными представлениями на площадях и слушать на берегу Темзы рассказа матросов о фантастических приключениях в далеких тропических морях .

В богословской школе мистера Чарльза Мортана Дефо получил достаточную, по тем временам образование, но не оправдал надежд своего отца, не стал уважаемым пастором. Не на церковной кафедре видим мы двадцати летнего Дефо в 1680 году, а среди странствующих купцов, посредников между импортерами и коммерсантами сити. В последующие годы Дефо посетил Португалию, Испанию, Италию и Нидерланды. Однако Дефо человек деловой, увлеченная не красотой природы, моря, а своими коммерческими делами. «Дефо соединяет деловую, комерсантську инициативность с той естественной склонностью к бродяжничеству, о которой говорит шести десяти однолетний Робинзон своей жене, подчеркивая, что это страсть, потому что он человек богатый и большего обогащения уже не хочет» [7, 7-8].

Дух бродяжничества в молодом Дефо органически вяжется с пафосом размаха морской колониальной торговли Англии, и только в старости к этой «романтики» буржуазного развития присоединяются оттенки определенного разочарования Дефо в напряжении многолетней деятельности «искателя счастья» и мечта о «естественная жизнь», лишенного противоречий цивилизованного общества.

В 1683 году Дефо женился на Мэри Тефли, приданое которой в 3700 фунтов дал возможность молодому коммерсанту заняться широкой реализации своих смелых торговых планов. Удачливого и процветающего коммерсанта из него не вышло; испытал он и мелких поражений и большого банкротства.

В 1690 года неудачный коммерсант нашел для себя новое поле деятельности - литературное. Среди ранних попыток пера Дефо-публициста чаще вспоминают его «Очерк проектов» (1697), написанный человеком, который серьезно задумалась над развитием национальной экономики. В 1701 году он пишет стихотворный памфлет «Чистокровный англичанин», направленный против аристократической оппозиции. Дефо едко высмеял нелепость самих силкувань рассуждать о «чистоте крови» англичан - нации, возникшей в результате неоднократного смешивания разных этнических групп.

После смерти Уильяма III и вступления на престол королевы Анны пора суровых притеснений пуритан-диседентив. В конце 1702 был издан анонимный саркастический памфлет «Как быстрее расправиться с дисентерамы», остро обличал новую политику в отношении инаковируючих. Авторство Дефо нетрудно было установить, и в феврале 1703 панфлентиста арестовали и бросили в Ньюгейтськои тюрьмы, где он с небольшим перерывом пробыл почти два года. Кроме того, летом 1703 он трижды стоял у позорного столба однако гражданская казнь мужественного и остроумного защитника дисентерив превратилась в его триумф. Памятником этих событий стал его знаменитый памфлет «Гимн позорному столбу» (1703 год), написанный в тюрьме.

От публикации «Очерка проектов» до появления панфлета «Гимн позорному столбу» прошло всего шесть лет, однако за это время произошло становление Дефо-литератора. Уже в ранней публицистике проявились те моменты мировоззрения Дефо, которые питали и следующие, зрелые произведения писателя. Это, прежде всего, «последовательный демократизм, большая вера в силы целомудрия, и - как следствие не восприятия многих социальных и религиозных предрассудков». [9, 6].

Образ и черты главного героя Робинзона Крузо (Дефо Даниель)

По-разному видится читателям и образ главного героя романа. Один из критиков утверждал, что, попав на необитаемый остров, Робинзон немедленно устраивается там с удобствами и начинает жарить бифштексы, другой — что он «располагается, как дома, на пустынном острове и как только встречает туземца, немедленно аннексирует его и извлекает из него максимальную пользу. (Данный материал поможет Вам грамотно написать сочинение по литературе и русскому языку на тему и по теме Образ и черты главного героя Робинзона Крузо. Краткое содержание ( Дефо Даниель ) не дает понять весь смысл произведения, поэтому этот материал будет полезен для глубокого осмысления творчества писателей и поэтов.) По прошествии многих лет он появляется перед нами с улыбкой, как будто он провел все это время в Чипсайдской лавке» 3. В характере Робинзона читатели замечают прежде всего здравомыслие, практицизм, хладнокровие, деловитость... И справедливо — это, действительно, определяющие качества, позволившие герою выжить, устоять, не потерять человеческий облик. Однако образ Робинзона вовсе не так одномерен и рационализм его не столь безоговорочно. Ситуация, в которой оказывается герой, отнюдь не такая идиллическая, как ее рисуют критики и как она подчас предстает в литературных обработках романа Робинзон живет на острове в постоянном напряжении и страхе, «болезни, расслабляющей душу, как 

расслабляет тело физический недуг»,— страхе диких зверей, от которых он в первую ночь залезает на дерево, страхе грозы, которая может уничтожить запасы пороха, страхе землетрясения, страхе, вызванном неожиданным окликом попугая, сверкающими глазами козла в темноте и особенно — видом человеческого следа на песке, страхе появления дикарей и пиратов... 

Дефо углубляется в нюансы этого психологического состояния, унижающего человека, лишающего его способности здраво мыслить и рассуждать: «...на основании собственного опыта могу сказать, что ничто не делает человека таким жалким, как пребывание в беспрерывном страхе». В Робинзоне страх убил даже его стремление к изобретательству. 

Гема страха смыкается с темой иррациональных предчувствий, вещих снов, безотчетных импульсов. Сын иска Просвещения, Дефо, однако, мог бы повторить вслед за своим великим соотечественником: 

Есть многое на свете, друг Горацио, Что И Не снилось вашим мудрецам... 

И герой его, рационалист и прагматик, ведущий подчас бухгалтерские расчеты с самим господом богом, чутко прислушивается к собственной интуитивной реакции на происходящее. «Никогда не пренебрегайте тайным предчувствием, предостерегающим нас об опасности. даже в тех случаях, когда вам кажется, что нет никакого основания доверять ему», — убеждает Робинзон читателей. И сам следует этому совету. Даже когда к острову подплывает долгожданный корабль, Робинзон не бросается навстречу людям — «какое-то тайное предчувствие», которого он «ничем не мог объяснить предостерегало его против них»; и предчувствие не обмануло — на остров высадились пираты. При возвращении в Англию герой так же безотчетно решает отказаться от путешествия морем и забирает с корабля сданный заблаговременно багаж. И снова герой оказался прав — корабль не достиг места назначения, как он узнал позднее. 

Более того, Робинзон не раз видит вещие сны; один из них предвосхищает обстоятельства спасения Пятницы, другой (в «Дальнейших приключениях») точно передает положение дел на острове, в то время как Робинзон находится в Англии. 

«...С точки зрения позднейшего психологического реализма XIX—XX вв., художественные средства, с помощью которых Дефо изображает внутренний мир своего героя, кажутся скудными и область их применения — ограниченной»,— утверждает А. А. Елистратова. Но правомерен ли в принципе такой подход? Какие бы «скудные» средства ни применял Дефо, он остается тонким психологом для любого времени, писателем, психологическая глубина и убедительность которого познаются в полной мере лишь при вдумчивом чтении. Вначале даже возникает желание упрекнуть автора в непоследовательности. Вот, казалось бы, Робинзон осознал всю греховность своей прошлой жизни и молит бога лишь избавить его «от бремени грехов, над ней тяготевшего и лишавшего ее покоя». Что значило в сравнении с этим его одиночество? Об избавлении от него Робинзон больше не молился, он «даже не думал о нем: таким пустяком стало оно (...) казаться». Роман пестрит такого рода утверждениями. И в то же время Дефо умеет показать, что под маской спокойствия и удовлетворенности скрываются постоянное напряженное ожидание и подспудная мечта вырваться из островного плена, вернуться к людям. С этой мечтой Робинзон строит лодку и делает отчаянную попытку отплыть от острова, чуть не стоившую ему жизни; с этой мечтой он добирается до потерпевшего крушение испанского корабля; с этой мечтой он расспрашивает Пятницу о племенах, населяющих окрестности острова. («С того дня у меня возникла надежда, что рано или поздно мне удастся вырваться из моего заточения и что мне поможет в этом мой бедный дикарь») . 

Душевное равновесие героя, добытое с таким трудом, оказывается очень шатким. След ноги на песке надолго выбивает Робинзона из колеи, приводит его в такое угнетенное состояние, что он не может найти «облегчение в смирении и молитве». Потерпевший крушение близ острова испанский корабль так живо напоминает герою о радостях человеческого общения, 

что Робинзон, как в горячке, одержим лишь идеей переправы с острова на материк, несмотря на все безумие этой затеи. Когда же, наконец, наступает момент избавления и он получает возможность покинуть остров, то от счастья и волнения теряет дар речи и чуть не лишается чувств. А ведь это тот самый человек, который не раз утверждал: «...если бы не страх перед дикарями, которые могли потревожить меня, я бы охотно согласился провести здесь весь остаток моих дней до последнего часа». Непоследовательность? Нет, скорее психологическая глубина и убедительность, позволившие создать емкий, многогранный образ, включающий и абстрактный облик человека вообще, и библейскую аллегорию, и конкретные биографические черты своего создателя, и пластику реалистического портрета. Не случайно американский критик Э. Тилльярд сказал: В литературе XVIII века нет более всеобъемлющего характера, чем Робинзон Крузо». 

Как видим, роман может быть прочитан (и читался!) очень по-разному. Каждое поколение видело в нем нечто созвучное своему мироощущению. В эпоху сентиментализма Робинзон представлялся «естественным человеком», в эпоху романтизма — Человеком вообще Человеком с большой буквы, а в середине XIX в. 

историки литературы и философы выявили в нем типичного англичанина и буржуа периода первоначального накопления. Одних огорчала «бесчувственность» и бесстрастность» стиля Дефо, других поражал его глубокий психологизм; одних восхищала достоверность описаний, другие упрекали автора в несуразностях, третьи считали его искусным лжецом... 

И у читателя может возникнуть недоуменный вопрос: что же нам делать с таким множеством интерпретаций и оценок, где же привычный указующий перст критика, безошибочно отделяющий истину от заблуждения, важное от второстепенного, прогрессивное от реакционного? Но в данном «введении в книгу» мы и не собирались предлагать единственно верную, универсальную концепцию этого многогранного произведения и его центрального образа. Нашей задачей было как раз осветить всю их принципиальную многозначность, показать философскую и эстетическую глубину этого отнюдь не «детского» романа, его открытость — как и любого поистине великого произведения искусства — различным интерпретациям, трактовкам, прочтениям. Хотелось бы, чтобы читатель, ощутив все многообразие творческой палитры английского романиста, под новым, «взрослым» углом зрения перечитал с детства знакомую и любимую книгу. 

Источники:

  • Дефо Д. Робинзон Крузо: (Роман) / Сост., вступ. ст., коммент. К. Атаровой.— М.: Высш. шк., 1990.— 543 с. 

Аннотация

Книга содержит канонический текст всемирно известного романа Даниеля Дефо, обширное литературно-критическое приложение, в которое вошли фрагменты самых популярных европейских «робинзонад», высказывания о Дефо и его романе современников, писателей и критиков последующих поколений. Интересны материалы, связанные с судьбой этого романа Дефо в России. Издание снабжено вступительной статьей и комментариями к публикуемым текстам

 

Назад

"Особенности повествовательной структуры  в "Робинзоне Крузо" Дефо"

1. Вступление

В научной литературе творчеству Дефо посвящены многочисленные книги, монографии, статьи, эссе и т.д. Однако при всем обилии вышедших о Дефо работ единого мнения по поводу особенностей структуры романа, его аллегорического смысла, степени иносказательности, стилистического оформления выработано не было. Большинство работ были посвящены проблематике романа, характеристике системы его образов и анализу философской и социальной основы.  Между тем роман представляет немалый интерес в аспекте структурного и словесного оформления материала как переходной формы от повествовательной структуры классицизма к сентиментальному роману и роману романтизма с его открытой, свободной формообразующей структурой.  Роман Дефо стоит на стыке многих жанров, естественным образом включая в себя их черты и подобным синтезом образуя новую форму, чем представляет особый интерес. А.Елистратова отмечала, что в "Робинзоне Крузо" "было нечто такое, что в дальнейшем оказалось не по плечу литературе" [21. С.48]. И это так. О романе Дефо до сих пор спорят критики. Ибо, как справедливо отмечает К. Атарова"роман может быть прочитан очень по-разному. Одних огорчает "бесчувственность" и "бесстрастность" стиля Дефо, других поражает его глубокий психологизм; одних восхищает достоверность описаний, другие упрекают автора в несуразностях, третьи считают его искусным лжецом" [1. С.25].  Значительность роману придает и тот факт, что в качестве героя Дефо впервые выбрал самого обыкновенного, наделенного однако хозяйской жилкой завоевания жизни. Такой герой появился в литературе впервые, так же как впервые была описана каждодневная трудовая деятельность.  Творчеству Дефо посвящена обширная библиография. Однако сам роман "Робинзон Крузо" больше интересовал исследователей с точки зрения проблематики (в частности, социальной направленности пропетого Дефо гимна труду, аллегорических параллелей, реальности главного образа, степени достоверности, философской и религиозной насыщенности и т.п.), нежели с точки зрения организации самой повествовательной структуры.  В отечественном литературоведении из серьезных работ о Дефо следует выделить:  1) книгу Аникста А.А. "Даниель Дефо: Очерк жизни и творчества"(1957)  2) книгу Нерсесовой М.А. "Даниель Дефо" (1960)  3) книгу Елистратовой А.А. "Английский роман эпохи Просвещения" (1966), в которой роман Дефо "Робинзон Крузо" исследуется в основном в аспекте его проблематики и характеристике главного образа;  4) книгу Соколянского М.Г. "Западноевропейский роман эпохи Просвещения: Проблемы типологии" (1983), в котором роман Дефо анализируется в сравнительной характеристики с иными произведениями; Соколянский М.Г. рассматривает вопрос о жанровой специфике романа, отдавая предпочтение авантюрной стороне, анализирует аллегорический смысл романа и образов, а также несколько страниц посвящает анализу соотнесенности мемуарной и дневниковой форм повествования;  5) статью М. и Д.Урновых "Современный писатель" в книге "Даниэль Дефо. Робинзон Крузо. История полковника Джека" (1988), где прослежена суть так называемой "бесчувственности" стиля Дефо, лежащей в выбранной писателем позиции беспристрастного хроникера;  6) главу о Дефо Елистратовой А.А. в "Истории всемирной литературы, т.5 /Под ред. Тураева С.В." (1988), где показана преемственность романа с предшествующей английской литературой, определены его особенности и отличия (как в идейной трактовке философских и религиозных идей, так и художественной методике), специфика главного образа, философская основа и первоисточники, а также затронута проблема внутреннего драматизма и свойственного роману обаяния; в данной статье А.Елистратовой указано место романа Дефо в системе просветительского романа, его роль в становлении реалистического метода и особенности реализма романа;  7) книгу Урнова Д. "Дефо" (1990), посвященную биографическим данным писателя, одна глава в данной книге уделена роману "Робинзон Крузо", собственно литературоведческому анализу которого (а именно явлению простоты стиля) посвящено две страницы;  8) статью Атаровой К.Н. "Секреты простоты" в кн. "Д.Дефо. Робинзон Крузо" (1990), в которой Атарова К.Н. исследует вопрос о жанре романа, сути его простоты, аллегорических параллелях, приемах верификации, психологическом аспекте романа, проблематике образов и их первоисточниках;  9) статью в кн. Миримского И. “Статьи о классиках” (1966), в которой подробно исследуются фабула, сюжет, композиция, образы, манера повествования и др. аспекты;  10) книгу Урнова Д.М. “Робинзон и Гулливер: Судьба двух литературных героев” (1973), название которой говорит само за себя;  11) статью Шалаты О. “Робiнзон Крузо” Дефо у свiтлi бiблiйної тематики (1997).  Однако авторы перечисленных работ и книг совсем мало внимания уделяли как собственно художественному методу и стилю Дефо, так и специфике его повествовательной структуры в различных аспектах (от общей формообразующей компоновки материала до частных деталей, касающихся раскрытия психологии образа и его скрытого смысла, внутренней диалогичности и т.д.).  В зарубежном литературоведении роман Дефо чаще всего анализировался на предмет его:  - аллегоричности (Дж.Старр, Карл Фредерик, Э.Циммерман);  - документальности, в которой английские критики усматривали недостаток повествовательной манеры Дефо (как, например, Ч.Диккенс, Д.Найджел);  - достоверности изображаемого. Последнее оспаривали такие критики, как Уотт, Уэст и др.;  - проблематики романа и системы его образов;  - социальной интерпретации идей романа и его образов.  Подробному разбору повествовательной структуры произведения посвящена книга Э.Циммермана (1975), в которой анализируется соотношение дневниковой и мемуарной частей книги, их смысл, приемы верификации и другие аспекты. Лео Брэди (1973) исследует вопрос о соотношении монологичности и диалогичности романа. Вопрос о генетической связи между романом Дефо и "духовной автобиографией" освещен в книгах: Дж.Старра (1965), Дж. Гюнтера (1966), М.Г.Соколянского (1983) и др.

II. Аналитическая часть

II.1. Источники "Робинзона Крузо"(1719]Источники, послужившие фабульной основой романа, можно разделить на фактологические и литературные. К первым относится поток авторов путевых очерков и записок конца XVII-начала XVIII вв., среди которого К.Атарова выделяет двух [1. С.10]: 1) адмирал Уильям Дампьер, выпустивший книги:  "Новое кругосветное путешествие", 1697; "Путешествия и описания", 1699; "Путешествие в Новую Голландия", 1703;  2) Вудс Роджерс, написавший путевые дневники тихоокеанских путешествий, в которых описана история Александра Селькирка (1712), а также брошюру "Превратности судьбы, или Удивительные приключения А.Селькирка, написанные им самим".  А.Елистратова выделяет также Френсиса Дрейка, сыра Вальтера Ролея и Ричарда Гаклюйта [21. С.47].  Среди возможных чисто литературных источников позднейшими исследователями выделялись:  1) роман Генри Невиля "Остров Пайнса, или Четвертый остров близ неизвестного австралийского материка, недавно открытый Генрихом Корнелиусом фон Слоттен", 1668;  2) роман арабского писателя XII в. Ибн-Туфайля "Живой, сын Бодрствующего", вышедший в Оксфорде на латыни в 1671 г., а затем три раза переиздававшийся на английском до 1711 г.  3) роман Афры Бен "Оруноко, или Царственный раб", 1688, повлиявший на образ Пятницы;  4) аллегорический роман Джона Беньяна "Путь паломника"(1678);  5) аллегорические повести и притчи, восходящие к пуританской демократической литературе XVII в., где, по выражению А. Елистратовой,"духовное развитие человека передавалось с помощью предельно простых, житейски конкретных подробностей, полных вместе с тем скрытого, глубоко значительного нравственного смысла" [21. С.47].  Книга Дефо, появившись среди прочей весьма многочисленной литературы о путешествиях, захлестнувшей Англию того времени: подлинных и вымышленных отчетов о кругосветных плаваниях, мемуаров, дневников, путевых заметок купцов и мореходов, - сразу заняла в ней главенствующее положение, консолидировав в себе многие ее достижения и литературные приемы. И потому, как справедливо отмечает А.Чамеев,"как бы разнообразны и многочисленны ни были источники "Робинзона Крузо", и по форме, и по содержанию роман представлял собой явление глубоко новаторское. Творчески усвоив опыт предшественников, опираясь на собственный журналистский опыт, Дефо создал оригинальное художественное произведение, органически сочетавшее в себе авантюрное начало с мнимой документальностью, традиции мемуарного жанра с чертами философской притчи" [20. С.41].II.2. Жанр романа Сюжет романа "Робинзон Крузо" распадается на две части: в одной описываются события, связанные с общественным бытием героя, пребыванием на родине; вторая часть -отшельническая жизнь на острове. Повествование ведется от первого лица, усиливая эффект правдоподобия, автор из текста полностью изъят. Однако, хотя по жанру роман был близок описательному жанру реального происшествия (морской хроники), назвать сюжет чисто хроникальным нельзя. Многочисленные рассуждения Робинзона, его отношения с Богом, повторы, описания владеющих им чувств, нагружая повествование эмоциональной и символической составляющими, расширяют рамки жанрового определения романа.  Недаром к роману "Робинзон Крузо" было применено множество жанровых определений: приключенческий просветительский роман (В. Дибелиус); авантюрный роман (М. Соколянский); роман воспитания, трактат о естественном воспитании (Жан Жак Руссо); духовная автобиография (М. Соколянский, Дж. Гюнтер); островная утопия, аллегорическая притча, "классическая идиллия свободного предпринимательства", "беллетристическое переложение локковской теории общественного договора" (А. Елистратова).  Согласно М. Бахтину, роман "Робинзон Крузо" можно назвать романизированными мемуарами [2. С.450-451], с достаточной "эстетической структурностью" и "эстетической преднамеренностью" (по Л.Гинзбург - [3. С.12]).  Как отмечает А.Елистратова:"Робинзон Крузо" Дефо, прообраз просветительского реалистического романа в еще необособленном, нерасчлененном виде, совмещает в себе множество различных литературных жанров" [4. С.113].  Во всех этих определениях содержится зерно истины.  Так,"эмблемой авантюрности, - пишет М.Соколянский, - нередко является присутствие слова "авантюры" (приключение) уже в названии произведения" [5. С.45]. В заголовке же романа как раз стоит: "Жизнь и удивительные приключения...". Далее, авантюра - это разновидность события, но события чрезвычайного. А уже сама фабула романа "Робинзона Крузо" представляет экстраординарное событие. Над Робинзоном Крузо Дефо произвел своеобразный просветительский эксперимент, забросив его на необитаемый остров. Иными словами, Дефо временно "выключил" его из реальных общественных связей, и практическая деятельность Робинзона предстала в общечеловеческой форме труда. Этот элемент и составляет фантастическое ядро романа и одновременно тайну его особой привлекательности.  Признаками духовной автобиографии выступает в романе сама форма повествования, свойственная данному жанру: мемуарно-дневниковая.  Элементы романа воспитания содержатся в рассуждениях Робинзона и его противостянии одиночеству и природе.  Как пишет К.Атарова:"Если рассматривать роман в целом, это остросюжетное произведение распадается на ряд эпизодов, характерных для беллетризованного путешествия (так называемое imaginaire"), популярного в XVII-XVIII вв. В то же время центральное место в романе занимает тема возмужания и духовного становления героя" [1. С.11].  А.Елистратова отмечает, что:"Дефо в "Робинзоне Крузо" стоит уже в непосредственной близости к просветительскому "роману воспитания" [4. С.113].  Роман можно прочесть и как аллегорическую притчу о духовном падении и возрождении человека -иными словами, как пишет К.Атарова,"повествование о скитаниях заблудшей души, отягченной первородным грехом и через обращение к Богу обретшей путь к спасению" [1. С.11]."Дефо недаром настаивал в 3-й части романа на его аллегорическом смысле,- отмечает А.Елистратова. -Благоговейная серьезность, с какою Робинзон Крузо вдумывается в свой жизненный опыт, желая постичь его скрытое значение, суровая скрупулезность, с какою он анализирует свои душевные побуждения, - все это восходит к той демократической пуританской литературной традиции XVII в., которая получила завершение в "Пути паломника"" Дж.Бэньяна. Робинзон видит проявление божественного промысла в каждом происшествии своей жизни; его осеняют пророческие сны... кораблекрушение, одиночество, необитаемый остров, нашествие дикарей -все кажется ему божественными карами" [4. С.113].  Любое пустячное происшествие Робинзон осмысляет как "промысел божий", а случайное стечение трагических обстоятельств -как справедливая кара и искупление за прегрешения. Даже совпадения дат представляются герою осмысленными и символическими ("греховная жизнь и жизнь уединенная", - подсчитывает Крузо, -начались для меня в один и тот же день" [29. C.119], 30 сентября). Согласно Дж.Старру, Робинзон выступает в двуединой ипостаси -и как грешник, и как избранник божий [6]."Смыкается с таким осмыслением книги, - отмечает К.Атарова, и интерпретация романа, как вариации библейского сюжета о блудном сыне: Робинзон, презревший советы отца, покинувший отчий дом, постепенно, пройдя через жесточайшие испытания, приходит к единению с Богом, своим духовным отцом, который, как бы в награду за покаяние, дарует ему в конечном счете спасение и благоденствие" [1. С.12].  М.Соколянский, приводя мнение западных исследователей по данному вопросу, оспаривает выдвинутую ими интерпретацию "Робинзона Крузо" как модифицированного мифа о пророке Ионы."В западном литературоведении, - отмечает М.Соколянский, -особенно в новейших трудах [7] фабула "Робинзона Крузо" нередко интерпретируется как модификация мифа о пророке Ионе. При этом игнорируется активное жизненное начало, присущее герою Дефо... Разница ощутима в чисто фабульном плане. В "Книге пророка Ионы" библейский герой фигурирует именно как пророк...; герой Дефо в роли предсказателя вовсе не выступает..." [5. С.54].  Это не совсем так. Многие интуитивные прозрения Робинзона, равно как и его вещие сны вполне могут сойти за предсказания, внушенные свыше. Но далее:"Жизнедеятельностью Ионы полностью управляет всевышний... Робинзон же, сколь много он ни молится, в своей деятельности активен, и эта поистине творческая активность, инициативность, изобретательность никак не позволяет воспринять его как модификацию ветхозаветного Ионы" [5. С.55]. Современный же исследователь Е.Мелетинский считает роман Дефо с его"установкой на бытовой реализм" "серьезной вехой на пути демифологизации литературы" [8. С.280].  Между тем, если уж проводить параллели между романом Дефо и Библией, то скорее напрашивается сравнение его с книгой "Бытие". Робинзон по сути создает свой мир, отличный от островного мира, но отличный и от оставленного им мира буржуазного -мир чистого предпринимательского творения. Если герои предыдущих и последующих "робинзонад" попадают в готовые, уже сотворенные до них миры (реальные или фантастические -например, Гулливер), то Робинзон Крузо строит этот мир шаг за шагом подобно Богу. Вся книга посвящена доскональному описанию творения предметности, ее умножения и материального наращивания. Акт этого творения, разбитый на множество отдельных моментов, оттого так захватывающ, что в основу его положена не только история человечества, но и история всего мира. В Робинзоне поражает его богоподобность, заявленная не в форме Писания, а в форме житейского дневника. Присутствует в нем и остальной арсенал, свойственный Писанию: заветы ( многочисленные советы и наставления Робинзона по разным поводам, даваемые в напутствие), аллегорические притчи, обязательные ученики (Пятница), поучительные истории, каббалические формулы (совпадения календарных дат), временная разбивка (день первый и т.д.), ведение библейских родословных (место которых в родословных Робинзона занимают растения, животные, урожаи, горшки и т.д.). Библия в "Робинзоне Крузо" словно пересказана на заниженном, обытовленном, третьесословном уровне. И как просто и доступно по изложению, но емко и сложно в интерпретации Св.Писание, так же внешне и стилистически прост, но в то же время фабульно и идейно емок "Робинзон".  Сам Дефо печатно уверял, что все злоключения его Робинзона не что иное, как аллегорическое воспроизведение драматических перипетий в его собственной жизни.  Многие же детали приближают роман к будущему психологическому роману."Некоторые исследователи, - пишет М.Соколянский, -не без оснований подчеркивают значение творчества Дефо-романиста для становления европейского (и прежде всего английского) психологического романа. Автор "Робинзона Крузо", изображая жизнь в формах самой жизни, сосредоточивал внимание не только на внешнем мире, окружающем героя, но и на внутреннем мире мыслящего религиозного человека" [5. С.92]. А по остроумному замечанию Э.Циммермана,"Дефо в некоторых отношениях связывает Бэньяна с Ричардсоном. Для героев Дефо... физический мир есть слабо различимый признак более важной реальности..." [9. С.107].II.3. Достоверность повествования (приемы верификации) Повествовательная структура роман Дефо "Робинзон Крузо" выполнена в форме самоповествования, оформленного в виде сочетания мемуаров и дневника. Точки зрения персонажа и автора идентичны, а, точнее, точка зрения персонажа является единственной, поскольку автор от текста полностью абстрагирован. В пространственно-временном плане повествование совмещает хроникальный и ретроспективный аспект.  Главной целью автора ставилась наиболее удачная верификация, то есть придание своим произведениям максимальной достоверности. Поэтому еще в самом "предисловии редактора" Дефо утверждал, что"это повествование - лишь строгое изложение фактов, в нем нет ни тени вымысла"."Дефо, - как пишут М. и Д.Урновы, -находился в той стране и в то время и перед той аудиторией, где вымысла не признавали в принципе. Поэтому, начиная с читателями ту же игру, что и Сервантес... Дефо не решился объявить об этом прямо" [23. С.11]. Одну из главных черт повествовательной манеры Дефо как раз и составляет достоверность, правдоподобие. В этом он был не оригинален. В интересе к факту, а не к вымыслу проявлялась характерная тенденция эпохи, в которую жил Дефо. Замыкание в рамках достоверного являлось определяющей характеристикой авантюрного и психологического романов."Даже в "Робинзоне Крузо", - как подчеркивал М.Соколянский, -где роль гиперболизации весьма велика, все необычайное облачено в одежды достоверности и возможности" [5. С.92]. В нем нет ничего сверхъестественного. Сама фантастика"загримирована под реальность, а невероятное изображено с реалистической достоверностью" [5. С.98].  "Выдумывать достовернее правды", - таков был принцип Дефо, на свой лад сформулированный закон творческой типизации."Автор "Робинзона Крузо",- отмечают М. и Д.Урновы, -был мастером правдоподобной выдумки. Он умел соблюдать то, что уже в позднейшие времена стали называть "логикой действия", - убедительность поведения героев в обстоятельствах вымышленных или предполагаемых" [23. С.9-10].  Мнения исследователей по поводу способов достижения неотразимой иллюзии правдоподобия в романе Дефо сильно расходятся. К данным способам ими относились:  1) обращение к мемуарной и дневниковой форме;  2) прием самоустранения автора;  3) введение "документальных" подтверждений рассказа -описей, реестров и пр.;  4) подробнейшая детализация;  5) полное отсутствие литературности (простота);  6) "эстетическая преднамеренность";  7) умение схватить внешний облик предмета целиком и передать его в немногих словах;  8) умение лгать и лгать убедительно [1. С.12].  Все повествование в романе "Робинзон Крузо" ведется от первого лица, глазами самого героя, через его внутренний мир. Автор из романа полностью изъят. Данный прием не только увеличивает иллюзию правдоподобия, придавая роману видимость сходства с документом очевидца, но и служит чисто психологическим средством самораскрытия персонажа.  Если Сервантес, на которого ориентировался Дефо, строит своего "Дон-Кихота" в виде игры с читателем, в которой злоключения несчастного рыцаря описаны глазами стороннего исследователя, узнавшего о них из книги иного исследователя, который, в свою очередь, слышал о них от... и т.д., то Дефо строит игру по иным правилам: правилам всамделишности. Он ни на кого не ссылается, никого не цитирует, очевидец описывает все случившееся сам.  Именно подобный вид повествования разрешает и оправдывает появление в тексте множество описок и погрешностей. Очевидец не в силах удержать все в памяти и соблюсти во всем логику следования. Неотшлифованность сюжета в данном случае служит лишним доказательством истинности описываемого."Сама монотонность и деловитость этих перечислений,- пишет К.Атарова, -создает иллюзию достоверности -вроде бы, зачем так скучно выдумывать? Однако в детальности сухих и скупых описаний есть свое обаяние, своя поэтичность и своя художественная новизна" [1. С.20].  Даже многочисленные погрешности в детализированном описании не нарушают правдоподобия (к примеру:"Раздевшись, я вошел в воду...",а, поднявшись на корабль,"...набил карманы сухарями и ел их на ходу" [29. C.45-46]; или когда сама дневниковая форма выдержана непоследовательно, и рассказчик часто вносит в дневник те сведения, о которых он мог узнать только позднее: например, в записи от 27 июня он пишет:"Даже потом, когда, по должном раздумье, я осознал свое положение..."[29. C.82] и т.д.).  Как пишут М. и Д.Урновы:"Подлинность", творчески созданная, оказывается несокрушима. Даже ошибки в морском деле и географии, даже несогласованность в повествовании Дефо скорее всего допускал сознательно, ради все того же правдоподобия, ибо самый правдивый рассказчик в чем-нибудь да ошибается" [23. С.11].  Правдоподобие романа достовернее самой правды. Позднейшие критики, прилагая к произведению Дефо мерки модернистской эстетики, упрекали его в чрезмерном оптимизме, который представлялся им достаточно неправдоподобным. Так, Уотт писал, что с точки зрения современной психологии Робинзон должен был бы или сойти с ума, или одичать, или погибнуть [15. С.87-88].  Однако правдоподобие романа, которого так добивался Дефо, не сводится только лишь к натуралистическому достижению идентичности с действительностью во всех ее деталях; оно не столько внешнее, сколько внутреннее, отражающее просветительскую веру Дефо в человека-труженика и созидателя. Об этом хорошо писал М.Горький:"Золя, Гонкуры, наш Писемский - правдоподобны, это так, но Дефо - "Робинзон Крузо" и Сервантес - "Дон-Кихот" ближе к истине о человеке, чем "натуралисты", фотографы" [26. С.484].  Нельзя сбрасывать со счетов, что образ Робинзона "идеально задан" и в определенной мере символичен, чем и обусловлено его совершенно особое место в литературе английского Просвещения."При всей добротной конкретности, - пишет А.Елистратова, -того фактического материала, из которого лепит его Дефо, это образ, менее прикрепленный к повседневному реальному быту, гораздо более собирательный и обобщенный по своему внутреннему содержанию, чем позднейшие персонажи Ричардсона, Филдинга, Смолетта и др. В мировой литературе он возвышается где-то между Просперо, великий и одиноким магом-гуманистом шекспировской "Бури", и Фаустом Гете" [21. С.48]. В этом смысле"описанный Дефо нравственный подвиг Робинзона, сохранившего свой духовный человеческий облик и даже многому научившегося за время своей островной жизни, совершенно неправдоподобен - он мог бы одичать или даже обезуметь. Однако за внешним неправдоподобием островной робинзонады скрывалась высшая правда просветительского гуманизма... подвиг Робинзона доказывал силу человеческого духа и воли к жизни и убеждал в неиссякаемых возможностях человеческого труда, изобретательности и упорства в борьбе с невзгодами и препятствиями" [21. С.48].  Островная жизнь Робинзона - это модель буржуазного производства и создания капитала, опоэтизированная в связи с отсутствием отношений купли-продажи и всякого рода эксплуатации. Своего рода утопия труда.II.4. ПростотаХудожественным средством достижения достоверности являлась простота. Как пишет К.Атарова:"Кристально ясная, понятная, казалось бы, любому ребенку книга упорно сопротивляется аналитическому разъятию, не открывая секрета своего неувядаемого обаяния. Феномен простоты гораздо труднее поддается критическому осмыслению, чем усложненность, зашифрованность, герметизм" [1. С.5]."Несмотря на обилие подробностей, - продолжает она же, -проза Дефо производит впечатление простоты, лаконизма, кристальной ясности. Перед нами лишь констатация фактов, а рассуждения, пояснения, описания душевных движений сведены к минимуму. Патетики же и вовсе нет" [1. С.21].  Конечно, Дефо не первым решил писать просто."Но, - как отмечает Д.Урнов, -именно Дефо был первым состоятельным, т.е. последовательным до конца создателем простоты. Он осознал, что "простота"-это такой же предмет изображения, как и любой другой, как черта лица или характера, разве что наиболее сложный для изображения предмет..." [12. С.203]."Если бы меня спросили, - заметил как-то Дефо, -что я считаю совершенным стилем или языком, то я бы ответил, что я считаю таким языком тот, обращаясь на котором к пятьюстам людей средних и различных способностей (исключая идиотов и сумасшедших) человек был бы понят ими всеми, и... в том самом смысле, в каком он хотел быть понятым".Впрочем, очевидец, ведущий повествование, в прошлом купец, работорговец, моряк, и не мог писать иным языком. Простота стиля являлась таким же доказательством истинности описываемого, как и иные приемы. Данная простота объяснялась и прагматичностью, свойственной герою во всех случаях. Робинзон смотрел на мир глазами дельца, предпринимателя, бухгалтера. Текст буквально пестрит разного рода подсчетами и суммами, его документальность -бухгалтерского типа. Робинзон все подсчитывает: сколько зерен ячменя, сколько овец, пороху, стрел, он ведет учет всему: от количества дней до количества добра и зла, случившихся в его жизни. Прагматик вмешивается даже в отношения с Богом. Цифровой подсчет превалирует над описательной стороной предметов и явлений. Подсчитать для Робинзона важнее, чем описать. В перечислении, подсчете, обозначении, фиксации проявляется не только буржуазная привычка к накопительству, учету, но и функция творения. Дать обозначение, внести в каталог, подсчитать -значит создать. Подобная созидательная бухгалтерия свойственна Св.Писанию: "И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым" [Быт.2:20].  Свой простой и ясный слог Дефо назвал "домашним". А свои отношения с читателями, согласно Д.Урнову, построил на шекспировской сцене переклички духов в "Буре", когда, аукаясь и показывая всякие правдоподобные фокусы, они ведут путников за собой вглубь острова [12. С.203].  Что бы Дефо не описывал, он, по словам Д.Урнова,"прежде всего просто передает простые действия и благодаря этому убеждает в невероятном, собственно, в чем угодно - какая-то пружина изнутри толкает слово за словом: "Сегодня шел дождь, взбодривший меня и освеживший землю. Однако сопровождался он чудовищным громом с молнией, и это до ужаса напугало меня, я встревожился за свой порох": Просто дождь, в самом деле просто, не задержал бы нашего внимания, а тут все "просто" только на вид, на самом же деле - сознательное нагнетание подробностей, деталей, коими в конце концов и "цепляется" читательское внимание - дождь, гром, молния, порох... У Шекспира: "Вой, вихрь, вовсю! Жги, молния! Лейся, ливень!" - космическое потрясение в мире и в душе. У Дефо - обыденное психологическое оправдание беспокойства "за свой порох": начало того реализма, какой найдем мы в каждой современной книге... Рассказывается о вещах самых невероятных через обыкновенные подробности" [12. С.201].  В качестве примера можно привести рассуждения Робинзона по поводу возможных проектов избавления от дикарей:"Приходило мне в голову вырыть яму в том месте, где они разводили огонь, и заложить в нее пять-шесть фунтов пороху. Когда они зажгут свой костер, порох воспламенится и взорвет все, что окажется поблизости. Но мне, во-первых, было жалко пороху, которого у меня оставалось не больше барреля, а во-вторых, я не мог быть уверен, что взрыв произойдет именно тогда, когда они соберутся у костра" [29. С.149].  Возникшее в воображении зрелище расправы, взрыва, планируемого опасного приключения сочетается у героя с точным бухгалтерским подсчетом и совершенно трезвым анализом обстановки, связанным, в том числе, с чисто буржуазной жалостью уничтожать продукт, что обнажает такие черты сознания Робинзона, как прагматизм, утилитарный подход к природе, чувство собственника и пуританизм. Это сочетание эксцентричности, необычности, таинственности с обыденностью, прозаичностью и скрупулезностью, казалось бы, бессмысленного расчета создает не только необычайно емкий образ героя, но и чисто стилистическое завораживание самим текстом.  Сами приключения сводятся большей частью к описанию производства вещей, наращивания материи, творения в его чистом первозданном виде. Акт творения, разъятый по частям, описывается с дотошной подробностью отдельных функций -и составляет завораживающее величие. Приобщением обычных вещей к сфере искусства Дефо, по выражению К.Атаровой, бесконечно "расширяет для потомства границы эстетического восприятия действительности" [1. С.20]. Происходит именно тот эффект "остранения", о котором писал Шкловский В., когда самая обычная вещь и самое обыденное действие, становясь предметом искусства, приобретают как бы новое измерение -эстетическое [13].  Английский критик Уот писал, что"Робинзон Крузо", конечно, первый роман в том смысле, что это первое беллетристическое повествование, в котором главный художественный акцент сделан на будничных занятиях рядового человека" [15. С.82].  Однако было бы неверным сводить весь реализм Дефо к простой констатации фактов. Патетика, в которой Дефо отказывает К.Атарова, заключена в самом содержании книги, а, кроме того, в непосредственно-простодушных реакциях героя на то или иное трагическое событие и в его обращениях к всевышнему. По мнению Уэста:"Реализм Дефо не просто констатирует факты; он заставляет нас почувствовать творческую мощь человека. Заставляя нас ощутить эту мощь, он убеждает нас тем самым в реальности фактов... На этом построена вся книга" [16. С.81]."Чисто человеческий пафос покорения природы, - пишет А.Елистратова, -сменяет в первой и важнейшей части "Робинзона Крузо" пафос коммерческих авантюр, делая необычайно увлекательными даже самые прозаические подробности "трудов и дней"Робинзона, которые захватывают воображение, ибо это история свободного, всепобеждающего труда" [4. С.115].  Умение видеть значительный этический смысл в прозаических подробностях обыденной жизни Дефо, по мнению А.Елистратовой, усвоил у Бэньяна, равно как и простоту и выразительность языка, сохраняющего непосредственную близость к живой народной речи [4. С.114].II.5. Форма повествования. КомпозицияКомпозиция романа Дефо "Робинзон Крузо" по концепции В.Шкловского совмещает в себе композицию прямого времени и принцип естественности. Линейность повествования не несет строгой заданности развития действия, свойственной классицистической литературе, а подчинена субъективному восприятию времени героем. Описывая подробно некоторые дни и даже часы своего пребывания на острове, в иных местах он запросто перескакивает через несколько лет, упоминая о них в двух строчках:"Через два года перед моим жилищем была уже молодая рощица"[29. С.143];"Наступил двадцать седьмой год моего пленения" [29. C.201];"...ужас и отвращение, внушенные мне этими дикими извергами, повергли меня в мрачное настроение, и около двух лет я просидел в той части острова, где были расположены мои земли..." [29. С.147].  Принцип естественности позволяет герою часто возвращаться к уже сказанному или же забегать намного вперед, внося в текст многочисленные повторы и опережения, которыми Дефо как бы дополнительно удостоверяет подлинность воспоминаний героя, как и всякие воспоминания склонных к перескокам, возвратам, повторам и самим нарушением последовательности рассказа, допущенными в текст неточностями, ошибками и алогизмами создающих естественную и предельно достоверную ткань повествования.  В доостровной части повествования присутствуют черты композиции обратного времени, ретроспекции, повествования с конца.  В своем романе Дефо совместил два приема повествования, свойственных литературе путешествий, путевых записок и отчетов,т.е. литературе факта взамен литературы вымысла: это дневник и мемуары. В дневнике Робинзон констатирует факты, а в мемуарах производит их оценку.  Сама мемуарная форма не является однородной. В начальной части романа структура повествования выдержана в манере, свойственной жанру жизнеописания. Точно указывается год, место рождения героя, его имя, семья, обучение, годы жизни. Мы полностью знакомимся с биографией героя, ничем не выделяющейся от иных биографий."Я родился в 1632 году в городе Йорке в почтенной семье, хотя и не коренного происхождения: мой отец приехал из Бремена и поначалу обосновался в Гулле. Нажив торговлей хорошее состояние, он оставил дела и переселился в Йорк. Здесь он женился на моей матери, которая принадлежала к старинному роду, носившему фамилию Робинзон. Мне дали имя Робинзон, отцовскую же фамилию Крейцнер англичане, по обычаю своему коверкать иностранные слова, переделали в Крузо" [29. C.5].  Подобным образом начинались все жизнеописания. Следует отметить, что при создании своего первого романа Дефо ориентировался на творчество Шекспира и на "Дон-Кихота" Сервантеса, иногда прямо подражая последнему (ср. начала двух романов, выполненные в одном стиле и по одному плану].  Далее мы узнаем, что отец прочил сына в юристы, но Робинзон увлекся морем вопреки мольбам матери и друзей. Как он признается,"было что-то роковое в этом природном влечении, толкавшем меня к злоключениям, которые выпали мне на долю"[29. C.5]. С этого момента в силу вступают авантюрные законы формирования повествовательной структуры, в основу авантюры изначально положена любовь к морю, которая и дает толчок событиям. Происходит разговор с отцом (как признался Робинзон, пророческий), побег от родителей на корабле, буря, советы приятеля вернуться домой и его пророчества, новое путешествие, занятия торговлей с Гвинеей в качестве купца, захват в плен к маврам, служение хозяину в качестве раба, побег на баркасе с мальчиком Ксури, путешествие и охота вдоль туземного побережья, встреча с португальским кораблем и прибытие в Бразилию, работа на плантации сахарного тростника в течение 4-х лет, превращение в плантатора, торговля неграми, снаряжение корабля в Гвинею ради тайной перевозки негров, шторм, посадка корабля на мель, спасение на шлюпке, гибель шлюпки, высадка на остров. Все это -на 40 страницах сжатого хронологическими рамками текста.  Начиная с высадки на остров, повествовательная структура вновь меняется от авантюрно-приключенческой манеры к мемуарно-дневниковой. Меняется и стиль повествования, переходя от быстрого, сжатого сообщения, сделанного широкими мазками, к скрупулезно-обстоятельному, описательному плану. Само авантюрное начало во второй части романа иного рода. Если в первой части авантюрой двигал сам герой, признаваясь, что ему"суждено было самому быть виновником всех несчастий" [29. C.37], то во второй части романа он становится уже не виновником авантюры, а объектом их действия. Активная же авантюра самого Робинзона сводится в основном к восстановлению утерянного им мира.  Меняется и направленность повествования. Если в доостровной части повествование разворачивается линейно, то в островной части его линейность нарушается: вставками дневника; рассуждениями и воспоминаниями Робинзона; его обращениями к Богу; повторением и многократным сопереживанием по поводу случившихся событий (например, по поводу увиденного отпечатка следа; испытываемого героем чувство страха по поводу дикарей; возврата мыслей к способам спасения, к совершенным им действиям и постройкам и т.д.). Хотя роман Дефо нельзя отнести к психологическому жанру, однако в подобных возвратах, повторениях, создающих стереоскопический эффект воспроизведения действительности (как материальной, так и душевной) проявляется скрытый психологизм, составляющий ту "эстетическую преднамеренность", о которой упоминалa Л.Гинзбург.  Лейтмотивом доостровной части романа была тема злой судьбы и бедствия. О ней Робинзону неоднократно пророчествуют приятели, отец, он сам. Несколько раз он почти дословно повторяет мысль о том, что"какое-то тайное веление всесильного рока побуждает нас быть орудием собственной своей гибели" [29. С.15]. Эта тема, разрывающая линейность авантюрного повествования первой части и вносящая в нее мемуарное начало последующих воспоминаний (прием синтаксической тавтологии), является связующей аллегорической нитью между первой (греховной) и второй (покаянной) частями романа. К этой теме, только в ее обратном отображении, Робинзон непрестанно возвращается на острове, представляющемся ему в образе Божьей кары.  Излюбленным выpажением Робинзона на остpове становится фpаза о вмешательстве Провидения."На протяжении всей островной робинзонады, - пишет А.Елистратова, -много раз варьируется по-разному одна и та же ситуация: Робинзону кажется, что перед ним -"чудо, акт непосредственного вмешательства в его жизнь то ли небесного провидения, то ли сатанинских сил". Но, поразмыслив, он приходит к выводу, что все, что его так поразило, объясняется самыми естественными, земными причинами. Внутренняя борьба между пуританским суеверием и рационалистическим здравомыслием ведется на протяжении всей робинзонады с переменным успехом" [21. С.49].  По мнению Ю.Кагарлицкого,"романы Дефо лишены разработанного сюжета и строятся вокруг биографии героя, как перечень его успехов и неудач" [22. С.624].  Жанр мемуаристики как раз и предполагает видимую неразработанность сюжета, которая, таким образом, способствует усилению иллюзии правдоподобия. Еще более такой иллюзией обладает дневник.  Однако роман Дефо нельзя назвать сюжетно неразработанным. Напротив, каждое ружье у него стреляет, и описывается в нем ровно то, что нужно герою и ничего больше. Лаконичность в сочетании с бухгалтерской обстоятельностью, отражающая тот же практический склад ума героя, свидетельствует о настолько тесном проникновении в психологию героя, сращении с ним, что как предмет исследования она ускользает от внимания. Робинзон нам настолько понятен и виден, настолько прозрачен, что, кажется, и задумываться не о чем. Но понятен он нам благодаря Дефо, всей системе его повествовательных приемов. Зато как четко обосновывается Робинзоном (непосредственно в рассуждениях) и Дефо (через последовательность событий) аллегорически-метафизическая интерпретация событий! Даже появление Пятницы укладывается в библейскую аллегорию. "И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым; но для человека не нашлось помощника, подобного ему" [Быт. 2:20]. И вот судьба творит Робинзону помощника. На пятый день Бог создал жизнь и живую душу. Туземец является Робинзону именно в Пятницу.  Сама повествовательная структура по своей открытой, разорванной форме, в отличие от замкнутой в строгие рамки правил и сюжетных линий структуры классицизма, стоит ближе к структуре сентиментального романа и романа романтизма с его вниманием к исключительным обстоятельствам. Роман в определенном смысле представляет синтез различных повествовательных структур и художественных приемов: романа приключений, сентиментального романа, романа-утопии, романа-жизнеописания, романа-хроники, мемуаров, притчи, философского романа и т.д.  Говоря о соотношении мемуарной и дневниковой частей романа, зададимся вопросом: только лишь для усиления иллюзии достоверности понадобилось Дефо вводить дневник или последний играл и какую-то иную функцию?  М.Соколянский пишет:"Вопрос о роли дневникового и мемуарного начала в художественной системе романа "Робинзон Крузо" представляет немалый интерес. Сравнительно небольшая вступительная часть романа написана в виде мемуаров. "Я родился в 1632 г. в г.Йорке, в хорошей семье...", - в типично мемуарной форме начинается рассказ Робинзона Крузо, и эта форма доминирует на протяжении примерно пятой части книги, вплоть до того момента, когда герой, пережив кораблекрушение, просыпается однажды утром на необитаемом острове. С этого момента начинается большая часть романа, имеющая промежуточный заголовок -"Дневник" (Journal]. Обращение героя Дефо к ведению дневника в столь необычных для него и даже трагических обстоятельствах может показаться неподготовленному читателю явлением совершенно неестественным. Между тем обращение к такой форме повествования в книге Дефо было исторически оправдано. В 17 веке в пуританской семье, в которой сложилась личность героя, была очень распространенной тенденция писать своего рода духовные автобиографии и дневники"[18. С.77-78].  Вопрос о генетической связи между романом Дефо и "духовной автобиографией" освещен в книге Дж.Старра [6]. В первые дни пребывания на острове, не имея достаточного равновесия духовных сил и стабильности душевного состояния, герой-повествователь отдает предпочтение дневнику (как исповедальной форме) перед "духовной автобиографией" [5. С.36]."Дневник", - как пишет о романе "Робинзон Крузо" современный исследователь Э.Циммерман, -начинается вполне обычно как перечень случившегося день за днем, но вскоре Крузо начинает интерпретировать события с более поздней точки зрения. Отход от дневниковой формы часто остается незамеченным: однако, когда это становится очевидным, вариации формулы: "но возвращусь к своему дневнику"-используются для того, чтобы вернуть повествование обратно, к его прежней структуре" [9. С.40].  Следует отметить, что такое перетекание одной формы в другую и наоборот приводит к ряду погрешностей, когда в дневниковой форме появляются намеки на последующие события или даже упоминание о них, что свойственно мемуарному жанру, а не дневниковому, в котором время написания и время описываемого совпадают. На различные виды возникающих в этом жанровом переплетении погрешностей указывает и М.Соколянский."Хотя слово "Дневник" и выделено как промежуточный заголовок,- отмечает он, -дни недели и числа (формальный признак дневника) указаны лишь на нескольких страницах. Отдельные признаки дневниковой манеры повествования проявляются в различных эпизодах вплоть до рассказа об отбытии Робинзона с острова. В целом же для романа характерны не только сосуществование, но и интеграция дневниковой и мемуарной формы" [5. С.37].  Говоря о дневниковости "Робинзона Крузо", нельзя забывать, что перед нами художественная мистификация, вымышленный дневник. Точно так же, как вымышлена мемуарная форма. Ряд исследователей, игнорируя это, допускают ошибку, относя роман к документальному жанру. Например, Деннис Найджел утверждает, что "Робинзон Крузо" -"это журналистское произведение, по существу, то, что мы назвали бы "документальной книгой", или грубоватое, необработанное изложение простых фактов..." [10. С.367].  Правда, первоначально роман был издан анонимно, а Дефо, надев на себя маску публикатора, в "Предисловии редактора" уверял читателя в аутентичности текста, написанного самим Робинзоном Крузо. В начале XIX в. Вальтер Скотт доказал беспочвенность этой версии [19. С.276-]. К тому же была очевидной "эстетическая преднамеренность" мемуаров и дневника Робинзона Крузо, на которую указали Л.Гинзбург и М.Бахтин. Поэтому судить роман Дефо по законам дневниковой литературы, что делали современники писателя, в наше время представляется неправомочным. Прежде всего "эстетическую преднамеренность" или мистифицированную природу дневника выдает частое обращение к читателю:"Читатель может себе представить, как тщательно собрал я колосья, когда они созрели" (запись от 3 января) [29. C.73];"тем, кто уже прослушал эту часть моего рассказа, нетрудно поверить..." (запись от 27 июня) [29. C.81];"описанные в нем события во многом уже известны читателю"(вступление к дневнику) [29. C.64] и т.д.  Далее, многие описания приводятся Робинзоном дважды -в мемуарной форме и в дневниковой, причем мемуарное описание предшествует дневниковому, что создает своего рода эффект раздвоения героя: на того, кто живет на острове и того, кто описывает эту жизнь. К примеру, дважды описано рытье пещеры -в мемуарах [29. C.55-56] и в дневнике [29. C.68-69]; строительство ограды -в мемуарах [29. C.56] и в дневнике [29. C.70]; дважды описаны дни от высадки на остров 30 сентября 1659 г. до всхода семян - в мемуарах [29. C.44] и в дневнике [29. C.65]."Форма мемуарного и дневникового повествования, - подытоживает М. Соколянский, -придала этому роману определенное своеобразие, сосредоточив внимание читателя не на окружении героя -у Робинзона в значительной части романа человеческое окружение просто отсутствует -а на его поступках и размышлениях в их взаимосвязи. Такая видимая монологичность подчас недооценивалась не только читателями, но и литераторами..." [5. С.39].II.6. Драматизм и диалогичностьТем не менее роману "Робинзон Крузо" в значительной мере присуща и диалогичность, несмотря на мемуарно-дневниковую форму повествования, но эта диалогичность внутренняя, заключающаяся в том, что в романе постоянно звучат, по наблюдению Лео Брэди, два голоса: общественного человека и воплощения отдельного индивидуума [11. С.76].  Диалогичность романа заключается и в споре, который Робинзон Крузо ведет сам с собой, пытаясь двояким образом объяснить все случившееся с ним (рациональным и иррациональным способом]. Его собеседником является сам Бог. К примеру, в очередной раз теряя веру и заключая, что "таким образом, страх вытеснил из моей души всякую надежду на Бога, все мое упование на него, которое основывалось на столь чудесном доказательстве его благости ко мне" [29. С.138], Робинзон абзацем ниже переиначивает свою мысль:"Затем я подумал, что Бог не только справедлив, но и всеблаг: он жестоко меня покарал, но он может и разрешить меня от наказания; если же он этого не сделает, то мой долг покориться его воле, а с другой стороны, надеяться и молить его, а также неустанно смотреть, не пошлет ли он мне знамения, выражающего его волю" [29. С.139]. (Подробнее об этом аспекте будет сказано в п.II.8).  Загадка завораживающего воздействия повествования кроется и в насыщенности сюжета различного рода коллизиями (конфликтами): между Робинзоном и природой, между Робинзоном и Богом, между ним и дикарями, между общественностью и естественностью, между судьбой и действиями, рационализмом и мистикой, рассудком и интуицией, страхом и любопытством, наслаждением от одиночества и жаждой общения, трудом и распределением и т.д. Книга, не заставившая никого, по выражению Ч.Диккенса, ни смеяться, ни плакать, тем не менее глубоко драматична."Драматизм робинзонады Дефо, - отмечает А.Елистратова, -прежде всего естественно вытекает из исключительных обстоятельств, в которых оказался его герой, выброшенный после кораблекрушения на берега неизвестного острова, затерянного в океане. Драматичен и самый процесс постепенного открытия и исследования этого нового мира. Драматичны и неожиданные встречи, находки, странные происшествия, впоследствии получающие естественное объяснение. И не менее драматичны в изображении Дефо труды Робинзона Крузо... Помимо драматизма борьбы за существование, в робинзонаде Дефо есть и иной драматизм, определяемый внутренними конфликтами в сознании самого героя" [21. С.49].  Открытый диалог, помимо отрывочных реплик в доостровной части произведения, в своем полном объеме появляется лишь в конце островной части, с появлением Пятницы. Речь последнего передается намеренно искаженными стилистическими конструкциями, призванными дополнительно характеризовать облик простодушного дикаря:"Но раз Бог больше сильный и больше может сделать, почему он не убить дьявол, чтобы не было зло?" [29. C.191].II.7. Эмоциональность и психологизмЧ.Диккенс, долго искавший разгадки видимого противоречия между сдержанной сухой повествовательной манерой Дефо и ее впечатляющей, покоряющей воображение силой, и удивляясь тому, каким образом книга Дефо, которая"еще ни у кого не вызывала ни смеха, ни слез",тем не менее пользуется"огромной популярностью" [17. С.61-62], пришел к выводу, что художественное обаяние "Робинзона Крузо" служит"замечательным доказательством силы чистой правды" [17. С.66].  В письме к Уолтеру Севеджу Лэндеру от 5 июля 1856 г. он писал о том,"каким замечательным доказательством силы чистой правды является тот факт, что одна из самых популярных книг на свете никого не заставила ни смеяться, ни плакать. Думая, я не ошибусь, сказав, что в "Робинзоне Крузо" нет ни одного места, которое вызывало бы смех или слезы. В частности я считаю, что еще не было написано ничего бесчувственнее (в прямом смысле этого слова) сцены смерти Пятницы. Я часто перечитываю эту книгу, и чем больше я задумываюсь над упомянутым фактом, тем больше меня удивляет, что "Робинзон" производит и на меня, и на всех такое сильное впечатление и так восхищает нас" [17. C.66].  Посмотрим, как у Дефо сочетаются лаконизм (простота) и эмоциональность в передаче душевных движений героя на примере описания гибели Пятницы, по поводу которой Ч.Диккенс писал, что "мы не успеваем пережить ее", ставя Дефо в вину неумение изображать и вызывать у читателей чувства, за исключением одного -любопытства."Берусь утверждать, - писал Ч.Диккенс в письме Джону Форстеру 1856 г., -что во всей мировой литературе нет более разительного примера полного отсутствия даже намека на чувство, чем описание смерти Пятницы. Бессердечность такая же, как в "Жиль Блазе", но иного порядка и куда более страшная..." [16. C.62].  Пятница погибает в самом деле как-то неожиданно и наспех, в двух строчках. Его смерть описана лаконично и просто. Единственное слово, выбивающееся из бытового лексикона и несущее эмоциональный заряд - "неописуемое" огорчение. И даже это описание Дефо сопровождает описью: было выпущено около 300 стрел, в Пятницу попало 3 стрелы и еще 3 - возле него. Лишенная сентиментальной выразительности, картина предстает в своем чистом, предельно-обнаженном виде."Правда, - как пишут Урновы, -происходит это уже во втором, неудачном томе, но и в первой книге самые знаменитые эпизоды умещаются в нескольких строках, в немногих словах. Охота на львов, сон на дереве и, наконец, тот момент, когда Робинзон на нехоженной тропе видит след человеческой ноги, - все очень кратко. Иногда Дефо пытается говорить о чувствах, но мы как-то и не помним этих его чувств. Зато страх Робинзона, когда, увидевши след на тропе, спешит он домой, или радость, когда слышит зов ручного попугая, запоминается и, главное, кажется подробно изображенным. По крайней мере, читатель узнает об этом все, что нужно знать, все, чтобы было интересно. Таким образом, "бесчувствие" Дефо - вроде гамлетовского "безумия", методическое. Как и "подлинность" Робинзоновых "Приключений", это "бесчувствие" от начала и до конца выдержанное, сознательно созданное... Другое название тому же "бесчувствию"... - беспристрастие..." [23. C.15].  Подобную манеру изображения исповедовал русский писатель A.Платонов в начале ХХ века, ради достижения наибольшего эффекта воздействия советовавший ставить в соответствие меру жестокости изображаемой картины и меру бесстрастности и лаконичности описывающего ее языка. Согласно A.Платонову, наиболее ужасные сцены должны быть описаны наиболее сухим, предельно-емким языком. Той же манерой изображения пользуется и Дефо. Он может себе позволить рассыпаться градом восклицаний и размышлений по поводу ничтожного события, но чем страшнее объект повествования, трем строже и скупее делается стиль. К примеру, вот как Дефо описывает открытие Робинзоном каннибальского пира:"Это открытие подействовало на меня удручающим образом, особенно когда, спустившись к берегу, я увидел остатки только что справлявшегося там ужасного пиршества: кровь, кости и куски человеческого мяса, которое эти звери пожрали с легким сердцем, приплясывая и веселясь" [29. С.162].  То же обнажение фактов присутствует в "нравственной бухгалтерии" Робинзона, в которой он ведет строгий счет добру и злу."Однако лаконизм в изображении эмоций, - как пишет К.Атарова, -не означает, что Дефо не передавал душевного состояния героя. Но передавал он его скупо и просто, не через отвлеченные патетические рассуждения, а скорее через физические реакции человека" [1. C.22].  Вирджиния Вулф отмечала, что Дефо описывает прежде всего"воздействие эмоций на тело: как сжались руки, стиснулись зубы...". Довольно часто Дефо употребляет чисто физиологическое описание реакций героя: крайнее омерзение, страшная тошнота, обильная рвота, плохой сон, страшные сны, дрожь конечностей тела, бессоница и т.д. При этом автор добавляет:"Пусть натуралист объясняет эти явления и их причины: все, что я могу, это описывать голые факты" [29. C.166].  Такой подход позволил некоторым исследователям (например, И.Уоту) утверждать, что простота у Дефо -не сознательная художественная установка, а результат бесхитростной, добросовестной и точной фиксации фактов [15. С.22]. Другой точки зрения придерживается Д.Урнов [12. С.203].  В превалировании физиологических компонент чувственного спектра героя выражена активность его позиции. Любое переживание, событие, встреча, неудача, потеря вызывает у Робинзона действие: страх -строительство загона и крепости, холод -поиск пещеры, голод -налаживание земледельческих и скотоводческих работ, тоска -строительство лодки и т.д. Активность проявляется в самом непосредственном реагировании тела на любое душевное движение. Даже сны Робинзона работают на его активность. Пассивная, созерцательная сторона натуры Робинзона проявляется лишь в его сношениях с Богом, в которых происходит, по словам А.Елистратовой, спор"между пуританско-мистическим истолкованием события и голосом рассудка" [4. С.114].  Подобной активностью обладает и сам текст. Каждое слова, цепляясь за другие слова, двигает сюжет, являясь семантически активным и самостоятельным компонентом повествования. Семантическое движение в романе идентично движению смысловому и обладает пространственной емкостью. Каждое предложение заключает в себе образ задуманного или совершаемого пространственного перемещения, поступка, действия и завораживает внутренней и внешней активностью. Оно выступает в роли веревочки, с помощью которой Дефо непосредственно двигает своим героем и сюжетом, не давая обоим ни минуты остаться в бездействии. Весь текст насыщен движением. Семантическая активность текста выражена:  1) в преобладании динамических описаний -небольших по объему описаний, которые включены в событие и не приостанавливают действия -над описаниями статическими, сводящимися в основном к предметному перечислению. Из чисто статических описаний присутствуют лишь два-три:"По берегам его тянулись красивые саванны, или луга, ровные, гладкие, покрытые травой, а дальше -там, где низина постепенно переходила в возвышенность... я обнаружил обилие табака с высокими и толстыми стеблями. Там были и другие растения, каких я раньше никогда не видел; весьма возможно, что, знай я их свойства, я мог бы извлечь из них пользу для себя" [29. C.89]."Перед закатом небо прояснилось, ветер прекратился, и наступил тихий, очаровательный вечер; солнце зашло без туч и такое же ясное встало на другой день, и гладь морская при полном или почти полном безветрии, вся облитая его сиянием, представляла восхитительную картину, какой я никогда еще не видывал" [29. C.10].  Динамические описания переданы экспрессивными, короткими предложениями:"Буря продолжала свирепствовать с такой силой, что, по признанию моряков, им никогда не случалось видеть подобной" [29. C.13]"Вдруг из большой проливной тучи хлынул дождь. потом блеснула молния и раздался страшный раскат грома" [29. C.56];  2) в преобладающих в нем глаголах, обозначающих всякого рода движение (вот, к примеру, в одном абзаце: сбежал, захватил, взобрался, спустился, побежал, бросился - [29. C.178]);  3) в способе сцепления предложений (практически отсутствуют предложения со сложной синтаксической конструкцией, наиболее распространенной является сочинительная связь); предложения настолько плавно переходят одно в другое, что мы перестаем замечать их разделения: происходит то, что Пушкин назвал "исчезновением стиля". Стиль исчезает, открывая нам само поле описываемого в качестве непосредственно осязаемой сущности:"Он указывал на убитого и знаками просил позволения сходить взглянуть на него. Я позволил, и он сейчас же побежал туда. Он остановился над трупом в полном недоумении: поглядел на него, повернул его на один бок, потом на другой, осмотрел рану. Пуля попала прямо в грудь, и крови было немного, но, по всей видимости, произошло внутреннее кровоизлияние, потому что смерть наступила мгновенно. Сняв с мертвеца его лук и колчан со стрелами, мой дикарь воротился ко мне. Тогда я повернулся и пошел, приглашая его следовать за мной..." [29. C.179]."Не теряя времени, я сбежал по лестницам к подножию горы, захватил оставленные мною внизу ружья, затем с такой же поспешностью взобрался опять на гору, спустился с другой ее стороны и побежал наперерез бегущим дикарям" [29. C.178].  4) в зависимости напряженности и быстроты действия от длины и быстроты сменяемости предложений: чем напряженнее действие, тем фраза короче и проще, и наоборот;  К примеру, в состоянии раздумья не сдерживаемая никакими ограничителями фраза растекается свободно на 7 строк:"В те дни я был в самом кровожадном настроении и все свое свободное время (которое, к слову сказать, я мог бы употребить с гораздо большей пользой) был занят тем, что придумывал, как бы мне напасть на дикарей врасплох в ближайший же их приезд, особенно если они опять разделятся на две группы, как это было в последний раз" [29. С.162].  В состоянии же действия фраза сжимается, превращаясь в тонко отточенный клинок:"Не могу выразить, каким тревожным временем были для меня эти пятнадцать месяцев. Я плохо спал, каждую ночь видел страшные сны и часто вскакивал, проснувшись в испуге. Иногда мне снилось, что я убиваю дикарей и придумываю оправдания для расправы. Я и днем не знал ни минуты покоя" [29. С.163].  5) в отсутствии лишних описаний предмета. Текст не перегружен эпитетами, сравнениями и тому подобными риторическими украшениями именно в силу своей семантической активности. Поскольку семантика становится синонимична действенному пространству, лишнее слово и характеристика автоматически переходят в план дополнительных физических препятствий. И насколько Робинзону хватает подобных препятствий на острове, настолько он пытается избавиться от них в словотворчестве, простотой изложения (иными словами, отражения) открещиваясь от сложностей реального бытия -своего рода словесная магия:"Прежде чем поставить палатку, я начертил перед углублением полукруг, радиусом ярдов в десять, следовательно, ярдов двадцать в диаметре. Затем по всему полукругу я набил в два ряда крепкие колья, прочно, как сваи, заколотив их в землю. Верхушки кольек я заострил. Мой частокол вышел окло пяти с половиной фктов вышиной: между двумя рядами кольек я оставил не более шести дюймов свободного пространства. Весь этот промежуток между кольями я заполнил до самого верху обрезками канатов, взятых с корабля, сложив их рядами один за другой, а изнутри укрепил ограду подпорками, для которых приготовил колья потолще и покороче (около двух с половиной футов длиной)" [29. C.54-55].  Каким легким и прозрачным стилем описана кропотливейшая и физически тяжелая работа!  Согласно М.Бахтину, событие есть переход через семантическую границу текста [2].  Начиная с высадки на остров, "Робинзон Крузо" насыщен подобными переходами. И если до острова повествование ведется плавно, с чисто коммерческой обстоятельностью, то на острове описательная обстоятельность становится сродни событийности, переходя в ранг реального творения. Библейская формула "Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог" [Иоан. 1:1] обретает в "Робинзоне Крузо" почти идеальное соответствие. Робинзон творит мир не только руками, он творит его словом, самим семантическим пространством, обретающим статус пространства материального."И Слово стало плотию и обитало с нами" [Иоан. 1:14]. Слово Робинзона по своему семантическому смыслу идентично предмету, который оно обозначает, а текст -самому событию.  Завораживающая внешняя простота повествования при ближайшем рассмотрении представляется не столь уж простой."При всей своей кажущейся простоте, - отмечает К.Атарова, -книга эта удивительно многогранна. О некоторых ее аспектах и не подозревают современные любители английской словесности"[1. С.10].  А.Елистратова, пытаясь отыскать истоки этой многогранности, отмечает, что:"При всей простоте и безыскуственности повествовательной манеры Дефо, его эмоциональная палитра не так уж бедна, как может показаться с первого взгляда. Если Дефо, как замечает Ч.Диккенс, не заставляет своих читателей ни плакать, ни смеяться, то он во всяком случае умеет внушить им сочувствие, жалость, смутные предчувствия, страх, отчаяние, надежду и радость, а главное -заставить их удивляться неисчерпаемым чудесам действительной земной человеческой жизни" [4. С.120].  Правда, в ином месте она оговаривает, что"с точки зрения позднейшего психологического реализма XIX-XX вв., художественные средства, с помощью которых Дефо изображает внутренний мир своего героя, кажутся скудными, и область их применения - ограниченной" [4. С.115].  Противоположного мнения придерживается К.Атарова, считающая подобный подход в принципе неправомерным, ибо,"какие бы "скудные" средства ни применял Дефо, он остается тонким психологом для любого времени" [1. С.24]. Свидетельством тонкой психологичности повествовательной манеры романа являются: многочисленные "погрешности", когда герой выражает мечту постоянно оставаться на острове и в то же время предпринимает обратные меры - строит лодку, добирается до испанского корабля, расспрашивает Пятницу о племенах и т.д. Кажущаяся непоследовательность героя является проявлением психологической глубины и убедительности, позволившим, по словам К.Атаровой,"создать емкий, многогранный образ, включающий и абстрактный образ человека вообще, и библейскую аллегорию, и конкретные биографические черты своего создателя, и пластику реалистического портрета" [1. С.25].  Скрытый психологический мотив достаточно силен в тексте. С особенной силой Дефо углубляется в нюансы психологического состояния человека, вызванные постоянным страхом."Тема страха, - пишет К.Атарова, -смыкается с темой иррациональных предчувствий, вещих снов, безотчетных импульсов" [1. С.23].  Робинзон боится всего: отпечатка ноги на песке, дикарей, непогоды, божьей кары, дьявола, одиночества. Слова "страх", "ужас", "безотчетная тревога" доминируют в лексиконе Робинзона при описании своего душевного состояния. Однако этот психологизм статичен, он не приводит к изменениям внутри самого героя, и Робинзон в конце своего пребывания на острове тот же, что и при высадке на него. После 30-тилетнего отсутствия он возвращается в общество тем же купцом, буржуа, прагматиком, каким и вышел из него. На эту статичность характера Робинзона указывал Ч.Диккенс, когда в 1856 г. писал в письме к Джону Форстеру:"Вторая часть вообще никуда не годится... она не заслуживает ни одного доброго слова хотя бы потому, что в ней выводится человек, чей характер ни на йоту не изменился за 30 лет пребывания на необитаемом острове, - более вопиющий недостаток трудно придумать" [17. С.63].  Однако мы уже говорили о том, что Робинзон Крузо - не характер, а символ, и именно в этом качестве его надо воспринимать. Робинзон не то чтобы статичен психологически -отнюдь, его возврат в исходное психологическое состояние связан с возвратом в исходные условия буржуазной жизни, которая задает ритм, пульс жизни и тип самого человека-дельца. Возврат героя на первоначальную стезю, пусть и через 30 лет, знаменует у Дефо всесокрушимую, вседовлеющую мощь буржуазного образа жизни, распределяющего по-своему, и довольно жестко, ролевые функции. В этом плане результирующая статичность душевного мира героя романа вполне оправдана. В островной же части его жизни, свободной от внешнего навязываемого обществом ролевого насилия, душевные движения героя непосредственны и многогранны.  М. и Д.Урновы дают несколько иное объяснение статичности героя: анализируя дальнейшее развитие жанра "робинзонады" в сравнении с "Робинзоном" Дефо и приходя к выводу, что всякая иная "робинзонада" ставила своей целью изменить или хотя бы исправить человека, они в качестве отличительной черты романа Дефо отмечают, что:"Исповедь Робинзона рассказывала о том, как вопреки всему человек не изменил себе, остался самим собой" [23. С.15].  Все же подобная трактовка представляется не вполне убедительной. Скорее речь идет все-таки о возвращении, неизбежном возврате в себя прежнего, навязанным обществом, а не о статичности. Как справедливо отмечено у А.Елистратовой:"Герои Дефо всецело принадлежат буржуазному обществу. И как бы ни грешили они против собственности и закона, куда бы ни швыряла их судьба, в конечном счете логика сюжета ведет каждого из этих бездомных бродяг к своеобразной "реинтеграции", к возвращению в лоно буржуазного общества в качестве его вполне респектабельных граждан" [21. С.51].  Кажущаяся статичность Робинзона имеет своим истоком мотив перевоплощения.II.8. Религиозный аспектНаиболее очевидно психология образа Робинзона в его развитии раскрывается в его отношениях с Богом. Анализируя свою жизнь до и на острове, пытаясь отыскать ей аллегорические высшие параллели и некий метафизический смысл, Робинзон пишет:"Увы! Моя душа не знала Бога: благие наставления моего отца изгладились из памяти за 8 лет непрерывных скитаний по морям и постоянном общении с такими же, как сам я, нечестивцами, до последней степени равнодушными к вере. Не помню, чтобы за все это время моя мысль хоть раз воспарила к Богу... Я находился в некоем нравственном отупении: стремление к добру и сознание зла были мне равно чужды... Я не имел ни малейшего понятия ни о страхе Божьем в опасности, ни о чувстве благодарности к Творцу за избавление от нее..." [29. C.80]."Я не чувствовал ни Бога, ни Божьего суда над собой; я так же мало усматривал карающую десницу в постигших меня бедствиях, как если б я был счастливейшим человеком на свете" [29. C.82].  Однако, делая столь атеистическое признание, Робинзон тут же отступает, признаваясь, что только теперь, захворав, он почувствовал пробуждение совести и"понял, что своим греховным поведением навлек на себя Божий гнев и что беспримерные удары судьбы были лишь справедливым мне возмездием" [29. C.82].  Слова о Каре Господней, Провидении, Божьей милости преследуют Робинзона и довольно часто встречаются в тексте, хотя на практике он руководствуется житейским смыслом. Мысли о Боге посещают его обыкновенно в несчастьях. Как пишет A.Елистратова:"В теории герой Дефо до конца жизни не порывает со своим пуританским благочестием; в первые годы жизни на острове он переживает даже мучительные душевные бури, сопровождающиеся страстным покаянием и обращением к Богу. Но на практике он все-таки руководствуется здравым смыслом и имеет мало оснований жалеть об этом" [21. C.49].  Робинзон сам признается в этом [29. С.82]. Мысли о Провидении, чуде, приводящие его в первоначальный экстаз, пока разум не найдет разумных объяснений случившемуся, являются лишним доказательством таких, ничем не сдерживаемых на безлюдном острове качеств героя, как непосредственность, открытость, впечатлительность. И, напротив, вмешательство разума, рационалистически объясняющего причину того или иного "чуда", является сдерживающим фактором. Являясь материально созидающим, разум в то же время выполняют функцию психологического ограничителя. Все повествование строится на столкновении этих двух функций, на скрытом диалоге между верой и рационалистическим безверием, детской простодушной восторженностью и рассудительностью. Две точки зрения, слитые в одном герое, без конца ведут между собой спор. Места, относящиеся к первому ("Божьему") или второму (здравому) моментам, различаются и стилистическим оформлением. В первых преобладают риторические вопросы, восклицательные предложения, высокая патетика, сложноподчиненность фраз, обилие церковных слов, цитат из Библии, сентиментальных эпитетов; во вторых -лаконичная, простая, заниженная по образным рядам речь.  В качестве примера можно привести описание Робинзоном своих чувств по поводу находки ячменных зерен:"Невозможно передать, в какое смятение повергло меня это открытие! До тех пор мною никогда не руководили религиозные помыслы... Но когда я увидел этот ячмень, выросший... в несвойственном ему климате, а главное, неизвестно как попавший сюда, я стал верить, что это Бог чудесным образом произрастил его без семян только для того, чтобы прокормить меня на этом диком безотрадном острове. Мысль эта немного растрогала меня и вызвала слезы; я был счастлив сознанием, что такое чудо совершилось ради меня" [29. C.72].  Когда же Робинзон вспомнил про вытряхнутый мешок,"чудо исчезло, а вместе с открытием, что все произошло самым естественным путем, я должен сознаться, значительно поостыла и моя горячая благодарность к Провидению" [29. C.72].  Интересно, как Робинзон в данном месте обыгрывает в провиденческом плане сделанное рационалистическое открытие."А между тем то, что случилось со мной, было почти так же непредвиденно, как чудо, и, уж во всяком случае, заслуживало не меньше признательности. В самом деле: не перст ли Провидения виден был в том, что из многих тысяч ячменных зерен, попорченных крысами, 10 или 12 зернышек уцелели и, стало быть, все равно что упали мне с неба? И надо же было мне вытряхнуть мешок на лужайке, куда падала тень от скалы и где семена могли сразу же взойти! Ведь стоило мне бросить их немного подальше, и они были бы сожжены солнцем" [29. С.72].  В другом месте Робинзон, отправившись за табаком в кладовую, пишет:"Несомненно, моими действиями руководило Провидение, ибо, открыв сундук, я нашел в нем лекарство не только для тела, но и для души: во-первых, табак, который искал, во-вторых - Библию"[29. С.85].  С этого места начинается аллегорическое осмысление Робинзоном выпавших на его долю происшествий и перипетий, которое можно назвать "практической интерпретацией Библии", данную интерпретацию завершают "простодушные" вопросы Пятницы, отбрасывающие Робинзона в исходную позицию -движение героя и в этом случае оказывается мнимым, это движение по кругу, обладающее видимостью развития и результирующей статичностью. Движением по кругу является и попеременное упование Робинзона на Бога, сменяющееся разочарованием. Эти переходы взаимно уравновешивают друг друга, не приводя к какой-либо значащей цифре."Таким образом, страх вытеснил из моей души всякую надежду на Бога, все мое упование на него, которое основывалось на столь чудесном доказательстве его благости ко мне" [29. С.138].  И тут же:"Затем я подумал, что Бог не только справедлив, но и всеблаг: он жестоко меня покарал, но он может и разрешить меня от наказания; если же он этого не сделает, то мой долг покориться его воле, а с другой стороны, надеяться и молить его, а также неустанно смотреть, не пошлет ли он мне знамения, выражающего его волю" [29. С.139].  Но и на этом он не останавливается, а продолжает принимать меры сам. И т.д. Рассуждения Робинзона несут на себе философскую нагрузку, относя роман к разряду философской притчи, однако они лишены всякой отвлеченности, а постоянным сцеплением с событийной конкретикой создают органическое единство текста, не разрывая событийный ряд, а лишь обогащая его психологической и философской компонентами и тем самым расширяя его смысл. Каждое анализируемое событие словно распухает, набираясь всевозможным, подчас двусмысленным значением и смыслом, создавая путем повторов и возвращений стереоскопичность видения.  Характерно, что дьявола Робинзон упоминает гораздо реже, чем Бога, да это и ни к чему: если сам Бог выступает в карательной функции, дьявол излишен.  Разговор с Богом, равно как и постоянное упоминание Его имени, многократные обращения и упования на Божью милости пропадают, как только Робинзон возвращается в общество, и прежняя жизнь восстанавливается. С обретением внешних диалогов исчезает потребность в диалоге внутреннем. Из текста исчезают слова "Боже", "Бог", "кара" и их всевозможные производные. Оригинальность и живая непосредственность религиозных воззрений Робинзона послужила поводом для упреков писателя в нападках на религию и, видимо, это послужило причиной написания им третьего тома - "Серьезные размышления Робинзона Крузо на протяжении его жизни и удивительных приключений: с присовокуплений его видений ангельского мира"(1720). По мнению критиков (A.Елистратова и др.), этот том был"рассчитан на то, чтобы доказать религиозную ортодоксальность и самого автора, и его героя, взятую под сомнение некоторыми критиками первого тома" [21. C.50].II.9. Стилистическое и лексическое пространствоЮ.Кагарлицкий писал:"Романы Дефо выросли из его деятельности журналиста. Все они лишены литературных прикрас, написаны от первого лица живым разговорным языком того времени, простым, точным и ясным"[22. С.624].  Однако этот живой разговорный язык совершенно лишен всякой грубости и шероховатости, а, напротив, эстетически сглажен. Речь Дефо течет необыкновенно плавно, легко. Стилизация под народную речь сродни примененному им принципу правдоподобия. Она на самом деле вовсе не народна и не столь уж проста по конструкции, однако обладает полным подобием народной речи. Данный эффект достигается применением разнообразных приемов:  1) частыми повторами и троекратными, восходящими к сказовой манере повествования, рефренами: так, Робинзона трижды предупреждает судьба, прежде чем забросить на остров (вначале - буря на корабле, на котором он уплывает из дома; затем - попадание в плен, бегство на шхуне с мальчиком Ксури и их краткая робинзонада; и, наконец, отплытие из Австралии с целью приобретения живого товара для работорговли, кораблекрушение и попадание на необитаемый остров); та же троекратность - при знакомстве с Пятницей (вначале - след, затем - остатки каннибальского пиршества дикарей, и, наконец, сами дикари, преследующие Пятницу); наконец, три сна;  2) перечислением простых действий  3) подробным описанием трудовой деятельности и предметов  4) отсутствием усложненных конструкций, пышных оборотов, риторических фигур  5) отсутствием галантных, двусмысленных и условно-отвлеченных оборотов, свойственных деловой речи и принятому этикету, которыми будет впоследствии насыщен последний роман Дефо "Роксана" (отвесить поклон, нанести визит, удостоиться чести, изволить взять и т.п.]. В "Робинзое Крузо" слова употребляются в их прямом смысле, и язык точно соответствует описываемому действию:"Боясь потерять хотя бы секунду драгоценного времени, я сорвался с места, мигом приставил лестницу к уступу горы и стал карабкаться наверх" [29. c.163].  6) частым упоминанием слова "Боже". На острове Робинзон, лишенный общества, максимально приближенный к природе, божится по любому поводу, и теряет эту привычку с возвратом в мир.  7) вводом в качестве главного действующего лица обыкновенного человека, обладающего простой, доступной для понимания философией, практической хваткой и житейским смыслом  8) перечислением народных примет:"Я обратил внимание, что дождливое время года совершенно правильно чередуется с периодом бездождья, и, таким образом, мог заблаговременно подгттовиться к дождям и засухе" [29. C.94].  Робинзон на основании наблюдений составляет народный календарь погоды [29. C.96].  9) непосредственным реагированием Робинзона на различные перипетии погоды и обстоятельств: увидев след ноги или дикарей, он долго испытывает страх; высадившись на пустой остров, предается отчаянию; радуется первому урожаю, сделанным вещам; огорчается от неудач.  "Эстетическая преднамеренность" текста выражается в складности речи Робинзона, в соразмерности различных частей романа, в самой аллегоричности событий и семантической связности повествования. Затягивание в повествование ведется приемами кружения, спиралевидных повторений, наращивающих драматизм: след - каннибальское пиршество - прибытие дикарей - Пятница. Или, по поводу обыгрываемого мотива возвращения: строительство лодки, находка разбитого корабля, выяснение окружающих мест у Пятницы, пираты, возвращение. Судьба не сразу заявляет свои права на Робинзона, а словно расставляет ему опознавательные знаки-предупреждения. К примеру, попадание Робинзона на остров окаймляется целой серией предупреждающих тревожных и символических происшествий (примет): побег из дома, буря, попадание в плен, бегство, жизнь в далекой Австралии, кораблекрушение. Все эти перипетии по сути являются лишь продолжением первоначального побега Робинзона, его все большего удаления от дома. "Блудный сын" пытается перехитрить судьбу, внести в нее корректировку, и это ему удается лишь ценой 30-тилетнего одиночества.

Заключение

Повествовательная структура романа Дефо "Робинзон Крузо" основана на синтезе различных существовавших до того жанров: жизнеописания, мемуаров, дневника, хроники, авантюрного романа, плутовского, - и имеет самоповествовательную форму. Мемуарная доминанта более выражена в островной части повествования, в то время как в достровной части превалируют элементы автобиографии. Применяя различные композиционные приемы, в число которых входят: мемуары, дневник, описи и реестры, молитвы, сны, выполняющие роль рассказа в рассказе, авантюрность, диалогичность, элементы ретроспективности, повторы, динамичные описания, использование различных перипетий в качестве структурообразующих компонент сюжета и т.д. -Дефо создал талантливую имитацию правдоподобного жизнеописания, написанного очевидцем. Тем не менее роман далек от подобного рода жизнеописания, обладая известной "эстетической преднамеренностью" текста как в стилевом, так и в структурном отношении, а, кроме того, имея множество уровней прочтения: от внешнего ряда событий до аллегорических их истолкований, частично предпринятых самим героем, а частично -скрытых в различного рода символах. Причина популярности и занимательности романа состоит не только в необычности использованной Дефо фабулы и подкупающей простоте языка, но и в семантически эмоциональной внутренней насыщенности текста, мимо которой зачастую проходят исследователи, обвиняя Дефо в сухости и примитивности языка, а также в исключительном, однако естественном и не нарочитом драматизме, конфликтности. Своей популярностью роман обязан и обаятельности главного образа -Робинзона, той положительной заданности его, которая окупает любой его поступок. Положительная заданность Робинзона кроется в самой положительной заданности романа как своего рода утопии о чистом предпринимательском труде. В своем романе Дефо соединил элементы противоположных, даже несовместимых по способам композиции и стилевым особенностям повествований: сказки и хроники, - создав таким, и именно таким образом эпопею труда. Именно этот содержательный аспект, легкость кажущегося его претворения завораживает читателей.  Сам образ главного персонажа не столь однозначен, как может показаться по первом прочтении, подкупясь простотой изложения им выпавших на его долю приключений. Если на острове Робинзон выступает в роли творца, созидателя, труженика, мятущегося в поисках гармонии человека, заведшего разговор с самим Богом, то в доостровной части романа он показан с одной стороны, как типичный плут, пускающийся на рискованные мероприятия с целью обогащения, а, с другой, как человек авантюры, ищущий приключений, фортуны. Преображение героя на острове носит сказочный характер, что подтверждает и его возврат в исходное состояние при возвращении в цивилизованное общество. Чары исчезают, и герой остается таким, каким и был, поражая иных исследователей, не учитывающих эту сказочность, своей статичностью.  В последующих своих романах Дефо усилит плутовское начало своих героев и манеры повествования. Как пишет А. Елистратова:"Робинзоном Крузо" открывается история просветительского романа. Богатые возможности найденного им жанра постепенно, с нарастающей стремительностью осваиваются писателем в его позднейших повествовательных произведениях..." [21. С.50]. Сам Дефо, видимо, не отдавал себе отчета, в чем состояло значение сделанного им литературного открытия. Недаром выпущенный им второй том "Дальнейшие приключения Робинзона Крузо" (1719), посвященный описанию созданной Робинзоном на острове колонии, подобного успеха не имел. По всей видимости, секрет состоял в том, что выбранная Дефо манера повествования имела поэтическое обаяние лишь в контексте выбранного им эксперимента, и теряла его вне этого контекста.  Руссо называл "Робинзона Крузо" "волшебной книгой", "удачнейшим трактатом о естественном воспитании", а М. Горький, называя Робинзона в ряду образов, которые он считает "совершенно законченными типами", писал:"Это для меня уже монументальное творчество, как наверное для всех, мало-мальски чувствующих совершенную гармонию..." [26]."Художественное своеобразие романа, - подчеркивала З.Гражданская, -в его исключительном правдоподобии, кажущейся документальности и в удивительной простоте и ясности языка"[37. C.34].

Литература

1. Атарова К.Н. Секреты простоты// Даниель Дефо. Робинзон Крузо. - М., 1990  2. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. - М., 1975  3. Гинзбург Л.Я. О психологии прозы. - Л., 1971  4. А.Елистратова. Английский роман эпохи Просвещения. - М., 1966  5. Соколянский М.Г. Западноевропейский роман эпохи Просвещения: Проблемы типологии. - Киев; Одесса, 1983  6. Starr J.A. Defoe and Spiritual Autobiography. - Princenton, 1965  7. Karl Frederick R. A Reader's Guide to the Develipment of the English Novel in the 18th Century. - L., 1975  8. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. - М., 1976  9. Zimmerman Everett. Defoe and the Novel. - Berkeley; Los Ange les; London, 1975  10. Dennis Nigel. Swift and Defoe. - In.: Swift J. Gulliver's Travels. An Authoritative Text. - N.Y., 1970  11. Braudy Leo. Daniel Defoe and the Anxieties of Autobiography. - Genre, 1973, vol.6, No 1  12. Урнов Д. Дефо. - М., 1990  13. Шкловский В. Художественная проза. - М., 1960  14. Шкловский В. Теория прозы. - М., 1960  15. Watt I. The RR of the Novel. - L., 19  16. Уэст А. Гора в солнечном свете//"В защиту мира", 1960, № 9, c.50-  17. Диккенс Ч. Собр. соч. в 30-ти тт., т.30. - М., 1963  18. Hunter J.P. The Reluctant Pilgrom. - Baltimore, 1966  19. Scott Walter. The Miscellaneous Prose Works. - L., 1834, vol.4  20. История зарубежной литературы XVIII века/Под ред. Плавскина З.И. - М., 1991  21. История всемирной литературы, т.5/Под ред. Тураева С.В. - М., 1988  22. Краткая литературная энциклопедия/Под ред. Суркова А.А. - М., т.2, 1964  23. Урнов Д.М. Современный писатель//Даниэль Дефо. Робинзон Крузо. История полковника Джека. - М., 1988  24. Миримский И. Реализм Дефо//Реализм XVIII в. на Западе. Сб. ст., М., 1936  25. История английской литературы, т.1, в.2. - М. -Л., 1945  26. Горький М. Собр.соч. в 30-ти тт., т.29. - М., 19  27. Нерсесова М.А. Даниэль Дефо. - М., 1960  28. Аникст А.А. Даниель Дефо: Очерк жизни и творчества. - М., 1957  29. Даниель Дефо. Робинзон Крузо (пер. М.Шишмаревой). - М., 1992  30. Успенский Б.А. Поэтика композиции. - М., 1970  31. Литературный энциклопедический словарь / Под ред. В. Кожевникова, П. Николаева. - М., 1987  32. Лессинг Г.Э. Лаокоон, или О границах живописи и поэзии. М., 1957  33. Литературная энциклопедия под ред. В.Луначарского. 12 тт. - М., 1929-гг., т.3, с.226-