Методология_Литература / Мегилл А. Историческая эпистемология. 2007

типичных для многих африканских религиозных движений»; его социальная деятельность была локализована и не особенно проявлялась; его участники были разобщены; формальная организация отсутствовала; основатель и наиболее последовательные сторонники отрицали, что они имеют отношение к началу движения1. В этой ситуации Фабиан находил бесполезной позитивистскую идею о том, что объективность является продуктом правильного метода; в итоге он заключил, что позитивистский подход умалчивает обо всем наиболее важном, связанном с объективностью. Позитивизм ошибочно полагал, что социально-научное знание базируется на фактах, которые просто находятся «там»; как следствие, он игнорировал проблему того, каким образом конституируются объекты антропологического исследования,

— например, почему мы начинаем рассматривать некий набор явлений как «религиозное движение».

На первый взгляд, диалектическая объективность может казаться антитезой абсолютной объективности. Но обратимся к Канту, чья «Критика чистого разума» предлагает взгляд на то, как разум, через приписывание категорий понимания (единство, множество, целое, причинная связь и т. п.) сложному многообразию субъективных ощущений, придает этим ощущениям объективность. Эту интерпрета-

Fabian. History, Language and Anthropology. P. 22.

387

Глава V. Объективность и рассуждения

§ I. Объективность для историков

цию можно понимать двояко. Тот, кто акцентирует универсальность категорий - их разделяемость всеми мыслящими существами, - будет рассматривать Канта как теоретика абсолютной объективности, отрицающей все личное и особенное. Тот же, кто акцентирует активный характер познающего субъекта, увидит в Канте теоретика диалектической объективности1. Таким образом, налицо странный и впечатляющий симбиоз абсолютной и диалектической объективности. Действительно, можно рассматривать абсолютную объективность даже как специфический случай диалектической объективности, требующий конструирования особого типа познающего субъекта, а именно - субъекта, абсолютно авторитетного.

Процедурная объективность

Процедурная объективность также имеет сложные отношения с остальными видами объективности. Ее можно рассматривать как модификацию абсолютной объективности, которая фокусируется на им персонал ьности процедур (методов), абстрагируясь от желанной цели достижения истины, и, следовательно, увеличивает расстояние между объективностью и истиной, о чем уже говорилось в разделе об абсолютной объективности. Процедурная объективность также может быть рассмотрена как особый случай диалектической объективности, в котором ограниченная строгими правилами деятельность требует соответствующего субъекта - субъекта, способного жить по этим правилам. Однако, в отличие от абсолютной объективности, здесь главная метафора не является визаульной. Также здесь не делается акцент на действие, в отличие от диалектической объективности. Скорее, главная метафора процедурной объективности является осязательной, в негатив-

1 О данной дискусси см.: Grene, The Knower and the Known. Chap. 5. Kant: The Knower as Agent. P. 120-156. 388

ном смысле - «руки прочь!». Ее девизом также вполне могло бы быть «руками не трогать». Дополняя эти весьма абстрактные утверждения, полезно вспомнить работу о бюрократической и научной стандартизации историка науки Теодора М. Портера1. Портер - один из представителей группы талантливых историков науки, которые в 1980-1990-х годах поставили своей целью написать историю - или, возможно, даже истории ~ объективности2. Исследуя современный бюрократический аппарат, Портер показывает, что объективность в бюрократической сфере может быть с успехом рассмотрена как набор правил для сведения к минимуму роли субъективности. Эти правила ограничивают вторжение личных суждений в бюрократические решения. (Правила будут тем строже, чем меньшим уважением и доверием пользуются в данном обществе бюрократы. Аналогичная ситуация - с общественным мнением в отношении судей.) Правила полностью заменяют личные суждения, не обращаясь ни к трансцендентальной ценности (как в абсолютной объективности), ни к стандартам сообщества (как в дисциплинарной объективности). В ситуации, где имеется конфликт ценностей и

консенсус невозможен, такие правила вполне могут стать

1Theodore M, Porter. Objectivity as Standardization: The Rhetoric of Impersonality in Measurement, Statistics, and CostBenefit Analysis // in: A. Megill, ed. Rethinking Objectivity. P. 197-237; и более позднее издание; Porter. Trust in Numbers: The Pursuit of Objectivity in Science and Public Life. Princeton, 1995.

2См.: Peter Dear. Totius in verba. Rhetoric and Authority in the Early Royal Society // Isis. Vol. 76. 1985. P. 145-161; Dear. Jesuit Mathematical Science and the Reconstitution of Experience in the Early Seventeenth Century//Studies in the-History and Philosophy of Science. № 18. 1987. P. 133-175. Кроме этого можно обратиться к работам других историков науки: Shapin, Schaffer. Leviathan and the Air-Pump: Hobbes, Boyle, and the Experimental Life. Princeton, 1985; Shapin. The House of Experiment in Seventeenth-Century England // Isis. Vol. 79. 1988. P. 373-404; см. также главу: Numbers Rule the World // Gerd Gigerenzer et al. The Empire of Chance: How Probability Changed Science and Everyday Life. New York, 1989. P. 235-

Глава V. Объективность и рассуждения

§ I. Объективность для историков

единственным способом обеспечить согласованную общественную деятельность. Исторически рост значения им персон ал ьнбсти в научной практике шел параллельно прогрессу стандартизации (система мер, категорий и т. д.) и даже способствовал ему, С одной стороны, стандартизация имеет объективную сторону: категории навязываются миру объектов так же, как в унификации мер и статистических классификаций, искусственно выделяющих гомогенные классы людей. Менее очевидно то, что имела место и стандартизация субъектов - через наложение ограничений с целью минимизировать проявление персональных суждений. Например, правила статистического вывода и жестких протоколов интервью разработаны с таким расчетом, чтобы сделать знание настолько независимым от людей, вовлеченных в его продуцирование, насколько это возможно. Здесь исследование Портера соприкасается с проблематикой, разрабатываемой Дастоном и Гэлисоном. Они показали, что настороженность в отношении некоторых аспектов субъективности, а именно «интерпретации, селективности, мастерства, и оценочного суждения», стала в XIX столетии ключевой характеристикой научной объективности1. Портер блестяще показывает, как объективность в бюрократической сфере заменяет «истинное» или «лучшее» «беспристрастным». Можно найти аналогичные примеры в науке, те случаи, где «истинное» заменяется на «процедурно корректное». Например, исследователи часто подчеркивают, что они следовали безличным процедурам (например, логически выведенной статистике в экспериментальной психологии) без претензии на то, что эти процедуры гарантируют истинность их выводов. Нужно обратить внимание на пересечение с дисциплинарной объективностью, которое имеет здесь место, поскольку опре-

Daston, Galison. The Image of Objectivity; Daston. Objectivity and the Escape from Perspective. Цитируется no:The Image of Objectivity. P. 98.

390

деление «правильной» процедуры часто является дисциплинарным, т. е. является результатом соглашения, достигнутого в рамках определенной сферы исследования (например, когда статистики говорят о «статистически значимых» результатах). Кроме того, процедурная объективность пытается следовать букве абсолютной объективности, отрицая при этом сам ее дух - используя имперсо-нальные средства, рекомендованные абсолютной объективностью, но скептически относясь к возможности достижения конечной истины. Наконец, процедурная объективность имеет сходство с диалектической объективностью в том, что стандартизация объектов приносит с собой и стандартизацию субъектов.

* * *

Таким образом, здесь мы выделяем четыре понимания объективности: абсолютное, дисциплинарное, диалектическое и процедурное. Каждое имеет свою внутреннюю логику; другими словами, они появляются в данном исследовании не случайно. Напомним при этом, что они предстают лишь концептуальными типами, и на практике они переплетаются. Кроме этого, напомню: моя идея заключается в том, что использование этих концептуальных типов может помочь историкам более ясно представить те вызовы и ограничения, с которыми они сталкиваются, занимаясь историческим описанием, историческим объяснением, обоснованием и интерпретацией. Я не претендую на то, что предложенная типология станет «решением» «проблемы объективности». Те, кто ищет такое решение, либо не осознают теоретических сложностей, связанных с «проблемой объективности», либо излишне надеются на возможности теории.

Рано или поздно историки должны перейти от теоретических и квазитеоретических заявлений к тяжелому труду собственно исторического исследования. Они должны будут сосредоточиться на конкретных случаях и сделать из них те выводы, какие смогут. Именно об этом пойдет речь в следующей главе.

391

Глава V. Объективность и рассуждения

Стивен Шепард, Филипп Хоненбергер, Аллан Мегилл

§ 2. Проблема исторической эпистемологии: что соседи знали о Томасе Джефферсоне и Салли Хемингс?

В «Очерках Историки» - почти забытой сегодня работе, которую в определенной мере можно считать трудом по исторической эпистемологии - историк XIX века Иоганн Густав Дройзен (1808-1884) утверждал, что исторической науке необходимо прояснить для себя «свои цели, средства и основания»1. Среди множества интересовавших Дройзена вопросов был, в том числе, и вопрос взаимоотношений между критическим и конструктивным измерениями исторического исследования и историописания. На взгляд Дройзена, задача историка заключается не просто в критическом исследовании источников (Kritik). Критика источников дает только «разрозненные эмпирические факты». История должна идти дальше такого негативного и фрагментарного знания, поскольку она стремится воссоздать «устойчивые коллективные выражения, с помощью которых люди, объединенные в... разнообразные этические сообщества... проявляли свои совместные рациональные действия в истории»2.

' Johann Gustav Droysen. Outline of the Principles of History / Trans. E. Benjamin Andrews (translation of Droysen. Grundriss der Historik. 3rd, rev. ed. [1882]) Boston, 1893. P. 4-5; русск. изд.: И. Г. Дройзен. Очерк историки // Историка. СПб., 2004. 2 Цит. по: Maclean. Johann Gustav Droysen and the Development of Historical Hermeneutics // History and Theory. Vol. 21.

1982. P. 347-365, особенно: Р. 354-356. 392

§2. Проблема исторической эпистемологии

Дройзен жил в мире, который коренным образом отличался от сегодняшнего - в мире немецкого идеализма. Мы уже не можем разделять его взгляд на проблему продвижения от фрагментарного источникового материала к широкой исторической перспективе. Однако тот вопрос, который он озвучил с поразительной ясностью, по-прежнему стоит перед нами. Это - один из ключевых моментов его книги. Дройзен утверждал, что историки должны теоретизировать. В противном случае мы получаем не историю, а простое собирание фактов. Соответственно, вопрос не в том, должны ли историки теоретизировать, а, скорей, в том, как они должны теоретизировать. Наше мнение, возможно наивное в своей простоте и уж точно простое в своей наивности, таково: они должны теоретизировать честно и разумно. Мы убеждены, что, в конце концов, гораздо разумнее быть честным, чем заниматься обманом или (что хуже) самообманом. В данной главе мы сосредоточимся на том, как разумно теоретизировать; вопросы об этике в работе историка мы оставим для следующей работы.

Предмет спора

Первого сентября 1802 года журналист и не состоявшийся карьерист Джеймс Каллендер опубликовал в Richmond Recorder заявление о том, что президент США Томас Джефферсон был вовлечен в сексуальную связь со своей рабыней по имени Салли. Два последующих столетия вопрос о правдивости этих заявлений был предметом дискуссии. Каллендер так и не пояснил, какую именно девушку он называет «распутной девкой Салли», но это могла быть только Салли Хемингс (1773-1835), домашняя рабыня. Вполне возможно, что она была единокровной сестрой Марты Уэйлс Джефферсон (1748-1782), покойной супруги президента, чей отец, Джон Уэйлс, в свою очередь, имел продолжительную сексуальную связь со своей рабыней Элизабет Хе393

Глава V. Объективность и рассуждения

мингс (в принципе, большинство историков, которые занимались этим вопросом, уверены, что Салли Хемингс действительно была единокровной сестрой Марты Джефферсон).

Среди потомков Салли Хемингс до сих пор бытует мнение, что у нее была долгая интимная связь с Джеффер-соном и что она родила от него детей. Однако до недавнего времени почти все историки отрицали факт подобной связи. Их аргументы contra сводятся к следующему. Каллендер не был просто безучастным .наблюдателем и, в принципе, был настроен против Джефферсона; свидетельства бывших рабов из поместья Джефферсона являются, в сущности, простыми сплетнями, к тому же не из первых уст; сексуальные отношения с рабыней, не одобряемые обществом, сложно приписать такому высокоморальному человеку, как

Джефферсон; в конце концов, сам Джефферсон был слишком последовательным приверженцем расовой дискриминации, чтобы вступить в сексуальные отношения с девушкой африканского происхождения.

Споры о предполагаемой связи Джефферсона и Хемингс разгорелись с новой силой в ноябре 1998 года, когда получили огласку результаты ДНК-теста 19-и мужчин, которые являются прямыми потомками Салли Хемингс, и Филда Джефферсона, дяди президента (тесты были организованы патологом Юджином Фостером на базе лабораторий в Англии и Нидерландах). С высокой степенью вероятности тесты показали, что отцом последнего сына Салли Хемингс, Истона Хемингса, был кто-то из представителей рода Джефферсонов. Отца (или отцов) остальных детей Салли Хемингс установить не удалось, т. к. непременным условием ДНКтеста является наличие непрерывной мужской линии1. Почти за год до того, как были представлены

Eugene A. Foster, M. A. Jobling, P. G. Taylor. Jefferson fathered slave's last child // Nature. November 5, 1998. P. 27-28.

Фостер «с 99-ю % 394

§2. Проблема исторической эпистемологии

результаты тестов, профессор права Аннет Гордон-Рид опубликовала книгу, в которой она проанализировала исторические свидетельства «за» и «против» связи Хемингс и Джефферсона, и пришла к выводу, что доказательств этой связи значительно больше, чем принято считать. Неудивительно, что публикация результатов ДНК-тестов повлекла за собой научную конференцию (организованную Питером Онафом в Университете Виржинии) для обсуждения уже достоверно установленной любовной связи между Хемингс и Джефферсоном1.

вероятностью» утверждает, что отцом Истона Хемингса был Джефферсон или один из родственников Джефферсона по мужской линии. Надо отметить, что название статьи Фостера и др., которое было выбрано, скорее, редакторами «Nature», чем самими авторами, не совсем точно. Сам по себе тест ДНК показал лишь, что некий мужчина в роду Джефферсона был отцом кого-то из рода Истона Хемингса, а вовсе не то, что сам Джефферсон был его отцом. Тем не менее доступная сегодня информация позволяет говорить о том, что отцом Истона все же был, скорее всего, Джефферсон.

1 Необходимо привести краткую библиографию. Скот Френч и Эдвард Айерс (Scot A. French and Edward L. Ayers) предлагают обзор дискуссий по поводу отношений Хемингс и Джефферсона в статьг «The Strange Career of Thomas Jefferson: Race and Slavery in American Memory, 1943-1993» (Peter S. Onuf, ed. Jeffersonian Legacies. Charlottesville, VA, 1993. P. 418-456. Кроме того, анализ источников по этому вопросу содержится в: Annette Gordon-Reed. Thomas Jefferson and Sally Hemings: An American Controversy. Charlottesville, VA, 1997. Доклады с конференции марта 1999года были опубликованы в: Jan Ellen Lewis, Peter S. Onuf, eds. Sally Hemings and Thomas Jefferson: History, Memory, and Civic Culture. Charlottesville, VA, 1999. Тексты некоторых источников по данному вопросу можно найти также в сборнике Онафа-Льюиса: заявления Кал-лендэра от 1 сентября и 20 октября 1802; воспоминания 1873 года Мэдисона Хемингса, одного из детей Салли. Заметки Джефферсона о характере «черных» (из его книги 1787 года «Notes on the State of Virginia»); его размышления в письме 1815 года о том, как много надо «белой» крови, для того чтобы из мулата получился белый человек. Эти проблемы обсуждались, в том числе, и a: «Forum: Thomas Jefferson and Sally Hemings Redux. William and Mary Quarterly. 3rd Series. Vol. 57. 2000.

395

Глава V. Объективность и рассуждения

§2. Проблема исторической эпистемологии^

Данная глава задумывалась именно как ответ Шепарда на доклад, который был представлен Джошуа Ротманом в рамках этой конференции. В своем докладе Ротман утверждал, что признание связи между Хемингс и Джефферсо-ном обязывает нас относиться с большим доверием к заявлениям Джеймса Каллендера. Особенно Ротман подчеркивал, что мы должны принимать на веру утверждение Каллендера (сделанное им в «Richmond Recorder» 1 сентября 1802 года) о том, что «в окрестностях Шарлоттес-вилля нет ни одного человека, который не верил бы в эту историю, а многие о ней хорошо осведомлены»1. Фактически, Ротман идет дальше Каллендера, декларируя, что «некоторые люди в Вирджинии» знали об этой любовной связи уже в 1790 году, когда Джефферсон со своим окружением возвратился из Франции, где он занимал должность посланника. Используя критерий «предположения для

Р. 121-210. Участники дискуссии: Jan Lewis, Joseph J. Ellis, Lucia Stanton, Peter S.Onuf, Annette Gordon-Reed, Andrew Burstein, Fra-ser D. Neiman). См. также: www.monticello.org (искать: Thomas Jefferson and Sally Hemings).

Существует веб-сайт, редактируемый И. Р. Коутсом (Eyler Robert Coates, Sr.), который посвящен, в основном, обсуждению сексуальных отношений между Джефферсоном и Хемингс (http://www.geocities.com/ Athens/7842/jeffersonians/index.html ). Коутс также является редактором книги: The Jefferson-Hemings Myth: An American Travesty // Charlottes-ville. Thomas Jefferson Heritage Society. 2001. Обзор конференции 1999 года см. : Nicholas Wade. Taking New Measurements for Jefferson's Pedestal // New York Times Sunday, March 7, 1999. Section 1. P. 20.

1Цитируется по: Lewis, Onuf. eds. Sally Hemings and Thomas Jefferson. Appendix B. P. 259.

2Joshua D. Rothman. James Callender and Social Knowledge of Interracial Sex in Antebellum Virginia // Lewis, Onuf, eds. Sally Hemings and Thomas Jefferson. P. 98, 103, 104; см. также: Notorious in the Neighborhood: Sex and Families across the Color Line in Virginia, 1787-1861. Charlottes-ville, VA, 2003. Chap. 1. Thomas Jefferson, Sally Hemings, James Callender, and Sex across the Color Line under Slavery. P. 32-33,35.

наилучшего объяснения» (который хорошо знаком философам и совершенно неизвестен историкам), в данной главе мы попытаемся обосновать мысль, что историки должны скептически относиться к утверждению, будто соседи действительно знали об отношениях Джефферсона и Хемингс, так как исторических документов недостаточно, чтобы показать, что интерпретация Ротманом свидетельств, очевидно, является наилучшей1.

Мы стали не так скептически относиться к заявлениям Ротмана, прочитав его монографию «Notorious in the Neighborhood», вышедшую в 2003 году. Книга включает, в том числе, и главу о Джефферсоне и Хемингс. Обилие доказательств фактов межрасового секса в Виржинии, которые приводит в своей работе Ротман, в некоторой степени компенсирует явный недостаток свидетельств, подтверждающих распространение слухов о связи между Хемингс и Джефферсоном. Но и в статье 1999 года, и в главе монографии 2003 года Ротман не просто констатирует, что в довоенной, т. е. до гражданской войны, Вирджинии общество уже имело определенные представления о межрасовом сексе; но он также утверждает, что «еще задолго до того, как история Джефферсона и Хемингс появилась в прессе, она уже получила общественную огласку в округе Альбемарль и среди джентри Вирджинии». Здесь у нас были и остаются серьезные сомнения по поводу эпистемологической позиции Ротмана.

1 Процесс написания главы был следующим. Шепард и Мегилл скептически относились к доказательствам Ротмана. Ротман любезно согласился предоставить Шепарду письменную версию своего выступления на конференции. Затем Шепард сделал несколько набросков, проясняющих эпистемологическую позицию Ротмана, после чего с помощью Хоненбергерга и Мегилла они были обработаны для включения в эту книгу.

397

Глава V. Объективность и рассуждения

Предположение для наилучшего объяснения

Предположим, что Томас и Салли действительно имели сексуальные отношения. Знали ли соседи об этих отношениях? Мы полагаем, что ответ на этот вопрос должен быть истолкован как попытка осмыслить исторический документ, и мы должны склониться к тому ответу, который раскрывает смысл исторического документа наилучшим образом. Ниже мы отстаиваем точку зрения, согласно которой историки обязаны доносить до читателя все свои сомнения по поводу того, как лучше интерпретировать то или иное свидетельство. На наш взгляд, все историки обязаны искать наилучший способ объяснения тотальности исто-

рических фактов, которые установлены, или могут быть установлены, и являются существенными для данного исследования; а также обязаны передавать читателю некоторое представление о границах такого свидетельства.

Некоторые гиперкритически настроенные исследователи настаивают на том, что любое знание должно быть достоверным. Следуя философам, они разделяют достоверное знание на две категории: с одной стороны, непосредственное знание, почерпнутое из личного опыта; с другой стороны, логическое знание, выведенное с помощью дедуктивных процедур. Но ни одна из этих форм тем не менее не может быть приложена к историческому знанию. Никто не может получить абсолютно точное (в указанных смыслах) знание о том, существовал ли Наполеон Бонапарт в действительности. Наполеона уже не существует, он больше не доступен нашему непосредственному опыту; в то же время, нет такой логической процедуры, которая достоверно могла бы установить существование Наполеона. Как следст-

398

§2. Проблема исторической эпистемологии

вне, появляются люди, отказывающие историкам в способности действительно знать чтолибо о прошлом.

Мы согласны с ними в том, что наши представления об историческом прошлом не могут быть уложены в традиционную философскую концепцию достоверности. Соответственно, мы утверждаем, что достоверность в этом смысле должна быть навсегда отвергнута в качестве критерия исторического знания. Вместо этого, поскольку речь идет именно об историческом

знании, мы предпочитаем говорить о степенях достоверности. Степень достоверности, присущая определенной совокупности представлений о прошлом соответствует степени, в

которой принятие этих представлении может обеспечить объяснение тотальности исторических источников (с некоторыми оговорками, о которых речь пойдет ниже). Хотя история не может достичь ни «прямой опытной», ни «дедуктивной» достоверности, правильность исторических объяснений может быть установлена на основе того, насколько хорошо они отвечают тотальности исторических свидетельств по сравнению с альтернативными объяснениями.

Там, где имеет место высокая степень достоверности (т. е. там, где данное объяснение намного лучше альтернативных объяснений в плане соответствия тотальности исторических фактов), историк имеет полное право утверждать, что такое-то событие имело место, «Цезарь пересек Рубикон» - это утверждение столь лучше утверждения, отрицающего данный факт («Цезарь не пересекал Рубикон»), что можно свободно назвать его истинным, хотя оно никогда не может.быть «установлено» опытно или логически. В ситуациях, когда возможны два или более объяснений, серьезный историк должен четко показать, что вопрос является спорным. Примером такой ситуации, на наш взгляд, является и вопрос о том, что знали соседи о Салли Хемингс и Томасе Джефферсоне. Конечно, здесь всегда

399

Глава V. Объективность и рассуждения

будет много «белых пятен». Критерии для оценки качества объяснений тем не менее могут быть определены, хотя по поводу их практического применения иногда возникают споры. Хороший историк ищет наилучшее объяснение для доступных свидетельств; он не спешит делать выводы на основе своих личных убеждений и не претендует на знание того, о чем в действительности не имеет четкого представления.

Методики ранжирования исторических объяснений на лучшие и худшие использовались историками веками. Вместе с тем эти методики могут быть артикулированы совершенно разными способами. В настоящей главе мы хотели бы предположить (и продемонстрировать!), что исторические объяснения могут быть оценены на основе того, что некоторые философы и компьютерщики называют «абдукцией», «абдуктивным предположением», или «предположением для наилучшего объяснения» (в этой главе мы будем использовать эти термины как равнозначные). В соответствии с такой формой умозаключения, на основе того, что данная гипотеза лучше других соотносится с источниками, можно заключить, что эта гипотеза верна1.

Такая форма умозаключения часто используется в естественных науках. В «Происхождении видов путем естественного отбора» (1859) Чарльз Дарвин аргументировал свою теорию эволюции с помощью предположения к наилучшему объяснению: т. е. он утверждал, что его теория объясняет гораздо больше биологически значимых фактов,

1 См.: Gilbert Harmon. Inference to the Best Explanation // Philosophical Review. Vol. 74. 1965. P. 88-95. Можно также назвать это «размышлением от следствия к наиболее вероятной причине.

Еще одно замечание, касающееся терминологии: значение слова объяснение, как оно используется в литературе по «выводам для правильного объяснения» не всегда абсолютно конгруэнтно значению этого слова, используемому для получения ответа на вопрос «Почему?» (когда хотят сказать «Что явилось причиной этого?}. Конечно, об использовании слова объяснение для обозначения получения ответа на

400

§2. Проблема исторической эпистемологии

чем креационизм, и делает это гораздо проще1. Таким же образом французский философнатуралист А. Лавуазье защищал свою кислородную теорию, утверждая, что с ее помощью «все явления объясняются с поразительной простотой»2.

Американский философ Чарльз Пирс назвал такой способ доказательства «абдукцией», подразумевая при этом, что он должен быть добавлен к дедукции и индукции как базовая категория логики. В своих поздних работах Пирс так обрисовал эту форму рассуждения:

1)наблюдается удивительный факт F;

2)если бы Я было истинным, F было бы чем-то самим собой разумеющимся; следовательно:

3)есть основание полагать, что Я является истинным3. Здесь Пирс понимает абдукцию как исследовательский метод, как логику открытия, которая не может служить для

вопрос «Почему?» много говорится в гл. II, § 2 настоящей книги. В нашей терминологии «выводы для правильного объяснения» лучше называть «выводами для лучшей оценки», т. к., хотя лучшие объяснения являются объяснениями в

нашем понимании, некоторые из них лучше назвать описаниями или толкованиями. Однако разные философы, разумеется, не должны использовать одно и то же слово строго только в одном его значении, если это значение не вызывает сомнения в данном конкретном случае. (Чтобы познакомиться с нашей терминологией и различиями, подтверждающими это см. II, §2. Мы также вернемся к этому вопросу далее в настоящей главе.)

1См.: Заключение к «Происхождению видов путем естественного отбора» (Дарвин Ч. Происхождению видов путем естественного отбора». М., 2001. С. 267.

2Цитируется no: Paul Thagard. The Best Explanation: Criteria for Theory Choice // Journal of Philosophy. Vol. 75. 1978. P. 76-92.

3Цитируется по: К. Т. Fann. Peirce's Theory of Abduction. The Hague, 1970. P. 8. Сама цитата взята из неопубликованной работы Пирса (1903 год). Поскольку мы не ставим своей целью реконструкцию идей Пирса, а лишь используем их для освещения некоторых вопросов теоретизирования и аргументации в истории, мы допускаем здесь использование трактовки Пирса, предложенной Фанном.

Глава V. Объективность и рассуждения

оценки истинных теорий. Абдукция предлагает теорию, дедукция делает выводы из теории, а индукция опытным путем верифицирует (или не верифицирует) сделанные выводы. Короче говоря, в этом смысле абдукция имеет исключительно предварительный статус в структуре науки. В запутанном мире историографии абдукция тем не менее выполняет более важную функцию, чем функцию логики открытий. В историографии абдукция не просто формулирует гипотезы для последующей проверки. Пирс недвусмысленно указал на эту роль абдукции: она заключается в установлении исторических фактов. В частности, он писал:

«Бесчисленные источники говорят о завоевателе по имени Наполеон Бонапарт. Мы не видели этого человека, тем не менее мы не можем объяснить то, что мы видели, а именно все эти документы и исторические памятники, без допущения того, что он (Наполеон) действительно существовал»1.

Поясним эту цитату. Мы не можем дедуктивно заключить, что Наполеон существовал (или, например, что Первая мировая война началась в 1914 году). Не можем мы установить этот факт и индуктивно, поскольку он не наблюдается эмпирически. Его можно установить лишь абдук-тивно, наблюдая факты современного нам мира (например, многочисленные исторические документы о Наполеоне) и затем размышляя о причинах (в данном случае, о существовании Наполеона), которые могли бы объяснить данные факты. Другими словами, «наилучшим объяснением» наличия многочисленных источников о Наполеоне и его деятельности является то, что он действительно существовал и действовал.

Цитируется по: К. Г. Fann. Peirce's Theory of Abduction, 21 //в: Charles Sanders Peirce. Collected Papers, ed. Charles Hartshorne and Paul Weiss: 6 vols. Cambridge, Mass., 1931-1935. Vol. 2. Раздел 2.625. Пирс вообще часто обращался к образу Наполеона в своих рассуждениях об абдукции (см.: Там же. Т. 5. Раздел 589).

402

§2. Проблема исторической эпистемологии

Джон Р. Джозефсон, специалист по вычислительным системам, связывает абдукцию с «предположением к наилучшему объяснению». Схематично он изобразил его следующим образом:

D есть совокупность информации (фактов, наблюдений, данных); Я объясняет D (объяснила бы D, если бы была правильной);

нет других гипотез, объясняющих D лучше, чем Н; следовательно, Яскорее всего является правильной1.

Конечно, Н может содержать заведомо ложные утверждения, и в таком случае Н является плохой гипотезой. Однако не следует отвергать гипотезу, противоречащую устоявшимся взглядам, - даже, напротив, следует отвергнуть эти старые взгляды. Отказ от устоявшихся взглядов, в связи с большей убедительностью новой гипотезы, совершенно нормально для человеческой жизни и человеческой истории. Наиболее ярким примером такого рода может служить отказ Галилея от устоявшегося геоцентрического взгляда на Вселенную в пользу новой, гелиоцентрической гипотезы Коперника.

В тех случаях, когда имеют место несколько приемлемых гипотез, конкурирующих по некоторым параметрам, не стоит делать выбор в пользу одной, полностью отрицая остальные. Вполне возможно придерживаться двух или более несовместимых гипотез, отдавая при этом себе отчет в их несовместимости (такой подход весьма распространен в интеллектуальной среде, в том числе в историографии). Мы полагаем, что историк должен воздерживаться от суждений об ошибочности той или иной гипотезы, пока в рам-

1 John R. Josephson, Michael С. Tanner. Conceptual Analysis of Abduction // в: John R. Josephson, Susan G. Josephson, eds.

Abductive Inference: Computation, Philosophy, Technology/ New York, 1994. P. 5. 403

Глава V. Объективность и рассуждения

ках некоего исследования проблема не снимается окончательно - если в данном случае вообще возможно полное снятие проблемы.

Применяя логику «предположения для наилучшего объяснения» к историческому исследованию, нам следует быть очень осторожными в отношении самого термина

объяснение.

В широком и весьма неопределенном понимании, объяснить некий набор данных означает «выяснить его смысл». Здесь объяснению более-менее синонимично прояснение и разъяснение. Поскольку мы проясняем и разъясняем что-либо для самих себя, то в этом смысле «объяснение» сродни интерпретации, как она определена в предыдущих главах (т. е. как вопрос «Какое значение имеет для нас сейчас А?»). Однако, чтобы «объяснить» историческое событие или данность, историк должен сделать нечто большее, чем предложить гипотезу, которая отвечала бы всем наличествующим источникам; он должен предложить гипотезу, объясняющую причину появления этих источников, что обычно означает необходимость объяснения того, что вызвало конкретную ситуацию в прошлом1.

Значение понятия «объяснение» в понятии «предположение для наилучшего объяснения» должно пониматься как ответ на вопрос «Что вызвало X?», помня при этом, что объяснение и доказательство (обоснование) есть разные

1 См. гл. II, §2, где «объяснение» четко отделено от других трех задач исторического исследования и историописания. Некоторые моменты этой главы, несмотря на их новизну, могут быть обнаружены в позитивистской философской традиции. См., например: CarlHempel. The Function of General Laws in History// Journal of Philosophy. Vol. 39. № 2; January 15, 1942. P. 35-48; также в: Patrick Gardiner, ed. Theories of History. Glencoe, 111., 1965. P. 344-356; русск. изд.: Карп Г. Гемпель, Функции общих законов в истории // Карл Гемпель. Логика объяснения. М., 1998.

404

§ 2. Проблема исторической эпистемологии

вещи. Эта дистинкция позволяет историкам и читателям различать предложение некоей версии объяснения и претензию на его истинность. В данной главе мы концентрируем внимание на объяснении в смысле предположения о причинах того или иного события или реалии прошлого. Что же касается «предположения для наилучшего объяснения», то мы понимаем его как форму обоснования (хотя и слабого по сравнению с дедукцией или с эмпирической достоверностью)1.

Весьма непросто установить адекватные критерии для определения того, почему то или иное объяснение является наилучшим. Теория «предположения для наилучшего объяснения» - это не магическая формула и не универсальный ключ, открывающий любые двери. Тем не менее мы уверены, что эта теория способна многое предложить историку. Она обеспечивает понимание процессов объяснения и аргументации; процессов, которые являются центральными в практике исторического исследования и к которым интуитивно прибегают многие квалифицированные историки. «Лучшее объяснение» - это лучшее понимание причин, вызвавших то-то и то-то в прошлом. Другими словами, «лучшее объяснение» предлагает лучший ответ на вопрос «Что стало причиной появления именно данной совокупности источников?».

1 См. книгу: Aviezer Tucker. Our Knowledge of the Past: A Philosophy of Historiography. New York, 2004. Книга Такера была опубликована после того, как я закончил работу над этой главой. В ней Такер исследует то, как историки «объясняют свидетельство», и апеллирует к понятию «предположения для наилучшего объяснения». Может показаться избыточным рассматривать историка «объясняющим» свидетельство, а не просто ищущим его. Но с эпистемологической точки зрения эти две операции эквивалентны. Когда историки предлагают взвешенную оценку прошлого, они также придают значение и даже «объясняют» свидетельство. Так Дарвин своей теорией естественного отбора «объяснил» (придал значение) свидетельства в своей области знания. То же самое сделал Лавуазье в химии.

405

Глава V. Объективность и рассуждения §2. Проблема исторической эпистемологии

Три критерия Таггарда

Представитель философии науки Пол Таггард предложил три критерия для определения наилучшего объяснения (или типа объяснения) для каждого конкретного случая: совпадение (чем больше фактов получают объяснение, тем лучше); простота (чем меньше «вспомогательных» гипотез требует то или иное объяснение, тем лучше); аналогичность (чем больше данное объяснение схоже с другими объяснениями, истинность которых установлена, тем лучше)1. Стоит отметить, что последний критерий - аналогичность - в некоторой степени

уступает двум предыдущим, и поэтому в историческом исследовании и историописании его следует применять с большой осторожностью. Например, на основе того факта, что многие современники Джефферсона ели на завтрак маисовый хлеб, можно предположить, что Джефферсон делал то же самое; однако такое допущение может предложить лишь крайне невысокую степень достоверности. Любое свидетельство в пользу противоположного разбило бы эту гипотезу вдребезги, и поэтому хороший историк всегда будет скептически относиться к любым утверждениям, чьим единственным основанием является аналогичность.

Критерий совпадения полезен тогда, когда есть необходимость сравнить теорию, объясняющую А, В и С с другой теорией, объясняющей А, В, С и D (вторая теория, при всех прочих равных, была бы лучше). Тем не менее этот критерий оказывается бессильным, когда две конкурирующие теории пытаются осмыслить различные диапазоны инфор-

Таггардовское определение критериев простоты и совпадения гораздо более скрупулезно, чем наше. Однако в данной книге философские аргументы будут задействованы лишь в той мере, в какой они могут осветить проблемы историописания и исторического исследования.

406

мации. Например, если мы допустим, что Джефферсон был отцом Истона Хемингса, это объяснит нам, почему потомки Истона имеют хромосому Y Джефферсона, тогда как если мы допустим, что отцом Истона был племянник Джефферсона, подтвердится версия Эдмунда Бэкона (дворецкого Джефферсона) и Т. Дж. Рандольфа (внука Джефферсона), отрицавших факт сексуальных отношений между Джефферсоном и Хемингс. Сравнение конкурирующих теорий - вопрос того, какое из свидетельств является более значимым, и ответ на этот вопрос не может опираться только на количественное сравнение.

Критерий простоты наиболее удобен для теорий, которые для объяснения чего-либо нуждаются в минимальном количестве вспомогательных гипотез. Вспомогательные гипотезы нужны там, где в целях построения теории утверждаются некоторые факты об определенных событиях или объектах прошлого, без убедительных доказательств их существования. Простейшие теории обычно не требуют вспомогательных гипотез. Например, в своих мемуарах 1873 года Мэдисон Хемингс утверждал, что у него была старшая сестра по имени Харриет. Наилучшим объяснением такого утверждения является следующее: Мэдисон Хемингс верил, что у него есть старшая сестра по имени Харриет1. То, что мы знаем о жизненных обстоятельствахэ Мэдисона Хемингса, позволяет нам приписать ему эту веру: согласно хозяйственной книге имения Джефферсона и другим источникам, в 1801 году Салли Хемингс родила

1 Здесь мы исходим из того, что мемуары, опубликованные в 1873 году Ф. Ветмором точно отражают высказывания Мэдисона Хемингса. По этому вопросу см.: Gordon-Reed. An American Controversy. P. 7-58. Кстати, Гордон-Рид в своих размышлениях часто привлекает разграничение между «нисходящим» и «восходящим» объяснением (правда, не называя их своими именами).

407

Глава V. Объективность и рассуждения

дочь, названную впоследствии Харриет . В данном простом примере действие Мэдисона (его заявление) и жизненные обстоятельства Мэдисона четко указывают нам на его позицию. Таким образом, привлечение вспомогательных гипотез для объяснения этой части свидетельства здесь не требуется.

Мемуары Мэдисона Хемингса также говорят о Джеф-ферсоне как о человеке, «мало понимающем в сельском хозяйстве», но вместе с тем из других источников мы знаем, что Джефферсон проявлял к сельскому хозяйству огромный интерес. Поэтому историк, намеревающийся установить достоверность мемуаров Мэдисона, должен предоставить вспомогательные гипотезы (т. е. такие гипотезы, для верификации которых мы не имеем объективных оснований) - с целью сопоставления того, что Мэдисон говорит о Джефферсоне, с достоверной информацией о Джефферсо-не, которой мы обладаем. Гордон-Рид предполагает, что Мэдисон Хемингс, возможно, имеет в виду тот период, когда он (Хемингс) был ребенком и жил в Монтичелло.

В 1819 году Мэдисону было четырнадцать лет, его только что отдали в ученичество его дяде, и, в общем, «он уже был достаточно взрослым, чтобы делать подобные выводы», К этому времени сам Джефферсон «был очень занят, но вовсе не своим хозяйством, а строительством своего университета» (Гордон-Рид, с. 22). Гордон-Рид не располагает письменными свидетельствами, подтверждающими, что Хемингс имел в виду лишь свои юношеские годы; она делает это предположение исключительно с целью преодолеть противоречия между утверждениями о Джеф-

' Чтобы не создавать читателю дополнительных сложностей, мы не рассматриваем некоторые возможные гипотезы, - например, такую, по которой наилучшим объяснением появления записи в хозяйственной книге было то, что Харриет

Хемингс действительно существовала, и пр. 408

. Проблема исторической эпистемологии

ферсоне, содержащимися в мемуарах Мэдисона Хемингса, и тем, что нам достоверно известно о Джефферсоне. Здесь Гордон-Рид прибегает к вспомогательной гипотезе. В основу доводов она кладет историческую реалию (умонастроение Мэдисона), которая не может быть верифицирована на основе доступных исторических документов. Если бы существовало некое другое объяснение заявлений Мэдисона, покрывающее тот же массив информации без привлечения вспомогательных гипотез, то, при всех прочих равных, это второе объяснение было бы предпочтительным. Поскольку такого объяснения в данном случае не существует, мы можем принять теорию Гордон-Рид как наилучшее объяснение, хотя она весьма далека от абсолютной достоверности.

Третий критерий Таггарда для определения качества того или иного объяснения - аналогичность - малоубедителен, но иногда все же полезен. Например, заявляя о наличии сексуальных отношений между Томасом Джефферсо-ном и Салли Хемингс, мы невольно пытаемся провести параллель между Джефферсоном и сотнями его «белых» современников, которые имели сексуальные отношения со своими рабынями. Однако, хотя такая аналогия и может помочь нам понять отношения между Джефферсоном и Хемингс (т. е. увидеть их в более широком контексте довоенной жизни Вирджинии, что, кроме всего прочего, сделает их существование более правдоподобным), она бессильна объяснить эти отношения и не может определить их причину. Но, прежде всего, она не способна выйти за рамки простого предположения и уверенно констатировать, что эти отношения действительно существовали. К тому же нельзя забывать, что здесь мы имеем дело с поведением своеобразного исторического персонажа (или, самое большее, двух персонажей). Поэтому, чтобы использовать принцип аналогии для объяснения действий Джефферсона, 409

Глава V. Объективность и рассуждения

§2. Проблема исторической эпистемологии

нам необходимо признать, что Джефферсон в своем поведении с Салли Хемингс (если мы в рабочих целях предположим, что между ними действительно была сексуальная связь) уподоблялся большинству «белых» мужчин Вирджинии, имевших сексуальные отношения со своими рабынями. Частичное совпадение категорий «белые мужчины, владеющие рабами» и «белые мужчины, занимающиеся сексом со своими рабынями» само по себе не устанавливает причинной связи, - по крайней мере, не больше, чем частичное совпадение категорий «белые мужчины, чьи фамилии начинаются на J» и «белые мужчины, говорящие по-французски». Таким образом, аналогичность - достаточно ненадежный критерий для установления наилучшего объяснения. Вместе с тем он является неотъемлемым и иногда даже полезным элементом исторического мышления.

Четвертый критерий

К объективным критериям совпадения и простоты и более сомнительному критерию аналогичности мы добавляем четвертый. Поскольку люди гораздо более склонны к установлению причин, чем к прогнозированию - особенно, когда речь идет о человеческой мотивации, - мы можем предположить, что история основана, прежде всего, на поиске причин свершившихся событий, а не на логическом установлении последствий определенной серии событий in abstracto. Представьте себе человека, который пытается установить, что произойдет в 1938 году на основе своих знаний о событиях 1937 года и предшествующих лет. Такой исследователь вряд ли достигнет каких-либо существенных результатов, учитывая роль случайности в человеческой истории. С другой стороны, историк, отвечая на вопрос «Что явилось причинами такого-то события, происшедшего в 1938 году?», может рассчитывать на привлечение исторических документов. Историк занимается ис-

410

торией, в то время как его воображаемый соперник занимается футуристическими спекуляциями.

Как следует из нашего понимания вспомогательных гипотез, нет ничего плохого в постулировании существования тех исторических объектов, насчет которых мы не можем быть абсолютно уверены, - объектов, не подтвержденных свидетельствами. На наш взгляд, историк всегда должен обозначать те места, по поводу которых он только что-то предполагает. Там, где историк не имеет стопроцентных доказательств точности своих предположений, мы считаем, что, согласно четвертому критерию, гораздо более предпочтительными являются предположения в отношении причин, чем в отношении