Глава II предпосылки христианизации

1. Римская империя в I-III вв.

Изучение проблемы христианизации в контексте IV века невозможно без рассмотрения общего исторического фона Римской империи и всего Средиземноморского мира. Тенденции развития IV в. были следствием предшествующей истории, и предпосылки христианизации вызревали на протяжении длительного периода. В связи с этим представляется необходимым в самых общих чертах рассмотреть историю Римской империи в предшествующее христианизации IV века время с особым акцентом на кризисном III веке, когда в наибольшей степени стали очевидными предпосылки этого исторического явления. Для более объективного и всестороннего анализа христианизации следует рассмотреть не только чисто религиозную сторону этого исторического процесса, но и выяснить, как на нем сказывались все сферы жизни Римской империи (экономическая, социальная, политическая и культурная) и какое обратное влияние оказывала христианизация на эти сферы²⁶¹.

Создание Римской империи справедливо приписывают политическому гению Октавиана Августа, который заложил основы системы принципата, просуществовавшей на протяжении двух столетий без значительных изменений. Это время считается периодом наивысшего расцвета Римской империи²⁶²: ее политических институтов (несмотря на регулярные столкновения принцепсов с сенатом, особенно в I в., политико-административная система империи в целом работала превосходно); ее экономики, которая в это время достигает наивысшего для античности уровня (хотя уже к середине II в. обнаружились проявления кризиса); ее социальной сферы (несмотря на отдельные выступления и восстания в провинциях, весь период в целом можно считать временем социального мира и даже, до известной степени, благоденствия); ее культуры, которая вобрала в себя достижения предшествующих Риму цивилизаций и культурный опыт завоеванных римлянами народов.

Общему состоянию Ранней Римской империи и ее истории в I—II вв. уделялось достаточное внимание в отечественной и зарубежной литературе, и мы ограничимся здесь лишь общей констатацией ее всестороннего расцвета, пик которого оказался пройденным в середине. II в. Основой этого расцвета советская историография обоснованно считала наиболее полное развитие рабовладельческого способа производства и доведение системы эксплуатации рабов до высшей степени совершенства²⁶³.

В наши задачи не входит рассмотрение всех аспектов этого исторического феномена. Ограничимся лишь тем, что попытаемся представить картину основных причин краха этого прекрасно отлаженного механизма, который был основой всей античной цивилизации²⁶⁴.

В настоящее время общепризнанна примитивность простой констатации марксистского термина о несоответствии производительных сил и производственных отношений как главной причины всех поворотов всемирной истории. Нельзя не признать узости такого подхода и при анализе причин кризиса III в., который определялся всей совокупностью исторических факторов, включая политическую и духовную сферы. Объяснение причин кризиса следует искать не в одном противоречии, а в том, что многие противоречия римской цивилизации вышли на поверхность в конце II века практически одновременно. Именно сочетанием множества исторических факторов, в том числе и противоречиями рабовладельческого способа производства, можно объяснить кризис Римской империи, постигший ее в III в. и ставший, по сути, преддверием падения античного мира.

Помимо кризиса системы рабства стали очевидными и другие противоречия, малозаметные ранее на фоне общего благополучия Ранней Римской империи: между рыночными тенденциями в экономике и ее натуральной основой²⁶⁵; между античным укладом, представленным муниципальным сектором, и укладом, представленным экзимированными латифундиями²⁶⁶; между центробежными и центростремительными силами в провинциях; между растущими потребностями и ограниченностью роста производства, как в силу накопительского и потребительского отношения к получаемым доходам²⁶⁷, так и в силу невозможности дальнейшего повышения производительности труда рабов, которая достигла своего предела. Наконец, к числу причин кризиса можно отнести недальновидную, а порой и губительную политику императорского правительства²⁶⁸, а также внешний фактор — переход Римской империи к стратегической обороне после Траяна и усиливающееся давление варварской периферийна ее границы²⁶⁹.

Механизм возникновения кризиса состоял в том, что растущие расходы империи при отсутствии притока материальных ценностей извне из-за прекратившихся завоеваний стали покрываться за счет увеличения налогового бремени и выпуска недоброкачественной монеты. Это быстро привело к инфляции, которая расшатала весь экономический организм империи и вывела на поверхность все ранее скрытые и тлеющие противоречия. Ситуация осложнилась еще и тем, что в момент возникновения кризисных явлений в империи не нашлось талантливых правителей, способных если не предотвратить развитие кризиса, то хотя бы ослабить его удар.

В экономической сфере основными проявлениями кризиса были: частичное разрушение производительных сил; экономический сепаратизм²⁷⁰и почти полная натурализация экономики; невиданные для античности темпы инфляции и почти полное расстройство всей финансовой системы; разорение хозяйств, связанных с рынком, и укрупнение магнатского землевладения, представленного экзимированными латифундиями; упадок городов как центров ремесла и торговли и перемещение ремесла в латифундии; резкое сокращение уровня и объема торговли как внешней, так и внутренней.

Кризис III века нашел очень сильное выражение в социальной сфере, которая претерпела существенные изменения еще в эпоху Ранней Римской империи. Уже ко времени правления Адриана в Римской империи стало ощущаться деление всего римского общества на две основных категории (рабы фактически составляли третью категорию, но с точки зрения самих римлян они не считались частью римского общества): элиту (honestiores) и простолюдинов (humiliores). Первая категория четко делилась на три прослойки — сенаторов, всадников и декурионов, а вторая категория, более пестрая и разнообразная в социальном отношении, такого деления у римлян не имела и, составляла в целом, с точки зрения общественного мнения и морали, единую массу. В эпоху Принципата, когда происходило расширение римского гражданства и интеграция всего населения Римской империи, деление на honestiores-humiliores заменило прежнее деление на римлян-неримлян и стало решающим фактором обладания формальными юридическими привилегиями (САМ, v. I.P, 566). В течение III в. различие между honestiores и humiliores стало еще более резким и более фиксированным в законах, что существенно тормозило социальную мобильность (Starr. P. 654).

Высшим сословием Римской империи оставалось сенаторское сословие, которое насчитывало несколько сот фамилий (Garnsey, Sailer. P. 112)²⁷¹1. Это сословие в эпоху Империи состояло не только из "исконных" римлян — представителей старинных патрицианских и плебейских родов²⁷², но и разбогатевших всадников, сумевших превзойти сенаторскую планку имущественного ценза; из приближенных императоров, введенных в это сословие из милости или за особые заслуги; а также из представителей провинциальной аристократии, в том числе и варварской знати, что стало возможным со времен Клавдия и Домициана²⁷³. Сенаторское сословие было не только высшим, но и богатейшим — его представители владели самыми крупными земельными поместьями, которые, как правило, имели статус экзимированных.

Сенаторское сословие в значительной степени было ответственным за кризис. Сенат все еще оказывал большое влияние на политику Римской империи, а сенаторы были самыми крупными землевладельцами, и концентрация земельной собственности осуществлялась, прежде всего, в их интересах. Наконец, именно это сословие имело,самые большие потребности, и их рост все более не соответствовал возможностям экономики, что провоцировало вьтуск недоброкачественных денег и последующую инфляцию, которая стала мощным катализатором кризиса.

Но сенаторское сословие в то же время в наименьшей степени испытало на себе проявления кризиса (САН, v. XII. Р. 274). Сенаторские владения были слабо связаны с рынком (САМ, v. I. P. 564) и могли относительно безболезненно существовать в условиях натурализации экономики. Эти хозяйства были наиболее устойчивым типом среди всех экономических структур Римской державы. Это явилось одной из причин того, что в результате кризиса III в. произошло оформление про-тофеодального уклада в экономике (САН, v. XII. Р. 275) в рамках экзимированной собственности, в наименьшей степени пострадавшей от кризиса. Другим результатом стало сохранение ведущих позиций сенаторского сословия в социальной структуре Римской империи в следующем IV в.

Вместе с тем в результате политических столкновений, которыми так изобиловал III век, многие представители сенаторских фамилий были уничтожены физически, многие лишились своей собственности в результате конфискаций и реквизиций. Политическое влияние сенаторского сословия уменьшалось по мере того, как формировался новый правящий класс из представителей военных кругов (Starr. P. 654).

Вторым по значению сословием римского общества было всадничество, численность которого определяют в 0,1% населения Римской империи (САМ, v. I. P. 565)²⁷⁴. В эпоху Ранней Римской империи всадническое сословие имело тенденцию к превращению в аристократическую прослойку по аналогии с сенаторским сословием. По Диону Кассию (52.19.4), всадническое сословие походило на сенаторское, обладая сходными критериями для принадлежности к нему — благородным происхождением по рождению и богатством, но во второй степени. Кроме ценза в 400 тыс. сестерциев, установленного Августом, при Тиберии было введено дополнительное требование — два предшествующих поколения свободно-рожденных (Pliny, NH 33.32; Garnsey, Sailer. P. 113).

Еще в эпоху Республики всадники наживали громадные состояния за Счет беззастенчивой эксплуатации провинций, ростовщических и торговых операций. Этот слой населения состоял в большинстве своем из энергичных, предприимчивых людей, своего рода "античных бизнесменов" (САМ, v. I. Р. 565). Октавиан Август, создавая систему принципата, по достоинству оценил деловые и организаторские способности этого сословия и попытался поставить его на службу государству. Последователи Августа продолжили эту тенденцию (Garnsey, Sailer. P. 114), и к III в. всадничество фактически превратилось в служилое сословие (САМ, v. I. P. 565): его представители занимали важные, но вторые по значению после сенаторских посты в императорской администрации и в армии²⁷⁵; многие всадники успешно реализовывали свои предпринимательские способности в государственном (императорском) секторе экономики. К концу эпохи Принципата были изобретены специальные эпитеты, подчеркивающие ранг всадников, занятых в императорской администрации: egregms для прокураторов, perfectissiimis длястарших префектов и eminentissimus для преторианских префектов. Эти несколько сот особо выделенных всадников составляли меньшинство сословия, принадлежащее к императорской элите; большинство же составляла местная аристократия, имевшая в качестве знака отличия золотое кольцо и узкую пурпурную ленту на тоге (Garnsey. Sailer. P. 114).

Кризис III в. сильнее всего ударил по тем представителям всаднического сословия, которые продолжали заниматься предпринимательской деятельностью на свой страх и риск. Всадников же, занятых на государственной службе, по всей видимости, кризис затронул мало — разве что свою зарплату в условиях почти полной натурализации экономики они стали получать не деньгами, а в натуральной форме (ИЕ. С. 630). В результате кризиса, можно полагать, все или почти все представители всаднического сословия, связанные с рынком, исчезли с исторической арены, и в IV век всадничество вошло как полностью служилое сословие.

Муниципальные и провинциальные рабовладельцы составляли социальную основу Римской империи²⁷⁶и входили в сословие декурионов (куриалов). Также как сенаторы и всадники, декурионы должны были обладать определенным богатством и быть свободными по рождению (обязательное требование — быть сыновьями вольноотпущенников, но не вольноотпущенниками). Декурионы формировали органы местного городского самоуправления — курии, состоявшие из состоятельных людей, чье социальное положение не вызывало никаких сомнений. В III в. юрист Каллистрат писал, что хотя торговцев не следует совсем не допускать в органы городского самоуправления, все же не является достойным для тех лиц, которые подвергались публичной порке, быть допущенными в это сословие, особенно в тех городах, которые имеют достаточно благородных мужей (Digest. 50.2.12). Впрочем, богатство часто перевешивало другие критерии социальной допустимости по чисто практическим соображениям. Не только потому, что за исполнение своих общественных обязанностей декурионы не получали никакой платы, но потому, что от них требовались пожертвования в общественную казну по случаю избрания в городской совет или на жреческую должность, и, конечно, богатство декурионов являлось залогом уплаты налогов в императорскую казну (Gamsey, Sailer. P. 115).

После эдикта Каракалы 212 г. о римском гражданстве формальная разница между муниципалами и провинциалами исчезла. Но в результате этого эдикта сословие декурионов, формирование которого началось еще после Союзнической войны и которое состояло в подавляющем большинстве из владельцев товарных рабовладельческих вилл, стало нести на себе основное бремя налогов. Римское государство поставило декурионов в очень сложное положение — они отвечали за сбор налогов своим состоянием, если не набиралась требуемая сумма (САМ, v. Ι. Р. 565-566).

Растущие финансовые потребности государства заставляли муниципальных и провинциальных рабовладельцев искать дополнительные источники дохода, применять рациональные методы организации хозяйства, изобретать все более изощренные способы эксплуатации рабов, являвшихся основной рабочей силой их поместий. Однако рабовладельческий способ производства достиг предела своих возможностей, и уже в середине II в. товарные рабовладельческие виллы стали ощущать первые симптомы кризиса, а в III в. именно эти хозяйства стали его эпицентром, и именно они в наибольшей степени пострадали от него. Сословие декурионов оказалось затронутым кризисом в очень значительной степени²⁷⁷. Многие из них разорились, некоторые сумели перестроиться, либо сдавая часть земли в аренду колонам, либо предоставляя известную самостоятельность рабам, либо переориентируя поместья на самообеспечение и натуральное хозяйство. Пожалуй, самым сложным в положении декурионов было то, что они несли на себе всю тяжесть фискального бремени и были своего рода посредниками между государством и налогоплательщиками, являясь и сами таковыми.

В ходе кризиса сословию декурионов в целом удалось выстоять и сохранить свое социальное значение. В IV в. сохранились и товарные рабовладельческие виллы, и натуральные хозяйства, основанные на рабском труде, но уровня II в. ни сельское хозяйство, ни римская экономика в целом больше никогда не смогли достигнуть (САН, v. XII. Р. 279). Само сословие декурионов тоже уже больше никогда не было прежним, и общественное сознание этой прослойки претерпело за годы кризиса существенные изменения.

Humiliores делились на целый ряд социальных прослоек, положение которых в Римской империи было неодинаково. Основную массу их составляли мелкие свободные производители — крестьяне, ремесленники и торговцы.

Римское крестьянство было слабо связано с рынком, и основой существования этой прослойки было натуральное хозяйство. В силу этого и в силу особенностей сельскохозяйственного труда крестьяне являлись одной из самых консервативных прослоек римского общества. Лишь немногим представителям этой прослойки удавалось вырваться из ограниченного и замкнутого мирка, в котором они жили на протяжении всей жизни, либо попадая в армию, либо пытаясь найти различные пути обогащения в сфере торговли, ростовщичества или какой-нибудь другой предпринимательской деятельности. Хотя эту прослойку нельзя назвать динамичной, все же она подвергалась определенным изменениям; с одной стороны, часть крестьян разорялась, теряла свои участки земли и превращалась в колонов-арендаторов или поденщиков; с другой стороны, крестьянство в Римской империи постоянно пополнялось за счет ветеранов римской армии²⁷⁸, получавших по окончании срока службы земельный участок, а также за счет варваров — либо во вновь образованных провинциях, либо в пограничных районах, где они получали разрешение на поселение.

В экономическом отношении крестьянство пострадало от кризиса меньше, чем другие прослойки населения, и сохранилось как класс (Garnsey, Sailer. P. 103), но главный урон оно понесло в результате политической анархии, отсутствия элементарного порядка и безопасности, от произвола солдат и бандитов, обиравших крестьян до нитки, подвергая их насилию и грабежу. Лишенные надежды на то, что императорская власть способна обеспечить им безопасное существование, и чтобы как-то спастись от этих бедствий, крестьяне вынуждены были объединяться в общины. Однако эти общины, возникавшие в III в., имели уже совершенно иной характер, чем в прежние времена. Тем более что простого объединения нескольких крестьянских дворов чаще всего оказывалось недостаточно, чтобы противостоять всем опасностям тревожного времени. Целые деревни шли под покровительство (патронат) земельных магнатов, нередко обладавших собственными вооруженными отрядами и, следовательно, способных обеспечить более эффективную охрану, чем далекая и призрачная императорская власть²⁷⁹. Другим выходом из тяжелого положения, вызванного кризисом, было бегство с насиженных мест в поисках лучшей жизни. Как правило, такие беглецы объединялись в вооруженные отряды и занимались грабежом и разбоем; порой эти объединения разрастались до угрожающих размеров, охватывающих целые провинции (например, багауды).

Еще одним последствием кризиса стало выделение в самостоятельную социальную прослойку колонов, положение которых отличалось от положения свободных крестьян, с одной стороны, и рабов, с другой. Вместе с тем, предоставление самостоятельности сельскохозяйственным рабам в децентрализованных латифундиях привело к появлению прослойки квазиколонов, статус которых был, разумеется, ниже свободных колонов. Однако общей тенденцией развития колоната в III в. и в эпоху Поздней Римской империи стало сближение юридического и социального положения колонов и рабов и оформление крепостных форм зависимости²⁸⁰.

Прослойка ремесленников и торговцев, будучи в наибольшей степени связанной с рынком, больше всего испытала на себе экономические проявления кризисами многие ее представители лишились всяких средств к существованию²⁸¹. Однако и социальное, и экономическое значение этой прослойки, разумеется, сохранилось и после кризиса, и в последующее время.

Очень важную роль в социальной структуре Римской империи играла армия²⁸², которая представляла обособленную и специфическую социальную прослойку со своими корпоративными интересами. В силу профессионального характера армии солдаты на длительное время отрывались от своей социальной среды и имели свои социальные интересы. В эпоху Ранней империи армия состояла из трех основных частей: преторианской гвардии — наиболее привилегированной и важной в политическом отношении части; легионных войск, формировавшихся из римских граждан — основы всей римской армии, и вспомогательных войск, набиравшихся из жителей провинций и варваров, получавших римское гражданство по окончании срока службы. После эдикта Каракалы, который стер разницу между гражданами и негражданами, в армии произошла определенная социальная нивелировка, которую начал проводить еще отец Каракалы Септимий Север, уравнявший положение преторианцев с другими частями и повысивший жалование солдатам (ИЕ. С. 632). Но, став более монолитной, армия стала и более опасной для самой же императорской власти. Последний представитель династии Северов - Александр Север — был убит взбунтовавшимися легионерами.

Социальное значение армии состояло в том, что, начиная с Септимия Севера, были сняты ограничения, препятствовавшие военным, не принадлежащим к "благородным" сословиям, продвинуться на командные должности выше центуриона. Это позволяло каждому солдату дослужиться до самых высоких чинов, и из среды солдат, набиравшихся в провинциях, вышли многие императоры III в. (Штаерман, 1987. С. 274).

Заметное место в социальной структуре Римской империи занимала люмпенская прослойка, существовавшая за счет случайных заработков, но большей частью за счет подачек от императоров и высших чиновников. В условиях кризиса эта прослойка порой вообще лишалась всяких средств к существованию и вынуждена была добывать таковые путем грабежа или воровства. В III в. эта прослойка сильно уменьшилась в результате физического уничтожения в частых уличных столкновениях, а также от голода. По подсчетам зарубежных исследователей, общее количество населения Римской империи уменьшилось в III в. примерно на 1/3 - с 70 до 50 млн (САН, v. XII. Р. 267-268), и, надо полагать, люмпенская прослойка составляла в этой трети одну из самых значительных долей.

Следует также отметить, что особую прослойку в римском обществе представляли вольноотпущенники, которые занимали своеобразное промежуточное положение между рабами и свободными. Как правило, их отличали хорошие деловые качества и стремление занять более высокое социальное положение. Некоторым из них удавалось добиться продвижения по социальной лестнице и влиться в те или иные прослойки свободного населения, а потомки вольноотпущенников могли претендовать и на еще более высокие позиции²⁸³.

Наконец, самое низшее положение в социальной структуре римского общества занимали рабы. В I—II вв. рабство в Римской империи претерпело определенные изменения. Оставаясь прежним по сути, рабство приобрело ряд новых черт в силу целого ряда причин, главной из которых было резкое сокращение внешних источников пополнения рынка рабов из-за перехода Рима к стратегической обороне. Прежде всего, рабовладельцы стали поощрять создание рабских семей, и рабам все чаще стали предоставлять экономическую самостоятельность, будь то участок земли с хижиной и инвентарем, ремесленная мастерская или торговая лавка. Усиливается роль материальных и моральных стимулов в принуждении рабов к труду, и появляется целый ряд законов, если не ограничивающих власть господина над рабом, то, во всяком случае, вносящих определенную регламентацию в их отношения. Рабство включается в правовое поле общества, инкорпорируется в общую систему римского права, а раб рассматривается в определенной степени как субъект права (ИДР. С. 252).

Рабы, как и другие социальные прослойки Римской империи, не являлись однородной массой (Garnsey, Sallef. P. 119—120). Самым тяжелым было положение рабов, занятых в сельском хозяйстве, и у государственных рабов, работавших на рудниках и в каменоломнях; несколько лучше было положение рабов, занятых в ремесле и торговле; на еще более высоком уровне находились рабы, занятые непосредственным обслуживанием рабовладельцев; еще более высокое положение занимала так называемая рабская интеллигенция (артисты, художники, певцы, поэты, музыканты и т. д.), и, наконец, самой привилегированной группой была рабская администрация и управленческий аппарат. Разумеется, и внутри этих основных категорий выделялись отдельные группы рабов, и положение рабов различалось не только между категориями, но и внутри них. Вместе с тем, каждая из перечисленных категорий рабов обладала определенной групповой психологией и имела свои социальные интересы.

Кризис III в. по-разному отразился на различных категориях рабов. Надо полагать, что в наибольшей степени пострадали рабы, принадлежавшие тем рабовладельцам, которые сами оказались больше всего затронутыми кризисом. Если хозяин разорялся, он был вынужден либо продавать своих рабов, либо вообще бросать их на произвол судьбы, обрекая на голодную смерть или заставляя самостоятельно добывать себе средства существованию путем грабежа и разбоя.

Пожалуй, одним; из самых главных последствий кризиса III в. в сфере рабства явилось резкое сокращение общего числа рабов в импеии, как в результате падения естественного прироста рабского населения, так и в силу того, что значительная часть рабов получила самостоятельность и перешла в разряд вольноотпущенников и колонов. Хотя рабство как система и рабовладельческий способ производства как экономический уклад сохранились и продолжали существовать в Поздней Римской империи, кризис III в. нанес им непоправимый удар и лишил всяких возможностей возрождения в прежних масштабах.

Дополнительным фактором, оказывавшим влияние на общую социальную картину Римской империи, можно считать внешние влияния со стороны варваров и жителей провинций. К началу III в. италийцы, т. е. римляне в собственном смысле, утратили превосходство даже в двух высших сословиях римского общества — сенаторском и всадническом (Garnsey, Sailer. P. 9). Этническая структура населения империи была очень пестрой, что оказывало определенное влияние на социальный климат, но, пожалуй, в большей степени на общественное сознание, которое, надо полагать, было интернациональным более, чем в любой другой античной державе.

В целом последствия кризиса и вызванные им изменения затронули в той или иной мере все социальные слои римского общества. Некоторые социальные прослойки испытали в III в. столь сильные потрясения, что это неизбежно должно было иметь своим следствием глубокие изменения общественного, группового и индивидуального сознания. Экономические и социальные проявления кризиса были теснейшим образом связаны с политической сферой Римской империи.

Фундамент и здание политической системы принципата были выстроены Октавианом Августом, и его последователи в I—II вв. лишь достраивали и совершенствовали то, что было сделано мудрым основателем. Система была безусловно монархической по своей сути, хотя и сохраняла определенные элементы республиканского устройства, необходимые в переходный период. Этот дуализм был обусловлен отчасти живучестью республиканских традиций (особенно у правящих классов), но главным образом — сохранением полисных структур в рамках территориальной империи²⁸⁴. Однако в течение I—II вв. полис как форма общественной жизни и как социально-экономический организм все более изживал себя; республиканские традиции постепенно уходили в прошлое и становились сферой творчества римских историков, писателей и поэтов и объектом для ностальгии у представителей старинных римских родов. В то же время происходило усиление монархической тенденции и абсолютизма императорской власти. В течение более чем столетнего периода с 69 до 180 г. римское государство стало более патерналистским и бюрократическим и в то же время более космополитическим и менее "римским" (САМ, v. I. P, 73).

Особенностью принципата как политической системы было если не полное отсутствие, то, во всяком случае, минимальное количество чиновников и незначительный, в сопоставлении с масштабами империи, государственный аппарат на протяжении всего периода I—II вв.²⁸⁵В наследие от Республики Империя получила уникальную для античности систему использования в качестве бюрократии (мелких чиновников, секретарей, посыльных и т. п.) рабов, принадлежавших тому или иному господину, занимающему государственный пост. Причем, чем выше был этот пост, гем, как правило, богаче был человек, его занимавший, последовательно, тем больше рабов он мог использовать для выполнения своих государственных обязанностей. В эпоху Принципата рабы и вольноотпущенники императоров нередко поднимались до самых высот государственной иерархии²⁸⁶. На местном же уровне Римская империя сохранила систему самоуправления, оставшуюся от полисных времен, в виде совета декурионов, отправлявших свои обязанности как почетный долг и не получавших за свою службу денег из государственной казны. В результате расходы государства на управленческий аппарат долгое время оставались минимальными.

Однако полис и империя были взаимоисключающими системами, и общей тенденцией исторического развития было неизбежное изживание полисных структур с их самоуправлением и формирование централизованного государственного аппарата — необходимого атрибута всякой авторитарной власти. Начало этому положил еще Август, создавший целый ряд новых должностей (префекты: претория, Египта, города, анноны, вигилов, вод, а также наместники императорских провинций — прокураторы), выходивших за рамки республиканского государственного устройства, реставрация которого была официальным лозунгом его правления. Но, пожалуй, более важным в этом отношении явилось создание императором Клавдием особых государственных канцелярий: писем, жалоб и финансов, ставших основой формирующейся бюрократической системы (ИДР. С, 209).

Династии Антрнинов, в общем, еще удавалось сохранять политическую систему принципата в том виде, в котором она была задумана Августом, и Траян даже.счел возможным возродить ненадолго уже почти забытые комиции. Однако вполне очевидным для II в. было усиление императорской власти в противовес сенату и централизация государственного управления, а также постепенное увеличение бюрократии (САМ, v. I. Р, 523-524).

III век стал явным водоразделом между двумя контрастными политическими системами (Cameron, 1993. Р. 3) — принципатом и доми-натом. Уже Септимий Север (193—211) сделал то, что давно назрело, но что не решались сделать его предшественники²⁸⁷. Он разработал и начал осуществлять принцип полной монархии: император — единственный источник власти, а его воля — высший закон для всех жителей империи. Сенат лишается права издавать законы и выбирать магистратов, и это право становится исключительной привилегией принцепса. Проводится реформа государственного управления, которая все ставит на свои места: стираются различия, ставшие к этому времени весьма эфемерными, между традиционными магистратурами и бюрократическими должностями, устанавливается система подчинения различных должностей и рангов и даже происходит некоторая милитаризация имперской бюрократии. Наконец, завершается организация императорской провинциальной администрации, которая становится главной властью на местах, в то время как декурионы отвечают лишь за сбор налогов и продолжают выполнять общественные обязанности, которые в новых условиях превращаются в повинности. Бюрократия и бюрократический стиль управления начинают пронизывать все звенья государственного аппарата и армии (ИДР. С. 311).

Другой стороной реформ Севера была попытка совместить давно назревшее слияние античного муниципального строя и управления через сословие всадников, доминировавших как в военном, так и гражданском аппарате. Эти реформы, хотя они и отвечали требованиям времени и общей тенденции исторического развития, явились одной из причин политического кризиса, т. к. вызвали новый виток противоборства сената и императорской власти, которое вылилось в борьбу "сенатских" и "солдатских" императоров. С другой стороны, реформы привели к резкому возрастанию государственных расходов на содержание бюрократического аппарата, а это имело своим следствием повышение налогов. Правда, в III в. императоры не столько повышали налоги, сколько шли по пути чеканки неполноценной монеты. Однако это не было решением проблемы, а, напротив, вызвало сильнейшую инфляцию, в значительной мере спровоцировавшую экономический кризис (Jones Α., 1994. P. 15). А усиление бюрократии в условиях отсутствия четко разработанных принципов наследования власти и ее преемственности, что было, пожалуй, одним из самых слабых мест системы принципата еще со времени Августа²⁸⁸, стало одной из главных причин политической анархии III в.

Политический кризис III в. имел в качестве одной из своих сторон общий упадок законотворческой деятельности. Римская юриспруденция достигла вершины своего развития в трудах Павла, Ульпиана, Модестина и Папиниана, после которых в III в. наступил некоторый застой в юридической мысли, а за ним последовал период кодификации. Перечисленные юристы привнесли порядок в обширнейшее законодательство, предшествовавшее им, а также установили новые юридические принципы, причем многое в юридической теории этого времени было позаимствовано из эллинистического востока. Юристами были детально разработаны все обязанности, связанные с почетными должностями и повинностями, причем некоторые их установления и толкования ускоряли упадок муниципальной знати (ИЕ. С. 633). Кроме того, юристы несут ответственность за внедрение в юридическую теорию и практику принципов, которые оправдывали авторитарную власть. Их последователям, в общем-то, оставалось лишь систематизировать существующий материал (Sinnigen, Robinson. P. 477).

Одной из самых сильных и в то же время самых опасных сторон политической жизни системы принципата была армия, которая являлась становым хребтом всего имперского порядка (Garnsey, Sailer. P. 89). Последние широкомасштабные завоевания пришлись на правление Траяна (96—117 гг.), после чего Римская империя окончательно перешла к стратегической обороне своих границ. Уже к концу II в. римская армия постепенно стала утрачивать боевой дух, а сведение к минимуму завоевательных походов, раньше приносивших громадную военную добычу, массу рабов и огромные материальные ресурсы, привело к значительному увеличению внутренних государственных расходов на военные нужды²⁸⁹. Ввиду того, что внешние проблемы для армии и для империи отошли на определенное время на второй план, армия к концу II в. стала все чаще обращаться к проблемам внутренним. Это привело к повышению ее политической роли и в то же время сделало ее опасной силой в периоды бессилия центральной власти и политической анархии. Вместе с тем, армия оказалась неспособной должным образом обеспечивать защиту границ Римской империи, когда варварский мир пришел в движение и внешние вторжения поставили под угрозу само существование государства, численность армии существенно возросла с 25 легионов (300 тыс. чел.) во времена Августа до 33 легионов к середине II в., а во времена Каракалы численность римской армии достигла 400 тыс. чел. (САН, v. XII,. Р. 262; Garnsey, Sailer. P. 88).

В III в. вся римская армия становится самостоятельной политической силой, способной не только свергать императоров, но и возводить их на трон. Причем, в отличие от Ранней империи, где политическим балом правили в основном лишь преторианцы, теперь императоры становятся "солдатскими" в подлинном смысле. Однако, превратившись в политическую силу, армия в III в. оказалась вне политического контроля²⁹⁰и в значительной степени утратила дисциплину и стройность своей структуры. Солдаты нередко превращались в обыкновенных бандитов, грабивших мирное население и вносивших еще большую анархию в истерзанную кризисом империю²⁹¹.

Политический кризис III в. принял особенно тяжелые и болезненные формы в связи с мощными сепаратистскими движениями в провинциях, которые были ответом на возникшие трудности и представляли собой отчаянные попытки выбраться из кризиса самостоятельно, когда центральное правительство было неспособно решать проблемы всего государства в целом. Сепаратизм был порожден как политическими, так и экономическими причинами, и развитие этих движений привело к тому, что Римская империя в III в. не,раз фактически переставала существовать как единое целое.

Политическая нестабильность и экономические проблемы вызвали резкое обострение социальной обстановки в империи и привели к возникновению целого ряда социальных движений. Как правило, эти движения объединяли самые разнородные социальные силы, не имели четко определенных целей и программ и были лишь одним из способов выживания в кризисное время.

Самым ярким проявлением политического кризиса Римской империи стала настоящая чехарда наимператорском троне, который, казалось, перестал играть роль высшего поста и передавался из рук в руки, словно эстафетная палочка. В течение полувека, с 235 по 284 г., на фоне успели посидеть 29 "законных" императоров, а в разных частях империи в это же время приходили к власти десятки "незаконных" узурпаторов. В условиях такой анархии само понятие законности императорской власти утратило всякое значение.

Кризис затронул не только экономическую, социальную и политическую сферы, но и стал преддверием заката всей античной культуры.

Римская культура эпохи империи была синкретической по своему характеру. По сути, применительно к этому периоду античной истории невозможно говорить именно о римской культуре - это была культура всего Средиземноморского мира, оказавшегося под римским владычеством. Еще в период Поздней Республики в культуре Рима четко проявлялись эллинистические черты. Но не только Восток и Греция оказали влияние на римскую культуру эпохи империи: она впитала в себя и элементы культуры варварской периферии, так как романизация отнюдь не была односторонним процессом, а имела обратное влияние со стороны романизируемых народов.

I—II вв. н. э. оказались для Римской империи временем наивысшего подъема в области изобразительного искусства, архитектуры и литературы. Этот подъем отчасти объясняется общим материальным благополучием и относительным миром, который переживали народы, населявшие империю. Но, пожалуй, в большей мере этот подъем был обусловлен синтезом различных культурных стилей и традиций. Немаловажную роль играло сохранение республиканских и полисных традиций, что придавало культурной жизни открытый и свободный характер даже в периоды деспотического правления отдельных императоров. В определенной степени культурный расцвет был обусловлен и высшей стадией в развитии классического рабства. Рабы не только создавали материальные ценности, но и освобождали своих хозяев от тяжелого и изнурительного физического труда, создавая возможности и для интеллектуального творчества, и для творческого восприятия произведений искусства и литературы.

Однако по мере изживания полисных черт в жизни Римской империи и нарастания кризисных явлений происходили изменения и в сфере культуры. Наиболее ярко эти изменения проявились в идеологии, которая оказывала мощное влияние на всю культурную сферу и которая в период с I по III в. испытывала переход от идеологии гражданина к идеологии подданного²⁹². Общий упадок экономической и социальной жизни и политические неурядицы Кризисного III в. способствовали упадку и кризису всей античной культуры²⁹³, которая после преодоления кризиса уже никогда больше не возвращалась к классическим образцам, но пошла по пути вырабатывания новых культурных стандартов грядущего средневековья. Сепаратистские движения в провинциях имели своим следствием культурную изоляцию отдельных регионов римского мира, а варварские набеги приводили к прямому уничтожению произведений античного искусства.

Кризис и общий упадок, охвативший все сферы жизни Римской империи в III в., сильнейшим образом отразился на общественном сознании, морали и психологии людей того времени. Кризис породил чувство неуверенности в завтрашнем дне, вызвал утрату душевного комфорта и спокойствия, нарушил привычные и устоявшиеся стереотипы поведения, свойственные тем или иным группам населения. Моральный упадок как признак приближающегося всеобщего краха признается практически повсеместно. В предсказаниях восточных астрологов говорилось, что человечество станет "запутанным, лживым, вероломным,, коварным,, ревнивым, интригующим, предательским, злобным, сварливым и переменчивым", а античные авторы, особенно христианские (Ориген, Киприан, Лактанций), отмечают, что всех вскоре постигнут "страдания, корысть, грех, обман и воровство" и что мир вернется из золотого века в железный (Mac Mullen, 1976. Р. 5), Не было недостатка в сверхъестественных объяснениях происходящего (Mac Mullen, 1976. Р. 7). Общими настроениями эпохи были ощущение надвигающейся всемирной катастрофы, необходимости каких-то действий по ее предотвращению, чувство отчаяния и несправедливости всего мирового порядка. Все старания направляются на то, чтобы путем посвящения в мистерии, приобщения к тайным знаниям мудрецов узнать, как выйти из-под власти материального мира и достичь истинной свободы, всеобщего единения и, тем самым, преодолеть царящее на земле зло (ИЕ. С. 637).

Идеалы большинства римлян обращены теперь в прошлое — во времена стабильности и процветания, и хотя лучшие прошлые эпохи в сознании разных людей были разными, они все равно казались им лучше настоящего (Mac Mullen, 1976. Р. 12). Героем кризисной эпохи становится уже не служащий Риму политик и полководец, а боговдох-новенный мудрец, как, например, пифагореец, ученик брахманов и афинских софистов Аполлоний Тианский²⁹⁴или основатель неоплатонизма философ Плотин в написанной его учеником Порфирием биографии (ИЕ. С. 637-638).

Следует отметить, что кризис, экономические трудности, инфляция, набеги варваров, политическая нестабильность, культурный упадок — все эти проявления кризиса по-разному воспринимались каждой социальной группой римского мира. Мало того, и внутри этих социальных групп восприятие кризиса отдельными индивидами было различным (Mac Mullen, 1976. P. 22)²⁹⁵. Императоры старались найти более действенное обоснование своей власти и вместе с тем удовлетворить запросы и настроения различных слоев населения, народ искал помощи у богов милосердных и могучих, а высшие прослойки были исполнены пессимизма, пассивности и отвращения к земной жизни (Штерман, 1987. С. 299).

Таким образом, III век стал временем напряженных духовных и религиозных исканий, которые были обусловлены глубокими изменениями в общественном и индивидуальном сознании людей того времени, вызванными экономическими, социальными, политическими и культурными проявлениями кризиса. Несомненно, что перемены в сознании людей, происходившие под воздействием этих кризисных явлений,должны были породить и породили новое восприятие окружающей действительности и стали одной из важнейших предпосылок христианизации.