Примечания и комментарии

1 Грациан был провозглашен августом самим Валентинианом I еще в 367 г.

2 Медиоланская церковь к этому времени являлась крупнейшей и наиболее значимой после Рима епископией на западе, как в силу предания о древности распространения здесь христианства апостолом Варнавой, так и в силу того, что этой кафедре были подвластны 17 церквей и епископов.

3 Противоположная точка зрения, но по отношению к язычеству высказана в Ep.XVIII,7.

4 Амвросий был избран на пост епископа Медиолана в 374 г., когда он занимал должность наместника провинции Эмилия и Лигурия, административным центром которой был Медиолан.

5 Например, Амвросий совершенно искренне считал, что причиной вторжения готов, гибели Валента и поражения римской армии при Адрианополе было отступление от "истинной веры" (Amb. DF, II, 139—140; DSS, I, 17).

6 Феодорит такхе сообщает, что вместе в этим указом император направил военачальника Сапора с тем, чтобы он Изгнал ариан из церквей и передал их православным. Однако это сообщение с полным основанием подвергается серьезному сомнению (King, p. 23).

7 Амвросий адресовал Грациану трактаты "О вере" и "О Святом Духе", написанные специально по этому поводу.

8 В смысле принадлежности к единой, католической церкви.

9 Текст письма опубликован в PL,t.I3,p.575.

10 Collectio Avellana.13. - CSEL,t. 35,p.54-58.

11 Фортина пришел к выводу, что влияние Амвросия на религиозную политику императора было vasta e profonda и что, несмотря на соперничество с епископом некоторых кругов при императорском дворе, оно продолжалось весь период правления Грациана (Fortina, р.79).

12 В литературе есть несколько мнений по этому поводу. По предположению Л. Малюнович приказы Грациана не были изданы в форме законов, но были даны распоряжения соответствующим лицам и учреждениям (Malunowicz, р. 19). Ссылка на Грациана содержится лишь в более позднем законе 415 г. (CTh XVI, 10,20) и, как известно, в Кодекс Феодосия не вошли многие законы, которые не соответствовали времени их кодификации.

13 Амвросий ездил в Рим на церковный собор летом 382 г. (Paul., 9) и был сильно встревожен процветающим состоянием римского язычества. Мак— Мадлен на основании сцен, описанных самим Амвросием, заключает, что и Медиолан был наполовину языческим и, возможно, нехристианское население города тогда даже составляло большинство (Mac Mullen, 1984, р.81). Что касается Рима, то в нем атрибуты язычества, создаваемые на протяжении многих веков, несомненно, явно бросались в глаза и не могли не вызвать зависти христиан. Э.Гиббон , например, насчитал в Риме в IV в. более 400 языческих храмов (с.281).

14 Относительно этого факта в литературе ведутся большие споры. Обзор см. Cameron, 1968, р. 96 ff.

15 "Si princes поп vult appellari pontifex, admodum brevi pontifex Maximus net".

16 Такой версии придерживаются Рихтер, Кмпенхаузен и некоторые другие. Камерон (Cameron, 1968, р. 97) связывает эту делегацию с той делегацией сената, на которую ссылается Амвросий (Amb.Ер. 17,10), но, как будет показано ниже, эта делегация вообще не была допущена до императора. Возможно, этот факт и следует связывать с отказом от титула верховного понтифика.

17 Такого мнения придерживаются Моммзен, Аллар, Малюнович, Адамов, Дадден и другие.

18 Некоторые исследователи, например, Л.Малюнович, оспаривают подлинность этой надписи.

19 Этого мнения придерживаются Альфёльди, Кинг, Пиганьоль, Ремон-Дон й другие. Энсслин высказал мнение, что Грациан отверг титул верховного понтифика под влиянием набожного Феодосия, но Эрхард убедительно показал, что влияние Феодосия на религиозную политику Грациана в первые годы его правления было минимальным (Ehrhardt, р.1—17).

20 382 годом это событие датируют Паланк, Фортина, Демужо, Джоунс, Мэттыоз. В пользу начала 383г. высказывается Камерон.

21 "Romanis caeremoniis non negavit impensas" (Symm.Rel.,8), Симмах здесь имеет в виду Констанция II, которого ставит в пример Валентиниану II. Также см. у Амвросия и Павлина: "ad usus quoque sacrificiorum profanorum praebere sumptum, quodvel fisco vel arcae est vindicatum" (Amb.Ep.17, 3); "ad superstitionis impensassumptus sacrificoram" (Amb.Ep.57,2); "sumptibus caerimoniarum" (Paul., 26).

22 "Quanto commodo sacri aerarii vestri Vestalium virginum praerogativa detracta est?" (Sym.Rel.,11); "Sacerdotibus quoque suis et ministris querentur alimenta publica non deberi..." (Amb.Ep. 18, 13).

23 "Habeant, inquit, vestales virgines immunitatem suam..." (Amb.Ep.18,11); "Miserat propter recuperanda templorum iura, sacerdotum profana privilegia..." (Amb.DOV,19).

24 "Agros etiam virginibus et ministris deficientium volunfate legatos fiscus retentat"(Sym.Rel.III,13).

25 См. письма Амвросия 17, 18 и 57 и Реляцию Симмаха 3. Спор об алтаре Победы

Первой реакцией язычников на меры Грациана, помимо возмущения и негодования, была поддержка культов за счет собственных средств (Geffcken, p. 163). Главная оппозиция антиязыческой политике императора возникла в римском сенате, который к концу IV в. уже перестал быть верховным органом государства. Его функции частично перешли к императорскому консисторию, частично были присвоены императором, и фактически сенат уже не оказывал никакого влияния на политику империи, решая малозначительные и частные вопросы, касавшиеся главным образом города Рима1. Амвросий, обращаясь к Валентикиа-ну, говорил, что сенат имеет в лице императора главу, что император созывает заседания, и сенат собирается для императоров и им предоставляет свою совесть (Amb. Ер. 18, 33). Вместе с тем, если роль сената как государственного органа была низкой, то этого ни в коей мере нельзя сказать о самих сенаторах. Сенаторское сословие было высшим в империи, его представители занимали важнейшие государственные посты и обладали львиной долей земельных владений (особенно в западной части империи) и значительными материальными средствами (Arnheim. Р. 169-171).

Именно в римском сенате из всех антиязыческих мер Грациана удаление алтаря Победы из сенатской курии вызвало наибольшее негодование. Статуя и алтарь Победыбыли установлены там еще Августом в 29 г. до н. э., на протяжении четырех веков, сенаторы приносили у этого алтаря клятвы верности императорам, и он являлся святыней римского народа, символом побед римского оружия {Pohlsander. S. 588—590). В IV в. в связи с усиливающимся влиянием христианства алтарь Победы стал еще и символом приверженности древним традициям, неразрывно связанным с языческими культами.

К середине IV в. среди сенаторов уже было немало христиан, и наиболее рьяные из них считали, что алтарь Победы оскорбляет их религиозные чувства. Видимо, из этих соображений алтарь и был в первый раз удален из курии Констанцием во время его визита в Рим в 357 г.2 Некоторые исследователи полагают, что алтарьбыл возвращен в курию еще при Констанции (Malunowicz, ρ: 28—29), но вероятнее, это произошло при Юлиане, и с тех пор алтарь Победы находился в курии. Грациан снова удалил алтарь из чисто религиозных соображений S4 убрать препятствия для сенаторов-христиан, вынужденных участвовать в языческих обрядах (Canfora, p. 12). На это ясно указывает Амвросий, описывая "муки", которые переносили христиане, присутствовавшие при языческих обрядах вовремя заседаний сената (Amb. Ер. 17, 9; 18, 31).

Однако сенат воспринял меру Грациана не только как оскорбление традиций и религиозных чувств язычников, но и как посягательство на последние остатки былого величия сената как политического органа. Борьба за алтарь Победы с самого начала имела явный Политический оттенок и приобрела особую остроту именно по этой причине. В борьбе за алтарь Победы сенат действовал исключительно конституционными методами, но конечный исход этой борьбы был решен не словесным диспутом, а кровопролитным сражением.

Как только сенату стало известно о мерах Грациана, он, судя по всему, собрался на экстренное заседание, на котором было принято решение использовать все легальные возможности к тому, чтобы император отменил несправедливое решение. С этой целью к Грациану была делегирована часть сенаторов во главе с Квинтом Аврелием Симмахом. Сенат не без оснований рассчитывал на авторитет и изысканное красноречие этого поистине лучшего представителя римской сенаторской аристократии. Однако прибывшая в Медиолан в самом конце 382 г. делегация сенаторов не была допущена до аудиенции у императора3. Сам Симмах не объясняет, чем было вызвано такое пренебрежение Грациана к "лучшим из римлян", и остается только догадываться, кого он подразумевает под improbis. Зато полная информация на этот счет есть у Амвросия. Пока делегация сената собиралась отправиться в Медиолан или уже находилась в пути, римский епископ Дамас переслал Амвросию контрпетицию сенаторов-христиан4, выразивших протест по поводу решения сенаторов-язычников и предупреждавших, что они перестанут посещать заседания сената, если Грациан отменит свои решения. Эту жалобу Амвросий передал императору, и судьба первой петиции сената была решена (Amb. Ер. 17, 10).

Излагая эту историю, а также на протяжении всей полемики с Симмахом Амвросий настойчиво убеждает императора и его окружение в том, что христиане составляют большинство в сенате5. Это утверждение Амвросия вызвало большие споры в литературе6. При рассмотрении этого вопроса, прежде всего, следует иметь в виду, что Амвросий в своем утверждении не мог ни ошибаться, ни прибегать к сознательной фальсификации. Любое искажение фактов могло быть легко использовано в полемике противником, и, представляя церковь перед императором, Амвросий, надо полагать, тщательно отбирал аргументы. Обращение к другим, более поздним источникам, посвященным этим событиям, мало что проясняет. Поэт Пруденций, писавший 20 лет спустя об этом споре в стихах, жил уже в условиях абсолютного господства христианства и утверждал, что сенаторы-христиане значительно превышали количеством язычников (Prud. 1, 49). Ненавидевший христианство Зосим спустя век после полемики представляет сенат как "языческое целое" (Zos. IV, 59).

Некоторые исследователи относят слова Амвросия о христианском большинстве на счет всего сенаторского сословия7, в то время как сам сенат оставался языческим. Соглашаясь с мнением, что Амвросий имел в виду все сенаторское сословие, следует, на наш взгляд допустить, что христиане могли преобладать в сенате в количественном отношении, но уступали сенаторам-язычникам и в богатстве, и в положении, и в авторитете8. Интересно, что и Симмах, и Амвросий имели реальные основания к спору: Амвросии выступал против того, что Симмах говорил от имени всего сената; Симмах имел основания так говорить, ибо решение направить делегацию к императору было принято на заседании сената. Это видимое противоречие объясняет Амвросий: он говорит, что сенаторы-христиане не присутствовали на том заседании сената, на котором было вынесено решение добиваться отмены антиязыческих мер (Amb.Ep. 17, 11; 18, 33). Характер высказывания Амвросия дает основание заключить, что это было сделано намеренно — христиане бойкотировали "языческое" заседание по взаимной договоренности. Что касается контрпетиции христиан, переданной Амвросию Дамасом, то она, вероятно, не была принята на заседании христианской "фракции" сената, но были собраны подписи не участвовавших в "языческом" заседании сенаторов-христиан9. Причину этого следует, на наш взгляд, видеть в том, что сенаторы-христиане были в основном новыми людьми и, видимо, опасались пошатнуть свои позиции открытым конфликтом с авторитетнейшими лицами империи. На то, что сенаторы-христиане стояли ниже сенаторов-язычников и в какой-то мере зависели от них, намекает и Амвросий10. Однако, подводя итог, следует согласиться с Мэттьюзом, что если и могут быть какие-то сомнения относительно степени перемен в составе сената, не можетбыть никаких сомнений в отношении их направленности, и Амвросий знал, что он был в выигрышном положении (Matthews, 1975. Р. 207).

Вторая половина 383 и первая половина 384 г. ознаменовались событиями, которые способствовали некоторому укреплению позиций язычества. В конце августа 383 г. был убит Грациан, и западные провинции Римской империи оказались фактически поделенными между узурпировавшим власть Максимом и "законным"11 императором Валентинианом II. Смерть Грациана многие связывали с его антиязыческими мерами и приписывали ее мести отлученных от государства древних богов.

Религиозная политика узурпатора Максима, принявшего крещение вскоре после прихода к власти (Matthews, 1975. Р. 165), не оставляла у языческой группировки в сенате никаких надежд на то, что обращение к нему могло бы привести к реставрации язычества12. Валентиниан II не был крещен (Amb. DOV, 19, 25, 51), но находился под сильным влиянием матери — христианки арианского толка. Тем не менее, его юный возраст13, неопытность и непрочность политического положения давали реальные шансы на успех новой делегации сената. Признаком, явно указывавшим, по мнению язычников, на месть богов, оскорбленных мерами Грациана, явился голод в Италии и недостаток провизии в Риме в конце 383 г., что вызвало такую крайнюю меру, как изгнание иностранцев из города14. Возможно, голод и недопоставка продовольствия в Рим были вызваны искусственно, чтобы вызвать недовольство среди народа и наглядно показать, к чему может привести "гнев богов"15. К лету 384 г. ведущие лидеры языческой группировки в сенате заняли важнейшие государственные посты: Претекстат был назначен консулом, Флавиан стал префектом претория в Италии, а Симмах — префектом Рима (Буассье. С. 424). Претекстату в 384 г. еще на посту префекта Италии удалось добиться указа о том, что разграбленное имущество храмов, оказавшееся в руках частных лиц, должно было быть отнято, а эти лица — преданы суду как грабители (Bloch. Р. 214; Matthews, 1975. Р. 210). Кроме того, под руководством Сим-маха и Претекстата язычники начали восстанавливать на собственные средства свои храмы и их убранство (Canfora. P. 22; Сгассо Ruggini, 1979).

Удобный момент для обращения к императору представился в конце июля—начале августа 384 г.16, когда Амвросия, влияния которого язычники не могли недооценивать, не было в Медиолане17. Возможно, опасаясь нового отказа в аудиенции, Симмах на этот раз составил письменное обращение к императору. При дворе Валентиниана II были и язычники, и христиане18, поэтому исход дела зависел от красноречия и убедительности аргументов, что прекрасно понимал Симмах, составивший свою Реляцию по всем правилам ораторского искусства19.

Симмах начинает Реляцию20 с жалобы на несправедливость в отношении языческого культа и апеллирует к старине и обычаям предков (Sym. Rel., 1-2). Именно этот культ, говорит Симмах, покорил римским законам весь мир, отогнал Ганнибала от стен Рима и сенонов от Капитолия (Sym. Rel., 9). Общественный идеал Симмаха лежит в прошлом, и он просит о восстановлении "того положения религии, которое долго было на пользу государству" (Sym. Rel., 3). Язычники видели роль религии прежде всего в той пользе, которую она приносит государству, и не мыслили себе политики религии отдельно от политики государства. По мнению Симмаха, благополучие римских императоров возможно лишь при почитании исконных обрядов или, в крайнем случае, религиозной терпимости, которую проявляли предшественники Валентиниана II (Sym. Rel., 3). Только варвары, считает оратор, могут не желать восстановления алтаря Победы; для императоров же Победа — дружественная опора, помогавшая их триумфам (Sym. Rel., 4). Именно потому и оказалась непрочной политика Констанция, что он отошел от привычного (Sym. Rel., 5).

Симмах и другие представители языческой аристократии выступают против нововведений, которые в то время неизбежно ассоциировались с христианством, упорно отвоевывавшим позиции у старой религии на политической арене. Маркус делает ценное замечание, объясняющее и другую сторону противодействия аристократии нововведениям: "Консерватизм сенаторской аристократии был введен в игру, дабы подвести фундамент под нечто более глубокое, чем узкий классовый интерес: публичное обязательство традиционного образа жизни и мысли" (Marcus, 1974, р. 125). В более широком смысле консерватизм аристократии, проповедуемый Симмахом, следует понимать, на наш взгляд, как выражение политической лояльности к императору, что представлялось особенно важным в условиях "краха античных мировых порядков"; Вместе с тем, Симмах пытается позаботиться и о будущем, но лишь с той точки воззрения, чтобы будущие поколения не нашли в политике императоров ошибок, нуждающихся в исправлении (Sym. Rel., 5).

Алтарь Победы в сенате не был только простым украшением, символизировавшим завоевания Рима. У этого алтаря сенаторы приносили клятву верности императору, и алтарь был, по мнению Симмаха, своеобразным индикатором политической благонадежности, опорой единодушия в сенате и гарантом верности сенаторов своим решениям (Sym. Rel., 6).

Симмах отстаивает религиозный синкретизм, в соответствии с которым существуют различные пути и различные философские учения, которые помогают проникнуть в тайну божественности (Sym. Rel., 10). Он провозглашает терпимость на этот счет и безоговорочно признает, что христианство может быть одним из этих путей (Courcelle. P. 158).

Особое негодование Симмаха вызывает лишение языческого культа и его служителей материальной поддержки со стороны государства (Sym. Rel., 11—14). Язычество с самого возникновения Римской республики существовало за счет общественных и государственных средств. Лишение субсидий означало конец официального существования язычества, которое в лице государства теряло не только экономическую, но и политическую опору. Для Симмаха и его окружения потеря финансовой поддержки была достаточно серьезным ударом, но более значимым для них было разъединение государства и государственной религии: они верили, что если культы не были официально признаны, то они переставали быть действенными и теряли свою эффективность (Prefect and emperor. P. 32)., По мнению Симмаха, содержание храмов и их служителей было не частным, а общественным делом и должно было совершаться за счет государства. Если это будет отвергнуто, то государству будет причинен ущерб. Это - центральная тема Реляции (Cameron, 1968. Р. 99; Matthews, 1975. Р. 208). Симмах искренне возмущен тем, что весталки и служители культа частично лишены права наследования, в то время как рабы и вольноотпущенники таким правом пользуются, и считает такое положение оскорбительным для государства (Sym. Rel., 13).

Одним из главных аргументов Реляции является ссылка на то, что святотатство вызвало голод: люди питались лесными растениями и желудями, прекратилось плодородие земель. Причина этого в том, убеждает Симмах, что служителям культа отказано в питании из общего продовольственного фонда (Sym. Rel., 13—15). Симмах неоднократно апеллирует к римскому праву и утверждает: то, что было выделено из общего достояния, уже не является и не считается собственностью казны, поэтому и отбирать эти средства противозаконно (Sym. Rel., 16).

В заключение оратор ссылается на Валентиниана I, который охотно соблюдал обычай, и на Грациана, который провел антиязыческие мероприятия по чужому совету, не зная мнения сената, и именно для того, чтобы до императора не дошло мнение общества, делегация сената не была допущена до аудиенции (Sym. Rel., 17-18).

В своей Реляции Симмах подчеркивает, что он выступает в роли просителя (Sym. Rel., 10), но несколько раз пытается опереться на авторитет сената и выделить его значение как главного политического органа Римской империи. Для самого Симмаха сенат был высшим авторитетом, и его горячая убежденность в своей правоте придавала еще больший вес его Реляции. Борьба за алтарь Победы была яды Симмаха и его окружения борьбой за сохранение хотя бы видимости былого значения сената, и в этом наглядно выступает политическая сторона борьбы между язычеством и христианством (Ранович. С. 451).

Обращает на себя внимание тот факт, что Симмах ни разу не упоминает христиан и тем более не допускает никаких выпадов в адрес христианства. Как отмечал А. Ранович, умело сочетая методы кровавого насилия с методом приспособления к языческой практике, церковь стала слишком грозной и коварной силой, чтобы против нее можно было открыто выступать с литературной полемикой (Ранович. С. 435). Защита старой религии у Симмаха никак не связана с показом ее преимуществ перед христианством, за исключением старого аргумента о покровительстве богов, которым Рим обязан своим могуществом. Симмах ссылается на формальные и юридические основания и взывает к беспристрастию императоров (Ранович. С. 451), но без критики противника защита и без того слабых позиций язычества была малоэффективной.

Реляция Симмаха была зачитана в консистории в присутствии императора, и ее восприняли довольно благосклонно: красноречивые обороты знаменитого оратора тронули не только язычников, но даже и христиан (Amb. DOV, 19). То, о чем говорил Симмах, было созвучно идеалам и чувствам истинных римлян, воспитанных на уважении к традициям предков. Его аргументы выглядели очень убедительно, и, как предполагают историки, не будь решительного вмешательства в дело Амвросия, просьба сенаторов была бы удовлетворена. Правда, тот же Амвросий сообщает, что против мнения всех был сам Валентиниан II (Amb. DOV, 19). Можно допустить, что к этому времени император уже получил первое письмо Амвросия, который каким-то образом узнал о замыслах язычников21. Возможно также, что юный Валентиниан уклонился от окончательного ответа, ожидая мнения на этот счет Амвросия, чей авторитет был очень высок. Следует обратить внимание и на тот факт, что в противовес новой петиции языческой части сената не было составлено новой контрпетиции сенаторов-христиан. Объяснить это можно тем, что на этот раз, исходя из предшествующего опыта, петиция язычников составлялась втайне.

В ответ на Реляцию Симмаха Амвросий написал два письма. Первое из них (Ер. XVII) было написано еще до знакомства епископа с текстом Реляции22 и в целом представляет собой предупреждение молодому императору воздержаться от необдуманных поступков, которые, по мнению епископа, могут повлечь серьезные последствия. Цель Амвросия в этом письме - убедить Валентиниана II если не отвергнуть петицию сената с порога, то, во всяком случае, повременить с окончательным решением. Письмо написано в спешке и не содержит развернутой аргументации, зато изобилует, в отличие от Реляции, обвинениями в адрес язычников и похвалами христианской религии. Амвросий обвиняет язычников в пролитии христианской крови и в разрушении церковных зданий, жалуется на закон Юлиана, лишивший христиан права преподавать в школах, говорит об обмане христиан язычниками, что приводило к падению многих нетвердых в вере даже во времена христианских государей (Amb. Ер. 17, 4).

Епископ с благодарностью вспоминает Грациана, отменившего "злоупотребления" язычников в пользу "истинной веры", и призывает Валентиниана не отменять его решений (Amb. Ер. 17, 5). В письме Амвросий пытается сформулировать принципы христианской веротерпимости. Он говорит, что нельзя заставить человека против его воли поклоняться тому, что он не любит (Amb. Ер. 17, 7), но относит это утверждение лишь на счет христиан, не желающих поклоняться языческим богам, а отнюдь не язычников, чьих богов Амвросий называет демонами (Amb. Ер. 17, 1). Чтобы убедить Валентиниана, Амвросий прибегает к своеобразному политическому шантажу: он намеренно преувеличивает последствия восстановления алтаря Победы и говорит, что если алтарь будет возвращен в курию, сенаторы-христиане перестанут приходить в сенат и участвовать в заседаниях, а если их принудят к этому, то такая мера будет рассматриваться как гонение (Amb. Ер. 17, 9).

При чтении этого письма обращает на себя внимание тон общения Амвросия с императором: это не разговор подданного с владыкой, а скорее наоборот — указания императору, как ему вести себя в данной ситуации, причем эти указания даются не только в форме "отеческих" советов, но и содержат прямые угрозы. По сути, епископ прибегает к своеобразному политическому шантажу. Амвросий обязывает земных императоров служить богу и священной вере так же, как им служат люди, находящиеся под римской властью (Amb. Ер. 17, 1). Если же император поступит не в соответствии с "указаниями" епископа, то, войдя в церковь, он либо не найдет там священника, либо встретит сопротивление23. Так в Амвросии постепенно крепло убеждение, что он представитель власти, стоящей выше императоров (Буассье. С. 429), и акцент на политическую роль христианства, в отличие от язычества, здесь сделан достаточно четко. Но епископ мог говорить так резко, ибо он знал, тго двор Валентиниана II не рискнет начать борьбу с ним: Максим был бы рад увидеть возможность для открытой интервенции (Paredi, 1964. Р. 233).

В конце письма Амвросий призывает Валентиниана II не торопиться с ответом и предлагает обратиться за советом к императору Феодосию24, а также просит текст Реляции, чтобы дать более полный и аргументированный ответ (Amb. Ер. 17, 13).

Письмо завершается риторическими вопросами, которые Амвросий задает от имени священника, брата императора Грациана и их отца Валентиниана I. Вопросы задаются почти в утвердительной форме, и Валентиниану II не было никакой нужды ломать голову над ответами на них. Тем более, что последняя фраза письма не оставляла никаких сомнений: "Отсюда, как это видно, император, если что-либо такое будет постановлено, будет причинен ущерб сначала богу, затем отцу и брату; прошу, чтобы ты сделал то, что, как ты знаешь, будет способствовать твоему спасению перед богом" (Amb. Ер. 17, 14).

Письмо XVIII было написано уже после знакомства с текстом Реляции и представляет собой обдуманный и развернутый ответ на аргументы язычников. Здесь Амвросий ставит своей целью убедить Вален-тиниана II отвергнуть петицию сената и доказать полезность христианства, его преимущества по сравнению с язычеством. По форме это письмо очень близко к речи, и хотя речь Симмаха, построенная по классическим образцам, по форме и стилю изложения стоит выше речи Амвросия25, на которой лежит отпечаток церковной проповеди, по содержанию и убедительности аргументации епископ значительно превосходит своего противника. Амвросий использовал традиционные аргументы христианских апологетов, разработанные еще во времена Клемента Александрийского, но они были уместны (Frend, 1984. Р. 703).

В письме XVIII содержится ответ на три основных пункта Реляции: что Рим требует исполнения старых обрядов, что жрецам и весталкам нужно платить жалование, что отказ платить жрецам повлек голод (Amb. Ер. 18, 3).

Отвечая на первый пункт Реляции, Амвросий предпринимает смелую попытку взглянуть на историю Рима без религиозной предвзятости и убедительно доказывает, что не боги вершили судьбы римского народа во время войны с Ганнибалом и осады Рима галлами (Amb. Ер.18, 4—5): "Гех, кого не одолели языческие боги, победила воинская доблесть" (Amb. Ер.18, 7). Епископ с отвращением осуждает языческие обряды, в частности, принесение в жертву целыми стадами "невинных животных" (Amb. Ер.18, 7).

Амвросий не может удержаться, чтобы не пожаловаться императору на ущемление имущественных прав церкви, особенно на закон Вален-тиниана I, запрещавший служителям церкви наследовать имущество частных лиц, а также на тяжелые материальные условия освобождения лиц, пожелавших принять духовный сан, от муниципальных обязанностей (Amb. Ер. 18, 13). Несмотря ка то, что Амвросий говорит о материальных тратах церкви на благотворительные цели (выкуп пленных, раздачи пищи бедным, поддержка изгнанников) и утверждает, что христиане предпочитают быть беднее в деньгах, чем в милости божьей (Amb. Ер.18, 14-16), забота епископа о материальном благополучии церкви налицо26. При этом Амвросий акцентирует внимание на то, что языческие культы не могут существовать без поддержки государства (Amb. Ер.18, 11). Этот аргумент в устах епископа выставлял язычество в неблагоприятном, корыстном свете, а государственная финансовая поддержка трактовалась как часть торжественной сделки с богами (Мае Mullen, 1984. Р. 55), в. то время как "бедность" христианства выдавалась за еще одно достоинство новой религии.

В ответ на тезис Симмаха о наличии различных путей познания великой тайны Амвросий ясно указывает, что пути язычников отличаются от путей христиан, которых всему учит сам бог. Здесь же епископ заявляет о политическом преимуществе христианской церкви перед язычеством: "Вы молите о мире для своих богов у императора, а мы просим у Христа мира для самих императоров" (Amb. Ер. 18, 8).

Отвечая на аргумент Симмаха о голоде, епископ рассказывает о языческих культах, связанных с урожаем, и доказывает, что спор двух религий не отразился на урожайности полей в 383 г. в провинциях, а следующий год оказался урожайным и для Италии, хотя законы Гра-циана оставались в силе (Amb. Ер. 18, 19, 22-23).

Наконец, Амвросий отвечает на последний и, как он говорит, "самый значительный пункт" Реляции. Здесь он еще более краток, но не менее убедителен: "Должны ли вы, императоры, восстанавливать те средства помощи, которые были бы вам полезны; ибо он говорит: пусть они (боги) защищают вас, а нами почитаются. Это и есть то, вернейшие государи, что мы не можем перенести, так как они укоряют нас тем, что они молятся своим богам, пользуясь вашим именем. Но вами не было поручено, чтобы совершалось чудовищное святотатство. Они же интерпретировали ваше невнимание как согласие. Пусть у них будут свои защитники; свои, если смогут, защитят тех, кто им поклоняется. Ведь если тем, кто их почитает, они не могут помочь, каким образом они смогут защитить вас — кто их не почитает?" (Amb. Ер. 18, 24).

Хотя Амвросий ответил на все три пункта Реляции, после этого письмо не заканчивается. Епископ сознавал, что полемика требует ответа и на другие вопросы, которые не были поставлены Симмахом. Амвросий далее не только усиливает свои аргументы, уже высказанные в его письме, но и отвечает на те выпады против христиан, которые были обычными в его дни, но не были упомянуты Симмахом (Sheridan, p. 204).

Отвергая античную ориентацию на традицию и опираясь на христианский историзм мышления, Амвросий приводит свою концепцию мироздания (Amb. Ер. 18, 25) и выдвигает идею прогресса, которая впоследствии оказалась чуждой христианской идеологии (Canfora. P. 33), однако в полемике с язычеством была весомым аргументом. Епископ старается убедить императора в несовместимости христианства с язычеством, относя к числу важнейших недостатков старой религии веротерпимость (Amb. Ер. 18, 33). Дабы разоблачить провозглашенный Симмахом и консервативным крылом римской аристократии патриотический характер римского культа, на чем сознательно акцентировалось внимание в Реляции с апологетической целью, Амвросий с осуждением перечисляет иноземные культы (фригийские, египетские, митраизм), воспринятые римлянами (Amb. Ер. 18, 32), и тем самым пытается подорвать политико-религиозный традиционализм языческой партии (Сгассо Ruggini, 1979[2]. Р. 125). Наряду с этим Амвросий старался убедить императора и его окружение в несовместимости христианства с язычеством, считая важнейшим недостатком старой религии веротерпимость.

Коснувшись практически всех вопросов, вызывавших полемику между язычниками и христианами, Амвросий напоследок еще раз возвращается к невозможности пребывания, алтаря Победы в сенатской курии.

В заключение, чтобы объяснить гибель удалившего из сената алтарь Победы императора Грациана, Амвросий приводит имена выдающихся людей древности, отличавшихся преданностью языческим богам, но, тем не менее, трагически погибших: Гнея Помпея, персидского царя Кира, Гамилькара, императора Юлиана (Amb. Ер. 18, 36-40).

Письма XVII и XVIII были зачитаны в императорском консистории27 и решительно изменили мнение придворных. Амвросий подводит этому такой итог: Валентиниан не сделал ничего, кроме того, что требовало дело христианской веры, и с этим согласилось-его окружение (Amb. Ер. 57, 3). Однако помимо убедительности аргументов Амвросия подействовали и политические соображения: императорский двор хорошо понимал, что согласие с доводами Симмаха может вызвать сильную оппозицию со стороны христианства, поддержка которого в условиях явной опасности со стороны Максима была так необходима.

Спор об алтаре Победы занял центральное место в борьбе между язычеством и христианством в конце IV в. (Matthews, 1975. P. 210)28. Он вышел далеко за рамки частного вопроса о том, быть или не быть алтарю в сенатской курии29, явился столкновением двух враждебных идеологических и социальных концепций (Донини. С. 264) и вылился в борьбу за политическое преобладание между двумя религиями30.

В идеологической области взгляду Симмаха, что древний и традиционно принимаемый государством культ именно из-за его древности должен продолжать получать любовь и признание, Амвросий противопоставляет свежую концепцию молодой, динамичной церкви, энергично растущей и распространяющейся в мире и самой подверженной изменениям (Matthews, 1975. Р. 206-207). Теория прогресса Амвросия была продуктом переходной эпохи, и идеологическое обоснование перемен в силу исторических условий оказалось произнесенным устами деятеля христианской церкви. Амвросий, сам воспитанный языческой культурой, признает значение старой религии31 на определенной стадии развития человечества, его младенчества. Новая фаза общечеловеческой жизни, по мнению епископа, вызывает и новую фазу духовной жизни, но, признавая постепенность духовного развития, Амвросий отвергает сходство материального содержания и использует эту мысль для оправдания религиозной политики римских императоров второй половины IV в. (Адамов, с. 54—55).

В политической области инструментальному и утилитарному пониманию роли религии, существующей только за счет государства и освящающей его политику, то есть взгляду, в целом связанному с защитой сложившейся в империи политической системы (Донини. С. 265), Амвросий противопоставляет идею независимой церкви. Однако, провозглашая нейтралитет государства в религиозных делах, он настаивает на необходимости различать власть политическую и власть религиозную и показывает практическую значимость церковной организации как опоры государства (Meloni. P. 168). Вместе с тем, по мысли Амвросия, государство обязано вмешиваться в дела религии, когда возникает угроза христианству. Устранение язычества с политической арены путем отделения религии от государства неизбежно вело в условиях IV в. к принятию роли государственной религии христианством, но уже в принципиально новом качестве. Язычество же вообще лишалось права на существование32.

В последнее время появились попытки выявить социально-экономическую подоплеку спора об алтаре Победы33. Малюнович попыталась объяснить сопротивление язычников удалению алтаря Победы уроном, нанесенным их экономическому положению (Malunowicz. P. 109—110). Интерпретации Малюнович следовал Мак-Гичи, который, отмечая значимость экономических аспектов язычества, писал, что контроль над собственностью языческих священников означал контроль над земельной собственностью языческой аристократии, для которой победа христианства предвещала значительные экономические потери и угрозу господству сенаторской аристократии (McGeachy. Ρ, 175-177)34. Однако такая точка зрения не объясняет сохранения господства аристократии в условиях победы христианства и справедливо была подвергнута критике Н. Бейнсом, Р. Кларком, Дж. Мэттьюзом35 и другими.

На наш взгляд, спор об алтаре Победы и его результаты следует рассматривать в широком контексте процесса христианизации и изменений в социально-экономической структуре римского общества в IV в. Римская аристократия обладала прочным экономическим и политическим положением, но к концу IV в. процесс христианизации, который являлся отражением глубинных процессов во всей структуре рабовладельческой формации, вызвал идеологическое и политическое расслоение в ней, как в общественном классе. Победа Амвросия в полемике продемонстрировала не столько слабость язычества как религии и даже не столько слабость политической позиции сенаторов-язычников (Brown, 1961. Р. 3), сколько силу и сплоченность аристократии как класса, обозначив рубеж его перехода от старой религии к новой (Ср. Matthews, 1975. Р. 210-211). Это был очень важный рубеж в процессе христианизации господствующего класса Римской империи. Этот рубеж соответствовал и тому, что система домината к этому времени обрела достаточно законченный вид. Христиане-сенаторы были той группировкой, которая стремилась выработать новый харатер отношений с императором в духе новой политической системы, а сенаторы-язычники ориентировались на прежний, традиционно сложившийся паритет между Сенатом и Императором.

Наконец, еще один аспект спора об алтаре Победы — культурный. Спор обозначил не только переход Рима от старой веры к новой, но и радикальный поворот римского общества к новой христианской культуре, к новой шкале эстетических ценностей. Победа христианства в этом столкновении двух мировоззрений, двух концепций жизни, двух культур оказалась в определенной степени решающей для судеб всей западной цивилизации.

Вскоре после решения Валентиниана II по делу об алтаре Победы в конце 384 г. умер один из лидеров языческой оппозиции Претекстат. Симмах, искренне переживавший свое поражение и кончину соратника по борьбе, подвергся нападкам как префект Рима со стороны христиан и епископа Дамаса и был вынужден попросить у императора отставки (Matthews, 1975. Р. 210). Борьба за алтарь Победы на время прекратилась. Вместе с тем, несмотря на поражение, язычество не прекратило борьбы. Язычники оставались на государственных постах и в сенате. Не все отреклись от религии предков из конъюнктурных соображений и в угоду императору. Продолжали отправляться языческие обряды и совершаться жертвоприношения36. Языческая оппозиция ожидала нового благоприятного момента, чтобы продолжить борьбу.