Проблема ересей

История еретических течений внутри христианства в IV в. все еще остается слабо разработанной в отечественной историографии. Однако без понимания сущности и значения этих течений нельзя понять особенностей процесса христианизации Римской империи, взаимоотношений церкви и государства в этот период, а также роли политики в религии и роли религии в политике.

В церковной литературе долгое время господствовала "классическая теория" происхождения и сущности ересей. Эта теория исходит из "истинности" ортодоксального христианства. Основные ее положения сводятся к следующему28:

1) церковь — "девственница", получившая свой статус и учение непосредственно от Господа Бога;

2) везде и всегда признавалось превосходство ортодоксии над ересью;

3) ересь — отросток от ортодоксии, а ересиархи — "недостаточные католики";

4) отсутствие ересей могло бы заставить усомниться в истинности Священного Писания, а их существование только служит установлению того, что они отрицают;

5) отцы церкви не пропускали ни одной возможности, чтобы не опровергнуть еретиков;

6) ересь ограничена до относительно немногих мест, в то время как католическая церковь охватывает весь мир;

7) ересь появляется из ослабления ортодоксии языческой мифологией. Впрочем, истоки этой "классики" встречаются еще в произведениях отцов церкви. Так, например, Амвросий Медиоланский писал, что к заблуждению людей ведет не то, что человеческое знание заходит в тупик в отношениях со сверхъестественными вещами, но то, что оно не подчинилось авторитету Писания (Amb. DF, IV, I). В современной историографии проблема отношений ортодоксии и ересей часто трактуется в отрыве от реальной исторической почвы. Со времен средневековья историки были склонны видеть в древнем христианстве больше единства и однородности, чем ему было свойственно в действительности (Майоров. С. 28).

Однако история раннего христианства ярко свидетельствует, что на протяжении всего времени становления этой религии серьезную эволюцию переживали и вероучение, и культ, и организация. В христианстве "непрестанно вспыхивали внутренние столкновения, за вероисповедной и культовой формой которых скрывалась борьба социальных и национальных группировок по поводу реальных общественных интересов" (Крывелев. С. 22). Христианство не было изначально ортодоксальным идо IV в. не представляло единого "ствола", "отростками" которого были ереси. Как религия христианство складывалось в борьбе многочисленных религиозных течений и сект, все из которых, кроме одной, в период христианизации Римской империи были объявлены ересями. Но каждая из таких группировок и богословских школ в ходе этой борьбы претендовала на истинность и на то, что только она показывает единственный путь к спасению. В ходе этой борьбы и происходила эволюция социальной доктрины христианства, вероучения и становление самой церкви. В этой борьбе одержало верх и пробило себе дорогу то течение, которое в наибольшей степени отвечало духу времени, соответствовало социальному, политическому, культурному и духовному уровню развития Римской империи, которое оказалось более гибким по отношению к государству и более приемлемым для большинства его населения, чем другие течения.

В процессе христианизации и борьбы между различными религиозными течениями внутри христианства происходило формирование христианской догмы. Между догмой и церковной иерархией существовала глубокая взаимосвязь (Фурман, 1968. С. 83). Для существования церковной иерархии было необходимо наличие строгой религиозной системы, незыблемость которой позволяла уверовать в эту догму как в абсолютную истину, ниспосланную свыше, и подчиниться церкви как посреднице между богом и "миром" и хранительнице этой истины29. С другой стороны, только наличие церковной иерархии и строгой дисциплины в церковной организации гарантировало создание догмы и ее незыблемость. Таким образом, христианская догма возникла не столько как результат синтеза различных богословских систем, составлявших раннее христианство, сколько как результат целеустремленной работы "иерархической организации христианских идеологов, приспосабливавших христианскую идеологию к нуждам пропаганды, причем эту работу стимулировали их особые социальные интересы" (Фурман, 1969. С. 109).

Как уже говорилось, ход христианизации в IV в., сопровождавший ее рост могущества и богатства церкви и процесс оформления церковной иерархии и христианской догмы в условиях неравномерного распространения христианства в Римской империи неизбежно вели к образованию церковно-политических группировок. Основой борьбы между ними было соперничество в обретении все возрастающего числа верующих и в получении все больших благ и привилегий от государства. Это соперничество происходило в тесной связи с формированием церковной иерархии и с ростом числа клириков и церковных должностей. В условиях иерархической организации оно неизбежно принимало форму борьбы за должности и церковные кафедры (Фурман, 1968. С. 85). В такой борьбе церковные деятели использовали любые средства: это могли быть обвинения в безнравственности, что использовалось довольно часто, всевозможные фальсификации, подкупы, взаимные обвинения в различных преступлениях, в том числе в присвоений церковных средств, подстрекательство мирян и клириков чужой епархии против их епископа. Иногда такая борьба даже не облекалась в религиозную форму, а открыто велась за богатства и власть30. Однако чаще всего борьба за церковные должности была завуалирована взаимными обвинениями борющихся группировок в ересях. При этом использовалось то обстоятельство, что сама догма еще находилась в процессе формирования, а Священное писание с его многочисленными противоречиями создавало широкие возможности для спекуляций, к которым без всякого стеснения прибегали лидеры религиозных групп31. Следует отметить, что в этой борьбе отступления от христианских догм порой были весьма незначительными и касались, как правило, частных вопросов вероучения или обрядности. Как справедливо отметил Д. Фурман, "это различия внутри одной идеологии" (Фурман, 1968. С. 85). Другой немаловажный аспект религиозно-политической борьбы внутри христианства - это борьба консервативной тенденции, направленной на сохранение существующих устоев гибнущей античности, и прогрессивной (в известном смысле) тенденции, формирующей новую философию, культуру и политику, ибо христианство как идеология "стимулировало кристаллизацию всей совокупности духовных ценностей, отвечавших идеалам, средневекового общества" (Удальцова, 1982. С. 3). Консервативная тенденция в христианстве вступала в борьбу не только с будущим, но и с прошлым — с бунтарским духом первых веков христианства, который еще не умер в его недрах. В конечном счете, это была борьба аристократического направления, связанного с господствующей церковью, с плебейско-народным, выросшим из ранних ересей и уходящим корнями в толщу религиозно-этических представлений народных масс и широких слоев беднейшего монашества (Удальцова, 1984. С. 8).

Наконец, социальная борьба и борьба против римского господства в IV в. часто принимала форму религиозно-политического соперничества и выливалась в противостояние ортодоксов с еретиками. Распространение христианства в римских провинциях приводило к образованию местных сект и сепаратистских церквей, а это способствовало повышению активности и самосознания народов, находившихся под властью Римской империи. В IV в. в Египте, Сирии, Африке и Армении ереси и схизмы стали идейным выражением такого самосознания и стремлением народов этих провинций освободиться от римского господства32. С другой стороны, ереси были средством реализации социальной активности самых различных слоев населения Римской империи, в том числе и самых низших, хотя далеконе всегда еретические течения имели социальную подоплеку33. Но очевидно, что такие ереси были наиболее радикальными и резко противоречили догматам, устанавливаемым церковной иерархией. Именно такие ереси подвергались самым жестоким гонениям и со стороны церкви, и со стороны христианизирующегося государства.

Изучение религиозно-догматических учений и ересей и выявление их нерелигиозной основы представляет весьма сложную задачу34. В богословском содержании ересей и религиозных учений, как правило, нет ничего, что могло бы дать хотя бы намек на самую элементарную социально-политическую программу. Вместе с тем источники свидетельствуют, что при всей пестроте социального состава еретических движений в них почти неизменно участвуют низы общества. Причем именно эта часть участников религиозных конфликтов оказывалась наиболее упорной в борьбе, в то время как представители господствующих классов всегда были готовы к компромиссу (Jones, 1964. Р. 955—956, 970).

Можно согласиться с точкой зрения Д. Е. Фурмана, который выделил три возможных типа связи религиозного учения с социальной группой: идейную, психологическую и через личность лидера церковной группировки, и пришел к выводу, что при полном отсутствии связей первого типа, определенном наличии связей второго типа, преобладающей была случайная связь через личность. Причем та связь догматических течений с социальными группами была очень нетвердой и непрямой "в силу слабого осознания социальными группами своих собственных интересов и удаленности догматических проблем от реальной жизни" (Фурман, 1968. С. 87— 89). Подтверждение этого интересного вывода дают источники, которые свидетельствуют, что чаще всего народ становился на сторону гонимых, преследуемых императорской властью независимо от того, к какой религиозной группировке они принадлежали.

Подтверждение этому дают церковные историки. Так, Созомен, рассказывая об отлучении Ария от церкви, пишет, что к нему и его сторонникам в Александрии "присоединилась также немалая часть народа, одни — думая, что так и должно мыслить о боге, а другие — сожалея о них, как о людях обиженных и без суда отлученных от церкви" (Soz. I, 14). На случайность связи указывает и Феодорит: "Когда же богохульство таким образом распространилось... в каждом городе и селении стали открываться споры и ссоры за божественные догматы. А простой народ был зрителем событий и судьей речей, присоединяясь либо к одной стороне, либо к другой..." (Theod. I, 6).

Немалую трудность для изучения ересей представляет их огромное количество и отсутствие четких дефиниций. В IV в. Бпифаний перечислил 60 ересей, Филастрий Брешианский небольшое время спустя — 128, Августин в начале V в., использовав эти данные, привел цифру 87, а Феодорит в середине Vb. насчитывал 56 ересей (Jones, 1964. Р. 952). Наиболее полным официальным списком ересей является список императора Феодосия Н, в который включено 22 еретических учения (CTh XVI, 5, 65). Уже из этих крайне противоречивых цифр ясно, что общее число ересей в IV—V вв. никогда не было стабильным, и часто даже отцы церкви затруднялись в возможности отнесения того лли иного религиозно-догматического учения к разряду ереси.

Наличие разногласий в христианстве не могло удовлетворить ни господствующий класс Римской империи в целом, ни императорскую власть, ни саму церковь. Разногласия внутри церкви были одной из самых трудных проблем в христианизации Римской империи.

Догматические споры играли для церкви пагубную роль, ибо она претендовала на знание "абсолютной истины", которая могла оставаться таковой только в случае ее незыблемости35. Но главное состояло в том, что церкви в период христианизации жизненно необходимо было единство, которого можно было достичь только через единомыслие. Именно на достижение единомыслия и внутреннюю консолидацию были направлены Вселенские соборы, на это работали выдающиеся лидеры церкви — основатели патристики, Достижению единства была подчинена вся программа формирования Церковной иерархии.

В единстве церкви было заинтересовано христианизирующееся римское государство, которое стремилось найти в ней свою опору. Императорская власть в IV в. часто пыталась брать на себя роль верховного арбитра в религиозно-догматических спорах, при этом она иногда лавировала между религиозно-политическими группировками, иногда становилась на точку зрения большинства36, но всегда старалась занять в этих спорах политически выгодную позицию. Именно поэтому среди императоров IV в. можно встретить и "ортодоксов", и "еретиков". Однако общей тенденцией было то, что "государственный аппарат, со времен Константина тесно связанный с церковью, способствовал уничтожению возникших вне церкви или откалывавшихся от нее идейных течений, помогая установлению и поддержанию ее идейной монополии" (Фурман, 1968. С. 84). Эта тенденция особенно усилилась к концу IV в., когда христианство развернуло активную борьбу против язычества и когда внутреннее и внешнее положение империи особенно настоятельно требовало церковного единства.

В начале 80-х гг. появились дефиниции ересей. Вначале еретиком считали всякого, кто неправильно думал о Троице. На Константинопольском соборе 381 г. понятие "еретик" было расширено и дано определение принадлежности к ереси: "Еретиками мы называем тех, кто издавна отчуждены от церкви, и тех, которые после того нами преданы анафеме, а равно как и тех, которые показывают вид, будто исповедуют истинную веру, однако отделившись от наших, законно поставленных епископов, и составляют свои собрания"37 (Канон VI). На западе существовал свой "определитель" ереси — пространное письмо Дамаса, в котором перечислялись наиболее серьезные ереси и то, в чем они отступали от ортодоксии (Theod. V, 11). С помощью таких определений церковь в союзе с государством пресекала всякое свободомыслие в своих рядах и стремилась достичь единства через осуждение всех, кто отступал от установленных иерархией правил поведения и образа мыслей. Такого рода дефиниции ересей позволяли, с одной стороны, государству подводить под эти определения с помощью церкви практически любые общественно-политические течения, а с другой стороны, церковь, опираясь на карательную силу государства, могла сравнительно легко уничтожать своих противников. Вместе с тем, процесс слияния церкви с государственным аппаратом приводил к тому, что противники государства становились противниками церкви и наоборот. К последней четверти IV в. преступления против религии вошли в систему политических преступлений до оскорбления величества включительно (Чернявский. С. 425). К числу таких преступлений были отнесены и ереси, ибо таинственность, которой окружали себя некоторые секты, давала основания предполагать наличие заговора против особы императора и целостности империи. Случалось, что обвинение в ереси являлось только предлогом для осуществления акций государства против неугодных лиц38.

Борьба с ересями занимала центральное место в деятельности отцов церкви - Афанасия и Василия Великих, Григориев Назианзина и Нисского, Илария и Амвросия, Иеронима и Августина, которые действовали против еретиков и на теоретическом, и на практическом поприще. Полемика с ересями пронизывает большинство их произведений, а борьба с еретиками является постоянной темой в их жизнеописаниях, Среди обличаемых в IV в. еретиков можно встретить ариан, манихеев, аполлинд-ристов, маркионитов, валентиниан, сабеллиан, фотиниан, иовини-ан, новациан, люцифериан, евномиан и других. Обычно в своих произведениях отцы церкви осуждают их в очень резкой форме39, сопровождая свои обличения либо предостережением, либо призывом борьбы с ересью, порой остро полемизируют с ними, отстаивая ортодоксальные догматы.

Рассмотрение ересей в общих чертах как исторического феномена позволяет подойти к решению более важной, на наш взгляд, задачи — выяснению политической стороны в борьбе ортодоксов с еретиками и позиции в этой борьбе императорской власти, что является важным; аспектом хода христианизации.