История ЭУ1 / Селигмен Б. Сильные мира сего / 1.3. Федералисты и демократы

Глава 3. Федералисты и демократы

Когда наступило время выборов представителей в состав hoi то конгресса, к урнам для голосования пришло меньшинство населения. В некоторых штатах в выборах в палату представителей участвовало не более 16% имевших право голоса. А избранные представители в большинстве случаев принадлежали к той группе, которая составляла конституцию. Примерно половина сенаторов в составе первого конгресса была членами Конституционного конвента. Президентом стал Вашингтон, министром финансов — Гамильтон, министром юстиции — Эдмонд Рэндольф, а военным министром — Генри Нокс. Единственной аномалией здесь был Джеффсрсон. Ему предложили пост государственного секретаря, и он был единственным человеком, который мог высказываться против правительства, в котором преобладали федералисты. Судейский акт 1789 г., положивший основание судебной системы США, учредил федеральные суды. Несколько позже положение этих судов было укреплено решениями верховного судьи Маршалла. Единственной уступкой, сделанной с учетом настроений широкой общественности, было принятие конгрессом «Билля о правах» — первых десяти поправок к конституции, провозглашавших свободу слова, печати, собраний и вероисповедания.

Люди, которые создавали конституцию, принадлежали в основном к правящему классу и происходили из состоятельных семей, члены которых достигли экономического и политического могущества с помощью спекуляций, каперства, контрабанды, в некоторых случаях занимаясь и «законной» деятельностью. Они хотели, чтобы Америка была процветающей и чтобы только им был разрешен доступ в это возвеличенное государство. Да в президентском доме носили напудренные парики и шелковые чулки. Вашингтон, у которого чувство собственного достоинства было почти царственным, разъезжал в карете, запряженной четверкой лошадей. Некоторые люди полагали, что к нему надлежало обращаться: «Его Величество Президент». Республиканскую партию считали лишь группой презренных якобинцев. Если все аристократы и не были стопроцентными монархистами, то они по меньшей мере предпочитали связи с английской титулованной аристократией общению с чернью Нью-Йорка, Филадельфии и Бостона.

В конце XVIII в. торговцам, банкирам и спекулянтам жилось вольготно. Роберт Моррис не успокоился до тех пор, пока не построил особняк, отвечавший вкусам английского дворянина. Филадельфия была интеллектуальной столицей страны. Квакеров быстро затмило блестящее общество, вращавшееся вокруг президента и его двора. Много вина поглощалось на многочисленных приемах и обедах, и высшее общество, делавшее политику, представляло собой могущественную силу. Центр федералистов находился в доме Томаса Бингхэма, который, будучи сенатором, обзавелся «приятной компанией бизнесменов, занятых конкретным применением теории о том, что управлять страной должны те, кто ею владеет».

Бизнес продолжал быстро расширяться. В Новой Англии истощение земель вынуждало людей направляться к морю, и по прошествии некоторого времени они стали зондировать возможности торговли с Китаем, начало которой в 1784 г положил Роберт Моррис. К 1789 г. примерно пятнадцать кораблей побывало в Кантоне. Теперь, когда американский бизнесмен уже не являлся английским подданным, торговля с Китаем должна была заменить идущую на убыль прибрежную торговлю. Купцы Новой Англии пытались использовать свои корабли вместо английских судов, которые в свое время перевозили грузы в Вирджинию и оттуда. В торговле с Китаем наиболее распространенным предметом экспорта был женьшень — растение, которое свободно произрастало в Америке¹, но очень редко встречалось на Востоке, где оно ценилось как возбуждающее средство. Обратно обычно привозили чай — популярный напиток в новой стране. Элиас Дерби владел четырьмя кораблями, ходившими в Кантон. Нередко корабль мог быть продан вместе с грузом, а взамен его приобретался новый.

Характер бизнеса становился все более сложным. Основы для новой трехсторонней торговли были заложены, когда корабли стали заходить за лесом в порты северо-западного побережья Тихого океана, на Гавайские и Фолклендские острова. Представитель владельца груза мог обменять товар на Востоке на сахар, шелк, селитру, пряности или наркотики. Эти товары, проданные в Бостоне или Нью-Йорке, давали большую прибыль. Подобными операциями занимались семьи таких видных коммерсантов того времени, как Ли, Хиггинсы и Джексоны. Когда корабль приходил в Кантон, находившийся на нем представитель американского владельца груза должен был действовать через посредника-китайца, единственного человека, с которым он мог войти в контакт. Часто привезенные из-за границы товары продавались на аукционе, устроенном прямо в порту. Несмотря на всю неопределенность подобных операций, доход составлял до 20% от цены груза. Коммерсант, конечно, занимался и другими делами — рыбной ловлей или мелким производством, куда он и вкладывал излишки капитала.

Джон Джекоб Астор, Томас Смит и Джон Клайв Грин участвовали в развитии торговли с Китаем. Сет Лоу в 1860-х гг. импортировал китайские товары. Торговля с Кантоном была довольно романтичным занятием, наполненным неопределенностью, крупными потерями и опасностями. Однако она заслуживала внимания, если судить по получаемым доходам. И хотя Кантон был единственным доступным для представителей западных стран портом, они ухитрялись протаскивать некоторое количество контрабанды через китайские портовые власти. Джон Кашинг, находившийся в Кантоне в качестве агента одной из бостонских торговых фирм в течение тридцати лет, превратился в богатейшего иностранного купца в Китае. Чай и шелк пользовались большим спросом в Соединенных Штатах. В обмен на эти товары китайцы принимали пушнину и сандаловое дерево. Уильям Стерджис, начавший свою карьеру матросом на корабле, осуществлявшем торговые операции с Китаем, стал одним из богатейших купцов своего времени. Он предпочитал спартанскую жизнь моряка и, хотя вполне мог позволить себе удовольствия, доступные «торговому принцу», не стал делать этого. Многие семьи Бостона могут обнаружить, что их богатства берут свое начало от торговли с Китаем.

В течение долгого времени Сейлем являлся сильным конкурентом Бостона. На рубеже XIX в. Сейлем был шестым по величине городом страны. Там имелись торговцы-экспортеры, особняки, пристань и магазины. В колониальное время там были накоплены значительные капиталы. Умерший в 1799 г Элиас Дербс завещал своим наследникам имущество стоимостью $1 млн. Судовладелец Джератмил Пирс заработал достаточно для того, чтобы в двадцать девять лет прекратить всякую деятельность, построить трехэтажный дом и прожить в свое удовольствие довольно долго: он принимал участие в голосовании за Авраама Линкольна. К особнякам коммерсантов примыкали амбары, прекрасные конюшни и английские парки. Общественная жизнь строилась исходя из строгой иерархии — купцы и судовладельцы: занимали высшее положение, хотя в Сейлеме деятельность всего населения была связана с морем.

Судостроение всегда было основным занятием в Сейлеме. Kорабли закладывались на реке Мерримак, в период с 1793 по 1815 гг. там было построено свыше тысячи кораблей. В то время когда бостонские верфи занимались строительством кораблей для военно-морского флота, в Сейлеме сооружались торговые корабли. Капитаны кораблей, отправлявшихся из Сейлема, предпочитали следовать в Китай путем Васко да Гама вокруг Африки, а не вокруг мыса Горн. При заходах кораблей в южные порты Вест-Индии к погруженным в Новой Англии грузам добавлялись новые и продавались на мысе Доброй Надежды и в различных портах Ост-Индии. Сейлемский экспортер был коробейником на плаву, продавая глиняную посуду, рыбу, пиво, мыло, лярд, табак и даже негромоздкую мебель. В течение одной поездки происходил неоднократный оборот товаров. Важной остановкой был остров Мадейра, где приобретались вина для богатых американцев. На какое-то время Сейлем стал главным мировым транзитным складом перца. К 1805 г. большая часть американского экспорта перца проходила через этот порт.

Торговое судоходство являлось основным источником накопления капитала в Америке, В течение более двух столетий эта деятельность процветала, несмотря на отдельные неудачи. Она обеспечивала основу для развития торговли на других территориях. После войны 1812 г., когда англичане завалили порт тканями и железоскобяными изделиями, торговля в Нью-Йорке значительно расширилась. Затем наступило время строительства канала Эри с тем, чтобы соединить Нью-Йорк с глубинными районами страны. Плантаторы Юга стали отправлять за границу свой хлопок через Нью-Йорк. Этот порт также обслуживал и южную часть Новой Англии. По каналу отправлялись на Запад текстильные изделия, сахар и кофе, а в восточном направлении шли хлопок, мука, табак и шкиперское имущество. После войны необходимость в регулярных рейсах и в точных расписаниях движения кораблей привела к созданию океанских рейсовых кораблей. Начало этому положил Джереми Томпсон, основавший компанию «Блэк болл лайн». В 1830-х гг. с быстрыми пакетботами стали соревноваться пароходы.

Наиболее важное значение имела торговля хлопком. Корабли транспортировали из южных портов тюки хлопка сначала в Нью-Йорк, а затем в Европу, возвращаясь оттуда с переселенцами. Такие люди, как Ансон Фелс, Уильям Уитлок и Илайша Харлбут, ставили на карту свои состояния, производя торговые операции с хлопком. Чарлстон, Саванна, Мобил, Новый Орлеан и Нью-Йорк процветали на этой торговле. Тем не менее дело это было довольно рискованным: состояния наживались и терялись на спекуляциях хлопком. С этой торговлей сочеталась доходная прибрежная торговля, связывавшая Мэн, Бостон, Филадельфию и Чарлстон., Льюис Роджерс из Вирджинии разбогател на экспорте табака из Ричмонда. Начало деятельности торговой фирмы Лорилларда относится к этому же периоду.

Пиратство в открытом море отнюдь не было полностью ликвидировано. В 1831 г. Чарльз Гиббс — отпрыск почтенной семьи из Род-Айленда — признался, что убил более ста человек, занимаясь пиратством. Он был повешен.

Постепенно в Новой Англии стала развиваться обрабатывающая промышленность, которая вскоре обогнала судоходную. Ныо-берипорт, Марблхед и Сейлем не могли конкурировать с Бостоном, а последний в свою очередь с трудом поспевал за Нью-Йорком. Однако в Новой Англии всегда можно было встретить преуспевающего и богатого купца. Торговый банкир Джордж Пибоди завещал свое огромное состояние библиотекам и музеям. Его партнером и преемником был Джуниус Спенсер Морган, сын которого оставил неизгладимый след в истории бизнеса Соединенных Штатов.

К 1812 г. функции экспортера и судовладельца разделились. Купец все больше становился импортером-экспортером. Стало расти классовое чувство: Джон Бромфилд пришел к заключению, что ему трудно начать торговое дело, так как его мать была дочерью священника, а не купца. Купцы предпочитали иметь дело с иностранными посредниками, которые каким-либо образом были связаны с ними родством. Представителями владельцев груза, сопровождавшими грузы в пути, часто были молодые люди из числа родственников. Поступая таким образом, купец чувствовал себя в большей безопасности, так как родственные связи были еще довольно прочными. В то время как взаимоотношения между грузоотправителем и его представителем строились на основе взаимного обязательства, во взаимоотношениях со всеми остальными применялся принцип «качество нпа риск покупателя». Правительство — как свое, так и иностранное — относилось к той же категории клиентов, что и обычные покупатели. То, о чем в наше время сообщили бы в Бюро по улучшению торговли как открытом обмане, было для торговца конца XVIII в. не более чем деловым мошенничеством! Торговец мог считать себя джентльменом, но, если ложь приносила прибыль, то он без стеснения пользовался ею. Часто он умолял правительство оказать ему помощь, и будь проклято то правительство, которое угрожало его благосостоянию. Война 1812 г. с Англией была для купца крайне нежелательным явлением, так как препятствовала развитию торговли.

Возможно, что Уильям Дьюер, являл собой лучший образец бизнесмена конца XVIII столетия. Он был помощником Александра Гамильтона, вскоре стало очевидным, что последнему следовало быть более осмотрительным. Дьюер, родившийся в Англии, приехал в Америку и присоединился к общине колонистов. Он удачно женился и жил с блеском, который соответствовал понятию его жены о своем высоком социальном положении, В особняке Дьюера было большое число слуг и к обеду подавалось пятнадцать различных сортов вин. Бизнес Дьюера, сводившийся в основном к спекуляции государственными облигациями, осуществлялся на основе информации, поступавшей из правительственных источников². Как и для Роберта Морриса, государственный пост означал для Дьюера личные выгоды. Гамильтон выбрал Дьюера, потому что он, как полагали, был крупным специалистом в области государственного бюджета, но Дьюер без зазрения совести занимался частным бизнесом и вовлек в эту доходную игру своих друзей. Стремясь сделаться самым богатым человеком в Соединенных Штатах, Дьюер, находясь на государственной службе, лихорадочно спекулировал на акциях банка Соединенных Штатов и на государственных облигациях. В конце концов, в 1790 г. он был вынужден уйти в отставку, но получил при этом контракт на поставки для армии. Затем правительство обнаружило у него недостачу в сумме $238 тысяч. В 1792 г Дьюер столкнулся с тяжелым испытанием: конкуренты уличили его в махинациях с ценами.

Некоторые бизнесмены старались получать доходы в сфере обслуживания. Одним из них был Фредерик Тюдор, который организовал торговлю льдом с тем, чтобы помочь американцам сохранять продукты путем их охлаждения. Колонисты начали строить хранилища льда. До 1860-х гг. холодильник не был домашней принадлежностью. Торговля льдом началась еще в 1805 г., когда Тюдор, отпрыск известной бостонской семьи, начал добывать лед из водоемов Массачусетса и продавать его даже в такие отдаленные места, как остров Мартиника.

Тщеславный и жестокий, Тюдор стал американским «ледяным королем». Хотя он и потерял $4 тысячи при первой попытке, но добился в конце концов своего. Оп рубил в водоемах лед кусками одинакового размера, используя для этого врубовые машины с параллельно расположенными зубьями, проводил опыты с различными изоляционными материалами, построил более эффективные хранилища льда и снизил потери от таяния до 10%. Он построил хранилища льда на Кубе и в Вест-Индии, продавал лед дешевле, чем конкуренты, и убеждал клиентов есть мороженое и употреблять замороженную пищу В 1832 г он пытался торговать пушниной па Северо-Западе, но через пять лет снова рубил лед из великих водоемов Массачусетса. В 1833 г. Тюдор отправил 180 т льда в Калькутту. Генри Дэвид Торо заметил по этому поводу, что отныне воды водоема Уолден смешались с водами Ганга.

Однако на подобные затеи мало обращалось внимания. Были более неотложные проблемы, волновавшие деловой мир. Антрепренеров новой нации интересовали вопросы, связанные с последствиями договора Джея, англо-французские войны, гамильтоновская операция фундирования и создание первого Национального банка Соединенных Штатов. Тесные связи с английскими фирмами несколько приглушали общие симпатии к французской революции. Английские вкладчики помещали теперь свои капиталы в американские государственные ценные бумаги и банки. Ссоры Англии и Франции отражались на Соединенных Штатах вследствие того, что обе стороны грабили коммерсантов.

Ясно, что американские коммерсанты слишком много потеряли бы, если бы американцы сражались с англичанами. Поэтому они послали для переговоров в Англию Джона Джея. В качестве «услуги за услугу» Джей дал согласие на то, что правительство Соединенных Штатов возместит британским подданным некоторые старые долги. Большая часть этих долгов приходилась на южные штаты, поэтому плантаторы решительно возражали против заключенного договора. Англичане отказались от некоторых западных фортов и гарантировали американским коммерсантам торговые привилегии в Вест-Индии — это, по убеждению плантаторов Юга, несло торговые выгоды лишь северным штатам. С другой стороны, торговец и экспортер благоприятно относились к новому правительству, которое многое для них делало. Особенно выиграл Джон Джекоб Астор.

Астор³ был одним из самых крупных торговцев пушниной. Эмигрировав в 1783 г из Германии, он открыл небольшой магазин в деловой части Нью-Йорка, быстро освоил мошеннические методы торговли, добавив к ним попутно кое-что от себя. Скупой и мелочный, он разослал по всей Америке десятки охотников с капканами для ловли диких зверей. Пушной бизнес был довольно доходным и позволил ему заняться экспортными операциями. Запад представлял собою зону его деятельности, и посторонние изгонялись оттуда часто под угрозой оружия. Индейцев потчевали крепкими спиртными напитками, чтобы легче было их обманывать, а существующие законы просто игнорировались, и делалось это совершенно безнаказанно. Прибыли добывались двумя путями — завышением цен на товары, продаваемые в торговых факториях, и обманом покупателей. А в это время Астор находился в Нью-Йорке и подсчитывал свои барыши.

Бизнесмены были особенно благодарны министру финансов, предложившему план фундирования, который сулил стабильность и изрядные доходы. Гамильтон обещал не только возместить национальный долг, но и принять на себя ответственность за государственный долг в сумме около $20 млн. по нарицательной стоимости. Наряду с этим он хотел также учредить Национальный банк и ввести тарифную систему. Если спекулянты могли рассчитывать на хорошие доходы, как это и было на самом деле, а торговцы и зарождающиеся фабриканты - быть уверенными в получении легко реализуемых капиталов, то землевладельцы возражали против подобных планов. Они опасались, что для финансирования указанных мероприятий необходимо повышение налогов. Их не убедило заверение Гамильтона в том, что поступлений от сбора пошлины на импорт будет достаточно для покрытия долга и правительственных расходов. Конечно, выдвигались предложения выплатить долг на сумму, несколько меньшую его нарицательной стоимости, однако в связи с тем, что в игре принимали участие весьма мощные политические и экономические силы, не удивительно, что торговец и спекулянт добились своего. Фактически были аннулированы только кредитные билеты, выпущенные Континентальным конгрессом на сумму примерно $200 млн., так как по ним было выплачено по пенсу ($0,01) за $1,0. Мелкие торговцы и фермеры, которые помогали оплачивать военные расходы, остались ни с чем. В 1791 г. был принят закон о создании сроком на двадцать лет Национального банка с основным капиталом $10 млн.; 20% этой суммы внесло правительство. С этим новым монетным двором правительство становилось на путь финансовой респектабельности. Так представляли себе дело Гамильтон, торговцы и их друзья спекулянты.

Дело в том, что долговые авуары оказались в руках небольшого числа северян. Только одна группа населения могла извлечь большую выгоду от операции по возмещению долга. Хотя Гамильтон, по-видимому, и хотел полностью возместить долг иностранным держателям ценных бумаг, но он ни в коем случае не соглашался с компромиссным предложением Мэдисона о том, чтобы дифференцированно подойти к держателям ценных бумаг. Гамильтон проявил явную доброту по отношению к американским спекулянтам. Он восхищался этими людьми, а когда правительство разбогатело, то полагал, что оно должно обеспечить такое положение, при котором богатства попали бы в руки тех, кто знает, как ими пользоваться. Операция по фундированию явно копировала английские финансовые методы и явилась прямо-таки благом для тех, кто и без того был богат. Эта операция, как казалось, была еще одним из способов проявления американского родства с англичанами. В конце концов, утверждал Гамильтон, революция фактически не отразилась на торговле с англичанами, и Америка по-прежнему направляла в Англию ¾ своего экспорта, а взамен ввозила оттуда товаров на $14 млн.

Создание банка было явной имитацией английской практики. Старой лэди с улицы Треднидл — так называли Английский банк — это должно было быть лестно. Гамильтон хотел избежать опасностей, связанных с запуском станка для печатания денег. Он перенял от Джона Лоу мысль о том, что надлежащее количество находящихся в обращении денег может сделать страну процветающей (этот шарлатан Лоу сделал Францию настолько «процветающей», что его мыльный пузырь лопнул). Гамильтон хотел иметь средство для регулирования денежного обращения и способы переливания кредитов в руки предпринимателей. В противоположность английской практике, согласно которой центральный банк являлся частным учреждением, гамильтоновский банк был смешанным предприятием: правительство предоставляло три пятых основного капитала, тогда как управление делами банка находилось в частных руках. Погашение кредитных билетов должно было производиться золотом и серебром с тем, чтобы избежать чрезмерного их выпуска, и банк должен быть чем-то вроде служанки у министерства финансов, помогая ему собирать налоги и предоставляя время от времени займы правительству Этот замысел без затруднений прошел через конгресс и в одно прекрасное утро Америка обнаружила, что у нее есть Национальный банк.

Джеффорсон и Мэдисон сразу же поставили под сомнение все это дело, исходя из соображений конституционного порядка. В частности, Мэдисон полагал, что этот банк подорвет государственную систему. Однако Гамильтон уговорил Вашингтона подписать закон, утверждая, что конституционность обеспечивалась «соответствующей статьей конституции». Создание банка означало лишь еще большее количество спекуляций — особенно его собственными акциями. И снова результатом всего этого стала концентрация важных ценных бумаг в руках торговых кругов Севера. Гамильтона не беспокоило это обстоятельство, ибо оно означало передачу экономических дел в руки таких коммерческих деятелей, как Томас Уиллинг и Уильям Бингхэм, которые и стали директорами этого банка.

Фермеры и плантаторы на деле мало что могли получить от созданного банка. С самого начала своей деятельности банк отказался предоставлять ссуды на второстепенные торговые сделки. Результатом этого было обострение разногласий. Гамильтон надеялся, что, по крайней мере, крупные банки штатов войдут в контакт с Национальным банком. Он помог основать банк в одном из штатов и заботился о том, чтобы ему не причиняли ущерба. Гамильтон возражал против создания региональных отделений Национального банка, но директора ЦБ США все-таки учредили отделения в Бостоне, Нью-Йорке, Балтиморе и Чарлстоне — всего восемь отделений. Национальный банк быстро приобрел политическое, а также экономическое влияние. Торговым и кредиторским кругам нужен был такой Национальный банк, при котором легче было бы оперировать и который укрепил бы положение правительства, помогающего им в их операциях.

Джефферсон и Мэдисон придерживались единой точки зрения: они просто не видели необходимости в банке. Крупные землевладельцы, не доверявшие намерениям, зафиксированным в конституции, с недоверием относились также и к ее финансовому органу. Тем не менее новая страна получила центральный банк, который регулировал деятельность других банков и в то же время конкурировал с ними. Джон Джекоб Астор неприязненно отнесся к этому банку, но только потому, что ему было отказано в кредите. Спекулянт Джекоб Баркер, хотя и поносил банк, надеялся здорово поднажиться на спекуляциях его акциями. В конце концов, для отмены решения об учреждении банка использовали конституционный довод. Когда в 1852 г банк был ликвидирован, доходы акционеров составили более 100% or основного капитала. В условиях развивающейся экономики банковское дело, хотя и вызывало дискуссии, было чрезвычайно прибыльным.

Хотя банковское дело, несомненно, было весьма серьезным видом деятельности, оно создавало некоторые ситуации, присущие комической опере. Директора обменного фермерского банка в Глостере (Род-Айленд), который обанкротился в 1809 г., получили на несколько дней некоторое количество звонкой монеты и тут же присвоили ее, выпустив на ту же сумму свои долговые расписки. Годом раньше у них было $380 в звонкой монете и на $22,5 тысячи неоплаченных банковых билетов. Эндрю Декстер из Бостона, захвативший контроль над этим банком, просто взял формы для печатания банкнот и печатал банкноты, когда только ему заблагорассудится. Он заставлял своего кассира работать ночи напролет, подписывая банкноты, которые затем продавались по наивысшей цене. Бедный кассир должен был всячески уклоняться от платежей. Декстер затем добился контроля над другим банком и поддерживал деятельность обоих банков путем предоставления банкнот одного банка другому. Когда все дело провалилось, то выяснилось, что на капитал в $45 было выпущено банкнот на сумму около $800 тысяч. Так выглядели финансовые махинации банкиров.

Американская экономика становилась достаточно жизнеспособной для того, чтобы опровергнуть ошибочность пророчества лорда Шеффилда о том, что, находясь вне имперской системы его величества, Америка не сможет преуспевать. В своем труде «Замечания по вопросу о торговле американских штатов», который выдержал шесть изданий, Шеффилд доказывал, что будущее бывших колоний безнадежно. Опровержением этого стал доклад Гамильтона о производстве промышленных товаров, в котором говорилось, что правительственные субсидии и поощрительные премии помогут преодолеть все препятствия на пути развития. Затем в конце XVIII в. наступил период кратковременного процветания: экспорт увеличивался, и бизнесмены провозгласили Гамильтона великим человеком. В докладе о производство промышленных товаров, который основывался па мнении весьма оптимистичного филадельфийца Тенча Кокса, отмечалось наличие больших возможностей для роста обрабатывающей промышленности и подчеркивалась необходимость ее развития. Конечно, формировавшаяся в то время средняя буржуазия была готова охотно заняться любым надежным делом, а Гамильтон прямо говорил, что правительство должно предоставить такое верное дело. Oн отмечал, что в английской промышленности женщины и дети работали шесть дней в неделю по 14 часов, и считал, что именно такую рабочую силу должна иметь и его страна. И все же этот доклад носил меркантилистский характер и по духу своему был гораздо ближе к концепциям французского министра Кольбера, чем Адама Смита. В нем содержались предложения о строительстве дорог и каналов и о правительственных субсидиях для «больной» промышленности. Гамильтон был настолько оптимистичен, что не заметил ряда провалов бизнеса, снижавших впечатление от его успехов. Знаменательным было то, что кланы министра финансов имели в виду только интересы меньшинства. Что касается плантаторов Юга, то система Гамильтона просто заменяла английского посредника северным купцом.

Джефферсон занимал противоположную Гамильтону позицию. Сдержанный, испытывающий неловкость в обществе; в одежде, которая, казалось, появилась в результате какой ошибки портного, Джефферсон скорее напоминал пограничного жителя, чем джентльмена из Вирджинии. Его изображают застенчивым философом, который скорое применит мягкость, чем силу для того, чтобы достигнуть цели. Его враги полагали, что он был изворотливым человеком, потому что редко во время разговора смотрел собеседнику в глаза, хотя все считали его превосходи собеседником. Его предки по материнской линии были аристократами, а отец — фермером среднего достатка, который привил своему сыну хорошее понимание образа жизни земледельцев и пограничных жителей. Следовательно, хорошо известное сочувственное отношение Джефферсона к мелким фермерам, охотникам и табаководам было приобретено естественным образом. Джефферсон полагал, что при демократии весьма желательным было широкое распределение собственности: он был левеллером через сто пятьдесят лет после того, как это выражение было придумано.