История ЭУ1 / Селигмен Б. Сильные мира сего / 2.7. Эра баронов

Глава 7. Эра баронов

Экономические перемены, происшедшие в последней четверти XIX столетия, необратимо изменили облик американского общества. В течение нескольких десятилетий страна мелкой буржуазии и независимых фермеров превратилась в страну, где связи с землей были нарушены, а люди пошли в города на фабрики работать на других людей. Ритм жизни определяли уже не времена года, а часы и движение машин. По мере того как в экономике ведущей становилась не добывающая, а обрабатывающая отрасль промышленности, в ландшафте стали преобладать города с извергающими дым трубами. Эти перемены породили проблемы, которые продолжают существовать и поныне.

Город стал орудием промышленного развития, которым свободно манипулировали те, кто контролировал его ресурсы и получал при этом личную выгоду. Все усилия были направлены на материальные цели: эстетика занимала второе место или вовсе отсутствовала. Городское управление стало источником обогащения для таких политиканов, как босс Твид и ого продажный аппарат в Нью-Йорке. Казалось, все отражало непреодолимое стремление измерять успех единственным мерилом — деньгами. В городах господствовали промышленники (Карнпеги — в Питтсбурге, Густавус Свифт — в Чикаго, Форд — в Детройте). О росте городов судили по следующим показателям: чекам и траттам¹, представляемым банкам в расчетную палату, росту населения, объему железнодорожных грузов, стоимости недвижимого имущества и высоте небоскребов. Сама неприглядность города XIX в. была обусловлена и определялась его промышленным назначением. Сельское хозяйство тоже изменилось: значение семейной фермы как образца ведения хозяйства резко уменьшилось. Однако то, что происходило в Америке, не было уникальным в своем роде: то же самое, по несколько раньше, происходило в Англии, эти же процессы затронули Германию и Японию.

Одной из главных отраслей промышленности был железнодорожный транспорт, превратившийся в «большой бизнес» Традиционные методы осуществления общественного контроля (конкуренция и дисциплина рынка) были разрушены железнодорожными магнатами, которые стремились к созданию картелей и получению монопольной власти. Некоторые из них преуспели в достижении своих целей и смогли накопить огромные состояния. Другие оказались вне игры. В отдельных случаях в выигрыше были фермеры и потребители: иногда борьба за власть вела к снижению цен. Но в основном именно они должны были вынести жизненные тяготы — неизбежный результат экономических конфликтов: магнаты-победители предпринимали все усилия для того, чтобы возместить понесенные ранее убытки, и устанавливали такие цены, какие только способен был выдержать рынок. Кроме того, частые финансовые реорганизации после банкротств уничтожали целые армии вкладчиков. Рабочие были лишь винтиками в гигантской машине по производству прибыли. В 1877 г. неизбежная напряженность вызвала крупные забастовки железнодорожников, во время которых произошли столкновения рабочих с милиционной армией в Западной Вирджинии, Мэриленде, Пенсильвании и по всему Среднему Западу. Казалось, что забастовки «угрожали верхушке общества и разразились как гром среди ясного неба». Америка слишком долго питала иллюзии, что социальные беспорядки являются достоянием Европы и не распространятся на свободную республику

Для характеристики данного периода наиболее существенно то, что был заложен фундамент для создания «бумажной экономики». С появлением корпораций и крупного бизнеса ценные бумаги сами по себе стали богатством. Корпорация стала «главным институтом цивилизованной жизни», несмотря на то, что существовали антитрестовские законы Грэнджера, принятые в ряде штатов, и федеральный антитрестовский закон. Холдинговая компания, т.е. компания, владеющая акциями других компаний, являлась характерной особенностью финансирования железных дорог. Вначале для создания холдинговой компании требовалось специальное разрешение законодательных органов штата, но в 1899 г. штат Нью-Джерси включил в свой общий закон о корпорациях положение, допускающее создание подобных компаний.

Несмотря па все протесты, продвижение в направлении концентрации собственности протекало беспрепятственно. Банкиры, занимающиеся размещением ценных бумаг, стали интересоваться делами компаний, акции которых они продавали.

Империя старика Корнелиуса Вандербильда, как и ряд других компаний, все еще оставалась семейным предприятием. Железная дорога «Нью-Йорк сентрал» с капиталом $90 млн. протянулась теперь от Нью-Йорка до Чикаго, эксплуатируя при этом линии «Мичиган сентрал» и «Лейк шор» в Иллинойсе. Однако коммодор становился все более раздражительным и эксцентричным, призывал медиумов и беседовал с духом Джима Фиска. В то же время Вандербильд сделал несколько благотворительных пожертвований и по настоянию своей молодой второй жены выделил несколько миллионов долларов на учреждение Университета Вандербильда. Тарифные войны разгорались и затухали. Старик утверждал, что он улучшил структуру своих железных дорог. Он неизменно добивался, чтобы публика оплачивала, по крайней мере, часть счета. Например, он соответствующим образом обработал членов нью-йорского городского управления, и половина суммы, требующейся на сооружение нового полотна железной дороги в Гарлем, поступила из карманов населения.

Хотя существовало мнение, что теперь коммодор «дряхл», он оставался активным и проворным и продолжал вести дела с холодной расчетливостью. Он согласился перевозить нефть Джона Д. Рокфеллера по низким тарифам, но при этом крупные суммы передавались ему «под столом». Это соглашение было выгодно для заинтересованных сторон, но не для конкурентов Вандербильда и Рокфеллера. Однако время коммодора истекало. После смерти у Вандербильда находились защитники, хотя большинство отмечало, что он никогда особенно не заботился о других. Один автор писал, что его жизнь «дает мало оснований для зависти».

Фактически все его состояние было оставлено старшему сыну Уильяму. Уильям, в течение ряда лет находившийся в ссылке на ферме в Стейтен-Айленде до того, как старик привлек его к работе в «Нью-Йорк сентрал», теперь унаследовал эту железную дорогу. Он был трудолюбивым, бережливым до мелочности человеком. Когда в 1877 г. разразились забастовки, Уильям выдержал «шторм», раздав «лояльным» рабочим $100 тысяч. Однако он не был бойцом, и ловкие спекулянты без труда обвели его вокруг пальца: Уильям купил никуда не годные железные дороги. Однако, несмотря на ошибки, он в течение 8 лет удвоил семейное состояние, чем доказал, что может действовать так же успешно, как и его отец.

Общественность была напугана тем, что 87% акций компании «Нью-Йорк сентрал» находилось в руках одного человека. Законодательные органы стали поговаривать о том, что, может быть, имущество Вандербильда следует обложить большими налогами. В конце концов, обеспокоенный и растерянный Уильям решил продать часть акций этой железной дороги, оставив себе немногим более 50% акций, чтобы сохранить абсолютный контроль. Он обратился к Дж.П. Моргану, который помог ему продать около 250 тыс. акций по $130. В результате этой операции Уильям получил $37 млн. в правительственных облигациях и $5 млн. наличными. Морган был введен в правление «Нью-Йорк сентрал» и начал свое царствование, связанное с прямым участием в железнодорожном бизнесе. Вместе с Морганом пришел и Сайрус Фидд, представлявший старого врага Вандербильда — Джоя Гулда. Морган решил, что необходимо задобрить старого Мефистофеля (так называли Гулда)

Постепенно, строя богато украшенные особняки, играя на скачках и давая грандиозные костюмированные балы, стоимостью не менее $75 тыс. каждый, Вандербильд занял подобающее ему место в высшем свете. Делами же заправляли такие финансисты, как Морган. Когда Уильям сошел со сцены, ставший президентом «Нью-Йорк сентрал» Чаунси Депью охотно следовал советам дальновидного Моргана. Непрерывный нажим со стороны конкурирующих дорог продолжался, и теперь уже время от времени имел место отток капитала, который приходилось восстанавливать при помощи других источников. «Пенсильвания рейлроуд» стала закупать акции железной дороги «Уэст шор лайн», находившейся на западном берегу реки Гудзон. Это могло создать определенные трудности для «Нью-Йорк сентрал». В ответ команда Вандербильда предприняла строительство параллельной Пенсильванской — Южнопенсильванской железной дороги. Борьба такого рода могла привести к полному беспорядку на дорогах соперников. Морган, предпочитавший порядок и координацию действий, пригласил всех, имевших отношение к этому делу, на прогулку на своей яхте. Прогулка продолжалась до тех пор, пока не была достигнута договоренность. Руководство «Пенсильвания рейлроуд» согласилось передать «Уэст шор лайн» Вапдербильдам, а Южнопенсильванская дорога была заброшена. Железная дорога на Реддинг, которую Вандербильд использовал при сооружении Южнопенсильванской дороги, также была хладнокровно покинута.

Уильяму Вандербильду было 84 года, когда он неожиданно упал в своем кабинете и умер. Морган и Депью спешно потребовали у других финансистов поддержки акций «Нью-Йорк сект-рал» Однако ничего страшного не произошло, так как Уильям сохранял абсолютный контроль.

Джей Гулд продолжал действовать. Он приобрел репутацию неразборчивого в средствах финансиста, который получал удовольствие, разоряя других. Наглый, продажный и аморальный, он был способен на любое предательство, был мастером спекуляций и гением в деле ограбления компаний, которые контролировал. Гулд смотрел на мошеннические спекулятивные биржевые сделки хладнокровно и бесстыдно. Он всегда находил для своих доходов такую форму, при которой сохранялось его единоличное владение наличными деньгами и собственностью. По существу не отличаясь от Астора или Вапдербильда, Гулд, возможно, лучше понимал характер системы, при которой громадное богатство могло быть сосредоточено в одних руках. Поэтому он был совершенно равнодушен к положению, занимаемому в свете, и к различным проявлениям снобизма.

Манипуляции Гулда с акциями железнодорожных и телеграфных компаний дали ему возможность «удушения» развивающегося Запада. Он захватил стратегические позиции в экономике и мог производить «безграничные поборы». Торстейн Веблен показал впоследствии, что метод Гулда заключался в получении прибыли путем создания беспорядка в промышленной системе. После стычки из-за железной дороги «Эри» Дэниэл Дрю уныло признал, что прикосновение Гулда было смерти подобно. Во время поездки в Европу Гулд добивался встречи с одним из Ротшильдов. Ему наотрез было отказано: «Европа не продается». Однако такой человек вполне соответствовал своему времени. Бизнес был подобен джунглям, наполненным хищниками, и Гулд был просто наиболее ловким хищником. Он соединял в себе вероломство и одаренность. Он мог держать в голове подробные сведения о финансовом положении полудюжины компаний — искусство, непревзойденное до появления финансовых манипуляторов более позднего времени.

После разгрома «Эри» Гулд сосредоточил свое внимание на Западе, где он намеревался построить железную дорогу. Он уже составил два состояния и теперь приступил к созданию третьего. Технические приемы были разработаны и отшлифованы: пропаганда с целью «подрыва» соперников, приобретение собственности по низкой цене, оптимистические предсказания; при этом всегда использовались чужие деньги. Один восхищенный биограф провозглашает Гулда строителем железных дорог, но это явный вздор. Большинство из приобретенных им железных дорог уже было в плохом состоянии, а он сделал их еще хуже. Его метод разорения являлся грандиозным путем к миллионам. Теперь Гулд объединился с Расселом Сэйджем для того, чтобы захватить находившуюся в тяжелом состоянии и страдавшую от конкуренции с железными дорогами пароходную компанию «Пасифик мэйл стимшип». Манипулируя с ценами на акции этой компании, Гулд и Сэйдж получили доход около $5 млн. Предполагали, что их махинации способствовали возникновению паники 1873 г. Биржевой крах открыл прекрасную возможность: акции компании «Юнион пасифик» были доступны по низкой цене. Вскоре Гулд владел примерно ⅓ выпущенных в обращение акций этой компании и, к ужасу руководства компании, пробирался в совет директоров.

По-видимому, «Юнион пасифик» была даже в худшем состоянии, чем «Эри». Большинство спекулянтов считали, что ее возможности получать прибыль были совершенно исчерпаны. Она имела долг на сумму $15 млн., ⅔ которого подлежали уплате в 1874 г. Однако Гулда не беспокоили мрачные перспективы. Он понимал, что такие конкурирующие между собой претенденты на владение этой дорогой, как «Пенсильвания рейлроуд», «Нью-Йорк сентрал» и группа бостонских капиталистов, нейтрализуют друг друга. С помощью Сэиджа и Сиднея Диллопа Гулд получил 200 тыс. акций «Юнион пасифик», которые давали ему эффективный контроль. (К этому времени Гулд несколько смягчился; в своей разнообразной деятельности он должен был кому-то доверять. Сэйдж и Диллоп превосходно его дополняли.) Затем Гулд уговорил кредиторов компании «Юнион пасифик» взять долгосрочные облигации вместо облигаций, имевшихся у них на руках. Обильный урожай калифорнийских полей нужно было вывозить в восточном направлении, и Гулд мог диктовать фрахтовые ставки и вволю заниматься дискриминацией тарифов.

Теперь он начал борьбу за конкурирующую железнодорожную компанию «Канзас пасифик» и стал безжалостно ее «избивать», используя «Юнион пасифик». «Канзас пасифик» проходила параллельно дороге Гулда до Денвера, но зависела от «Юнион пасифик» на отрезке до Тихоокеанского побережья, что делало ее весьма уязвимой. Как и многие другие железнодорожные компании, «Канзас пасифик» стала банкротом. Бывший журналист Генри Виллард был управляющим, действовавшим по поручению некоторых акционеров из Сент-Луиса и группы немецких держателей облигаций. Гулд пытался сократить долг, числившийся за «Канзас пасифик», по Виллард воспрепятствовал этому. Меньший долг облегчил бы Гулду финансовое маневрирование. Отказ Вилларда сотрудничать вызвал резкую критику, которая заставила его оставить пост представителя акционеров. Однако он продолжал действовать от имени немецких держателей облигаций. Гулд вынужден был смириться: он не смог завоевать неподкупного человека.

К железной дороге «Канзас пасифик» Гулд добавил дороги «Денвер пасифик», «Миссури пасифик» и «Канзас сентрал». Вместе эти дороги могли создать серьезные трудности для «Юнион пасифик». Между тем Гулд, который купил акции «Канзас пасифик» фактически за бесценок, предложил правлению «Юнион пасифик» объединить эти компании с тем, чтобы акции «Канзас пасифик» были обменены па акции «Юнион пасифик». Акции «Юнион пасифик» продавались по $60, а акции «Канзас пасифик» — по $13. Было ясно, что и на этой операции Гулд заработает миллионы. Когда другие директора не согласились с его предложением, Гулд угрожал превратить «Канзас пасифик» в серьезного конкурента. Излишне говорить о том, что сопротивление директоров было подавлено. Они решили, что благоразумнее будет смягчить удар, купив акции «Канзас пасифик» до слияния. Прибыль Гулда выразилась суммой примерно $40 млн. Теперь его капитал оценивался в $100 млн., большую часть составляли ценные бумаги.

В 1877 г. Гулд решил проникнуть в компанию «Уэстерн юнион», в правление которой входили Астор и Вандербильт. Возможно, что он предпринял этот грабительский набег в отместку за унижения, которые терпел от «аристократов». Во всяком случае, вскоре он прибегнул к своему обычному приему. С телеграфом Гулд уже был знаком: во время гражданской воины он с помощью майора Эккерта использовал военное телеграфное управление для получения заблаговременно данных о финансовых возможностях армии Соединенных Штатов, необходимых для его спекулятивной деятельности. После войны Эккерт стал управляющим железной дорогой «Уэстери юнион», намереваясь перейти затем в компанию Гулда «Атлантик энд пасифик телеграф».

В это время он выманил у Томаса А. Эдисона четырехканальную систему телеграфной связи, работы по созданию которой были оплачены компанией «Уэстерн юнион». Последняя обратилась в суд, но безрезультатно. В результате «Уэстерн юнион» вынуждена была купить «Атлантик энд пасифик телеграф» у Гулда за $900 тысяч и 12,5 тысяч своих акций. Затем Гулд решил, что этого ему мало, и образовал компанию «Америкэн юнион телеграф» для борьбы с «Уэстерн юнион» в сфере ее деятельности. Одновременно он играл на понижение курса ее ценных бумаг. Он использовал газету «Нью-Йорк уорлд», которую затем приобрел, для того чтобы поднять шум о «монополии». Он также незаметно предотвратил попытку законодательных органов произвести расследование создавшейся обстановки. В конце концов Вандербильд уступил: у него не было никакого желания сражаться с Мефистофелем.

Слияние «Уэстерн юнион» и «Америкэн юнион» было крупной сделкой: стоимость акций достигла $80 млн., ¼ составлял разводненный капитал. Владельцы акций «Америкэн юнион», главным среди которых был Гулд, получили $15 млн., и им было выплачено 38,5% дивидендов. Гулд, Сэйдж, Эккерт и Диллон вошли в состав правления компании «Уэстерн юнион», и теперь Гулд уверенно ее контролировал. Через несколько лет Гулд выступил против «Постал телеграф компани», созданной его старым врагом Джеймсом Кини. Эта компания перешла к горнопромышленному магнату Джеймсу Маккею, который объединился с Джеймсом Гордоном Беннетом для того, чтобы создать «Уэстерн юнион» такие же затруднения, какие последняя создавала другим. Эти две компании ожесточенно сражались из-за внутренних тарифов и условий работы с иностранными компаниями. Хотя на какой-то период и было объявлено перемирие, однако в конце концов «Уэстерн юнион» поглотила «Постал телеграф».

Успехи Гулда вызвали возмущение его монополией: на собрании антимонополистической лиги в Нью-Йорке раздавались требования повесить Гулда на ближайшем суку. На сложившуюся ситуацию начинали реагировать и конгрессмены. Один сенатор так отозвался о новых бизнесменах: «Когда они говорят, то врут, когда молчат — воруют». Гулд сохранил спокойствие. Теперь он устремил взор на систему нью-йоркских надземных железных дорог. Они были построены «обычными» бесчестными методами и контролировались тремя погрязшими в юридических спорах компаниями, деятельность которых была малоэффективна. Дивиденды не выплачивались, имелась налоговая задолженность. Однако Гулд понимал, что эта система чрезвычайно перспективна, так как с ростом города надземные железные дороги будут процветать. Он приказал редактору газеты «Нью-Йорк уорлд» — человеку с весьма сомнительной репутацией — начать кампанию в пользу «реформы». Затем Гулд привлек Сайруса Филда, честность которого была широко известна и к которому хорошо относились благодаря его работе по прокладке кабеля через Атлантику. Филд невольно стал основным участником судебного процесса по аннулированию контракта, полученного железнодорожной компанией «Маихэттен элевейтед». Действительной целью этой меры было снижение курса ее акций. Требование распродажи, судебные предписания и всевозможные слухи — все это являлось элементами поднятой кампании. Когда было получено постановление суда о распродаже, то последовавшая за этим игра на понижение курса акций принесла Гулду достаточное количество акций, для того чтобы получить контроль над этой дорогой.

Неожиданно положение «Манхэттен элевейтед» улучшилось. Другие компании также перешли под крылышко Гулда, который во главе всего дела поставил Филда. До этого момента в финансовых кругах Гулда звали Мефистофелем, а теперь он получил прозвище «вонючка Уолл-стрита». Плата за проезд была повышена с 5 до 10 центов. Однако всеобщее возмущение заставило Филда вернуться к прежним ценам. Гулд был в ярости и несколькими годами позже, когда Филд пытался скупить акции «Манхэттен элевейтед», устроил ему финансовый разгром. Друзья Гулда настойчиво утверждали, что он пытался помочь Филду, попавшему в стесненное положение, но дело в том, что Гулд извлек выгоду из того, что Филд впал в немилость. Газета «Нью-Йорк уорлд» пришла в упадок, и Гулд продал ее Джозефу Пулитцеру за $346 тыс. Позже Пулитцер заметил, что Гулд был единственным в мире человеком, который мог получить прибыль и с 20% потерь.

Гулд знал, как обращаться со своими врагами. Несколькими годами раньше он был избит на Уолл-стрите двумя другими спекулянтами — Джеймсом Кини и А.А. Сэловером. Он отомстил, организовав операцию, которая стоила Сэловеру $15 тыс., а затем устроив игру на понижение, которая в течение нескольких дней лишила Кини $7 млн. После этого инцидента Гулд ходил в сопровождении нескольких телохранителей. Гулда мало интересовали светские развлечения. Он предпочитал спокойные вечера в кругу своей семьи, но не был скуп, как некоторые его современники. Оп находил удовлетворение в том, чтобы перехитрить других и в накоплении богатств. В его имении, занимавшем 200 га, находилась крупнейшая в мире коллекция орхидей, а содержание его яхты требовало $1 тыс. в неделю.

Казалось, Гулд был на вершине успеха. Однако его железные дороги па Западе постоянно подвергались атакам со стороны конкурентов. Долг компании «Юнион пасифик» висел страшным грузом; а «Нью-Йорк сентрал» и «Пенсильвания рейлроуд» были отрезаны от Востока, тогда как Коллис Хантингтон блокировал путь на Запад. Кроме того, Хантингтон продвигался в направлении Эль-Пасо и Нового Орлеана даже тогда, когда Гулд маневрировал, стремясь получить окно на Тихоокеанское побережье.

Результат борьбы между этими двумя титанами оценивался большинством наблюдателей как ничейный. В 1883 г. и товарный рынок, и рынок ценных бумаг стали неустойчивыми. Гулд пытался заглушить слухи о том, что он распродавал бумаги, хотя в действительности втихомолку занимался этим, так как надо было сократить потери. Контроль над Уобашем, Нью-Йорком и. Новой Англией ускользнул от него. Наконец в 1884 г. он потерял даже «Юнион пасифик».

Когда Чарльз Фрэнсис Адамс-младший, который сменил Гулда в «Юнион пасифик», проверял бухгалтерские книги и документы этой компании, он обнаружил, что активы были показаны неправильно, а счета подделаны. Он объявил финансовые отчеты «Юнион пасифик» ложными. Текущая задолженность компании составляла $10 млн. Датские держатели облигаций, выпущенных компанией «Канзас пасифик», удивлялись, каким образом могли бесследно исчезнуть $3 млн. Правительство хотело знать, почему облигации «Юнион пасифик» не были оплачены своевременно. Но как это можно было сделать, если доходы шли на оплату дивидендов? Затруднения, возникшие в результате ряда игр на понижение курсов акций, стали одолевать Гулда. Все это тревожное время он сохранял железное спокойствие. Его ответом была угроза ассигновать столько своих средств, сколько необходимо для того, чтобы вызвать банкротство и создать настолько серьезную панику, что у всех биржевых маклеров волосы встанут дыбом. Было достигнуто временное соглашение с противниками. Затем Гулд кое-как обернулся и быстро изловил шайку спекулянтов, которая играла на понижение курса акций «Миссури пасифик». Однако это был сигнал о приближении конца, и Гулд решил укрепиться и бросить дело, пока был еще впереди других. Несомненно, он помнил драму Дэниэла Дрю, раздетого до последней сорочки. К этому времени он стал несколько консервативен в своих методах. Когда умер Уильям Вандербильд, он даже принял участие в создании общего фонда для поддержания рынка. В предыдущие годы он нашел бы способ захватить еще одну добычу.

Теперь он был болен туберкулезом, стал раздражительным и полностью отдавал себе отчет в том, как сильно его ненавидели. Однако это его не трогало. Время от времени он пытался провести какое-либо мероприятие, например проникнуть в железнодорожную компанию «Хилс гронт нортерн», и задирал нос перед Дж.П. Морганом. В декабре 1892 г. в возрасте 56 лет он умер, что явилось большим облегчением для других набобов. Он оставил состояние в сумме $125 млн.

Когда Гулд был еще молодым человеком, Рассел Сэйдж был уже сложившимся предпринимателем. К тому времени, когда Сэйдж встретился с Мефистофелем Уоллстрита, он имел опыт в манипуляциях с ценными бумагами компаний. Скупой и несколько сумасбродный, он не пользовался любовью даже у представителей собственного класса. В Нью-Йорке у него был комфортабельный дом на Пятой авеню, но его манера одеваться вызывала смех. Он происходил из семьи фермера из штата Нью-Йорк. Молодым человеком работал в бакалейной лавке в г. Троя. К 1839 г. он имел свое собственное дело. В 1851 г. вместе с двумя другими дельцами он провел сложную сделку, за которую был лишен права выкупа закладных на имущество в Милуоки. По ходу этой операции Сэйдж совершил тройное надувательство своих партнеров, приобрел имущество, уплатив за него значительно меньше его действительной цены. Все это было лишь подготовкой к будущей деятельности без отрыва от производства.

В течение 1840-х гг. Троя, как и многие другие города, которые хотели пользоваться преимуществами прогресса, строила железную дорогу, чтобы соединиться со Скенектади. Как член городского управления, Сэйдж был одним из директоров общественного предприятия. Было принято решение продать эту дорогу частным лицам. Сэйдж входил в состав комитета, который рекомендовал продать дорогу. И дорога была продана Расселу Сэйджу за $50 тыс. наличными, а $150 тыс. он должен был выплачивать в течение 14 лет. Затем Сэйдж тут же продал эту дорогу принадлежавшей Корнингу железнодорожной компании «Нью-Йорк сентрал» более чем за $800 тыс.: из них $650 тыс. в основных акциях плюс 25% в бонах. Теперь Сэйдж был почетным гражданином города и был послан благодарными избирателями в конгресс, где он мог с близкого расстояния наблюдать за ниспровержением конгрессменов и тонким коварством таких «банкиров-общественников», как Уильям Коркоран.

Затем Сэйдж связался с железнодорожной компанией «Ла Кросс энд Милуоки», деятельность которой граничила с мошенничеством. Он быстро приспособился к методам бизнеса своего времени. В Миннесоте были получены земельные участки, приобретен ряд небольших железнодорожных линий (некоторые из них существовали только на бумаге), а облигации были проданы неосторожным голландским вкладчикам капитала. Был построен небольшой отрезок железной дороги, а большая часть вырученных сумм канула в бездонную бочку. В это время Сэйдж встретил Гулда. Это была подходящая пара. Сэйдж стал заимодавцем, выдавая ссуды до востребования под такой процент, который фактически был ростовщическим. Эта деятельность привела к тому, что на Уолл-стрите его не слишком любили. После смерти все свое состояние он оставил жене, которая стала раздавать его университетам, церквам и благотворительным организациям. Умер он в 1918 г., и его наследство составляло $40 млн. плюс $5400 тыс. фонда «Рассел Сэйдж»

Тем временем калифорнийская «четверка» — Хантингтон, Стэнфорд, Кроккер и Гопкинс — продолжала «веселиться». Обладая монополией на железнодорожное сообщение в Калифорнии, она могла заставить грузоотправителей плясать под свою дудку.

Фрахтовые ставки были самыми высокими в стране. Для сохранения своего контроля на Западном побережье эта «четверка» распространила контроль и на важные порты, делая тщетными попытки конкурентов закрепиться в данном штате. Она двинулась в южную часть Калифорнии, вынуждая округа и города оплачивать цену строительства железнодорожной линии. Цель была очевидной: не допускать другие железные дороги в свой заповедник. В то время как Хантингтон «обрабатывал» в Вашингтоне конгрессменов, фальсифицируя отчеты, когда это было необходимо, «Большая четверка» прокладывала свои линии через Аризону в Нью-Мексико, не обращая внимания на отсутствие соответствующего разрешения. В одном месте она провела дорогу через индейскую резервацию, хотя это и было запрещено. Правительство и конкурирующие железные дороги были поставлены перед свершившимся фактом.