История ЭУ1 / Селигмен Б. Сильные мира сего / 1.5. Столкновение классов
.docГлава 5. Столкновение классов
С расширением торгово-хозяйственной деятельности возникла политическая напряженность. То обстоятельство, что различные группы населения страны развивались неравномерно, а их интересы были прямо противоположны, создавало предпосылки к гражданской войне. В течение десятилетий в национальной политике доминировали демократы. Они весьма успешно апеллировали к плантаторам и фермерам. Их программа содержала возражения против протекционных тарифов, государственного долга, Национального банка, а также против поддержки федеральным правительством внутренних усовершенствований и против любого вмешательства в дела своеобразного института — рабства. Виги могли одержать эпизодическую политическую победу, как это случилось в 1848 г., однако партия А. Гамильтона была мертва.
Между тем бизнесмены переделывали ландшафт на собственный лад, при этом они просили правительство о субсидиях, устойчивых деньгах и протекционных тарифах. Они стремились поддерживать дружеские отношения с членами Верховного суда, добиваясь защиты своих взглядов на право собственности. Границу экономических и классовых интересов определить было практически невозможно. В то время как плантаторы — производители хлопка — отстаивали низкие тарифы или полную их отмену, свекловоды настаивали на высоких тарифах. Капиталисты, занимавшиеся судоходством, требовали субсидий, но ненавидели систему тарифов, которая грозила вмешательством в их торговые дела. Однако таможенные тарифы, по-видимому, не препятствовали торговле с Китаем, которая процветала со времени открытия Соединенными Штатами Востока. Некоторые северяне имели капиталовложения за линией Мейсона — Диксона1, отдавая свои «политические» симпатии собственным бумажникам. Независимые фермеры хотели, чтобы проводилась либеральная земельная политика, а плантаторы Юга рассматривали сам факт существования независимых фермеров как явную угрозу своим экономическим интересам. Представители южан в конгрессе провалили в 1852 г. закон о гомстедах, а через 8 лет Юг был восхищен тем, что президент Джеймс Бьюкенен наложил вето на подобный закон, прошедший через палату представителей и сенат. Тем временем союз между Востоком и Западом поддерживался с помощью таких лозунгов, как «Голосуй за ферму — голосуй за тариф».
Итак, политическая обстановка этого периода определялась пересекающимися потоками экономических интересов. Когда в период между 1830 и 1860 гг. демократы находились у власти, они, к огорчению северян, довольно последовательно снижали тарифные ставки. Писатели и публицисты Юга изображали свой район экономическим вассалом Севера. И несмотря на все недостатки беспорядочной банковской системы, как Юг, так и Запад прямо выступали против учреждения третьего Национального банка. К началу гражданской войны в стране насчитывалось 600 банков. В обращении находились банковские билеты на сумму свыше $200 млн., из которых золотом было обеспечено около $88 млн.
Авантюристы безнаказанно занимались мошенническими проделками со своими резервами, занимая золото друг у друга перед приходом инспектора. Банкноты совершенно обесценились и продавались всего по $0,05 центов за $1,0, что отражало отсутствие общественного доверия к ним. Решения Верховного суда обычно поддерживали точку зрения южан. В банковском деле точка зрения суда угрожала вновь создать условия, существовавшие в период действия «Статей Конфедерации». Противоречия в вопросах земельной политики были особенно серьезными, по существу, они определялись различным отношением к проникновению рабства на новые территории Запада.
Генри Клей предлагал компромиссные решения, но они отклонялись в связи с затруднениями экономического и политического порядка. Аболиционисты, вдохновляемые Уильямом Ллойдом Гаррисоном, требовали уничтожения рабства, но они были в меньшинстве, а основная масса граждан Севера и Юга проклинала их.
Плантаторы нуждались в соответствующем поступлении рабочей силы. Некоторые горячие головы на Юге носились даже с проектом аннексии Кубы и Никарагуа. В основном Север не мог простить Югу его требования низких тарифных ставок и возражений против создания Национального банка. Продолжавшие господствовать в конгрессе демократы предлагали, чтобы рабство было закреплено конституцией. Когда в 1846 г. Уилмот предложил, чтобы рабство не практиковалось на землях, которые должны были быть приобретены у Мексики, в конгрессе его предложение было отклонено. Обсуждения в конгрессе проходили в крайне напряженной обстановке, и южане вновь стали поговаривать об отделении.
Проблемы были чрезмерно усложнены. Задолго до событий 1860 г. чуть было не вспыхнуло восстание в Южной Каролине (настолько было велико возмущение введением тарифов).Бесконечные компромиссы только отсрочивали назревавший конфликт.
В 1854 г территория Луизианы была открыта для рабства. Решение судьи Дреда Скотта в 1857 г подтвердило право рабовладельцев переезжать на новые земли с их «человеческим» имуществом, а тариф снова был снижен. Было очевидно, что в течение десятилетия с 1850 по 1860 г. Соединенными Штатами управляли плантаторы. В это время на Юге многие виги переметнулись к демократам.
Когда в 1854 г. был отменен миссурийский компромисс, в Рипоне (штат Висконсин) собралась группа людей для того, чтобы образовать новую партию. В эту группу входили северные виги, свободные земледельцы и те, кому просто надоело господство плантаторов. Называя себя республиканцами, они во время президентских выборов 1856 г. выдвинули своим кандидатом Джона Фремонта. Демократы полностью капитулировали перед фракцией плантаторов и просто повторяли в своей избирательной программе точку зрения последних. Старые виги, нисколько не интересовавшиеся проблемой рабства, были поглощены борьбой за правительственную помощь бизнесу. Они оказались между этими двумя партиями. Петля затягивалась все туже и туже. В 1860 г. демократы подтвердили свою позицию: федеральное правительство ничего не должно предпринимать в поддержку бизнеса. Однако плантаторы решительно намеревались расколоть демократов, так как их северное крыло, возглавляемое Стивеном Дугласом, не собиралось безоговорочно капитулировать перед когортами южан. Республиканцы ликовали и, несмотря на то, что в стране формировалась еще одна партия, рассчитывали на победу. Авраам Линкольн стал знаменосцем республиканцев и, после того как он удачно провел кампанию в Спрингфилде (штат Иллинойс), его товарищи-северяне изображали его образцом для всех людей. Последующие события хорошо известны. После избрания Линкольна президентом Юг решил отделиться.
По-видимому, мало кто сомневается в том, что рабство процветало как эффективная система труда вплоть до самой войны. В то же время оно являлось серьезным социальным бедствием. Негр был полной собственностью рабовладельца и не имел даже той элементарной защиты, которая предоставлялась другими рабовладельческими обществами своим жертвам. Южане доказывали, что только негры способны работать в почти тропических условиях. Однако многие фермеры на Юге не владели рабами, и белые «законтрактованные слуги» обрабатывали те же самые поля до появления рабов. Рабство укрепилось потому, что оно давало самую дешевую рабочую силу. Однако, когда весь мир стал смотреть на рабство как на аморальное явление, южане оказались в затруднительном положении и оправдывались при помощи тщательно составленной мифологии. К 1830 г. рабство стало для южанина абсолютным благом, «закрепленным» Библией и хитроумными рационалистическими построениями Джона К. Калхоуна.
Основная масса рабов принадлежала крупным плантаторам. Большинство же населения Юга состояло из мелких землевладельцев, возделывавших свои участки без помощи рабов. Из общего количества 1,5 млн. независимых семей менее 400 тыс. владели рабами. Из них 88% имели менее 20 рабов. Почти 200 тыс. рабовладельцев имели менее 5 рабов. Плантаторская аристократия насчитывала около 10 тыс. семей, и каждая из них существовала за счет труда 50 и более рабов. Однако мелкие фермеры, несмотря на свое количественное превосходство, следовали на поводу у плантаторской верхушки.
К началу гражданской войны рабовладение было более распространено в южных районах Юга, чем в его северной части. В основном хозяева жили на местах, управляя с помощью надсмотрщиков своими сельскохозяйственными предприятиями. Если богатому плантатору повезло и у него имелся способный управляющий, то он мог жить и в другом месте. Однако заработная плата и другие вознаграждения обычно были недостаточны для того, чтобы привлечь способных людей, и поэтому в большинстве случаев хозяева оставались на своих плантациях. Обычно надсмотрщик назначал одного из рабов погонщиком негров, т.е. своим помощником. На крупных плантациях проводилась специализация — каждому рабу давалось особое задание. Некоторые из них стали ремесленниками, другие — домашними слугами. Занимаемое ими положение было значительно выше положения тех, кто работал в поле. В 1850 г. на Юге из 2,5 млн. рабов около 1,8 млн. было занято в хлопководстве. Но возделывались и другие сельскохозяйственные культуры: сахарная свекла, рис, табак и конопля. В 1860 г. около 1 млн. рабов работали па лесопильных заводах, в каменоломнях, рыбном промысле, горной промышленности, на строительстве и матросами на речных судах. Некоторые южане мечтали об использовании рабов в промышленности по примеру чугунолитейного завода Тредегара в Ричмонде. Немногие текстильные фабрики Юга, использовавшие труд рабов, производили грубые сорта тканей. Сдача рабов внаем частично способствовала разрешению проблемы нехватки рабочей силы, хотя рынок рабочей силы никоим образом не мог быть таким мобильным, как при развитой капиталистической экономике.
На плантациях работа была изнуряющей, а условия суровыми, особенно когда вознаграждение надсмотрщика зависело от выработки его бригады. Рабы не всегда оставались пассивными. Было много случаев сопротивления (побеги и даже восстания).
Кеннет Стамп отмечал, что раб был беспокойной собственностью. Когда происходили волнения, хоть в какой-то мере напоминавшие восстание Ната Тернера, то белое население Юга обрушивало на непокорных суровые репрессии.
Плантаторы придерживались мнения, что раба нужно тренировать для несения рабской повинности, так же как тренируют собаку. Это достигалось путем внушения ему чувства неполноценности и демонстрации огромных возможностей белых. Рабовладелец распоряжался каждой минутой жизни раба. Непокорных продавали, бичевали и заключали в колодки. Единственным сдерживающим началом при обращении хозяина с рабами была их экономическая ценность: искалеченный раб ничего не стоил.
По мере продвижения плантаций на Юг старые районы, например Вирджиния, стали экспортерами рабов. Имеются данные о том, что там содержали рабов как скот. Джон Армфилд составил состояние, продавая рабов из Александрии (штат Вирджиния). В работорговле существовала сильная конкуренция, хотя это было довольно рискованное занятие, так как спрос на рабов зависел от спроса па хлопок, а цены на хлопок устанавливались на мировом рынке. Хотя ввоз рабов был запрещен принятым в 1808 г. законом, но федеральные власти вяло проводили этот закон в жизнь. В 1850 г. незаконная торговля рабами из Африки, по существу, возродилась. Юг требовал больше рабочей силы, и ему было все равно, каким образом она добывалась. Кроме того, увеличение числа рабов одновременно означало рост политического влияния, так как пять негров приравнивались к трем белым при распределении мест в конгрессе.
В 1860 г. рабство все еще было рентабельным. Конечно, доход зависел от целого ряда факторов: плодородия земли, наличия дешевого транспорта для перевозки хлопка и т.д. Не все фермы работали эффективно, однако крупные плантаторы всегда находились в первых рядах тех, кто внедрял усовершенствованные методы ведения хозяйства. Южный предприниматель избрал рабство в качестве способа экономической жизни. Политические подпорки системы укрепились, и было мало вероятно, чтобы южный плантатор захотел перевести свой капитал из сельского хозяйства в другие отрасли, даже если бы и мог осуществить это. Было ясно, что уничтожение рабства потребует применения вооруженной силы, а это мог сделать только поднимающийся промышленный класс, интересы которого расходились с интересами плантаторской аристократии.
Производство хлопка выросло со 167 тыс. кип в 1806 г до 4,5 млн. кип в 1859 г. Площадь возделывания хлопчатника расширилась и, кроме старого Юга, заняла штаты Миссисипи, Луизиану и Техас. Англия стала активным торговым клиентом Юга; Франция, Германия и другие страны Европы далеко от нее отстали. Конечно, цены на хлопок зависели от спроса на мировом рынке и периодически колебались. Сбыт продукции производился по старому методу ведения дел — через комиссионеров, а многие из них обосновались на Севере. Со временем комиссионер стал доминировать в торговле хлопком. Он продавал урожай, выступая при этом на Юге в качестве покупателя и финансируя закупки. Он мог продать хлопок кому хотел, но рисковал при этом плантатор, так как он, не зная условий, существовавших на мировом рынке, неизбежно был привязан к комиссионеру. Однако плантатор редко был недоволен этой зависимостью. Он изображал из себя аристократа, которого не должны заботить земные методы ведения дел. Капитал, вложенный в сельское хозяйство, был относительно неподвижным, так как его трудно было переместить в другое предприятие, даже если бы оно и казалось более выгодным, чем хлопководство.
В период между 1815 и 1860 гг. хлопок оказывал заметное влияние на американскую экономику. Он способствовал росту обрабатывающей промышленности на Севере, в частности - текстильной промышленности, и к 1830 г. стал основным предметом экспортной торговли. К 1849 г. почти ⅔ урожая хлопка вывозились за границу, главным образом в Англию, которая получала с американского Юга 80% хлопка.
Однако экономика Юга не являлась буржуазной экономикой, основанной на городском укладе жизни. Кроме Нового Орлеана, который, безусловно, зависел от торговли хлопком, на Юге почти не было крупных городов. Скорее Юг представлял собой систему плантаторского капитализма, а правящие там аристократы смотрели на северян как на шайку жадных стяжателей, у которых отсутствуют обаяние, такт и культура. Несомненно одно: причины моральных и политических расхождений между Севером и Югом коренились в столкновении экономических интересов.
Ожидали, что война подорвет экономику Севера. По крайней мере так полагали южные повстанцы. Однако после медленного старта Север стал более активным и более процветающим, чем когда-либо раньше. Правительственные контракты демонстрировали свою способность содействовать развитию экономики. Производительность западных ферм и шахт и восточных заводов была очень высокой. В 1839 г. новые штаты Индиана, Иллинойс, Висконсин и Огайо давали одну ¼, а 20 лет спустя — около ½ урожая пшеницы, производимой в стране. В 1862 г эти штаты произвели 177 млн. бушелей2 пшеницы. Попытки выращивать хлопок на Севере не увенчались успехом, и шерсть стала его заменителем. Рост производства был достигнут, несмотря на вызванный войной отлив рабочей силы. Все большее применение находили сельскохозяйственные машины, например жатка. Дотации в виде земельных участков помогали субсидировать железные дороги, а также способствовали колонизации Запада. Основные магистрали — канал Эри и железные дороги «Нью-Йорк сентрал» и «Пенсильвания» — продвигались на Запад. Сильные неурожаи пшеницы в Англии в период с 1860 по 1862 г вызвали громадный спрос на американскую пшеницу за рубежом. В Мичигане были открыты залежи соли, возместившие потерянные источники Юга. Нефтяная скважина, пробуренная Дрейком в Пенсильвании, положила начало развитию нефтяной промышленности. А изыскания Комстока Лода в горах Сьерра-Невады и Грегори Лода в Колорадо способствовали увеличению добычи золота и серебра.
Даже такие невыгодные с точки зрения вложения капитала предприятия, как железные дороги «Иллинойс сентрал», «Кливленд, Колумбус энд Цинциннати», стали выглядеть более привлекательно по мере того, как к ним потекли правительственные военные контракты. Чикаго, расположившийся на берегу озера Мичиган, превращался в мощный железнодорожный узел. Однако железные дороги все еще были технически несовершенными: ширина железнодорожной колеи была неодинаковой, что вынуждало пассажиров делать частые пересадки; железнодорожных мостов было мало, и через реки переправлялись исключительно на паромах. Несчастные случаи на железных дорогах были обычным явлением, общественность обвиняла железнодорожные компании в том, что они больше заботились о доходах, чем о пассажирах.
Мясоконсервная промышленность сконцентрировалась в Чикаго, и бойни представляли постоянную угрозу здоровью населения. При выварке костей и очистке жиров вся округа наполнялась зловонием, а отходы и грязь просто спускались в реку.
Прибыли добывались любыми способами. Например, производители виски, чья продукция всегда была излюбленным предметом для налогообложения, добивались снятия налогов с имеющегося в наличии запаса продукции и выигрывали при этом огромные суммы. Делалось это с помощью «освященного временем» подкупа законодателей. Когда не хватало хлопка для изготовления военной формы, его заменяли шерстяными тканями. Тем не менее, во время первой военной зимы серьезно ощущался недостаток в обмундировании и одеялах. Использовались любые материалы всевозможных расцветок, все это зачастую приводило к тому, что солдаты Соединенных Штатов стреляли друг в друга. Однако прибыли были высокими: через несколько месяцев после начала войны один фабрикант признался корреспонденту лондонского журнала «Экономист», что он уже заработал $200 тысяч. Плохое качество продукции стало бедствием. Материалы, из которых изготовлялось обмундирование, часто были «хламом» — бесформенным тряпьем, которое моментально расползалось в полевых условиях. Слово «хлам» стало синонимом мошенничества и коррупции и применялось ко всем правительственным подрядчикам, чьи доходы были слишком велики и вряд ли могли быть получены честным путем.
Часто подрядчики поставляли правительству негодные или устаревшие боеприпасы и оружие, которые затем списывались в утиль. Средняя цена мушкета, поставленного частным подрядчиком, доходила до $22, в то время как правительственный арсенал мог делать такой же мушкет за половину указанной цены. Один филадельфийский поставщик оружия изготовил 4 тыс. мушкетов, используя при этом детали, которые до этого были забракованы правительственными приемщиками. Марселлус Хартли признался, что продал правительству партию неисправных карабинов. В подобную сделку был втянут и молодой. Дж.П. Морган. По-видимому, в начале войны большое количество карабинов Холла, признанных правительством в 1857 г. устаревшими и непригодными, находилось в нью-йоркском арсенале. Артур Истмэн предложил продать их ему по $3,5 за штуку, но, не имея денег, обратился к Симону Стивенсу, который в свою очередь обратился к Моргану.
Морган для обеспечения своего займа оформил на себя юридическое владение этими карабинами. Карабины были предложены генералу Фримонту из армейского управления в Сент-Луисе, и последний, нуждаясь в оружии, принял это предложение. Три бизнесмена — Истмэн, Стивене и Морган — уплатили правительству около $17 тысяч за всю партию, а затем после незначительных переделок направили ее в Сент-Луис, получив по $22 за каждый карабин. В 1862 г. комиссия конгресса объявила эту сделку мошенничеством и правительство отказалось платить. Тогда Морган и его друзья возбудили судебный процесс. С этого момента имя Моргана странным образом исчезает из документов, что позволяет некоторым историкам утверждать, что он якобы не участвовал в этой сделке. Назначенная военным министром комиссия для решения этого вопроса рекомендовала уплатить по $13,3 за карабин, но продавцы восприняли это только как частичную компенсацию и продолжали требовать выплаты полной суммы. В конце концов суд вынес решение в пользу группы Стивенса — Моргана и она получила прибыль в сумме $95 тысяч.
Некоторые авторы, оправдывая Моргана, утверждают, что он не знал о том, что карабины были неисправны, только финансировал сделку и, в конце концов, в ней не было ничего незаконного. Но даже наиболее ревностные защитники этой махинации признавали, что у многих карабинов Холла часто разрывались стволы. Однако Морган не стал отвечать на раздававшиеся обвинения в том, что он для получения прибыли воспользовался нечестной, хотя и безупречной в юридическом отношении операцией.
Бизнес во время гражданской войны настолько процветал, что фабриканты объявляли 30%-ные дивиденды. К 1864 г прибыль на капитал достигала в среднем 15%. Потеря около $300 млн. (долг Юга Северу) быстро была компенсирована. Хотя банковская система вновь находилась на грани хаоса, закон о Национальном банке, несмотря на все его недостатки, навел определенный порядок. Банки процветали, как никогда раньше. «Кемикл бэнк оф Нью-Йорк» объявил 24%-ные дивиденды за каждый военный год. Возникали торговые компании, финансировавшие экскурсии и бесплатные поездки бизнесменов по железным дорогам. Бизнесмены различных городов обменивались делегациями, поездки которых сопровождались шумной рекламой. Одной из немногих отраслей бизнеса, пострадавших от войны, было судоходство. Стремясь захватить трансатлантическую торговлю в свои руки, Англия стала широко использовать пароходы и значительно опередила своих конкурентов. Американским коммерсантам пришлось обращаться в конгресс за субсидиями.
В то время когда в стране бушевала война, наживавшиеся на ней бизнесмены тратили деньги на приятное времяпрепровождение в театрах, опере и на курортах. Обогащение во время войны вызвало оргию расточительности, и новые богачи пропускали мимо ушей призывы к экономии и к более скромному образу жизни.
Между тем Юг был опустошен. К концу войны богатства Юга сократились более чем на 40%. Это произошло главным образом потому, что сильно упала цена земли, в которую было вложено так много капитала. Одновременно значительно сократилось поголовье скота. Война, по существу, разорила сельское хозяйство Юга. Деятельность торгово-промышленных предприятий пришла в упадок. К 1865 г. жизненный уровень на Юге был очень низким.
Основным источником капитала на Севере были накопления, сделанные во время прежней деятельности в сфере торговли и судоходства. Тогда предприниматели действовали главным образом в качестве комиссионеров, размещая свои заказы между независимыми мастерами, работавшими в своих собственных домах. Только в 1850-е гг. в связи с ростом внутреннего рынка капиталисты переключились на фабричный метод производства. Коммерческая деятельность находилась в упадке: англичане захватили инициативу в судоходстве, а политическое господство в стране представителей Юга означало, что правительственных субсидий торгово-промышленным кругам будет выделяться очень мало, а возможно, их и совсем не будет. Перед самой войной и во время войны появились условия для быстрого роста экономики. К 1865 г процветали обувная, текстильная, швейная и пищевая отрасли промышленности. В известном смысле происходило усиление специализации. Коммерсанта общего профиля сменили промышленник и банкир, а место кузнеца занял заводчик. Иногда это были те же самые люди. Однако очень часто на смену им приходило новое поколение, которое внедряло новые методы ведения бизнеса.
Промышленный пролетариат еще не представлял собой значительной силы. Существовавшая на фабриках система труда, основанная на родственных отношениях и эксплуатации труда фермерских девушек, сдерживала рост промышленного пролетариата. Вплоть до гражданской войны обувная промышленность оставалась надомной. Мастер, имевший собственный инструмент, получал от фабриканта сырье и поставлял ему готовую продукцию. Даже производство мясных консервов до войны было организовано па кустарной основе. Нитки выпускались фабриками, но ткачество все еще производилось на дому. Вместе с войной пришла централизация производства. Заводы, построенные в Питтсбурге и вокруг него, стали выпускать броневые плиты, снаряды и рельсы.
Вкладчиками капиталов в эту зарождающуюся промышленность были бывшие купцы и судовладельцы. Для купеческих семей, которые однажды вложили капиталы в каналы и дороги, выход за пределы сферы своей деятельности не был чем-то незнакомым и необычным. Создавался новый промышленный класс, вытеснявший старого торгового капиталиста. Будущее принадлежало промышленнику, который был заинтересован в надежном банковском деле, достаточном поступлении рабочей силы и внутреннем рынке. Для достижения своих целей он должен был сломить власть плантаторов, которая и была уничтожена первой в истории страны войной между ее гражданами.
Не подлежит сомнению то, что производство сельскохозяйственной продукции на Севере увеличилось благодаря применению таких орудий производства, как жатка Сайруса Маккормика. Существовало много подобных механизмов, но машина Маккормика пользовалась, пожалуй, наибольшим успехом. Маккормик родился в 1809 г. в Северной Каролине, в семье фермера. Работа на ферме ему совсем не нравилась, и он предпочитал возиться с инструментом, разбросанным в сарае. Отец Маккормика пытался сконструировать жатку, но выполнить эту работу пришлось Сайрусу. В 1832 г он демонстрировал свою машину соседям. С технической точки зрения эта машина являлась значительным шагом вперед, но ее продажа шла очень медленно. Маккормик решил переехать на Запад, рассчитывая, что там — на степных просторах — машина найдет широкое применение. После ряда неудачных попыток договориться с заводчиками о патентных правах на производство машины, он решил сам заняться изготовлением жаток и в 1848 г. поселился в Чикаго. Получив финансовую поддержку у видного чикагского дельца Уильяма Огдена, он вскоре построил завод. Через некоторое время Маккормик выплатил Огдену долг и стал самостоятельно вести дело. Он мог позволить себе это, так как его жатка пользовалась колоссальным спросом.
Маккормик был превосходным коммерсантом. Он создал свою собственную организацию по сбыту машин, выдавал гарантии и предлагал продажу в рассрочку. Для ключевых пунктов сбыта машин он подобрал первоклассных агентов. Фактически он создал торговую систему, которую впоследствии использовала автомобильная промышленность. Контроль над работой агентов был у Маккормика таким же строгим, как в компании «Дженерал моторс». Маккормик устраивал полевые состязания своих жаток с машинами других конструкций. Они походили на автомобильные гонки более позднего периода. Неизбежно возникали судебные процессы, связанные с нарушением патентных прав. Однажды, когда Маккормик пытался возобновить действие патента, его обвинили в попытке подкупа, но он энергично отрицал это. Во всяком случае, жатка приобрела слишком большое значение, чтобы оставаться в руках одного человека. Суды отказали ему в иске.
Существовало много моделей сельскохозяйственных машин. К 1851 г. было запатентовано не менее 167 типов уборочных машин и 62 косилки. Жатка Маккормика работала лучше многих других, а ее сбыт велся более энергично. На практике машина Обида Гуссея имела то преимущество, что была более прочной и удобной в работе, но действовала она лучше как косилка. Главной ошибкой Гуссея было то, что он переехал в Балтимор, в то время как Маккормик двинулся на Запад. Хотя жатка Маккормика и имела успех за пределами США, но ее триумф связан с работой на американских фермах во время войны.