МИФ О ВЕСТЕРНИЗАЦИИ ЯПОНИИ

МИФ О ВЕСТЕРНИЗАЦИИ ЯПОНИИ

Кое-кто из историков утверждает, что смысл истории – в переменах. Другие усматривают её в непрерывности традиций. Пожалуй, правы и те и другие, в особенности, когда речь идет о Японии. Изменения здесь на лицо: они прослеживаются во всех сферах жизни нации. Однако непрерывность традиции всегда была и надолго останется внутренним механизмом, составляющим сущность японского образа жизни.

Какой-то японец сравнил однажды свою родину с бамбуковой тростью, отделанной сталью и обернутой в пластик. Пожалуй, это удачный образ. Чужестранцу, прежде всего, будет бросаться в глаза яркая обертка, так услужливо имитирующая национальный колорит Японии. Все здесь выглядит точь-в-точь как на Западе. Но внутри, непременная, неизменно сохраняется бамбуковая сердцевина.

Многие европейцы и американцы, посещающие страну, видят в ней первую, по-настоящему «вестернизированную» азиатскую нацию. Это объясняется удивительной способностью японцев в тонкостях копировать западный образ жизни и мыслей. Кажется поразительным, как быстро сумели они превратить недавно ещё феодальный политический и социалистический строй в образцовое, на первый взгляд, демократическое общество. Усилия этих людей по созданию первоклассной по организации и производительности экономики внушают невольное уважение. Перемены, которые пережила Япония за какую-нибудь сотню лет, столь разительны, неисчислимы, что многие на Западе всерьёз полагают, будто изменились и сами японцы – в такой степени, что уже ничем не отличаются от нас и остаются жителями азиатской страны разве что в силу географической случайности. Увы, впечатление это – иллюзорно и поверхностно. Жизнь японцев, в её глубине, по-прежнему складывается под влиянием идеалов, этических норм, обычаев и институтов, восходящих к основаниям японской культуры и истории. Американцы и европейцы из факта использования японцами достижений западной цивилизации ошибочно заключают, будто это должно повлечь за собой пересмотр японской системы ценностей. Подобный подход явно не учитывает избирательный характер всех японских заимствований. Более того, при этом недооцениваются творческие способности японского народа, который, как правило, взяв у западного образца его форму, стремится воплотить в ней сугубо национальное, японское содержание. Японцы переделывают все то, что заимствуют – сами же при этом меняются мало.

История показывает, что новшества, возникшие внутри данного общества, всегда оказывают на него гораздо более продолжительное и глубокое влияние, чем заимствования со стороны. Поэтому, при всем разнообразии действующих в настоящее время в Японии культурных тенденций внутреннего или внешнего происхождения, неверным было бы утверждать, что основу японской культуры образует смешение признаков западной и восточной культур, скорее даже с преобладанием первых. Япония по существу своему осталась все той же чужеродной Западу и на него не похожей.

Можно указать на несколько причин распространенного, но ошибочного мнения об усиленной «вестернизации» Японии. Всем нам в какой-то мере свойственен этноцентризм, и мы судим о событиях и фактах зарубежной жизни в привычных понятиях и картинах своей собственной культуры. Мы склонны замечать у японцев в первую очередь то, что кажется знакомым. Нам кажется, будто легче достичь взаимопонимания с людьми, одетыми на наш манер, живущих в таких же домах, владеющих такими же манерами и автомобилями, что и мы сами. Японцы же, со своей стороны, охотно поддерживают у иностранцев иллюзии в таком роде. Разговоры о модернизации, индустриализации, вестернизации – излюбленная тема для многих японцев, стремящихся «угнаться» за Западом. Чужестранцам, которые только об этом и слышат и читают повсюду, в правду может показаться, будто Япония становится «западной» страной.

Непременной принадлежностью реквизита японского национального театра Кабуки является куромаку, то есть «черный занавес». Попытаемся же отдернуть занавес, скрывающий многие потаенные механизмы, действующие в глубинах японской жизни, делающие её странной и не похожей на нашу. В результате мы убедимся, что японцы не только не собирают сменять свой национальный характер на западный манер, но, напротив, скорее стремятся упрочить систему традиционных ценностей и неповторимую организацию народной жизни.

Пожалуй, для наших целей можно ограничиться немногими аспектами политической, экономической и социальной организации японского общества, лучше всего отражающими истинный характер японского образа жизни. Что касается искусства, литературы, театра, музыки и многих других областей культуры, то здесь следование традициям не выглядело бы столь удивительным.

ПРАВЯЩАЯ ЭЛИТА. Лучшую характеристику системы управления в Японии дает, пожалуй, меткая пословица: «Отряд властителей верховных страною правит полюбовно».

«Отряд властителей верховных» – это элита, включающая высших правительственных чиновников, представителей деловых кругов и политиков, а также избранных представителей интеллектуальных кругов и лиц, пользующихся особым престижем. Они задают тон в любой сфере жизни японского общества – в политике, дипломатии, экономике, просвещения. Трудно указать на какое-либо образование в политической жизни Запада, которое понимало бы японскую правящую элиту. По-видимому, это связано со своеобразным представлением о том, что такое нация. Понятие о современном западном национальном государстве основывается на политических теориях и институтах, возникших за последние триста лет. В Японии же образ нации, как большой семьи, возник еще в те отдаленные времена, когда отдельные семьи составляли роды, роды – племена, понимавшиеся как своеобразные большие семьи. Японский социальный строй, основывающийся на синтоистской религии и конфуцианской философии, выводится скорее из персоналистических представлений и интуитивных чувств, чем из понятий общественного договора и разумной организации. Японское общество по своей природе авторитарно, а не эгалитарно, и ориентируется оно на группу, а не на индивида. Кроме того, ввиду островного положения страны, японское общество отличается исключительной этнической одаренностью.

В Японии, этом государстве-семье, император играет роль отца, первосвященника синтоистской религии, высшего авторитета в этических и эстетических вопросах. Он – источник политической законности и символ национального единства. Но сам он не правит непосредственно. Правящая элита – «старшие братья» в семье-государстве берут на себя всю ответственность управления и заботы о благоденствии простых людей – «малых детей» в этом своеобразном семейном укладе. В идеале правящая элита обязана поддерживать общественный порядок, являя образцы благоволения и отеческой заботы. Народ же, в свою очередь, должен выказывать ей почтение и быть послушным. Все японцы связаны чувством лояльности, во-первых, по отношению к императору, во-вторых, друг к другу. И не смотря на все внешние изменения, в современной, индустриальной Японии такой взгляд принимается как естественный, правильный и достойный.

Сегодняшняя элита является прямой преемницей правящего класса старой Японии и олигархии эпохи Мэйдзи (период после реставрации императорской власти в 1868г.). В результате медленного своего расширения, она включила в себя верхи бюрократии, представителей военных, деловых и политических кругов. Современная бюрократия, будучи старейшей из трех основных групп элиты, по-видимому, лучше других сохранила традиционные японские ценности. Японский чиновник в каком-то отношении родственен старокитайскому мандарину. В своей деятельности он руководствуется конфуцианским этическим учением о природе власти, о благоволении отеческой ответственности. Высшая бюрократия несколько утратила окружающий её прежде ореол почти религиозного почтения, и нынешние чиновники не считают себя более слугами императора.

Правительственная служба всегда обеспечивала высокий престиж в японском обществе, и это привлекало в ряды бюрократии наиболее одаренных людей. Чиновники получали всестороннее и глубокое образование, как общего, так и специального характера. Интеллигентность, вышколенность, престиж – все эти качества придают высшим чиновникам особый вес и особую роль в механизме принятия решений, как правило, вполне заслуженную. Иностранным дипломатам, вступающим в официальные переговоры с высшими правительственными чиновниками, на своём опыте пришлось убедится, что на такие переговоры следует являться во всеоружие, ибо им придется встретится с целым штатом квалифицированных экспертов, располагающих самой свежей и исчерпывающей информацией и весьма искусных в аргументации. В дополнение ко всему сказанному, необходимо заметить, что, в согласии с обычаем и законом, высшая бюрократия наделена правом независимых политических действий, то есть по своему усмотрению может менять существующие политические и экономические решения на более соответствующие интересам страны. Бюрократия обладает такой широтой власти, что редко какие сферы японского общества оказываются незатронутыми её влиянием.

Жизнь японских деловых кругов также уходит своими корнями довольно глубоко в национальные традиции. Предками современных представителей большого бизнеса являются выходцы из купеческого сословия, сформировавшегося во вторую половину периода Токугава (ХVIII - 1-ая половина ХIХ вв.), а также самураи, ставшие после Реставрации Мэйдзи промышленниками, банкирами и торговцами. Особую независимость и силу приобрели деловые круги в послевоенный период, в процессе реконструкции разрушенной войной экономики и последовавшей тотальной индустриализации хозяйства страны. Финансисты, промышленники и торговцы располагают властью, поскольку удерживают ключевые позиции в экономике. Японский бизнесмен, как это вообще характерно для любой полукапиталистической экономики, работает ради дохода. Но мотивирует он свою деятельность тем же принципами конфуцианской этики, что и правительственный чиновник. Он отвечает перед держателями за эффективность и доходность проводимых операций, но в то же время испытывает чувство ответственности по обеспечению благосостояния нации в целом. Он сотрудничает с правительственными чиновниками и политиками в принятии решений, представляющих максимальную выгоду для страны, даже если то или иное решение не приносит непосредственной выгоды ему самому. Ведь бизнесмен унаследовал традиции долга от самурая, ставшего предпринимателем сто лет тому назад и привнесшего в «дело» свою этику. Отложив в сторону меч и усевшись за счеты, люди изменили свой образ жизни, но строй мышления остался тем же.

Третья крупная группа в современной элите – профессиональные политики из правящей консервативной партии. Эта группа самая молодая, традиции её наименее глубоки, и именно здесь возникают самые серьезные трения при попытках применения на японской почве западных образцов. Однако политики являются наименее влиятельными членами правящей элиты, потому что у них за плечами нет достаточного авторитета власти. Кроме того, политики зависят от бизнесменов, субсидирующих их деятельность, и от высшей бюрократии, которая может вмешиваться в их решения. Сила политиков – в законодательном контроле над деятельностью правительства и в контроле над общественным мнением через депутатов парламента. Многие опытные послевоенные политики сами являются выходцами из высшей бюрократии и деловых кругов и сохранили личные связи, которые используются ими как каналы влияния.

Особое положение в правящей элите занимает группа интеллектуалов. Согласно конфуцианской этике, сэнсэй, или учитель, всегда пользовался высочайшим уважением. К его советам прислушивались, его мнение часто считалось непререкаемым. Нынешний интеллектуал обязан моральной ответственностью использовать свои знания на благо общества. Круг интеллектуалов не ограничивается университетскими преподавателями, но включает еще две других категории. К первой относится дзъёгенс, или “умудренный” – лицо, не имеющее себе параллели в западной традиции. Нередко такое лицо обладает высшей квалификацией в какой-нибудь узкой области: оно подает советы в частном порядке либо же возглавляет небольшой исследовательский институт, также финансируемый из частных источников. Ко второй категории интеллектуалов относятся журналисты: издатели газет, журнальные обозреватели, писатели по специальным вопросам. С ними консультируются в период принятия решений относительно состояния общественного мнения.

Общественное мнение, которое на Западе бывает зачастую эффективным, хоть и не явным фактором, определяющим правительственную политику, в Японии остается довольно неопределенным и оказывает не значительное влияние при принятии важных решений. У японцев существует исторически сложившаяся привычка полагаться на власти предержащие, которым дозволяется действовать, как они сочтут нужным. Впрочем, все имеет свои пределы, и правящая элита хорошо знает эти пределы. Весьма сомнительно, чтобы какой-нибудь лидер на сегодняшний день рискнул предложить принять участие в заморской военной авантюре: столь велики антивоенные настроения в народе.

Правящая элита Японии почти целиком сосредоточена в Токио. Размеры элиты определить трудно, потому что она начинается с четко очерченной верхушки и постепенно сливается со слоем людей более низкого социального положения. По грубым оценкам, она насчитывает около трех тысяч человек, среди которых почти нет женщин. В возрастном отношении элита в основном состоит из людей от 50 до 60 лет, хотя ключевые позиции принадлежат лицам старше 60.

Правящая элита по существу объединяет в себе функции мозгового центра, законодателей образовательных норм и верховного судьи в вопросах нравственности. Любой японец, даже самого низкого происхождения, может добраться до элитных верхов, если начинает своё восхождение достаточно рано, будет следовать предписанному пути и докажет свой конформизм по отношению к системе, в которой он движется. Люди знатного происхождения и высокого знатного положения, не обладающие достаточными способностями для эффективного продвижения, всегда имеют возможность удовольствоваться какой-нибудь синекурой. То же самое, относится к людям из зажиточных семей и сыновьям бизнесменов. Правящая элита более не является аристократической организацией, хотя влияние знатных семей продолжает оставаться чувствительным. Однако это влияние определяется заслугами аристократов, а не их пышным титулам.

Пути продвижения индивида в социальные верхи жестко очерчены. Наибольшее, почти исключительное значение придается образованию. Очень важен соответствующий выбор начальной школы. Решающий шаг – сдача общеобразовательных экзаменов и поступление в специальную школу для привилегированных. Второй рывок – очередные экзамены и высшее учебное заведение, окончив которое можно рассчитывать на поступление в один из государственных или частных университетов, а это уже верный залог того, чтобы стать бизнесменом или правительственным чиновником. Вершину образовательной иерархии образует Токийский университет, а в нем – факультет права. Весьма примечательно, что все образовательные учреждения, за исключением частных университетов, являются общедоступными: к экзаменам может быть допущен любой человек. Это с удивительной силой подхлестывает честолюбивые помыслы юношей, более того – их родителей. Популярное родительское наставление перед экзаменами гласит: «По четыре часа в сутки спать будешь -пройдешь, по шесть – провалишься».

Правящая элита Японии, как и любая другая элита в мире прочно связана формальными, зримыми организационными узами. Но, кроме того, существует еще тайные, незаметные связи, характерные только для этой страны. Японцы с предельной заботой относятся к налаживанию густой сети персональных отношений, от которых всецело зависит их собственное положение в социальной структуре. Личная преданность и персональные обязанности считаются главными добродетелями. Ими определяются все тонкости поведения человека в семье, на работе, в школе, во время отдыха. Все члены элиты имеют определенные обязательства по отношению к императору и двору, к своим семьям, а через членов семьи – к другим, более далеким родственникам, к своим школьным товарищам, к деловым партнерам и сослуживцам, – короче говоря, к широкому кругу людей, с которыми они оказываются связанными тем или иным образом. Для налаживания личных отношений существует официальный регистр, так называемый инсэки, где указывается какого рода отношения связывают многих выдающихся людей. Примечательно, что все три последних премьер-министра были дэси, или протеже покойного премьер-министра Иосида Сигеру. Киси Нобусуке и Сато Эйсаку – братья, причем Сато был усыновлен семьей жены с целью продолжения рода.

Важным элементом, обеспечивающим стабильность, даже жестокость социальной системы, является японский обычай пожизненного трудоустройства. Молодой человек, окончив университет и сдав экзамен на должность, поступает на работу в корпорацию или правительственное учреждение. Здесь он остается навсегда и не сменит места работы, невзирая на самые выгодные предложения. Он считает необходимым хранить верность своей организации точно так же, как самурай был верен даймё, своему феодальному сюзерену. В свою очередь, организация должна проявлять отеческую заботу о служащих. Никто не может быть уволен – разве что если совершит преступление или окажется замешанным в крупный скандал. Все люди, поступившие на службу одновременно, равномерно продвигаются по служебной лестнице, причем темы продвижения во всех организациях устанавливаются примерно одинаковыми. В результате все служащие одного возраста, как правило, знакомы друг с другом еще со школьной скамьи, делают карьеру параллельно, и лишь на верхних ступенях иерархии становится заметной некоторая дифференциация. Наиболее удачливые и способные попадают, наконец, в элиту.

Чтобы не сдерживать продвижения молодых, обычай предписывает выходить в отставку в возрасте 55 лет. Это правило не распространяется на директоров и вице-президентов компаний, однако обязательно для высших правительственных чиновников и крупных бизнесменов. Но чтобы их таланты не преподали зря, элита часто прибегает к их неформальным услугам и консультациям.

Наивным было бы полагать, будто правящая элита и в самом деле образует гармоничное единство, венчающее собой стройную иерархию семьи-государства. В действительности она несовершенна, как всякое человеческое установление, и в недрах ее происходит беспрерывная борьба за власть, положение и престиж. Существующие оппозиции редко принимают явный характер, между соперничающими сторонами ведется тонкая и запутанная игра, но, тем не менее, конкуренция принимает весьма ожесточенные формы. Однако стоит возникнуть какой-нибудь внешней угрозе интересам элиты или страны в целом, борьба за власть моментально прекращается и быстро вырабатывается стратегия совместных действий по ликвидации угрозы.

В механизме принятия решений роль правящей элиты прослеживается буквально на всех уровнях. Независимо от важности принимаемого решения и степени вовлеченности в него функционеров элиты, сложный процесс достижения согласия очень многое может сказать о действующей в Японии системе ценностей. По возможности, японцы стремятся избегать однозначных решений, предоставляя событиям развиваться своим естественным чередом. Принятие любого решения почти неизбежно чревато конфликтом, а всякий конфликт все-таки возникает, и какое-то решение оказывается необходимым принять для его устранения, члены элиты затягивают длинную замысловатую и дотошную процедуру обсуждения, прежде чем приходят к результату. Многие проблемы в Японии так и остались погребенными под грудой консультаций и переговоров.

Решения в Японии никогда не принимаются в индивидуальном порядке, но всегда коллегиально. Процесс обсуждения начинается с большой группы и постепенно захватывает все более широкий круг людей. Отдельный человек никогда не возьмет на себя ответственность за принятое решение и постарается разделить её с возможно большим числом людей. В пределах группы, как во всей элите в целом, решения принимаются в результате постепенного согласования всех точек зрения. Представления о выборе одного из возможных вариантов путем голосования чуждо японскому мышлению. Даже в парламенте голосование обычно проводится после того, как согласие по обсуждаемому вопросу уже достигнуто. Подобная практика весьма обычна также при формировании центральных органов Японской социалистической партии. Настоящие выборы здесь практически и фактически не проводятся.

Японский метод достижения согласия в пределах небольшой группы называется матомари, или «договоренность». Типичное собрание, на котором должно быть принято решение, открывается выступлением старейшего члена группы, разъясняющего существо проблемы. После этого каждый присутствующий высказывает часть своих соображений, но никогда – все до конца. Японцы очень самолюбивы и терпеть не могут оставаться в меньшинстве или в изоляции. Самолюбие не позволяет им также резко выступить с предложением, прямо противоречащим мнению одного из коллег. Поэтому дискуссия затягивается надолго, и каждый выступающий медленно и тщательно излагает свою позицию, попутно согласовывая её с чувствами и мыслями других, без особого нажима с их стороны. Когда лидер группы чувствует, что общая основа для устраивающего всех решения найдена, он суммирует взгляды выступающих, спрашивает, все ли согласны, – как правило, его выступление завершается одобрительными кивками. Если же, однако, решения не удалось достичь и тупик кажется неизбежным, лидер группы не проявляет излишней настойчивости, не прибегает к голосованию, а просто предлагает отложить заседание для более углубленного обдумывания проблемы и неформальных переговоров в частном кругу. Как правило, к следующему заседанию это приносит свои плоды, и решение оказывается найденным. Во всей этой процедуре главным считается не отстаивание принципов, а достижение решения. Все подчиняется этой основной цели.

Никакое решение или соглашение для японцев не носит абсолютного характера. Они здраво полагают, что любое соглашение имеет силу до тех пор, пока сохраняют реальность те условия, при которых оно возникло. Если ситуация меняется – соглашение также должно быть приспособлено к новым обстоятельствам. По этой причине японцы всячески избегают практики обращения к прецедентам, столь излюбленной англичанами. Они хотят чувствовать себя свободными для принятия новых решений, более подходящих и более выгодных во вновь складывающейся ситуации. Японец не мыслит общими категориями, но сообразуется с требованиями момента, принимая решения «применительно к случаю». Он приложит всяческие старания, особенно если имеет дело с иностранцем, чтобы решение, принимаемое сегодня, не ограничило его свободу в принятии решений в будущем. Это довольно необычно для западного склада ума, и потому многие считают японцев вероломными. Но японцы попросту не видят смысла в том, чтобы придерживаться старых договоров, когда обстоятельства, их породившие, престали существовать.

Неформальные каналы коммуникаций в механизмах принятия решений имеют для правящей элиты гораздо большее значение, чем формальные комитеты и консультативные группы. Члены элиты на любом уровне встречают друг с другом ежедневно. Большинство из них работает в пределах общей площади не более двух квадратных миль, а в некоторых случаях они находятся буквально на виду друг друга. С холма, на котором расположено здание парламента, являющегося штаб-квартирой политиков, открывается вид, с одной стороны, на кварталы Касумигасеки, где сосредоточены министерства и все основные бюрократические учреждения, а с другой – на императорский дворец и квартал Маруноучи, центр большого бизнеса. Телефонные переговоры используются своим чередом, однако японцы предпочитают личные контакты, особенно если речь идет о чем-нибудь серьезном. Весьма популярны короткие пешеходные прогулки или поездки в автомобиле от одного «офиса» к другому в пределах этого небольшого района. Кроме того, немалую роль играют вечерние встречи в барах, ресторанах или домах гейш.

Чтобы добиться эффективных решений по некоторым трудным проблемам, японцы часто создают временные комитеты представителей разных слоев элиты, включающие в свой состав также людей из академического мира и других интеллектуалов. Эти комитеты работают в такой же манере, что и постоянные группы, походят к соглашению по основным вопросам, а затем самораспускаются. Однако отношения, наладившиеся во время работы комитета, добавляют еще одну связь к сложной системе социальных уз, объединяющих элиту в сплоченный орган. За последние годы консультативные и специальные комитеты создавались для решения важных вопросов государственной политики по использованию угля, нефти, атомной энергии, по определению статуса Окинавы, по пересмотру избирательной системы, системы образования, по борьбе с инфляцией потребительных цен. Рекомендации подобных комитетов очень удобны в тех случаях, когда необходимо уклониться от прямой ответственности либо избежать действий, которые имели бы неприятные последствия.

Японская процедура принятия решений занимает много времени, нередко может вызвать раздражение и порой приводит к явным абсурдам. Но эта запутанная система вполне устраивает самих японцев, и они не проявляют ни малейшего желания изменить её. Это свидетельствует о глубоко свойственных японцам предусмотрительности и осторожности. Японец будет ходить битое число раз вокруг да около проблемы, прежде чем коснется её по-настоящему. Такой подход придает японцам чувство устойчивости в жизни, то и дело создающей непредвиденные, внезапно возникающие ситуации. Перед Второй мировой войной были сделаны отступления от традиционной схемы принятия решений, и японцы последовали за милитаристами, переведшими их на край гибели. С тех пор отступления от правила наблюдались крайне редко – и всегда они были связаны с неприятностями. И только лишь твердое, хоть и ненавязчивое, следование привычными путями приводило нацию на курс, который, по мнению элиты, мог считаться наилучшим.

Парадоксально, но факт, что представление о правящей элите и о процессе принятия решений не очень отчетливо осознается самими японцами. По-видимому, все это столь глубоко вошло в их плоть и кровь, что редко кто оказывается способным дать объяснение и анализ. Большинство японцев, даже из самых высших кругов, понимают действующий механизм не разумом, а инстинктом.

ДВОЙСТВЕННОСТЬ ПОЛИТИКЕ. Японская политическая жизнь, пожалуй, лучший образец того, как сильно отличается здесь видимость от действительности. Японская политическая система напоминает западную демократию, с конституцией, парламентом, политическими партиями и выборами. Однако такая демократия не соответствует духу японской политике. Теория и практика здесь гораздо больше зависят от исторического наследия, чем от влияния Запада. Основными понятиями политической теории являются кокутай, или «национальный дух», и тэнио-сэй, или система императорской власти. Практика же развертывается вокруг борьбы хабатсу, или соперничающих клик – основных движущих факторов в политике, преемников феодальных кланов прошлого века. Парламент – поле их битвы, а Кабинет министров – орудие правящей клики. Широкая публика в основном остается апатичной и слабо ввязывается в политические распри. Японская политика как будто основывается на предположении необходимости действий во имя всеобщего блага, однако существуют разные стандарты блага для высших и низших. Различая эти столь велики, что в японском языке даже отсутствует слово, обозначающее «демократию». Очевидные контрасты не встречают никакого морального осуждения и это лучше всего говорит о том, что в Японии и на Западе политические идеалы понимают совершенно по-разному.