Билет 1. «вопросы языка и стиля в литературной полемике 1800-1810 гг. «Беседа любителей русского слова» и «Арзамас»»
Решение этих проблем языка и стиля приняло в России полемически-пародийный характер и связано с образованием и деятельностью двух литературных объединений – “Беседой любителей русского слова” (1811–1816) и “Арзамасским обществом безвестных людей” (“Арзамасом”; 1815–1818). В начале 1800-х гг. Карамзин написал несколько статей (“Отчего в России мало авторских талантов”, 1802 и др.), где утверждал, что русские не умеют изложить некоторые психологические и философские тонкости в разговоре, не могут точно и ясно выразить свои переживания, тогда как на французском языке те же самые переживания они передают легко. Тем самым Карамзин зафиксировал характерное противоречие в языковом обиходе дворянина того времени – явление двуязычия. Русским образованным людям было легче говорить и писать по-французски, чем по-русски. В этом даже спустя несколько лет признавались многие писатели, в том числе Пушкин. Некоторые поэты сначала писали стихи по-французски, а затем переводили их на русский язык. Французский язык в начале XIX в. был средством общения и дипломатии. С ним вместе в русскую культуру вошло множество понятий, связанных с Французской революцией, европейской общественной мыслью, философией и литературой. Эти понятия не были еще освоены русским языком. Неразвитость русского литературного языка задевала национальную гордость Карамзина-патриота. Он мечтал, чтобы русский язык был таким же богатым, как и французский. Что же необходимо было сделать, чтобы русский язык стал вровень с великими языками мира Язык литературы, отвечал Карамзин, должен стать языком разговорным. Нужно говорить, как пишут, и писать, как говорят.
Карамзин и карамзинисты считали, что нужно сблизить язык книжный и язык разговорный. При этом надо соблюсти одно непременное условие – перемены должны наступить естественным путем. Статьи Карамзина встретили сразу же решительное возражение со стороны адмирала А.С. Шишкова, который откликнулся на них трактатом “Рассуждение о старом и новом слоге российского языка” (1803). По всем основным тезисам статей Карамзина Шишков яростно полемизирует с ним. Если Карамзин считает, что усвоение западных понятий необходимо для России, то Шишков защищает отечественную культуру от чужеземного влияния и заявляет, что Россия должна сохранить себя в неприкосновенности от идеологического и культурного воздействия Франции и Запада в целом. Задача, по мнению Шишкова, состоит в том, чтобы оградить национальные ценности и святыни от развращающих идей западного “чужебесия”.
Организацию литературной базы староверства в начале века взял на себя адмирал А. С. Шишков - см. его «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», вышедшее в свет в 1803 и быстро сделавшееся исповеданием веры всех сторонников «доброго старого» классического искусства. Под идейным руководством Шишкова позднее было основано литературное общество «Беседа любителей русского слова», просуществовавшее до 1816. Членами «Беседы» в числе других были: кн. С. А. Шихматов, А. С. Хвостов, кн. А. А. Шаховской, А. С. Стурдза, кн. Д. П. Горчаков, П. Ю. Львов, Г. В. Гераков, С. Н. Марин.
Литературное общество «Арзамас» было основано в октябре 1915. В состав его членов входили: Д. Н. Блудов, К. Н. Батюшков, Ф. Ф. Вигель, А. Ф. Воейков, кн. П. А. Вяземский, Д. В. Дашков, Д. В. Давыдов, С. П. Жихарев, В. А. Жуковский, М. Ф. Орлов, А. С. Пушкин, В. Л. Пушкин, А. И. Тургенев, Н. И. Тургенев и др. Если в чтениях «Беседы» по большей части фигурировали лиро-эпические гимны и героические эпопеи, в «Арзамасе» их место занимали камерные формы - эпиграммы, шуточные послания, в которых «острословие» смешивалось с «галиматьей». В деятельности «арзамасцев» было немало празднословия; но это не помешало им сыграть весьма значительную роль в литературной жизни страны. Общество это просуществовало до 1818. Причины его распада заключались, с одной стороны, в уже завершившемся к этому времени разгрому «староверов» («Беседа любителей русского слова» закрылась еще в 1816), а с другой - в росте в среде «арзамасцев» разногласий по политическим вопросам. Полемика о языке началась в 1803 году, когда не было еще ни «Беседы...», ни «Арзамаса». Повод - выход в свет трактата А.С. Шишкова «Рассуждения о старом и новом слоге Российского языка». Этот объемистый том содержал охранительные идеи и направлен был против карамзинских европеизированных нововведений в русском языке. Шишков предлагал отказаться от заимствованных слов и оборотов, введенных «карамзинистами»: «вкус», «стиль», «моральный. Между тем, слова эти привились, стали понятны и естественны в русской речи. Они достаточно точно выражали новые появившиеся литературные понятия, душевные состояния, настроения, представления. Требования Шишкова - держаться в русском литературном языке старославянских корней и форм - оказались смехотворными. Высмеивались его курьезные требования заменить слово «галоши» на «мокроступы», «театр» - на «позорище». Что касается «Арзамаса», то в его позициях было много уязвимого: чрезмерное преклонение перед западными образцами, в стихотворном и эпистолярном стиле употреблялось много выражений, искусственных вставок, французских слов, не привившихся в русском языке.
Языковая проблематика споров в начале XIX сама по себе уже была показателем созревающей литературы. Как оппонент народившегося преклонения перед западными влияниями, Шишков был прав. Например, он высмеивал пристрастие карамзинистов к перифразам, напыщенности, словесным украшениям. У отстаиваемых им идей была богатая родословная.
Борьба между «Арзамасом» и «Беседой...», хотя и велась под флагом «карамзинизма», языковых реформ, но сам Карамзин стоял в стороне, а в центре оказывалось творчество Жуковского, сделавшегося к этому времени значительнейшим русским романтиком. Члены «Арзамаса» взяли на себя нарицательные имена из его баллад: Жуковский - Светлана, Вяземский - Асмодей, А. Тургенев - Варвик, М. Орлов - Рейн, Батюшков - Ахилл, молодой Пушкин - Сверчок. С точки зрения «шишковистов», уязвимым местом романтизма Жуковского был его переводной, якобы подражательный характер, Тут и «штюрмер» Бюргер с его нашумевшей «Ленорой», переделанной Жуковским в «Людмилу», а потом в «Светлану. Жуковский говорил: «У меня все переводное, и однако же это все - мое». Он был не переводчиком, не рабом, а «соперником Жуковский оспаривает узкий подход Шишкова к языку, отвлекающий его от содержания литературы. Для Шишкова литература - это «груда книг», для Жуковского - живой процесс познания и выражения. Шишков языковые новшества считает только «модой», а не определенным новым качеством языка и литературы. Жуковский не раз подчеркивает, что речь идет о прозе, являющейся главным показателем зрелости литературы. И именно проза у нас еще слаба. Лучший ее образец - Карамзин. Жуковский стремится ориентироваться на высокие образцы. Язык - только «орудие передачи мысли». Сам же уровень мысли - в образцовом ее выражении - его как раз и надо искать у таких писателей, как Вольтер, Руссо, Корнель, Расин, Мольер.
Билет 2. Поэзия 1800-1810гг. основные жанры.
|
|
В поэзии начала XIX в. еще сильно влияние классицизма. По-прежнему появляются громоздкие эпические поэмы («Пожарский, Минин,), сказочные поэмы («Бахариана» М.М. Хераскова), философско-космологи-ческие поэмы С.С. Боброва. Большим литературным событием стал выход собрания сочинений крупнейшего поэта XVIII в. Г.Р. Державина (1816). Но в целом классицизм уже покидает литературную сцену. Многие классицисты (например, М.М. Херасков и др.) испытывают сильное влияние сентиментализма. Традиции классицизма были поддержаны и вместе с тем существенно обновлены Н.И. Гнедич, идиллией «Рыбаки» (историю русских рыбаков, живущих естественной, простой жизнью на лоне природы, Гнедич передал «гомеровским стилем», приспосабливая античные реалии к русским условиям).
Традиции гражданской лирики в духе классицизма были продолжены и поэтами «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств»[5]. Их неофициально называют «поэтами-радищевцами», потому что они разделяли идеи А.Н. Радищева и в обществе состояли его сыновья.
Поэты Вольного общества (из писателей в него входили И.М. Борн, И.П. Пнин, В.В. Попугаев, А.Е. Измайлов, Г.П. Каменев, А.Х. Востоков и др.) представляли собой неоднородную группу людей, «стремящихся к взаимному себя усовершенствованию для общей пользы». Некоторые поэты тяготели к классицизму и стремились обновить его (Борн, Попугаев, Пнин, Востоков и др.), другие испытывали воздействие предромантизма и романтизма (Г.П. Каменев, автор первой «романтической», по словам А.С. Пушкина, баллады «Громвал»). Основные идеи сторонников неоклассицизма, которых было в Вольном обществе большинство, заключались в провозглашении исключительной ценности человека, его разума, его деяний и его прав. Из этого видно, что ода у поэтов Вольного общества заметно изменилась по сравнению с одой классицистов: ее темой стали не доблести и деяния монарха, не военные победы и придворные торжества, а просвещенный человек, обладающий высоким разумом. В этом виден общий поворот русской лирики к человеку, а впоследствии – к личности. В соответствии с идеей ценности человека поэты Вольного общества не жалеют высоких слов, чтобы возвеличить великое творение Бога и плоды его трудов. Одновременно всю силу поэтического гнева они направляют на тех, кто лишает человека свободы и принадлежащих ему прав. Однако поэты Вольного общества не создают своего стиля. Обновляя поэтику классицистов, они стремятся к усилению идейно-смысловой выразительности слова, но опираются при этом на принципы классицистической эстетики. В новых условиях они пытаются воссоздать, а отчасти изобрести готовые поэтические формулы («сыны отчизны», «тягостный ярем» и др.), характерные для гражданской поэзии и предваряющие «слова-сигналы» в поэзии декабристов. За каждой такой устойчивой поэтической формулой, стоит целый круг гражданских понятий-чувств, безошибочно узнаваемых современниками. Поэты Вольного общества наряду с поэтами-классицистами в известной мере подготовили гражданскую лирику 1820-х годов, расцвет которой связан с творчеством декабристов.
Поэты Вольного общества проявили интерес к русскому фольклору (А.Х. Востоков), к экспериментам в области стихосложения (ритмика, просодия, рифма). Вместо господствующей силлаботоники они пробовали тоническую систему, безрифменный стих. Весьма значительны их усилия в области перевода античных авторов. Поэты Вольного общества пытались воссоздать «истинную античность» через освоение античной метрики, соотносимой с метрикой родного языка. С этой целью они ориентировались на образцы народной поэзии и стремились сохранить при переводе национальный и исторический колорит оригинала.
Идеи высокой гражданственности и народности литературы разделял и член «Дружеского литературного общества» юный Андрей Иванович Тургенев. В «Дружеское литературное общество» (открылось в январе 1802 г. и в ноябре того же года распалось) входили воспитанники Московского университета и Университетского Благородного пансиона Андрей и Александр Тургеневы[6], Василий Жуковский, Андрей и Михаил Кайсаровы, Александр Воейков[7] и др. лидер кружка Андрей Тургенев, отдавая дань таланту вождя русского сентиментализма («хорошо пишет»), считал, что Карамзин увлекся «мелочными родами» и что он уводит русскую словесность на ложный путь отвлеченных чувств и отрывает литературу от проблем современной действительности. Взгляды Андрея Тургенева и его небольшая поэтическая практика сыграли заметную роль, подготовив «литературную программу декабризма»[8], с наибольшей полнотой воплотившего поэтические идеи гражданского, или социального, романтизма. Вместе с тем взгляды Андрея Тургенева не получили поддержки большинства в «Дружеском литературном обществе».
Впоследствии вокруг Карамзина собралась литературная молодежь, сочувствовавшая его литературно-языковой реформе (Жуковский, Ал. Тургенев, Воейков, Д.В. Дашков, В.Л. Пушкин, К.Н. Батюшков, молодой Пушкин и др.). Все эти литераторы приняли идею Карамзина о том, что поэтическое произведение должно отвечать хорошему вкусу. В основу карамзинизма были положены точность словоупотребления, синтаксическая правильность и прозрачность выражения мысли. Однако под пером Карамзина и его последователей они наполнились новым содержанием. Для них вкус – неотъемлемое свойство человека, личности, а не абстрактных правил. Вкус заключен в душе, а не вне ее.
Новое понимание вкуса сразу же привело к полной переоценке классицистической эстетики. Художественное произведение должно быть «приятно» читающему человеку, оно должно ласкать его слух и не допускать оборотов и выражений, затрудняющих его восприятие. Отсюда проистекает внимание к «гладкости» и «плавности» стиля и стиха, к естественному течению и изяществу стихотворной речи. Язык должен быть очищен от устаревших оборотов, славянизмов и архаизмов, исторически изживших себя, поскольку они исчезли из устного общения, из разговорно-бытовой речи образованного человека.
Стало быть, в основу поэтического языка надо положить «средний стиль», которым пользуется в реальной жизни обыкновенный дворянин. Тем самым доступ в поэтический язык другим стилевым пластам – «высокому» и «народному» красноречию – ограничен.
Поскольку «средний стиль» лег в основу реформы поэтического языка, а его естественное бытование – «средние» жанры, то они и были в первую очередь востребованы новой сентиментальной поэзией. Но «средние» жанры культивировались не только сентиментальной и предромантической поэзией, но и «легкой» поэзией, которая вела свое происхождение от салонной аристократической культуры. В ней также были распространены элегии, послания, мадригалы, альбомные стихи, колкие, изящные эпиграммы и другие формы.
Из скрещения «легкой» поэзии и сентиментальной лирики возникает новое качественное явление. Этот изменившийся жанр становится доминирующим. Так создается элегия романтизма. По тому же подобию возникают и другие жанровые образования.
Почему такие противоположные и даже враждебные явления, как «легкая» поэзия, принадлежащая к салонной аристократической культуре, и сентиментальная предромантическая поэзия, стремившаяся передать чувства в общем-то вполне обыкновенного образованного человека, могли вступить в литературный контакт? И та, и другая поэзия выражали эмоции не абстрактного, отвлеченного героя, а конкретного человека, конкретной личности. Поэтому в лирике начала XIX в. создались условия, при которых «легкая» поэзия – порождение салонной аристократической культуры – входит в формирующуюся сентиментальную преромантическую[11] литературу, в сущности ей враждебную, и начинает подчиняться ее законам, деформируясь сообразно их требованиям, но в то же время и сама она оставляет в ней весьма заметный след[12].
Билет 3. Эволюция русского сентиментализма.
Билет 4. Проза 1800–1810-х гг. основные пути развития.
К концу XVIII в. наиболее сложные философские, нравственные и политические проблемы жизни общества, важнейшие вопросы существования и развития человеческой личности служили предметом для поэзии и высоких жанров драматургии. Проза либо изображала жизнь в ее конкретно-чувственном, грубовато-бытовом аспекте, либо создавала прозаический вариант эпической поэмы.
Теперь картина меняется. Художественная проза отвоевывает у поэзии все более широкий круг тем и предметов. Она шаг за шагом расширяет свои границы, разрабатывает язык, равно пригодный для изображения любых явлений внешнего мира и противоречивых процессов духовной жизни «чувствующей» личности.
В европейских литературах становление новой прозы растянулось более чем на столетие, в России в силу особенностей ее общественного и литературного развития оно совершилось за несколько десятилетий, от начала 1790-х гг., когда созданы первые повести Карамзина, до 30-х гг. XIX в. — времени появления «Повестей Белкина» и «Вечеров на хуторе близ Диканьки».
На протяжении всего этого переходного периода поэзия сохраняет ведущую роль. Зависимость прозы от стиха явственно ощутима и в круге тем, разрабатываемых прозой, и в самых ее структурных особенностях: «поэтическая» проза несомненно преобладает до начала 1820-х гг. Исключение составляют сатирические жанры, а также различные образцы нравоописательного и бытового повествования.
Существенные изменения происходят в 1800–1810-х гг. в системе жанров. канонические жанры на время отступают, Прежние формы построения романа оказываются препятствием, сдерживающим проникновение в него живого, созвучного впечатлениям, чувствам и умонастроениям современного человека содержания. Широкое распространение приобретают различные виды лирической прозы: пейзажные зарисовки, медитации, элегии в прозе, психологический портрет и т. п. Малые жанры завоевывают права литературного гражданства, большой интерес к «истинным» происшествиям, «справедливым» повестям, «анекдотам», основанным на реальных событиях.
Своеобразной формой объединения прозаических миниатюр становится путешествие, оказывается основным «большим жанром», оттесняя на второй план сюжетное повествование.
Наиболее распространенным и популярным среди читателей жанром русской литературы 1800-х гг. становится «чувствительная», сентименталистская повесть, первые и лучшие образцы которой были созданы Карамзиным еще в конце XVIII в. Герой сентиментальной повести – «чувствительный», повинующийся голосу нежного и доброго сердца человек, погруженный в сферу сугубо личных, «частных» переживаний, но в то же время и человек самый обыкновенный, рядовой представитель русского общества. В этом его принципиальное отличие от лирического и драматургического героя литературы классицизма, с одной стороны, от нарочитой демократической «грубости» героя «низовой» литературы конца XVIII в. – с другой, и от высокой гражданственности в принципе также сентименталистского героя «Путешествия из Петербурга в Москву» – с третьей. То же значение приобретает и свойственный русскому сентиментализму культ «сельской жизни». Он также имеет свой конкретный социально-исторический. Жизненные корни или истоки его – в тех глубоких сдвигах, которые происходят в идеологии дворянского общества под воздействием французской революции. В конце XVIII в. не менее важной дворянской обязанностью начинает почитаться «отеческая» забота дворянина о благе его собственных «подданных» – крепостных крестьян. Эта новая идея, возникшая в годы французской революции и под ее воздействием, прочно утвердилась в русской литературе только в 1800-е гг. и сохраняла свою актуальность вплоть до 1850-х. Освоенная Карамзиным, подхваченная Шаликовым, развитая Пушкиным и Гоголем, она оказала немалое влияние на молодого Толстого и легла в основу самого значительного из ранних художественных замыслов писателя – замысла «Романа русского помещика». Но при всех ее несовершенствах и наивностях «чувствительная повесть» вовлекла в сферу художественного и сочувственного изображения рядового, подчас «маленького» человека и тем самым в немалой степени способствовала не только гуманизации, но и демократизации русского литературно-общественного сознания. На протяжении первого десятилетия XIX в. сентиментализм остается самым популярным, но, естественно, далеко не единственным направлением русской литературы. Заняв командное положение в прозе, успешно соперничая с классицизмом в поэзии, именно сентиментализм, противостоит в первое десятилетие XIX в. классицизму, расчищая путь романтизму, и уступает ему свое место не ранее середины или даже конца следующего десятилетия. По аналогии с тем или другим из общеевропейских художественных направлений историческая специфика данного периода русской литературы охарактеризована вообще быть не может. До сих пор остается неясным, кем же все-таки – сентименталистом или романтиком – был ближайший предшественник Пушкина и крупнейший до него русский поэт Жуковский. По мнению одних исследователей – сентименталистом, по мнению других – романтиком. Та же неясность сохраняется в отношении Батюшкова, Вяземского и других членов «Арзамаса», к числу которых принадлежал и юный Пушкин. Но зато несомненно другое: все они, начиная с Жуковского и кончая Пушкиным, были и считали себя карамзинистами. Карамзин – и прежде всего Карамзин-прозаик – общепризнанный глава русского сентиментализма. Но из этого отнюдь не следует, что его действительные единомышленники и последователи непременно должны были также быть сентименталистами. Важнейшим аспектов в разговоре о литературе того времени является ее проевропейская ориентация. Проевропейская, в том смысле, что она полагала насущнейшей потребностью русской жизни преодоление ее крепостнической отсталости, приближение к культурно-историческому уровню, уже достигнутому передовыми западноевропейскими странами. Ведь и на языке русской литературы XVIII в. слово «просвещение» в широком и общеупотребительном его смысле означало преодоление национальной замкнутости и феодальной отсталости отечественной культуры.
Билет 5. Драматургия начала 19 века. Озеров Шаховской.
Классицизм в начале XIX в. был потеснен не только в поэзии, но и в драматургии. В ней особенно сильно ощущалось влияние сентиментализма, которому противостояли комедии И.А. Крылова и других авторов.
Правила классицизма – пять актов, соблюдение единства времени, места и действия, александрийский стих в трагедиях – многими драматургами нарушались: действие сознательно вмещалось в четыре акта, его место и время менялись. Но основная перемена состояла в том, что в драматургическом конфликте чрезвычайно усилилась роль личных чувств, и противостояние долга и чувств далеко не всегда решалось в пользу долга. Это приводило к тому, что трагедия постепенно уступала место драме и даже мелодраме. Если сентименталисты побеждают в жанре трагедии, то просветители – в жанре комедии, особенно в «комедии нравов» (прежде всего численно). И хотя «комедия нравов» не дала значительных образцов[17], она подготовила появление блестящей комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума».
В.А. Озеров
Крупнейшим драматургом 1800-х годов был В.А. Озеров. Он начал литературную деятельность довольно поздно, тридцати пяти лет. Будучи чиновником, Озеров страстно увлекся театром и захотел попробовать себя в драматическом искусстве. В годы нашумевших постановок трагедий Озерова в России, пожалуй, не было более популярного человека. Пушкин в «Евгении Онегине» вспомнил то время, когда драматург был кумиром театральной публики.
Озеров написал несколько трагедий. Первый успех пришел к нему после постановки трагедии «Эдип в Афинах».
Сюжет трагедии, как видно из заглавия, был заимствован у Софокла. Однако Озеров следовал не столько Софоклу, сколько его французским переделкам, в частности трагедиям французского драматурга-сентименталиста Дюси (в России его называли Дюсис) и отчасти М. – Ж. Шенье, брата знаменитого поэта. Знал Озеров и русские переложения сюжета.
Драматург обработал античный сюжет в сентиментальном духе и возвеличил дочь Эдипа Антигону, любовь которой спасает отца от неминуемой смерти. Эдип Озерова вопреки античному источнику остается жить, погибает же Креон, выведенный в трагедии злодеем. Разумеется, в таком повороте сюжета принцип трагедии (власть Рока над Эдипом неизбежно должна привести к гибели героя) был искусственно и произвольно нарушен. Вяземский, поддержанный Пушкиным, справедливо писал, что Эдип перестает быть Эдипом и что «трагик не есть уголовный судья». Но у Озерова были свои резоны.
Драматург хотел, чтобы его герои выглядели на сцене, как простые люди, которым свойственны обычные чувства отцовской и дочерней любви, жалости, печали и сострадания. Он взывал к сочувствию зрителей, к их сопереживанию. И когда на сцене в одном из эпизодов появился Эдип, который сначала задумался, а потом стал рассказывать с остановками, паузами о своей горестной, несчастной судьбе, зрители почувствовали, что именно такими были переживания древнего старца. Сентиментальность озеровского «Эдипа» пришлась по душе многим зрителям.
Публика поддержала стремление драматурга передать «правду» личного чувства и взволновать зрителей не идеями, не проблемами (в этом отношении пьесы Озерова могут быть названы трагедиями лишь условно[19]), а изображением чувств страдающих героев. Озеров дал каждому зрителю возможность перенести на себя переполняющие Эдипа переживания и ощутить их близкими себе. Делал этот драматург в духе сентиментализма.
Следующая трагедия Озерова «Фингал» укрепила его славу. На сей раз Озеров взял сюжет из «Песен Оссиана». Герои – Фингал и Моина – любят друг друга, но отец Моины, «темный» Старн, хочет погубить Фингала за убийство своего сына. Старн выведен Озеровым не просто коварным злодеем, но и нежным отцом, который скорбит о гибели любимого сына, чья кровь взывает к мщению. Зрителей трогали и переживания отца, и переживания влюбленных. И в этой трагедии Озеров защищает права личности на интимные чувства, которые часто оказываются выше чувств общественных.
В том же сентиментальном духе была написана трагедия «Димитрий Донской», основой которой послужили события русской истории.
Трагедия Озерова создавалась в чрезвычайно важных и ответственных для России исторических обстоятельствах. Незадолго до премьеры озеровской трагедии «Димитрий Донской» русские воины одержали победу над войсками Наполеона под Прейсиш-Эйлау и едва не захватили в плен императора французов. Однако угроза России со стороны Франции не миновала, и драматург воспользовался случаем, чтобы возбудить патриотизм публики.
В этой трагедии Озеров пошел еще дальше в защите чести и достоинства личности.
Сюжет трагедии состоит в том, что герои ее – князь Тверской и князь Московский (Димитрий) готовы драться с татарами. В этом между ними нет разногласий. Но есть личные причины, которые влияют на их поведение перед битвой: оба влюблены в новгородскую княжну Ксению, причем княжна обещана князю Тверскому, а любит Димитрия. Ксения неожиданно прибывает в стан русских войск. Димитрий вступается за чувства девушки и протестует против власти родительской над детьми и мужа над женой. Он даже хочет драться с князем Тверским на поединке, но тот отвергает эти намерения, резонно заявляя, что драться надо с врагами, а не устраивать сражения между своими по иноземному обычаю. В конце концов битва была выиграна, и судьба Ксении решилась: князь Тверской добровольно отказался от своих претензий на ее руку, и препятствия к браку Димитрия и Ксении улетучились как дым. Из конфликта трагедии видно, что герои часто руководствовались вовсе не государственными интересами, а сугубо личными целями, и это приводит к намеренному снижению их образов. Подобное снижение входило в планы Озерова: у него появились простые, обыкновенные человеческие характеры высказанными обычным разговорным языком, «средним» стилем. Заслуги Озерова (следующая трагедия «Поликсена» успеха уже не имела) бесспорны. Драматург способствовал тому, чтобы герои русской сцены были более, чем ранее, похожи на обычных людей и из их уст звучала не возвышенная, а более простая речь. Однако трагедии Озерова, имели и художественные недостатки.
Озеров игнорировал проблемы народности и историзма. Это привело его к ограниченному решению языковых проблем.
В трагедии об Эдипе он переделал и изменил мифологический сюжет, что уничтожило самый принцип трагизма, как его понимали древние. В «Димитрии Донском» нет ни грана историзма и народности.
Державин и А.С. Шишков справедливо возмущались по поводу исторических несообразностей пьесы. Однажды Державин бросил саркастическую реплику: «мне хочется знать, на чем основывался Озеров, выведя Димитрия влюбленным в небывалую княжну[21], которая одна-одиношенька прибыла в стан и, вопреки всех обычаев тогдашнего времени, шатается по шатрам княжеским да рассказывает о своей любви к Димитрию». Ксения, прибывшая в стан русских войск, действительно вносит расстройство и неразбериху в подготовку битвы.
Вместе с тем Озеров обострил вопрос о слоге трагедии. Его критиков не удовлетворила не только сентиментально-слезливая и элегическая речь исторических персонажей, но и просторечия, широко введенные драматургом. Речь шла не столько о нарушениях нормативной классицистической поэтики, сколько об исторической точности и уместности словоупотребления. Тем самым языковое воссоздание исторической эпохи не было убедительным.
Перед русской литературой встали проблемы единого литературного языка, соотношения стилей, их уместного и точного употребления в разных жанрах и в разных художественных целях.
Александр Александрыч Шаховской – драматург, просвещённый театрал, критик, педагог, учитель Семёновой, Каратыгина, Сосницкого, Брянского, Вальберховой etc. Автор догрибоедовских комедий. Жжот патриотизмом, обличает распущенность нравов и галломанию, стебётся над сентиментализмом
Александр Александрович [24.4(5.5).1777, поместье Беззаботы Смоленской губ., — 22.1(3.2). 1846, Москва], князь, русский писатель, театральный деятель. Академик Российской академии (1810). Окончил Благородный пансион при Московском университете (1792). В 1802—1826 фактически возглавлял петербургскую драматическую труппу. В 1811—15 член «Беседы любителей русского слова» (См. Беседа любителей русского слова). Написал более 100 пьес (водевили, исторические пьесы, переделки произведений европейских авторов), среди которых выделяются прозаическая пьеса «Новый Стерн» (пост. 1805), направленная против Сентиментализма, и нравоописательная комедия «Урок кокеткам, или Липецкие воды» (1815). Пьесы Ш. отличались занимательностью интриги и ориентацией на просторечие. Его меткий афористический стих (с применением разностопного ямба) предвещал стих «Горя от ума» А. С. Грибоедова.
Урок кокеткам, или Липецкие воды
Князь Холмский приезжает на воды, где у его стервы-тётки и сестры Ольги отбивает кавалеров его кузина графиня Лелева, кокетка, за которой волочатся барон Вольмар, отставной гусар Угаров и поэт Фиалкин. Колеблется между Ольгой и графиней и его друг полковник Пронский. Саша, горничная Ольги, и смотритель бань Семён, в неё влюблённый, хотят проучить Лелеву, которой Пронский нужен только для поправки дел, и выдать за него Ольгу, которая в него влюблена. Саша всё время таскается за Лелевой и мешает её объяснениям с Пронским. Приезжает Ольгин, кузен Пронского, который знает Лелеву как облупленную и стебётся над ней, но ей удаётся ввести в заблуждение не только Пронского, но и князя, и княгиню. Она назначает Ольгину свидание, чтобы снова вскружить ему голову и рассказать о своих планах на Пронского, а Саша приводит Пронского их подслушать. Он в ахуе уходит. Потом подслушивают все трое кавалеров, которых Саша с Семёном пригласили по случаю дня рождения Лелевой, как она над ними стебётся. Внезапно начинается подготовленная бароном иллюминация, и все видят друг друга. Саша с князем любуются на палево со стороны, прибегают на свет Пронский и княгиня. Лелева в дерьме, а всё потому, что её обучала француженка
Своя семья, или Замужняя невеста
Вдова Вельдюзева от лица племянника Любима пытается выхлопотать для него у остальной родни разрешение на брак с Наташей. Родня против: брат майор Искрин говорит, что жена – помеха службе; зять Бирюлькин хочет сначала знать, умна ли жена; сестра вдова Брызгова уверена, что «модница» пустит Любима по миру; другая сестра, старая дева Раиса Савишна, - что в высшем свете нет счастья, оно только «в шалаше»; третья сестра, вдова Звонкина, - что бабы нынче не те, «манерница» его загубит. Любим и Наташа, которые уже женаты, слушают из соседней комнаты и офигевают. Втроём они решают, что Наташа вотрётся каждому в доверие по отдельности. С Искриным она дура, с Брызговой бережлива, с Раисой Савишной – сентиментальная сиротка. Любим открывается майору, и вместе они подпаивают Бирюлькина. Он пытается провести с Наташей «экзамен», но она оказывается умнее его. Потом Наташа играет перед Звонкиной весёлую бой-бабу, и все собираются вместе признать её женой Любима.
Билет 6. Повесть бестужева марлиинского «фрегат - надежда»
На литературное поприще выступил в 1819 году со стихотворениями и небольшими рассказами, печатавшимися в «Сыне Отечества» и «Соревнователе просвещения», а в 1820 году был избран в члены петербургского Общества любителей российской словесности. В 1821-м напечатана отдельной книжкой его «Поездка в Ревель», а в 1823—1825 он вместе сК. Ф. Рылеевым, издавал альманах «Полярная звезда».
Этот альманах — по своему времени весьма замечательное литературное явление — был встречен общим сочувствием; вокруг молодых, талантливых и любимых публикой редакторов соединились почти все передовые представители нашей тогдашней литературы, включая и Пушкина, который из Одессы и потом из псковской своей деревни поддерживал с Бестужевым оживлённую переписку по литературным вопросам и посылал ему свои стихи.
Бестужев резко и вместе с тем остроумно нападал на защитников старого псевдоклассицизма, доказывая, что век этого направления, как и создавшая его эпоха пудреных париков, миновали безвозвратно и что литературные староверы, продолжая загромождать словесность этой мертвечиной, только вредят и мешают свободному развитию дарований. Отрицание классических правил и приёмов, как ненужного старого хлама, и требование для поэтического творчества полной, ничем не стесняемой свободы — таковы были основные положения критики Бестужева.
Декабрьские события 1825 г. на время прервали литературную деятельность Бестужева. Уже отпечатанные листы «Полярной звезды» на 1826 год с его статьёй были уничтожены. Сам он сначала был отвезён в Шлиссельбургскую крепость, а затем сослан в Якутск. Здесь он ревностно изучал иностранные языки, а также знакомился с краем, нравами и обычаями местных жителей; это дало содержание нескольким этнографическим его статьям о Сибири. Здесь же им начата повесть в стихах под заглавием «Андрей, князь Переяславский», первая глава которой, без имени и согласия автора, напечатана в Санкт-Петербурге (1828).
В следующем году Бестужев был переведён на Кавказ рядовым с правом выслуги. В первое время по приезде он постоянно участвовал в различных военных экспедициях и стычках с горцами, а к литературе получил возможность вернуться только в1830 году
Своими произведениями Бестужев-Марлинский в короткое время приобрёл себе огромную известность и популярность в русской читающей публике. Всякая новая его повесть ожидалась с нетерпением, быстро переходила из рук в руки, зачитывалась до последнего листка; книжка журнала с его произведениями делалась общим достоянием, так что его повесть была самой надёжной приманкой для подписчиков на журналы и для покупателей альманахов. Его сочинения раскупались нарасхват и, что гораздо важнее, — ими не только все зачитывались — их заучивали наизусть.
К первым светским повестям принадлежат повести “Испытание” и “Фрегат “Надежда”” А. А. Бестужева-Марлинского – известного сочинителя романтических исторических, “кавказских” и отчасти фантастических повестей. Светская повесть – один из приметных жанров в творчестве писателя. Автор изображает людей “света”, гусарских офицеров, в мирной и военной обстановке. По мысли писателя, “свет” властен над судьбами героев, но не властен над их чувствами и душами. В дальнейшем зависимость внутреннего мира героев от светского воспитания и “правил” “света” будет все более укрепляться.