Гуссерль.Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология

ЧАСТЬ III B. § 69

бами) функционирующей интенциональности, которые имеют свои собственные модальности значимости и собственные способы ее изменять. Как должен показать более точный анализ, у нас и помимо этого еще остаются «бессознательные» интенциональности. Ведь сюда можно было бы отнести открытые новейшей «глубинной психологией» (хотя ради этого мы и не отождествляем себя с ее теориями) вытесненные аффекты любви, унижения, «рессентиментов», бессознательно мотивируемые ими способы поведения и т. п. У них тоже есть свои модусы значимости (бытийные достоверности, ценностные, волевые достоверности и их модальные вариации), и поэтому в отношении них заранее учитывается то, что мы для себя прояснили на примере восприятия. Стремясь к чистой психологии, сам психолог никогда не должен разделять с личностями, становящимися его темой, их сколь угодно разнообразные значимости; пока длится его исследование, он вобще не должен занимать по отношению к ним никакой собственной позиции, причем заранее и универсально, в отношении всех еще не обнаруженных у них, еще скрытых от него в глубинах их жизни интенциональностей и, конечно, безотносительно к тому, сознаются ли они в определенном смысле самой личностью, или не сознаются. Сюда входят все хабитуальные черты, все интересы, длящиеся какое-то время или подчиняющие себе целую жизнь. В своей профессиональной жизни, в часы, отводимые этой профессии, психолог заранее, раз и навегда, воздерживается от какой бы то ни было собственной заинтересованности в интересах тематизируемых им личностей. Как только он нарушает это требование, он сразу же выпадает из своей темы. Интенциональности, в которых личности (чисто душевно) суть то, что они суть в себе и для себя самих, и свойственное им имманентное «со- отнесение-себя» и соотнесенность сразу же превращаются в реальные соотнесенности между этими личностями и ка- кими-либо внешними по отношению к ним предметами мира, в чьи реальные соотнесенности они впелетены.

314

ЧАСТЬ III B. § 69

Но специфическую тему дескриптивной психологии составляет именно то, что собственно присуще личностям как таковым как субъектам в себе исключительно интенциональной жизни, которая, в случае отдельной души, должна рассматриваться как ее собственная чисто интенциональная взаимосвязь. Но каждая душа пребывает также

вобщности с другими, интенционально связанными между собой душами, т. е. входит в чисто интенциональную, существенным образом внутренне замкнутую взаимосвязь, во взаимосвязь интерсубъективности. Этим мы еще займемся. Здесь же для нас чрезвычайно примечательным оказывается этот двоякий способ, каким могут быть тематизированы субъекты; эта двойная установка, в которой все они, сколь ни различны, обнаруживают тем не менее отвечающие их существу свойства: с одной стороны, личности чисто внутренне соотносят себя с осознаваемыми ими, интенционально значимыми для них вещами в рамках интенционально значимого для них мира; с другой — эти личности, будучи реальностями в реальном мире, стоят

вреальном отношении к вещам мира.Чисто дескриптивная психология тематизирует личности в чисто внутренней установке эпохé, и отсюда возникает ее тема: душа.

При этом мы, конечно, трактуем понятие дескриптивной психологии столь же широко, как и понятие других дескриптивных наук, которые не только привязаны к одним лишь данностям прямого созерцания, но и строят свои умозаключения в отношении того, что никаким действительно опытным созерцанием не может быть реализовано как действительно сущее, разве что оно будет репрезентировано в созерцаниях по аналогии. Так геология и палеонтология являются «дескриптивными науками», хотя они углубляются в такие климатические периоды Земли, где аналогические созерцания в отношении индуцируемых ими живых существ в принципе не могут репрезентировать их для возможного опыта. Нечто подобное справедливо и для дескриптивной психологии. У нее тоже есть свое царст-

315

ЧАСТЬ III B. § 69

во многообразных психических феноменов, которые могут быть раскрыты только опосредованно. Но всему остальному предшествует то, что доступно непосредственному опыту. Однако, как мы говорили, свою тему она вообще обретает только благодаря универсальному эпохé в отношении значимости. В самом деле, она начинает с реальных интенциональностей, выделяющихся в естественной установке: со способов поведения людей, с их поступков. И поэтому, воздерживаясь от участия в осуществлении какой-либо значимости, она прежде всего улавливает в них нечто «внутреннее». Но тем самым она еще не становится действительно дескриптивной психологией; тем самым она еще не достигает своего чистого и замкнутого в себе рабочего поля, не достигает «чистой души», замкнутого в себе универсума чистых душ в его собственно существенной и исключительно интенциональной замкнутости. Для этого, и притом с самого начала, требуется универсальное эпохé психолога. Он должен «одним ударом» прекратить свое участие в осуществлении всех значимостей, которые эксплицитно или имплицитно осуществляют тематизируемые им личности, причем речь идет обо всех личностях вообще. Ведь психология должна быть универсальной наукой о душах, параллелью к универсальной науке о телах и, как последняя с самого начала является наукой в универсальном «эпохé», в хабитуальной и заранее учрежденной профессиональной установке, стремящейся абстрагировать телесное и только его исследовать в его собственно-существен- ных взаимосвязях,— так и психология. Поэтому и для нее требуется своя хабитуальная «абстрактивная» установка. Ее эпохé касается всех душ, а стало быть, и собственной души психолога; это означает, что, как психолог, он должен воздерживаться от своего участия в осуществлении всех своих собственных значимостей, связанных с реальностями объективного мира в естественной повседневной жизни. Психолог учреждает в себе «незаинтересованного зрителя» и такого же исследователя самого себя, как и всех

316

ЧАСТЬ III B. § 69

других, причем раз и навсегда, т. е. на все то «профессиональное время», когда ведется психологическая работа. Но эпохé должно быть проведено действительно универсально

итем самым радикально. Оно не должно мыслиться, к примеру, как критическое эпохé, служащее самокритике или критике чужого, теоретической или практической критике. Его нельзя мыслить и в рамках всеобщего философского намерения, как универсальную критику опыта, критику способности познания истин-по-себе в отношении объективно сущего мира; а также, разумеется, и как скептиче- ски-агностицистское эпохé. Во всем этом содержится та или иная позиция. Психолог же, как таковой, в рамках своего исследования, повторяем мы, не должен занимать никакую позицию, не должен ни соглашаться, ни отрицать, не должен и оставаться в проблематической неопределенности, как если бы он был вовлечен в разговор о значимостях тематизируемой им личности. Пока он не приобрел такую установку [Haltung] как всерьез и сознательно учрежденную, он еще не достиг своей действительной темы, а как только он ее нарушает, эта тема уже оказывается им утрачена. Только в этой установке он обретает существенным образом единый, абсолютно замкнутый в себе «внутренний» мир [«Innen»-Welt] субъектов и универсальное единство всей интенциональной жизни как свой рабочий горизонт: в изначальной оригинальности — свою собственную жизнь, а отсюда также — живущих вместе с ним и их жизнь, причем жизнь каждого, с ее собственной интенциональностью, интенционально проникает в жизнь каждого другого, и все они, ближние и дальние, различными способами сплетаются в единство совместной жизни. Психологу, пребывающему посреди всего этого, но в установке «незаинтересованного наблюдателя», тематически доступна каждая интенциональная жизнь, как ее проживает каждый субъект

икаждая особая общность субъектов, осуществляемые в ней акты, действия восприятия или какого-либо иного опытного познания, меняющиеся мнения относительно

317

ЧАСТЬ III B. § 70

бытия, волевые полагания и т. д. Поэтому его ближайшую и наиболее фундаментальную тему вообще составляет чисто деятельная жизнь личностей. т. е. прежде всего сознательная жизнь в более узком смысле. Это, так сказать, поверхностная сторона духовной жизни, то, что становится видно в первую очередь, и лишь затем постепенно раскрываются интенциональные глубины, а с другой стороны, в работе опытного познания, тоже на первых порах продвигающегося ощупью, раскрывается метод и систематическая взаимосвязь исследуемых предметов. Потребовалась, конечно, вся долгая история философии и ее наук, чтобы были, наконец, мотивированы осознание необходимости этой радикальной смены установки и решимость последовательно соблюдать новую, а еще — понимание того, что только благодаря такой дескриптивной психологии психология вообще может исполнить свой собственный научный смысл и посредством соразмерного ограничения своего правомерного смысла соответствовать правомерному смыслу психофизической тематики.

§ 70. Трудности «психологической абстракции». (Парадоксальность «интенционального предмета», интенциональный прафеномен «смысла»)

В отличие от естествознания, получающего свою тему в результате обычным образом осуществляемой универсальной абстракции в отношении всего духовного, психология не может с такой же легкостью достичь своей темы в результате столь же обычной абстракции, осуществляемой в отношении всего только телесного. Даже после того, как ею была познана необходимость феноменологического эпохé, на пути к пониманию самой себя она сталкивается с чрезвычайными трудностями, даже с неожиданными парадоксами, которые нужно по очереди прояснить и преодолеть. Этим мы теперь и должны заняться. Во главе угла сто-

318

ЧАСТЬ III B. § 70

ит парадоксальная трудность, связанная с интенциональны1 ми предметами как таковыми. Мы начнем с вопроса о том, что стало со всеми теми предметами, которые в различных модусах значимости осознавались в «сознании» субъектов и которые до эпохé полагались как реально сущие (или как возможно сущие, а также и как не-сущие), если теперь, в эпохé психолога, мы должны воздерживаться от всякой позиции в отношении такого полагания. Мы отвечаем: именно эпохé высвобождает наше внимание не только для интенций, протекающих в чисто интенциональной жизни (в отношении «интенциональных переживаний»), но также и для того, что они каждый раз полагают в самих себе, в их собственном содержании, в качестве своего предмета, и каким способом они это делают: в каких модальностях значимости и бытия, в каких субъективных временных модальностях, как присутствующее — в восприятии, как прошедшее — в припоминании и т. д.; с каким смысловым содержанием, в отношении какого предметного типа и т. д. Интенция и интенциональная предметность как таковая, а затем также и в отношении «способов ее данности», становится богатейшей темой прежде всего в сфере актов. Она довольно скоро приводит к постепенному осторожному расширению коррелятивных понятий и проблем.

Тем самым положение, содержащееся в моих «Идеях к чистой феноменологии и феноменологической философии», которое, если его вырвать из контекста рассматриваемого там феноменологического эпохé, могло возбудить недоумение, оказывается совершенно корректным: о дереве как таковом можно сказать, что оно сгорело, но воспринятое дерево «как таковое» не может сгореть; ведь говорить о нем так было бы абсурдно, ведь тогда компоненте чистого восприятия, которую можно мыслить только как существенный момент некого Я-субъекта, приписывается то, что может иметь смысл только применительно к телу, состоящему из древесины, а именно горение. Психолог, пока он придерживается чистой дескрипции, в качестве единст-

319

ЧАСТЬ III B. § 70

венных предметов-как-таковых имеет Я-субъекты и то, что может быть опытно познано «в» самих этих субъектах (но тогда только посредством вышеупомянутого эпохé) как имманентно свойственное им, чтобы затем стать темой дальнейшей научной работы. Но он повсюду тут находит не только интенции, но и коррелятивно содержащиеся в них («содержащиеся» соразмерным их существу, совершенно своеобразным способом) «интенциональные предметы». Они являются не реальными частями интенции, а тем, что мнится в них, их тем или иным смыслом, причем с теми модальностями, которые имеют смысл именно и только для того, что подобно «смыслу». О том, что мнится в мнениях, сознается в сознательных переживаниях, интендируется в интенциях,— все это слова, которые в феноменологической психологии неизбежно приходится употреблять в их предельно широком значении,— нельзя просто говорить; скорее, все это должно стать методически исследуемой рабочей темой психологии. Первое свойственно психологии данных. Даже Юм (да и как мог бы он этого избежать) говорит: впечатления от, перцепции от деревьев, камней и т. д., и так до сего дня говорит вся психология. Именно в силу этого, в силу своей слепоты к интенциональному бытию-внутри, к этому «имению-чего-ли- бо-в-мыслях», как это, напротив, называется в языке, она закрыла для себя доступ к действительно интенциональному анализу и, с другой стороны, к тематике интенционального синтеза,— т. е. не менее как к совокупной теме собст- венно-психологического, а именно дескриптивно-психо- логического исследования. Для внепсихологической жизни привычна установка то на личностное действие или претерпевание, то на его «смысл» (на то, что «имеют в мыслях»); также и в научной сфере мы сталкиваемся с известными ограничениями интереса в отношении тематики истолкования смысла, как, например, в филологии, с ее постоянной рефлексией и вопрошанием относительно того, что человек, употребляющий в своей речи те или иные сло-

320

ЧАСТЬ III B. § 70

ва, имел в виду, в чем состояло его опытное, теоретическое, практическое и т. п. мнение, что он имел в своих мыслях. Но только в том случае, если мы не хотим видеть ничего другого, не хотим следовать ничему другому во всех его субъективных модусах и в универсальной конкретности жизни, которая и придает смысл всему, и сама его имеет, в ее всеобъемлющем синтезе всех смыслообразований, а не изолированно,— только тогда мы получаем чисто психологические проблемы. Иными словами, только тот, кто живет в состоянии универсального эпохé и благодаря ему открывает для себя универсальный горизонт чистой «внутренней жизни», интенциональной жизни как осуществляющей смысловое и значимостное свершение, открывает также и действительную, подлинную и, я подчеркиваю, абсолютно замкнутую в себе проблематику интенциональности — проблематику чистой психологии, которая затем передается и всем тем наукам (психофизическим, биологическим), которые занимаются психическим.

Психолог получает их из своей оригинальной сферы, которая, однако, никогда не может быть для него изолированной. Благодаря вчувствованию в свою оригинальную сферу сознания и тому, что порождается в ней как всегда присутствующее в ней содержание, он, сколь бы мало он поначалу ни обращал на это внимание, уже имеет также и универсальный интерсубъективный горизонт.

Конечно, эпохé как явно выраженное методическое требование может быть только делом последующей рефлексии со стороны того, кто с известной наивностью и в силу определенной исторической ситуации уже был, так сказать, вовлечен в эпохé и уже овладел какой-то частью этого нового «внутреннего мира», неким ближним его полем с намечающимся в темноте дальним горизонтом. Поэтому он только через четыре года после завершения «Логических исследований» пришел к явному, но и тогда все еще несовершенному осознанию его метода. Вместе с тем, однако, возникли и чрезвычайно трудные проблемы, свя-

321

ЧАСТЬ III B. § 71

занные с ними самими — с эпохé и редукцией, с феноменологическим пониманием их самих и их чрезвычайно важного философского значения.

Прежде чем перейти здесь к обсуждению этих трудностей и тем самым к полному развертыванию смысла психологического эпохé и редукции, нужно еще особо пояснить различие в употреблении этих двух понятий — различие, которое после всего вышеизложенного стало уже само собой разумеющимся. В чистой, т. е. истинно дескриптивной психологии эпохé является средством для того, чтобы субъекты, которые в естественной жизни мира познаются (и сами познают себя) в опыте как пребывающие в интенцио- нально-реальной соотнесенности с реальными предметами мира, могли быть опытно познаны и тематизированы в их собственно-существенной чистоте. Поэтому для абсолютно незаинтересованного наблюдателя-психолога они становятся «феноменами» в новом своеобразном смысле — и эта смена установки называется здесь феноменоло- го-психологической редукцией.

§ 71. Опасность превратного понимания «универсальности» феноменологоOпсихологического эпохé.

Решающая важность правильного понимания

Перейдем теперь к обсуждению некоторых существенных пунктов, чтобы таким путем выявить с разных сторон более глубокий смысл эпохé и редукции, а в дальнейшем и самóй чистой психологии. У нее и в самом деле есть свои глубины, она и в самом деле порождает парадоксы, к которым не мог быть готов психолог, ориентированный исключительно на объективную науку о душе. Быть может, наше изложение все же подаст ему повод перепроверить свою психологию сознания в отношении содержащегося в ней натуралистического сенсуализма и затем признать, что действительная психология нуждается в универсальном

322

ЧАСТЬ III B. § 71

эпохé. Пусть поначалу он будет утверждать, что, хотя он и не прокламировал это явно в качестве метода, он все же неявно уже его осуществил и в установке на имманентно-соб- ственную сферу личностей уже выключил внешние по отношению к ним реальности в их истинном бытии или небытии, под титулом описаний внутреннего восприятия, внутреннего опыта или вчувствования. Но он, пожалуй, все же сознается в том, что этот наивно-естественный способ направляться на «внутреннее бытие» человека, который нисколько не чужд и донаучной жизни, недостаточен, и что только благодаря осознанному методическому проведению универсального эпохé чистое в-себе и для-себя-бы- тие субъекта может стать тематическим полем в своей полной конкретности. Только если я (так он должен видеть дело и так должен сказать себе) выключаю все внепсихическое, мир, имеющий значимость в психической жизни, и для меня замкнутым миром становится чисто психический универсум, только тогда мне становится или с необходимостью должно стать очевидно, что в собственном существе самого психического заключено то, что в нем мнятся, сознаются и т. п. те или иные предметы.

Тогда в универсальном объеме я имею многообразную текучую интенциональность и, в ее течении, значимый мир как таковой; но не так, чтобы при этом нечто не-пси- хическое действительно полагалось в качестве мира. Психолог, пожалуй, еще согласится с нами, если мы добавим здесь, что именно психофизиологическая установка, именно превалирующая нацеленность на открытие психофизических каузальностей или кондициональностей, до сих пор заставляла его отдавать предпочтение данным ощущения и не позволяла задать вопрос об их дескриптивном месте в интенциональной взаимосвязи и об их только отсюда определяющемся смысле. Действительно, может он, наконец, признать, здесь заключено нечто важное: тематика интенциональности, и притом, как титул корреляции. По смыслу всего нашего изложения, это и в самом

323