Грим. Гл. 2. пар.3, Борода
.docБорода. В Киевской Руси до татарского нашествия (до XIII в.) мужчины носили длинные волосы, до плеч, а также усы и бороду. Под влиянием татар стали брить бороды и оставлять длинные усы. Вообще бороды брили на Руси только под влиянием иностранцев. Борода была традиционным славянским символом. Борода в Древней Руси почиталась более, чем усы. Об этом говорит народная мудрость, поговорка: «Борода – честь, а усы и у кошки есть». Вот как оценивалось даже повреждение бороды, о чём свидетельствует «Русская правда»: « …если кто вырвет у кого клок бороды, и останется знак от этого, к тому же будут свидетели, то (виновнику) платить 12 гривен штрафа» (12 гривен = 6 коням).
На Руси к бороде относились с особенным почитанием, и её наличие отличало русского мужчину, как от азиатов-кочевников, так и от европейцев, которые предпочитали бриться по латинскому обычаю. Борода стала символом истинно православного человека. «Без бороды и в рай не пустят» - русская поговорка, отвечающая её значимости. Брились только молодые, а после 25 лет бритьё прекращалось. Её не стригли, но за ней тщательно ухаживали: расчёсывали, смазывали для блеска душистыми маслами, в хорошем расположении духа поглаживали. Василия Третьего сразу же осудили за бритьё бороды, когда он сватался к литовской княжне (начало ХVI в.), лишив его причастия, и даже не разрешив ему входить в храм.
Древнерусская борода (Н.Ф. Буслаев «Древнерусская литература и православное искусство», С.-Петербург, «Лига Плюс», 2001, с. 308-328).
Буслаев Н.Ф. отмечает, что «Винекльман, определяя идеальные типы греческих божеств в «Истории древнего искусства» в подробностях разбирает отдельные части человеческого тела и особенно черты лица, как такой части, в которой больше всего сосредоточены красота не только живописной, но и пластической фигуры. Лоб, глаза, рот не одинаково были расположены в изображениях Зевса или Геры, Афины или Афродиты. Исследуя все характеристические особенности греческого идеала, Винкельман не касается одной подробности, которая в иконописных подлинниках христианского искусства занимает самое видное место. Это именно борода. Это объясняется двумя причинами.
Во-первых, средства пластической техники были не достаточны для воспроизведения той лёгкой подвижности и воздушности, которые составляют главный элемент в художественной характеристике волос. Во-вторых, классическое искусство в своём историческом развитии обнаружило очевидное стремление к выражению высокого идеала красоты, именно юношеской, молодой и вечно свежей. Даже сам Зевс только широкой бородой напоминает о своём зрелом возрасте. Юношеская красота идеальной пластической формы греческого искусства вполне соответствует внешней красоте природы.
Скульптуры эпохи архаики изображала богов бородатыми, которые в классический период (Vв. до н.э.) получили юношеский характер и уже изображались безбородыми, как, например, Меркурий, Аполлон.
Древнехристианское искусство относительно бороды следует ещё античным представлениям. Соответственно античным идеалам, Христос изображается в барельефах, в стенной живописи древнейших катакомб безбородым юношей.
Уже очень рано в христианском искусстве утвердилось начало правдоподобия, т.е. стали изображать священные лица по внешнему, телесному подобию. Это приближение искусства к действительности, завещанной преданием, некоторым образом стремится к изображениям портретным и, следовательно, оказывается противоположным идеальному характеру античных типов.
Старость, в которой греческий скульптор видел одно только разрушение, получила в христианском искусстве новый смысл, потому что она нашла себе примирение с вечно юными силами природы в другом, духовном мире. Разрушение и безобразие старости уже не могли оскорбить зрения, когда верующий взгляд усматривал в жалких развалинах внешней формы утешительный свет не страдающего, духовного мира.
Религиозные и художественные предания и памятники свидетельствуют нам, что христианское искусство никогда не чуждалось прекрасных типов, ни детских, ни юношеских, ни женских. Оно допускало в свою область всякую молодую красоту, когда-то было необходимо ради внешнего, телесного подобия, но цветущей красоте не приписывало оно того значения, какое имела она в классических идеалах. Красота внешняя уже потеряла всю свою обаятельную силу, она лишилась своего собственного торжественного величия и стала только приличной оболочкой, скромным вместилищем заключённой в ней духовной святыни.
Поэтому сама красота древнехристианских идеалов задумчива и трогательна, как явление случайное. И только тогда примиряется она сама с собой и получает в христианском искусстве торжественное спокойствие, когда из здешнего мира так называемых в иконописи деяний возносится в область просветлённых ангельских ликов.
Если в изображении красоты христианский художник борется с соблазном и только в победе над ним достигает своей религиозно-художественной цели, то в изображении фигур пожилых и старческих, лишённых обаяния свежей красоты, он не встречает никаких затруднений для передачи того иконописного подобия, которое ставит себе задачей. Поэтому в византийском искусстве, по преимуществу усвоившем себе строгие начала, сообразно теологическому учению, господствуют типы старческие, или, по крайней мере, типы мужские, и притом бородатые.
Следуя церковному преданию, иконописец создаёт определённый, но чисто идеальный тип, а не портрет. Между иконописными типами по преимуществу господствуют и отличаются большим разнообразием типы мужские, и особенно зрелые и старческие. Эти определяется разнообразие в очертаниях бороды. Опасно для чистоты аскетических убеждений, почти невозможно было восточному иконописцу разнообразить красоту женского лица, зато со всем артистическим увлечением предавался он воспроизведению различных очертаний и оттенков бороды, как одной из самых характеристических частей мужественного лица.
Борода какого-нибудь священного лица в картинах Рафаэля или Тициана, конечно, вполне естественна, но она не той формы и не того цвета, как предписывают христианский пролог или подлинник. Природа господствует, но иконописного подобия нет. Борода древнерусской иконописи уступает искусству западному в природе, зато выигрывает своим подобием.
Борода стала для иконописца такой существенной характеристикой, в которой он всего вернее и легче мог приблизиться к идеальному подобию. Это самая видная и крупная черта иконописного типа. Даже описывая наружность какого-нибудь священного типа, греческий подлинник указывал только тип бороды: пиши такого-то с бородой власьевой, козьминой или николиной. Николай Чудотворец – по греческому подлиннику: «Стар, плешив, борода круглая».
Демоны, как падшие ангелы, бесы изображаются безбородыми. Но сам сатана, как старейшина и князь бесов, отличается от них длинной бородой.
Когда подлинник касается бороды, то она обыкновенно, разумеется не постриженная, потому что от стрижки борода теряет своё естественное подобие и подчиняется произволу искусства. Как бы то ни было, но борода в глазах иконописца была знаком большей зрелости и духовного совершенства и, следовательно, высшей красоты. Поставив видимым символом человеческой красоты бороду, иконопись тем самым низвела красоту женскую на самую низшую ступень внешнего благообразия. Женщина, сколь прекрасна ни была она, должна была завидовать красоте мужчины, сожалеть и оплакивать свою судьбу, что по самой природе своей лишена она лучшего на земле украшения – бороды.
Борода, занимающая такое важное место в иконописи, стала вместе с тем символом русской народности, русской старины и предания. Бритье бороды – дело неправославное, еретическая выдумка на соблазн и растление добрых нравов. По понятиям XVI века русский человек, сбривший бороду, становился не только не православным, но и не русским. В «Слове о брадобритии», приписываемому Максиму Греку, святость хранения древнейших обычаев подтверждается национальными святыми.
Уже в XV веке русская земля заметно помутилась иностранными обычаями. В XVI веке чужеземные нововведения до того уже сильны, что «Стоглав» энергично восстаёт против них, призывая православный народ к соблюдению своих родных, благочестивых обычаев, которые начинает вытеснять богомерзкая новизна. Нововведения, хлынувшие на Русь, не могли не зацепить такой видной принадлежности русского костюма, как борода. Бритье бороды одновременно нарушало и православные предания, и народный обычай. Наплыв западного влияния на русскую живопись в XVII в. был так силён, что византийско-русская борода не могла уже сохранить своей неприкосновенности в произведениях русских мастеров XVII века.
Но даже и в петровскую эпоху русский человек дорожил своим иконописным знамением, готов был дать за него выкуп и подвергаться насмешкам современников. Народная практическая эстетика заявила оппозицию против реформы по преимуществу бородой. Теперь, потеряв своё древнее значение, артистическое и религиозно-национальное, борода получила новое осмысление. Она стала гранью между народными сословиями, отделивши духовенство от людей светских, мужика от барина, земледельца от солдата» (с. 323). Только в ХVIII в., в эпоху Петра I, борода стала символом косности, принадлежности к «простому званию».
Борода, на Руси, считалась у взрослых мужчин важнейшим символом чести. Дёрнуть за бороду, плюнуть в неё было ужасным оскорблением, за которое могли убить на месте или вызвать на поединок. Из средневековой истории известны случаи, когда сражение между армиями откладывалось до тех пор, пока воины обеих сторон не подвяжут особым образом бороды, уберегая их от оскорбления. Древние римляне стали брить бороды, чтобы устранить возможный источник конфликтов (не за что дёрнуть). На Руси о жестоко осрамившемся человеке говорили: «собственную бороду оплевал». Становится понятным и то, почему русские богатыри, ссорясь, брали друг друга за бороды. (М. Семёнова «Мы славяне», с.91).
Об этом же сообщает в своей книге «Лада …» (с.63) И.К.Кузьмичев: «Потрогать поскребом бороду или голову считалось на Руси самым тяжким бесчестием не только пострадавшему, но и всему его роду и все тем, кого он представлял». Мстислав Удалой (сын Владимира Мономаха) постриг бороду послу Андрея Боголюбского Михну Мечнику голову и бороду. Идя сознательно на обострение отношений с Андреем. Мстислав уже не считает его своим родичем и полагается на волю Божью.
Интересными, являются сведения о языческих, древних временах, в книге Оксаны Духовой «Славянская звездная книга здоровья» (С.П., 2005), когда «…в древние-незапамятные времена рубили мужики на Руси дрова бородами, ибо сам Велес, Волохатый Бог, наделил их такой силой. За то и мужики Велеса не забывали – требы ему клали обильные, жертвовали усердно, кто сколько мог, по мере своей. Но вот как-то вразумил Чернобог одного плохонького мужичонку народ мутить: «Хватить, де вам, Велесу требы класть; чай, и без его помощи со всеми делами сами управитесь!» Хоть и не сразу, но на беду свою, послушались его мужики и перестали Велесу дары свои на капище носить. Глядит Велес, что позабыли мужики Стези его, что он их прадедам ещё заповедывал. И положил он тогда заклятие великое на их бороды, дабы мягки они волосом были, дерев никак не рубили, а только бы путались. И стало по слову его. Пошли мужики дрова рубить, ан глядь: ничего-то у них не выходит! Только бороды свои запутали да в смоле измарали. Что тут делать? К Велесу-то на поклон идти теперича стыдно! Думали они, думали – ничего лучше не придумали, как взять за жабры того, кто им худое посоветовал. Долго ли, коротко ли разыскали они того мужичонку, за грудки взяли, к тыну припёрли, рекут: «Ты нас, Змиев сын, лиху научил, ты нас теперича от него и избавить изволь! А не то на своей шкуре узнаешь, почём нынче лихо приходится!». Ну, мужичонко – делать нечего – им и говорит: «Ступайте на капище, кладите требы богатые самому Сварогу-Батюшке – Ковалю Небесному, Вышнюю Твердь сковавшему, просите его дать вам то, чем дерева можно было бы рубить – окромя бород-то ваших!».
Пошли мужики, как им было сказано, на капище, поклонились всем миром Сварогу Небесному, челом били – слёзно просили пособить во беде их: дать им то, чем деревья рубить было бы можно. Внял их мольбам Сварог и дал им железный топор. Глядят мужики: всем топор хорош, одна беда – без топорища-то не много нарубишь! Пришлось-таки мужикам за топорищем к Велесу – Богу, Лесу Велящему, на поклон идти. Простил их Велес, дал дерева на топорище. «Сами вы, - речет,- Стезю сию избрали; вам по ней и идти!». С тех пор и повелось на Руси – за дровами не с бородами, а стопорами ходить…» (с.90, 91).
Существовала не менее древняя традиция как бы расчёсывать бороду монеткой, чтобы прибавлялось богатство, деньги.
Перун - славянский Бог Грозы, грома, молнии. Его представляли немолодым разгневанным мужем с рыжей (золотой) бородой. Рыжая борода – черта Бога Грозы у самых разных народов: скандинавский Тор (Громовержец). Волосы у славянского Перуна были чёрно-серебряными, как грозовая туча. Идол Перуна, стоявший в Киеве до принятия христианства, имел облик, описанный в летописи такой: «Голова серебряна, ус злат». «Славяне, как пишет Мария Семёнова в книге «Мы славяне», видели своего Бога мчавшимся среди туч верхом на коне или в колеснице, запряжённой крылатыми жеребцами, белыми или вороными… Сорока была одной из птиц, посвященных Перуну, именно из-за своей чёрно-белой окраски» (с.29). Очевидно, и женский головной убор назывался «сорокой» не случайно, т. к. Перун был в большей степени «ответственным» за плодородие, имел особое отношение к хлебу.
«…Молнии у Перуна были двоякого рода: лилово-синие, «мёртвые», разящие насмерть, и золотые, «живые», созидающие, пробуждающие земное плодородие и новую жизнь» (М. Семёнова «Мы славяне», с. 29).
Из диссертации Т.А.Сорокиной «Идеалы красоты в контексте ментальности культуры 9-17 вв.: генезис и исторические трансформации.