1111пьеса

«Повесть о Сонечке».

Композиция по «Повести о Сонечке», пьесам «Приключение», «Феникс» М. И. Цветаевой и повести Ф. М. Достоевского «Белые ночи» (сентиментальный роман).

Действующие лица:

Цветаева, она же Мечтатель, она же Казанова, она же Горбун.

Сонечка, она же Настенька, она же Франциска, она же Генриэтта.

 

На сцене в луче света сидит постаревшая Цветаева, закутанная в платки, холодно, она отогревает руки в рваных перчатках, читает письма, раскладывает их, достает папку. В ней текст из Феникса. Она его просматривает, почти до конца, Читает текст из Феникса.

 

«Феникс»

Цветаева. КАЗАНОВА

«Когда-нибудь в старинных мемуарах —

Ты будешь их писать совсем седой,

Смешной, забытый, в старомодном, странном

Сиреневом камзоле…

       (Смотрит на свой камзол)  

        где-нибудь

В Богом забытом замке — на чужбине —

Под вой волков — под гром ветров — при двух свечах —

Один — один — один — со всей Любовью

Покончив, Казанова

Появляется Сонечка в образе Франциски. Она как воспоминание, или воображение.

ЦВЕТАЕВА. (На пороге — существо в плаще и в сапогах. Высокая меховая шапка, из-под нее медные кудри. Вся в снегу. Стоит неподвижно. ) 

Цветаева. КАЗАНОВА

Весь небесный сонм!  

Вы — Генриэтта или сон?

Сонечка.   ФРАНЦИСКА

Не сон я и не Генриэтта,

Я — он, верней сказать: одета

Как мальчик — как бы вам сказать?

Я — девочка.

     (Отряхивает плащ.)  

Цветаева.  КАЗАНОВА

Но дети спать  

Должны, а не бродить, как духи!

       (Разглядывает.)  

Костер в глазах. Сережка в ухе.

    (Кладет руку на огонь свечи.)  

Нет, жжется. Брежу или сплю?

    

Сонечка.  ФРАНЦИСКА

       (отчетливо)  

Я к вам пришла сказать, что вас люблю.

 

ЦВЕТАЕВА срывает простынь – никого.

«Повесть о Сонечке»

ЦВЕТАЕВА: да неужели вы еще не поняли? Что я как собака? А мой хозяин мертв. А я за тридевять земель, за двудевять лет – просто вою.

Цветаева. (вспоминая) Сцена, сцена…. Полная сцена и пустой зал, чтение перед лицом всей Третьей студии. полная сцена и пустой зал. Яркая сцена и черный зал.

Сцена освещается.

Цветаева. С первой секунды чтения у меня запылало лицо, но - так, что я боялась - волосы загорятся, я даже чувствовала их тонкий треск, как костра перед разгаром.  

Читала - могу сказать - в алом тумане, не видя тетради, не видя строк, наизусть, на авось читала, единым духом - как пьют! - но и как поют! - самым певучим, за сердце берущим из своих голосов.

 

Когда я кончила - все сразу заговорили. Так же полно заговорили, как я - замолчала.

- Великолепно. – Необычайно. - Гениально. – Театрально - и т. д. - Юра будет играть Господина. – А Лиля Ш. – старуху. Вот только - кто будет играть Даму в плаще?

 И самые бесцеремонные оценки, тут же, в глаза: - Ты - не можешь: у тебя бюст велик. (Вариант: ноги коротки.)

 (Я, молча - Дама в плаще - моя душа, ее никто не может играть.)

 - А это, Марина, Софья Евгеньевна Голлидэй. Передо мною маленькая девочка. С двумя черными косами, с двумя огромными черными глазами, с пылающими щеками.

Сонечка.  Разве это бывает? Такие харчевни... метели... любови...

Цветаева. Передо мною - живой пожар.

Сонечка.  Такие Господины в плаще, которые нарочно приезжают, чтобы уехать навсегда?

Цветаева. Горит все, горит - вся. Горят щеки, горят губы, горят глаза, несгораемо горят в костре рта белые зубы, горят - точно от пламени вьются!

Сонечка. Потому что это вы стояли. А Старуха - сидела. И все знала. А Метель шумела. А Метель приметала его к порогу. А потом - отметала... заметала след...

Цветаева. И взгляд из этого пожара - такого восхищения, такого отчаяния, такое: боюсь! такое: люблю!

Сонечка. А что было, когда она завтра встала?

Цветаева. Бормочет, как сонная. С раскрытыми - дальше нельзя! - глазами - спит, спит наяву.

Сонечка.  Нет, она завтра не встала... Ее завтра нашли в поле...

Цветаева. Точно мы с ней одни, точно никого нет, точно и меня - нет

Сонечка.  О, почему он не взял ее с собой в сани? Не взял ее с собой в шубу?..

Цветаева. И когда я, чем-то отпущенная, наконец, оглянулась - действительно, на сцене никого не было: все почувствовали и бесшумно, беззвучно - вышли. Сцена была - наша. И только тут я заметила, что все еще держу в руке ее ручку.

- О, Марина! Когда я вас увидела, услышала, так сразу, так безумно полюбила, я поняла, что вас нельзя не полюбить безумно - я сама вас так полюбила сразу.

=========

— О, Марина! Я тогда так испугалась! Так потом плакала... Когда я вас увидела, услышала, так сразу, так безумно полюбила, я поняла, что вас нельзя не полюбить безумно — я сама вас так полюбила сразу.

Как я вас тогда испугалась! Как я боялась, что вы его у меня отымете! Потому что не полюбить — вас, Марина, не полюбить вас — на коленях — немыслимо, несбыточно, просто (удивленные глаза) — глупо? Потому я к вам так долго и не шла, потому что знала, что вас так полюблю, вас, которую любит он, из-за которой он меня не любит, и не знала, что мне делать с этой своей любовью, потому что я вас уже любила, с первой минуты тогда, на сцене, когда вы только опустили глаза — читать. А потом — о, какой нож в сердце! какой нож! — когда он к вам последний подошел, и вы с ним рядом стояли на краю сцены, отгородившись от всего, одни, и он вам что-то тихонько говорил, а вы так и не подняли глаз, — так что он совсем в вас говорил... Я, Марина, правда не хотела вас любить!

- Сонечка! А вы заметили, как у меня тогда лицо пылало?

- Пылало? Нет. Я еще подумала: какой нежный румянец...

- Значит, внутри пылало, а я боялась - всю сцену - весь театр - всю Москву сожгу. Теперь я поняла: оно навстречу вам пылало, Сонечка...

- Сонечка, откуда - при вашей безумной жизни - не спите, не едите, плачете, любите - у вас этот румянец?

- О, Марина! Да ведь это же - из последних сил!

Сонечкин румянец был румянец героя. Человека, решившего гореть и греть. Как непогашенный розовый фонарь в портовой уличке, - да, конечно, это был - порт, и она - фонарь, а все мы - тот бедный, бедный матрос, которому уже опять пора на корабль: мыть палубу, глотать волну...

«Повесть о Сонечке»

Сонечка. Марина, вы когда-нибудь думали, что вот сейчас, в эту самую минуту, в эту самую сию-минуточку, где-то, в портовом городе, может быть на каком-нибудь острове, всходит на корабль - тот, кого вы могли бы любить?

Цветаева. Глаза карие, цвета конского каштана, с чем-то золотым на дне, темно-карие с - на дне янтарем: не балтийским: восточным: красным.

Сонечка. А может быть - сходит с корабля - у меня это почему-то всегда матрос, вообще моряк, офицер или матрос - все равно... сходит с корабля и бродит по городу и ищет вас, которая здесь, в Борисоглебском переулке.

Цветаева. Глаза немножко жмурые: слишком много было ресниц, казалось - они ей мешали глядеть, но так же мало мешали нам их, глаза, видеть, как лучи мешают видеть звезду.

Сонечка. И самое ужасное, Марина, что городов и островов много, полный земной шар! - и что на каждой точке этого земного шара - тысячи, тысячи тех, кого я могла бы любить...

Цветаева. И еще одно: даже когда они плакали - эти глаза смеялись. Поэтому их слезам не верили.

Сонеча. Марина, кто изобрел глобус? Не знаете? Благословляю того, кто изобрел глобус (наверное какой-нибудь старик с длинной белой бородой...) - за то, что я могу сразу этими двумя руками обнять весь земной шар - со всеми моими любимыми!  

СЦЕНА НА КЛАДБИЩЕ

И — что это? что это? Над хрустальным, кристальным, маленьким, сражающим чистотой и радостью крестом — черные глаза, розовое лицо, двумя черными косами как бы обнимающее крест — Сонечка над соседней могилой Скрябина. Это было первое ее видение, после того, на сцене, на чтении «Метели», первая встреча с ней после моей «Метели», в другой метели, ревевшей и бушевавшей над открытой могилой, куда никак не проходил барский, добротный, в Художественном театре сколоченный, слишком просторный для ямы — гроб. Студийцы, нахмурясь, расширяли, били лопатами мерзлую землю, обивали о нее лопаты, с ней — лопатами — насмерть бились, девочка, на коленях посреди сугроба, обняв руками и обвив косами соседний хрустальный крест, заливала его слезами, зажигала глазами и щеками — так, что крест сиял и пылал — в полную метель, без солнца.

— Как мне тогда хотелось, Марина, после этой пытки, Марина, вы помните этот ужасный возглас: «Батюшка, торопитесь, второй покойник у ворот!» — точно сам пришел и встал с гробом на плечах, точно сам свой гроб пронес, Марина! — Марина, как мне тогда хотелось, нылось, вылось — -домой, с вами, отогреться ото всей этой смерти, — все равно куда «домой» — куда-нибудь, где я останусь одна с вами, и положу вам голову на колени — как сейчас держу — и скажу вам все про Юру — и тут же сразу вам его отдам — только чтобы вы взяли мою голову в ладони, и тихонько меня гладили, и сказали мне, что не все еще умерли, что я еще не умерла — как все они... О, как я завидовала Вахтангу Левановичу, который шел с вами под руку и одно время — положив вам руку на плечо — всю эту долгую дорогу — шел с вами, один, с вашей коричневой шубой, которой вы его иногда ветром, почти запахивали, так что он мог думать, что это вы — его, что идет с вами под одной шубой, что вы его — любите! Я потом ему сказала: «Вахтанг Леванович, как вы могли не позвать меня идти с вами! Вы — плохой друг». — «Но, Софья Евгеньевна, я шел с Мариной Ивановной». — «Так я об этом именно, что вы шли с Мариной Ивановной!» — «Но... я не знал,

Софья Евгеньевна, откуда я мог знать, что вам вдруг захочется идти со мной!» — «Да не с вами, дикий вы человек, а с нею: что вы с нею идете — а не я!!» Он, Марина, тогда ужасно обиделся, назвал меня комедьянткой и еще чем-то... А я ведь — от всей души. А зато (блаженные жмурые глаза изнизу) — через два месяца — может быть даже день в день — я с вами, и не рядом на улице, а вот так, гляжу на вас глазами, и обнимаю вас руками, и тепло, а не холодно, и мы никуда не придем, где нужно прощаться, потому что я уже пришла, мы уже пришли, и я от вас, Марина, не уйду никуда — никогда...

Цветаева. (ПИШЕТ) Ей, вообще, не доверяли. О ней, вообще, на мои бьющие по всем площадям восторги, отзывались... сдержанно, да и сдержанно-то - из почтения ко мне, сдерживая явный суд и осуждение.

- Да, очень талантливая... Да, но знаете, актриса только на свои роли: на самое себя. Ведь она себя играет, значит - не играет вовсе. Она - просто живет.

Цветаева. Однажды она у меня на столе играла песочными часами,

Сонечка. Тщ!

Цветаева. детскими пятиминутными: стеклянная стопочка в деревянных жердочках с перехватом-талией - и вот, сквозь эту «талию» - тончайшей струечкой - песок - в пятиминутный срок.

Сонечка. Вот еще пять минуточек прошло...(Цветаева ложится рядом)

Цветоева. Потом безмолвие, точно никакой Сонечки в комнате нет, и уже совсем неожиданно, нежданно: 

Сонечка. ..сейчас будет последняя, после-едняя песчиночка! Всё! О, Марина! Я пропустила! Я - вдруг - глубоко - задумалась и не перевернула вовремя, и теперь я никогда не буду знать, который час. Потому что - представьте себе, что мы на острове, кто нам скажет, откуда нам знать?! О, Марина, у меня чувство, что я кого-то убила!

Цветаева. Вы время убили, Сонечка

Цветаева. (переходит к воспоминаниям) Как она пришла? Когда? Зимой ее в моей жизни не было. Значит - весной. Весной 1919 г., и не самой ранней, а вернее - апрельской, потому что с нею у меня связаны уже оперенные тополя перед домом. В пору первых зеленых листиков. Пора белых ночей в Петербурге.

Сонечка. Марина, я никогда не могла понять, как можно - только что целовавшись - говорить молитву. Теми же губами... Нет, не теми! Я, когда молюсь - никогда не целовалась и когда целуюсь - никогда не молилась. 

Цветаева. Ум у Сонечки никогда не ложился спать. “Спи, глазок, спи, другой...”, а третий - не спал.

Сонечка. Марина, вы думаете, меня Бог простит - что я так многих целовала

Марина. А вы думаете - Бог считал?

Сонечка. Я - тоже не считала. ...А главное я всегда целую - первая, так же просто, как жму руку, только - неудержимее. Просто никак не могу дождаться! Потом, каждый раз: «Ну, кто тебя тянул? Сама виновата!» Я ведь знаю, что это никому не нравится, что все они любят кланяться, клянчить, искать случая, добиваться, охотиться... А главное - я терпеть не могу, когда другой целует - первый. Так я по крайней мере знаю, что я этого хочу.

Марина. Для всех она была с загвоздкой, не любили с загвоздкой. Цветаева читает Картина первая, «Капля масла». Ночь. Казанова, буйно разметавшись, спит на диване, под картой звездного неба…. Свечи в огромном трехсвечнике догорели. Начало картины в полной тьме. Казанова (вскакивая в темноте)

.

«Приключение»

 Цветаева. КАЗАНОВА

Кто здесь?

 

Ле-Дюк! На помощь! Сбирры! Смерть! Розина! Суматоха.

 

Сонечка. ГУСАР

(зажигая светильник)

 

И Бог сказал: Да будет свет!

 

Ни сбирров, ни Розины нет, —

 

А просто нашалил светильник.

 

И перед вами — ваш сосед:

 

Гусар и бравый собутыльник.

 

Цветаева. КАЗАНОВА

Я, кажется, заснул и вижу сон?

 

Как вы сюда попали?

 

Сонечка. ГУСАР

 

Прямо в двери.

 

Но если здесь у вас заведено

Не в дверь ходить — могу уйти в окно.

  Цветаева. КАЗАНОВА

 

Вы вор?

 

Сонечка. ГУСАР

 

Немножко.

Цветаева. КАЗАНОВА

 

Странно, цепь цела

 

И перстень цел… Нет, вы не вор, — вы хуже:

 

Вы чей-то муж! — Нет, хороши для мужа!

 

Скажите же мне, сударь, что вам нужно?

 

Какая дурь сюда вас привела?

 

Сонечка. ГУСАР

 

(садясь на ручку кресла, доверчиво)

 

Я странным недугом недужен:

 

Моя болезнь — бессонные дела.

 

Цветаева. КАЗАНОВА

 

Ну, побеседовали, — баста!

 

Идите просыпайте хмель!

Сонечка. ГУСАР

 

    (твердо)

Скорей в могилу, чем в постель!

 

Цветаева. КАЗАНОВА

 

И на затылок наложите пластырь.

 

Сонечка. ГУСАР

 

     (певуче)

Ах, не залечит

 

Ласковый пластырь

 

Этого сердца,

 

Сей головы!

 

Ах, я бессонней самой совы!

 

Такой же, как вы,

 

Бессонных дел мастер!

 

Цветаева. КАЗАНОВА  

 

Так вы не муж?

 

Сонечка. ГУСАР

 

Не муж.

 

Цветаева. КАЗАНОВА

 

Не вор?

 

Сонечка. ГУСАР

 

Не вор.

 

Цветаева. КАЗАНОВА  

 

И вы не кредитор?

 

Сонечка. ГУСАР

 

Едва ли!

 

Цветаева. КАЗАНОВА

Не муж, не вор, не кредитор, —

 

Зачем же вы сюда попали?

 

По звону шпор и по шнуровке

 

Гусар, очарованье дам.

 

Умалишенный — по речам,

 

И… ангелочек — по головке!

 

Сонечка. ГУСАР

И ложь, и правда…

 

Цветаева. КАЗАНОВА

Как певуч

Ваш голос молодой… Но все же —

Зачем вы здесь?

 

     Полоса луны.

 

Сонечка. ГУСАР

Зачем на ложе

Нисходит этот лунный луч?

 

Цветаева. КАЗАНОВА

Кто вы?

 

Сонечка. ГУСАР

Я — лунный луч. Вольна

Мне всякая дорога.

 

Цветаева. КАЗАНОВА

Кто вы?!

 

Сонечка. ГУСАР

Как спутница Земли — Луна,

 

Я — вечный спутник Казановы.

 

А для людей — гусар Анри,

 

Грош, по рукам еще не стертый…

 

Цветаева. КАЗАНОВА

Но все ж, дитя, какого черта

 

Сюда явились?

 

Сонечка. АНРИ  

— На пари!

 

Цветаева. КАЗАНОВА

Пари?!

 

Сонечка. АНРИ

(кладя ему руку на плечо)

 

Казанова, взгляните в окно!

 

Как в мире безумно от лунного света!

 

Все минет, все канет… Не все ли равно:

 

Пари — или нежность. Анри — Генриэтта.

 

Цветаева. КАЗАНОВА

(прозревая)

Анри? — Генриэтта?

(Вскакивает.)

Сонечка. АНРИ

Оставьте! Не тронь!

Цветаева. КАЗАНОВА  

(вне себя)

Пари — или нежность?

Сонечка. АНРИ

 (смеясь)

Какое бесстыдство!

Ни то, ни другое. В страшнейший огонь

Гусаров и женщин ведет — любопытство.

Цветаева. В театре ее не любили: ее - обносили.

Цветаева. Я часто жаловалась на это моему другу Вахтангу Левановичу Мчеделову (ее режиссеру, который Сонечку для Москвы и открыл).

-  Марина Ивановна, вы не думайте: она очень трудна. Она не то, что капризна, а как-то неучтима. Никогда не знаешь, как она встретит замечание. И иногда - неуместно смешлива - ей говоришь, а она смотрит в глаза - и смеется. Да так смеется - что сам улыбнешься. И уроку - конец. И престижу - конец. Как с этим быть? И - не честолюбива, о, совсем нет, но - властолюбива, самовластна: она знает, что нужно - так, и никаких.

 А может быть, она действительно знает, и действительно нужно - так?

 Но тогда ей нужен свой театр, у нас же - студия, совместная работа, ряд попыток... Мы вместе добиваемся. А если она уже отродясь добилась?

 Гм... В «Белых Ночах» - да.

Вспоминает

Белые ночи. Спектакль «Белые ночи». Настенька, Мечтатель… Дорога моя шла по набережной канала… Девушка плакала…. Я шагнул вслед за ней… Она скользнула мимо меня… Появился господин во фраке… Настигал ее, настиг…. Мечтатель спас…Сучковатая палка… Что же вы отогнали меня, если бы я был здесь, ничего бы не случилось…Настя: но я же вас не знала… Мечтатель: я приду сюда завтра… Настеька: Я тоже приду, но не для вас, для себя, у меня здесь дело… Мечтатель рассказывает про себя… Где он живет, в своей комнате, стены накрашены, зеленые обкуренные… Я один живу… Настенька: так нельзя жить… Настенька тоже ему про себя рассказывает…. Пауза Сонечку знал весь город. На Сонечку - ходили. Белые ночи были событие… Ходили - на Сонечку. - «А вы видали? такая маленькая, в белом платьице, с косами... Ну, прелесть!» Имени ее никто не знал: «такая маленькая...»

Играла не играя, или так же всерьез, насмерть играя.  Думаю, что даже платьице на ней было не театральное, не нарочное, а собственное, летнее, - шестнадцатилетнее, может быть? 

Выходит маленькая, в белом платьице, с двумя черными косами, берется за спинку стула и рассказывает: - Жили мы с бабушкой... Квартирку снимали... Жилец... Книжки... Бабушка булавкой к платью пришпиливала... А мне - сты-ыдно...

  «Белые ночи»

Сонечка. Есть у меня старая бабушка. Я к ней попала еще очень маленькой девочкой, потому что у меня умерли и мать и отец. Надо думать, что бабушка была прежде богаче,

потому что и теперь вспоминает о лучших днях. Она же меня выучила по-французски и потом наняла мне учителя. Когда мне было пятнадцать лет (а теперь мне семнадцать), учиться мы кончили. Вот в это время я и нашалила; уж что я сделала — я вам не скажу; довольно того, что проступок был небольшой. Только бабушка подозвала меня к себе в одно утро и сказала, что так как она слепа, то за мной не усмотрит,взяла булавку и пришпилила мое платье к своему, да тут и сказала, что так мы будем всю жизнь сидеть, 

если, разумеется, я не сделаюсь лучше. Одним словом, в первое время отойти никак нельзя было: и работай, и читай, и учись — все подле бабушки. 

«Повесть о Сонечке»

Цветаева.  Она вообще актриса на самое себя; на свой рост, на свой голос, на свой смех, на свои слезы…

«Белые ночи»

Сонечка. Я было попробовала схитрить один раз и уговорила сесть на мое место Феклу. Фекла — наша работница, она глуха. Фекла села вместо меня; бабушка в это время заснула в креслах, а я отправилась недалеко к подруге. Ну, худо и кончилось. Бабушка без меня проснулась и о чем-то спросила, думая, что я все еще сижу смирно на месте. Фекла-то видит, что бабушка спрашивает, а сама не слышит про что, думала, думала, что ей делать, отстегнула булавку, да и пустилась бежать...

 

«Повесть о Сонечке»

Она исключительно одарена, но я все еще не знаю, одаренность ли это - актерская - или человеческая - или женская...

«Белые ночи»  

Сонечка.. Ну, да тогда и досталось мне: тотчас меня опять посадили на место и уж ни-ни, шевельнуться было нельзя. Ну-с, я вам еще позабыла сказать, что у нас, то есть у бабушки свой дом, то есть маленький домик, всего три окна, совсем деревянный и такой же старый, как бабушка; а наверху мезонин; вот и переехал к нам в мезонин новый жилец...Новый жилец как нарочно был молодой человек, нездешний, заезжий. Так как он не торговался, то бабушка и пустила его, а потом и спрашивает

Что, Настенька, наш жилец молодой или нет?

Я солгать не хотела: «Так, говорю, бабушка, не то чтоб совсем молодой, а так, не старик».

Ну, и приятной наружности?

Я опять лгать не хочу. «Да, приятной, говорю, наружности бабушка!» А бабушка говорит:

Ах! наказанье, наказанье! Экой век какой! Поди, такой мелкий жилец, а ведь тоже приятной наружности: не то в старину!

А бабушке все бы в старину! И моложе-то она была в старину, и солнце-то было в старину теплее, и сливки в старину не так скоро кисли, — все в старину. 

«Повесть о Сонечке»

Цветаева. Она - вся - слишком исключительна, слишком - исключение, ее нельзя употреблять в ансамбле: только ее и видно!

Давайте ей главные роли!

Это всегда делать невозможно. Да она и не для всякой роли годится - по чисто-внешним причинам - такая маленькая. Для нее нужно бы специально - ставить: ставить ее среди сцены и всё тут. Как в “Белых ночах”. Все знает, все хочет и все может - сама. Что тут делать режиссеру? (Я, мысленно: “Склониться”.)

«Белые ночи»

Сонечка. Вот раз поутру к нам и приходит жилец, спросить о том, что ему комнату обещали обоями оклеить….  Слово за слово, бабушка же болтлива, и говорит:

Сходи, Настенька, ко мне в спальню, принеси счеты. Я тотчас же вскочила, вся, не знаю отчего, покраснела, да и позабыла, что сижу пришпиленная; нет, чтоб тихонько отшпилить, чтобы жилец не видал, — рванулась так, что бабушкино кресло поехало. Как я увидела, что жилец все теперь узнал про меня, покраснела, стала на месте как вкопанная да вдруг и заплакала, — так стыдно и горько стало в эту минуту, что хоть на свет не глядеть! Бабушка кричит:

Что ж ты стоишь?

а я еще пуще… Жилец, как увидел, что мне его стыдно стало, откланялся и тотчас ушел!

 С тех пор я, чуть шум в сенях, как мертвая. Вот, думаю, жилец идет, да потихоньку на всякий случай и отшпилю булавку. Только все был не он, не приходил.

Прошло две недели; жилец и присылает сказать с Феклой, что у него книг много французских и что всё хорошие книги, так что можно читать; так не хочет ли бабушка, чтоб я их ей почитала, чтоб не было скучно? Бабушка согласилась с благодарностью,

только все спрашивала, нравственные книги или нет, потому что если книги безнравственные, так тебе Настенька, читать их никак нельзя, ты дурному научишься.

А чему ж научусь, бабушка? Что там написано?

«Повесть о Сонечке»

Марина. Вахтанг Леванович, у вас в руках - чудо.

Сонечка. Но что мне делать, когда не это - нужно?

Марина. Не нужно самому - отдайте в хорошие руки!

Сонечка. Но - где они?

«Белые ночи»

Каких это, говорит, он книг прислал?

А все Вальтера Скотта романы, бабушка  

Вальтера Скотта романы! А полно, нет ли тут каких-нибудь шашней? Посмотри-ка, не положил ли он в них какой-нибудь любовной записочки?

Нет, говорю, бабушка, нет записки..

Да ты под переплетом посмотри; они иногда в переплет запихают, разбойники!..

Нет, бабушка, и под переплетом нет ничего.

Ну то-то же!

Вот мы и начали читать Вальтер-Скотта и в какой-нибудь месяц почти половину прочли. Потом он еще и еще присылал, Пушкина присылал, так что наконец я без книг и быть не могла.

«Повесть о Сонечке»

Цветаева. Вы не знаете, какая она зубастая, ежистая, неудобная, непортативная какая-то... Может быть - прекрасная душа, но - ужасный характер.

«Белые ночи»

Сонечка.  Так было дело, когда один раз мне случилось повстречаться с нашим жильцом на лестнице. Бабушка за чем-то послала меня. Он остановился, я покраснела, и он покраснел; однако засмеялся, поздоровался, о бабушкином здоровье спросил и говорит:  

Что, вы книги прочли?

Прочла.

Что же вам больше понравилось?

Ивангое да Пушкин больше всех понравились. На этот раз тем и кончилось.

Через неделю я ему опять попалась на лестнице. В этот раз бабушка не посылала, а мне самой надо было за чем-то. Был третий час, а жилец в это время домой приходил.

Здравствуйте!

Здравствуйте!

А что, вам не скучно целый день сидеть вместе с бабушкой?

Как он это у меня спросил, я, уж не знаю отчего, покраснела, застыдилась…

Послушайте, говорит,

У вас подруг нет никаких, к которым бы можно было в гости пойти?

Я говорю, никаких!

Послушайте… говорит

хотите со мною в театр поехать? 

В театр? …как же бабушка-то?

Да вы, говорит, тихонько от бабушки...

Нет, говорю, я бабушку обманывать не хочу. Прощайте-с!

Ну, прощайте, говорит

«Повесть о Сонечке»

Цветаева.  Марина Ивановна, не сердитесь, но вы все-таки ее - не знаете, вы ее знаете поэтически, человечески, у себя, с собой, а есть профессиональная жизнь, товарищеская. Я не скажу, чтобы она была плохим товарищем, она просто - никакой товарищ, сама по себе. 

«Белые ночи»

Сонечка. После обеда и приходит он к нам; сел, долго говорил с бабушкой, да вдруг и говорит:  «А сегодня я было ложу взял в оперу; «Севильского цирюльника» дают, знакомые ехать хотели, да потом отказались, у меня и остался билет на руках».

«Севильского цирюльника»!  Закричала бабушка,

Да, это тот самый «Цирюльник», которого в старину давали?

Да, говорит, это тот самый «Цирюльник»,… да и взглянул на меня. А я уж все поняла, покраснела, и у меня сердце от ожидания запрыгало!

Да как же, как не знать. Я сама в старину на домашнем театре Розину играла!

Так не хотите ли ехать сегодня? У меня билет пропадает же даром

Да, пожалуй, поедем, говорит бабушка, отчего ж не поехать? А вот у меня Настенька в театре никогда не была

Боже мой, какая радость! Тотчас же мы собрались, снарядились и поехали.. Уж какое было впечатление от «Севильского цирюльника», я вам не скажу, только во весь этот вечер жилец наш так хорошо смотрел на меня, так хорошо говорил, что я тотчас увидела, что он меня хотел испытать поутру, предложив, чтоб я одна с ним поехала. Ну, радость какая! Спать я легла такая гордая, такая веселая, так сердце билось, что сделалась маленькая лихорадка и я всю ночь бредила о «Севильском цирюльнике».

Я думала, что после этого он все будет заходить чаше и чаще… Не тут-то было. Он почти совсем перестал. Так, один раз в месяц, бывало, зайдет, и то только с тем, чтоб в театр пригласить.

Раза два мы опять потом съездили. Только уж этим я была совсем недовольна. Я видела, что ему просто жалко было меня. Жалко за то, что я у бабушки в таком загоне, а больше-то и ничего. Дальше и дальше, и нашло на меня: и сидеть-то я не сижу, и читать-то я не читаю, и работать не работаю, иногда смеюсь и бабушке что-нибудь назло делаю, другой раз просто плачу. Наконец, я похудела и чуть было не стала больна.

Оперный сезон прошел, и жилец к нам совсем перестал заходить; когда же мы встречались — все на той же лестнице, разумеется, — он так молча поклонится, так серьезно, как будто и говорить не хочет, и уж сойдет совсем на крыльцо, а я все еще стою на половине лестницы, красная как вишня.