Социальное конструирование: знание, Я, другие и продолжение разговора
Кеннет Дж. Джерджен, Джон Шоттер
Gergen, K. J., & Shotter, J. (1994). Social construction: Knowledge, self, others, and continuing the conversation. Communication Yearbook, 17, 3-33.
Если мы рассматриваем познание не как сущность, которая должна быть описана учеными или философами, а как право верить по существующим стандартам, тогда мы на правильном пути к рассмотрению разговора как окончательного контекста, в рамках которого должно быть понято познание.
Рорти, 1997, с. 288
В настоящем эссе мы попытаемся очертить основные положения социального конструкционизма, касающиеся исследований в области коммуникации. На наш взгляд, данная задача требует сопряжения трех линий аргументации, относящихся к трем разным дискурсивным областям, которые обычно рассматривались по отдельности сравнительно изолированными научными традициями. Во-первых, в самом широком смысле предметом обсуждения социального конструкционизма является процесс выработки и поддержания того, что мы считаем человеческим знанием. Теории знания обычно были прерогативой философии. Начиная с Платона и заканчивая позитивизмом эпистемологические изыскания играли ключевую роль в философском проекте. Однако развивать теорию знания — значит также исходить из некоторой теории жизнедеятельности человека, полноценно функционирующего индивида. Справиться с извечной проблемой соотнесения разума и мира философия могла лишь унаследовав определенные предположения, касающиеся природы человеческой психики. При этом проблема понимания человека была изъята из сферы эпистемологических споров и либо оставлена для будущего исследования, либо закреплена за психологическими науками. В своем анализе мы хотим прояснить связь между тем, кем и чем мы являемся, и тем, что мы можем знать, будучи теми, кто мы есть, — связь между онтологией и эпистемологией. Как мы покажем, при переосмыслении проблемы знания претерпевают трансформацию и традиционные концепции человека.
В то же время, характеризуя процесс выработки знания, социальный конструкционизм опирается на ряд допущений, касающихся человеческой коммуникации. Артикулируя специфическую социальную эпистемологию, он выдвигает определенные предположения о процессе разговора. Говоря другими словами, любая теория коммуникации обычно подразумевает (или заключает в себе) теорию человека и, тем самым, философию знания. Заниматься одной из этих областей означает одновременно продвигаться в других. Данный текст представляет собой попытку удержания этих трех составляющих в постоянном взаимодействии, поскольку коммуникативные исследования, в этом смысле, могут сыграть ключевую роль в нашем понимании всего строения сконструированного знания.
Предметом настоящего анализа будет главным образом разговорный контекст повседневной жизни. На наш взгляд, именно в данном контексте возникает и оценивается как заслуживающее либо нет дальнейшего внимания все, что обладает интеллектуальной значимостью. Эта значимость — результат деятельности, осуществляющейся между людьми. Так как нас интересуют диалогически реализуемые процессы, мы вместо изучения существующих совокупностей слов — лингвистических форм, которые уже были оценены (кем-то?) как достойные внимания, которые (кем-то?) считаются частью нашего предположительно «обыденного» языка (см., например, Остин, 1999), — сосредоточимся на влияниях, составляющих контекст произносимых людьми слов, влияниях, определяющих судьбу этих слов в живые моменты их употребления. Как и литературоведов-деконструктивистов, нас интересуют двусмысленности и неопределенности, окружающие значение, однако, в отличие от литературных критиков, мы не стремимся указать на возникающие теоретические проблемы (Деррида, 2000; Derrida, 1988)1. Мы будем постоянно ставить перед собой следующие вопросы: «Как эти неразрешимые теоретически проблемы разрешаются на практике?» «В чем суть подобных сражений?» «Что означает на практике становиться и оставаться человеком, живущим в обществе, посреди такого рода столкновений?» Как мы увидим, эти вопросы не отсылают к простому единообразному полю, из которого выводятся простые единообразные ответы, т. е. к последовательной теории. Они требуют от нас обращения к ряду взаимосвязанных черт текущего разговора: к его ситуативной, развивающейся и относительной природе.
Эпистемология традиционно игнорировала подобные относительные и контекстуально обусловленные проблемы (Джерджен, 1995; Gergen, 1982). Ее интересовало, каким образом изолированные, оторванные от ситуации, идеальные2 индивиды получают упорядоченное знание о пассивных объектах, объектах, которые реагируют на их вмешательства и манипуляции, но не «откликаются в ответ», т. е. не коммуницируют с ними. Мы будем называть данную парадигму отношений между «я» и «это» пассивно-индивидуалистической. В ее основе лежат предположения о том, что а) отдельные индивиды понимают внешний мир посредством своих внутренних ментальных представлений; б) все эти представления должны однажды слиться в однородное, систематическое целое; в) данное упорядоченное целое будет получено в результате дарвиновского процесса отбора, в котором объективно более совершенная система одержит верх над остальными соперницами. Кроме того, в том, что касается отношения говорящего к его собственной речи, последняя должна быть адекватна лишь объекту, слушающий не важен. Коммуникативная функция речи считается второстепенной и производной. В идеале подобный конгломерат вневременного упорядоченного знания должен быть связан с вычислительной или калькуляционной системой. Похоже, данная парадигма — единственная эпистемологическая парадигма, с которой мы знакомимся, социализируясь в качестве профессиональных ученых в рамках дисциплинарных практик гуманитарных наук. Потому не удивительно, что мы чувствуем нормативное принуждение описывать проблемы межличностного понимания языком парадигмы индивидов, приобретающих упорядоченное знание об объектах. Мы ощущаем, что именно так нам надлежит осмыслять изучаемые проблемы. Думать иначе, опираться на другую практику, другой способ мышления, основанный на другой парадигме3, — это, так сказать, «гладить» свою профессиональную практику «против шерсти», что не вписывается в предоставляемые ей традиционные способы понимания.