Вопросы истории 2014, Т. 1

бодная Сибирь», отмечала: «…наши судебные уставы – это наша великая хартия вольностей, ибо в деле защиты свободы личной, они имели такое же значение, как великая хартия в Англии». Разница в том, что в Англии хартия в 1215 г. была создана английским национальным гением и одновременно с ней зародились и конституционные учреждения, а наши судебные уставы появились у нас как экзотическое растение, вне всякой связи с остальными сторонаминашейжизни» [6. 9окт.].

Таким образом, следует выделить два контекста, в рамках которых Британия интересовала сибирских кадетов. В контексте интервенции положительный образ Англии как верной союзницы России, помогающей ейв борьбе сгерманцамии большевиками, играл важнуюроль в антибольшевистской риторике и укреплении имиджа антибольшевистских сил. К концу 1919 г. в связи с разочарованием в союзниках, которые так и не признали правительство А.В. Колчака, померк и положительный образ Англии, от которой уже не ждали помощи. В другом контексте Британия рассматривалась как носительница западных культурных ценностей, к которым России, «поздно вступившей в семью европейских культурных народов и отставшей в развитии», необходимо приобщаться, «в особенности сейчас, когда мы так жестоко потратили и то немногое, что имели» [8. 27апр.]. Пример Англии использовался кадетами, с одной стороны, для упрека сибирской общественности в недостатке патриотизма, политической пассивности и неспособности закончить Гражданскую войну, с другой – рассматривался как стимул, который способен заставить общественность стремиться к восстановлению национальногодостоинства.

Литература

1.Шереметьева Д.Л. Динамика численности газетной прессы Сибири в период революции и Гражданской войны // Власть и общество в Сибири в XX в. Но-

восибирск, 2012. Вып. 3. С. 59–79.

2.Забайкальская новь. Чита, 1918.

3.Уорд Д. Союзная интервенция в Сибири. М.; Пг., 1923.

4.Свободный край. Иркутск, 1918.

5.Сибирская речь. Омск, 1918.

6.Свободная Сибирь. Красноярск, 1918.

7.Русская речь. Новониколаевск, 1918.

8.Свободный край. Иркутск, 1919.

61

А.В. Колинько

ПОЛИТИКА СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА ПО ОТНОШЕНИЮ К ИСЛАМУ В КАЗАХСТАНЕ В 1920–1930-е гг.

Исследуются вопросы, связанные с религиозной политикой Советского государства в 1920–1930-е гг. в Казахстане. Особое внимание уделяется вопросам, связанным с политикой, проводимой в отношении ислама. Анализируется влияние различных факторов на особенности проводимых мероприятий в данном регионе. Выделяются существенные черты, которые отличают политику, проводимую в Казахстане, от подобной политики в других регионах Советского Союза. В исследовании используются различные точки зрения отечественных и зарубежных авторов на характер проводимой политики в отношении религии, в частности ислама, что позволяет выделить наиболее важные аспекты проводимой политики.

Ключевые слова: Казахстан; религиозная политика СССР; ислам.

Несколько десятилетий уже не существует такого государства, как Советский Союз. Но для понимания современных процессов в обществе

игосударстве важно осмысление событий, которые происходили в СССР. Религиозная политика государства являлась очень сложной и важной. Сегодня общество сталкивается с серьезными проблемами в этой сфере,

ипоэтому изучать опыт других государственных образований необходимо. СССР проводил целенаправленную политику в религиозной сфере. Большевики стремились к тому, чтобы влияние религиозных культов на сознание населения сводилось к нулю. Но в отношении конфессий применялись разный темп и разные методы.

После свершения Октябрьского переворота большевики начинают вести собственную религиозную политику. Все религии подверглись критике, а священнослужители – гонениям. Однако молодое Советское государство не относилось однозначно к различным конфессиям. Первоначально удар пришелся по представителям православия. В отношении ислама политика была двоякой, но скрытая цель все же была одна. Это искоренение всех конфессий. Политика большевиков в отношении религии имела два аспекта: культурный и политический. Как и все социалисты, они считали религию пережитком прошлого, который является препятствием на пути прогресса. С присущим им рвением они пытались ис-

62

коренить это явление путем «научного» просвещения и методом принижения религии, выставляя ее в смешном и нелепом свете.

Однако относительно методов борьбы с религией среди большевиков не было единого мнения. Самые прямолинейные атеисты считали, что следует вести открытое, широкое наступление с использованием всех доступных средств, в особенности представляя церковь в смешном и неприглядном виде; более изощренные, следуя французской пословице, что нельзя разрушать, ничего не предлагая взамен, хотели вознести социализм до подобия религии. Последние видели в религии искреннее, хоть и ошибочное, стремление человека к духовности, которое должно быть удовлетворено тем или иным образом.

По большей части антирелигиозная кампания в 20-е гг. велась большевиками именно такими методами, предлагая в качестве альтернативы религии науку и вырабатывая коммунистический суррогат культа со своими собственными божествами, святыми и ритуалами. В некоторых официальных заявлениях открыто подтверждались функции коммунизма в качестве субститута религии, как, например, в декларации, определявшей цель антирелигиозного воспитания как «замену веры в Бога верой в науку и машину» [1. С. 221–222].

Более суровую линию атеизма проводил Емельян Ярославский, призывавший к лобовой атаке на религию на том основании, что она есть не что иное, как темный предрассудок, используемый правящим классом. Вместе с тем, как всегда руководствуясь в первую очередь политическими соображениями, пока шла Гражданская война, он не хотел излишне настраивать против себя церковь с ее стомиллионной армией верующих. Поэтому широкое наступление на религию он откладывал вплоть до 1922 г., пока, наконец, большевики не обрели полное господство в стране. И тогда он объявил, как он полагал, последний и решительный бой церкви [2. С. 25].

Большевики хотели искоренить всякую религию. Знаменитый Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви (23 янв. 1918 г.) за подписью Ленина лишил все религиозные общины статуса юридического лица, а их имущество объявил народным достоянием. Статья третья объявляла право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Подорвать позиции религии должны были и такие законодательные акты, как декреты «О расторжении брака», «О гражданском браке» (дек. 1917 г.), Декрет о передаче решения всех мусульманских вопро-

63

сов в руки комиссариата по делам мусульман внутренней России (27 янв. 1918 г.) [3. С. 113–114].

На территории Северо-Казахстанской области имелось девять, а по некоторым данным десять мечетей. С 1929 г. на протяжении 30-х гг. в Северо-Казахстанской области, как и по всей стране, проводилась политика массовых репрессий против служителей культа. В этот период под разными предлогами по решению Петропавловского окружного исполкома и президиума городского совета закрылись многие культовые здания. К 1929 г в г. Петропавловске было уже 7 мечетей, 2 марта 1930 г. окрисполком принял постановление о закрытии еще трёх мечетей. Здание мечети предоставили согласно ходатайству обкома и горкома ВЛКСМ под пионерский клуб [4].

Из трех основных религий, распространенных на территории Советского государства, наименьшие испытания выпали на долю мусульман. Сравнительно мягкое обхождение с ними объяснялось политическими соображениями, а именно опасением настроить против себя колониальные народы, игравшие ключевую роль в стратегии Коминтерна, поскольку в деле подрыва «империализма» делалась ставка на мусульман Ближнего Востока. Существовала опасность, что мусульмане России могут расценить антиисламскую пропаганду как возрождение прежней дореволюционной христианской миссионерской деятельности.

Руководствуясь такими соображениями, советские власти воздержались от прямой атаки на мусульманские учреждения. В конституциях, данных советским мусульманским республикам, проявилось гораздо более терпимое отношение к исламу, чем к христианству или иудаизму в трех славянских республиках. Пропаганда атеизма не была обязательной, и муллы обладали всеми гражданскими правами, включая участие в выборах. Не запрещалось религиозное воспитание молодежи, и религиозным школам позволялось сохранять свое имущество. Исламские суды попрежнему могли рассматривать гражданские и уголовные дела. Этими привилегиями мусульманские духовные лица пользовались вплоть до конца 20-х гг. А уже в 1922–1923 гг. в СССР возникли кружки безбожников, которые распространились и на территории Казахстана. Возникновение этих кружков явилось началом новой волны политики массового искоренения религиииз общества. И в этот раз ислам не стал исключением.

Советская власть не могла допустить длительное смягчение политики в отношении мусульман. Разрешение преподавания вероучения при мечетях (постановление 1923 г.) было по существу последней уступкой в

64

религиозном вопросе. В дальнейшем был принят ряд подзаконных актов и инструкций, в том числе дополнение НКВД от 23 декабря 1924 г., которые свели на нет возможность указанного постановления 1923 г. «Тезисы по антирелигиозной пропаганде среди мусульман КССР» (1926) предусматривали жесткое пресечение религиозной активности. Уже стали писать об антисоветском характере духовенства, называть ислам «прислужником байства», также в эти годы усилилась цензура [5. С. 15]. Хотя декрет об отделении церкви от государства даровал каждому гражданину свободу вероисповедания, исполнение религиозных потребностей в публичных местах запрещалось.

Не вызывает возражений следующее мнение Дж. Хоскинга: «Взаимоотношения большевизма с исламом были противоречивыми. Атеизм марксистов не совместим со строгим монотеизмом ислама в принципе. Тем не менее многие политически активные мусульмане примкнули к тем или иным социалистическим течениям за последние десять лет перед Октябрьской революцией. Отчасти это объяснялось сугубо прагматическими соображениями: после событий 1905 г. мусульмане увидели в социализме политическое течение, способное организовать подпольную партию, мобилизовать массы и создать реальную угрозу правительству их угнетателей… Но было и еще одно соображение основополагающего значения, сделавшее возможным принятие социалистических идей мусульманской интеллектуальной элитой: социалистическая теория обещала им братство и равенство всех народов в борьбе с западным империа-

лизмом» [6. С. 112].

Трактовка отношения большевиков к исламскому вопросу Эд. Карра носит односложный характер. Эд. Карр, на наш взгляд, слишком упрощает характер политических и религиозных институтов во время Гражданской войны в России, но с некоторыми его выводами нельзя не согласиться. «Во всех этих районах в конечном итоге Гражданской войны, проводимой «белыми» при поддержке иностранных сил, привели к укреплению престижа и авторитета советского правительства. Едва скрываемое стремление «белых» генералов восстановить как на территории собственно России, так и на территории нерусских окраин старую систему землевладения и систему собственности на средства промышленного производства способствовало тому, что дело борьбы за советскую власть робко стало поддерживать большинство крестьян и рабочих. На нерусских территориях решимость «белых» восстановить единство Российской империи с ее традицией полного политического и культурного подчине-

65

ния нерусских элементов являла собой мрачный контраст с советскими обещаниями неограниченного национального самоопределения, пусть даже обусловленного определенными политическими и социальными предпосылками» [7. С. 260]. Так, можно заметить, что автор отмечает победу большевиков и принятие их идей населением Средней Азии как наиболее продуктивных и приемлемых.

Таким образом, мы можем заметить, что первоначально политика в отношении ислама была более мягкой. Это можно объяснить тем, что большевики стремились избежать отождествления с царской Россией народами Средней Азии и в связи с этим шли на некоторые уступки в отношении мусульман. Большевики боялись объединения всех мусульман и поэтому они переходили в наступление. Но любые ограничения и запреты вызывали ответную реакцию, что станет более заметно в последующие годы. К концу 1920-х гг. становится очевидным, что правительство стремилось привести общество к единому мировоззрению – атеистическому. И применяло для этого все возможные методы. К этому моменту Гражданская война уже была в прошлом, а государственная власть укреплялась, и теперь большевики могли вернуться к главной цели в религиозной политике – устранение всех конфессий.

Литература

1.Пайпс Р. Русская революция. Россия под большевиками. 1918–1924. М., 2005.

Т. 3. 704 с.

2.Трифонов И. Очерки истории классовой борьбы в СССР в годы нэпа (1921– 1927). М., 1960. 345 с.

3.Декреты Советской власти. М., 1957. Т. 1. 806 с.

4.Ибраев С.И., Козыбаев М. Об отношении к национальным и религиозным традициям в условиях независимости [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://e-history.kz/ru/contents/view/1613, свободный (дата обращения: 14.02.2013).

5.Нуртазина Н. Борьба с исламом. Религиозная политика Советской власти в Казахстане в 20–40-е годы ХХ века. Алматы, 2008. 36 с.

6.Хоскинг Дж. История Советского Союза. 1917–1991. М., 1994. 570 с.

7.Карр Эд. История Советской России. М., 1990. Кн. 1, Т. 1. 730 с.

66

А.В. Куксин

ОБРАЗ «ВРАГА» В ПОДГОТОВИТЕЛЬНОЙ ПРОПАГАНДИСТСКОЙ КАМПАНИИ К ПАРТИЙНОЙ ЧИСТКЕ 1933 г.

Рассматриваются использование образа «врага» в местной пропагандистской кампании по чистке партии в 1933 г. по материалам газеты «Забой» и шахтовым многотиражкам.

Ключевые слова: «Забой»; партийные чистки; Прокопьевск; враг народа.

Говоря о любых организационных свершениях советской власти, не стоит забывать о крупномасштабных пропагандистских кампаниях, сопровождавших каждое такое событие. Особую роль в подобных идеологических операциях, направленных на построение, создание общественного мнения, играла пресса. Именно она запускала в народные массы идеи, предназначенные для того, чтобы легимитизировать все действия властей – будь то гигантский форсированный индустриальный скачок или новый виток искоренения инакомыслящих.

Вслучае пропагандистской кампании, предваряющей партийную чистку 1933 г. в Западно-Сибирском регионе, интерес вызывают образы «врагов народа», которых газеты призывали «выявить и вычистить»

[1. С. 2].

Вкачестве источника для изучения эпизода общей пропагандистской кампании на местном уровне нами была использована газета «Забой», которая в те годы являлась органом Прокопьевского горкома ВКП(б), а также шахтовые малотиражки («В бой за уголь» и др.), ряд выпускавшихся листовок, освещавших кампанию по подготовке к чистке, непосредственно на предприятиях. При помощи метода интент-анализа нами была составлена классификация образов врагов как пропагандистских образов, борьба с которыми и оправдывала любые действия во время чистки. Таким образом, нашей задачей является ответ на вопрос – какие образы «врагов» были характерны в использовании для шахтерского Прокопьевска? И как это переплеталось с канвой общей пропагандистской кампании Западно-Сибирского региона?

Стоит отметить, что изучение феномена пропагандистских кампаний

всоветской прессе 30-х гг. в последнее время идет очень активно. Ещё

67

чаще исследователи обращаются к феномену «врага народа» как некоего пропагандистского клише. К сожалению, на локальном уровне эта тема была мало изучена.

Происхождение термина «враг народа» уходит в далекие времена римской античности, но большевиками он был взят на вооружение из политического лексикона Великой французской революции XVIII в. Ими он был развит как универсальная и к тому же мощная (по выражению новосибирского исследователя Н.Б. Арнаутова) идеологическая конструкция [2. С. 201]. Парадоксально, что некоторые историки, например Б.И. Колоницкий, уверенно доказывают, что даже в подобных вещах советские власти следовали курсу преемственности, заимствуя часть установок у предыдущей царской власти, развернувшей в годы Первой мировой войны кампанию против «внутреннего немца» [3. С. 5].

В случае пропагандистской кампании 1933 г., образ «врага» ещё не обрел той самой законченности и целостности, как в печально известном 1937 г., когда термин «враг народа» навечно закрепился в исторической памяти. На раннем этапе этому образу позволялось меняться, иметь оттенки, полутени, но в дальнейшем в связи с разрастанием репрессивных действий власти он установился в своем законченном виде.

Таким образом, «враг народа» стал главной составляющей для любой пропагандистской кампании. Большей частью организационно они строились по модели информационной войны, которая подразделяется на три составных части – «вход, усиление, распространение». Входом является начало компании, усилением – информационные «вбросы», призванные найти отзыв у аудитории, а распространением – дальнейшая реакция на информационно-пропагандистское воздействие [4. С. 40].

Разделяя общественную массу по принципу «мы и они», подобные мероприятия добивались впечатляющих результатов в виде реакции народных масс.

Если углубиться в изучение местной прессы, использование метода интент-анализа дало нам возможность путем выявления интенций – некоторых эмоционально окрашенных слов, указывающих читателю почти на несознательном уровне особый настрой к описываемым событиям, составить небольшую иеархию образов «врагов», используемых во время кампании непосредственно самой газетой.

Вначале мы выделили два уровня использования образов – персонифицированный и неперсонафицированный. Стоит отметить, что образы эти в

68

общей массе составляют собой некую сумму стереотипов, которые, собранныевместе, именно и давали нужную для пропагандистов картину.

Так, среди персонифицированных образов фигурирует прямое указание на определенных личностей как на врагов. Если на государственном уровне чаще всего под такое определение попадали вожди павших во внутрипартийной борьбе оппозиционных блоков, то на местном уровне под такой каток прессы мог попасть и виноватый либо невиноватый член партии. Чаще всего это становилось своеобразным сигналом на начало более серьезных репрессивных мер, направленных на человека, – это могло быть не только исключение из партии, но и увольнение с работы и даже заведение уголовного дела.

Однако личное поименование врагов было признаком позднего этапа пропагандистской кампании. В случае раннего этапа больше использовалась неперсонафикация – очертания врага были размыты и неясны. Подобная неясность должна была вносить тревожную неопределенность, подозрительность, чувство осажденной крепости. Декларировалось, что такой враг может присутствовать повсюду и наносить какой-либо вред всему. В описаниях такого типа чаще всего фигурируют интенции такого рода, как «чуждые элементы», «примазывающиеся» [5. С. 2] либо «кулацкие группировки» [6. С. 4]. Причем если первые выступали как враги партийного типа, то с категорией кулаков происходили интересные вещи – они могли присутствовать как враги партии, так и враги, вредящие на производстве («нарымские перерожденцы»). В свою очередь, на производственном уровне в качестве врагов выступали те, кто без должного старания относился к своей работе либо совершал промахи. Любой такой шаг также расценивался как враждебный.

«Враг», существовавший на местном уровне, должен был активно вредить. Так, в случае Прокопьевска этот вред распространялся на две области, обозначенные нами как «партия» и «производство». Причем область производства преобладала по причине того, что город был одним из центров угледобычи Кузбасса. Типичные политические враги того времени, по сути, отсутствовали как класс, или, по мнению газеты, были просто остатками слоев, не вычищенных с прошлых чисток. Поэтому призыв вычищать тщательнее был одним из самых главных лозунгов пропагандистской кампании.

Персонифицированный враг обвинялся в целенаправленных помехах в работе. Враг, будь он внутренний или внешний, всё равно предприни-

69

мает действие. Мало того, такая реакция народных масс, как безразличие

инедостаточное рвение в поиске врага, также является вредом.

Витоге главной целью кампании была мобилизация масс на решительную «чистку» врагов из партии и производства. К концу данные мероприятия достигли максимума. И вместо первоначальных нейтральных выражений стали фигурировать словосочетания более агрессивного свойства: «выжечь каленым железом», «беспощадно чистить» [7. С. 1]. Главная цель – вызвать агрессию, легимитизировать силовые методы подавления инкамыслящих.

Таким образом, мы можем констатировать, что в пропагандистской кампании газеты «Забой» и сопутствующих ей шахтовых многотиражек, фигурировал образ врага двух уровней. Первый – это враг партии. Причем он мог вредить, находясь как вне её, являясь законспирированным остатком кого-либо из уничтоженных оппозиционных сил, так и сугубо внутренним врагом, вредящим неподобающим поведением либо недостаточным энтузиазмом в проведении партийных директив. Враг, окопавшийся на производстве, был более активен, ему приписывалась вредительская деятельность, как сознательная, так и несознательная. В любом случае газета призывала не церемониться с врагами, а заниматься их «беспощадной вычисткой».

Пропагандистская кампания 1933 г. сыграла свою роль на формирование установок врага в обществе, а те технологии, опробованные во время её проведения, дали свои плоды в последующие репрессивные кампании.

Литература

1.Забой (Прокопьевск). 1933. 5 июля.

2.Арнаутов Н.Б. Использование образа «врага народа» в периодической печати Западной Сибири в период «Большого террора» // Исторический ежегодник. Новосибирск, 2007.

3.Арнаутов Н.Б. Образ «врага народа» в системе советской социальной моби-

лизации: идеолого-пропагандистский аспект (декабрь 1934 г.			–	ноябрь
1938 г.): автореф. дис. … канд. ист. наук. Томск, 2010.
4. Телекоммуникационное	право / Почепцов	Г.Г. Информационные		войны
[Электронный	ресурс].	Режим	доступа:

http://telecomlaw.ru/studyguides/Pocheptsov_inwars.pdf, свободный (дата обращения: 13.03.2014).

5.Забой (Прокопьевск). 1933. 15 июня.

6.В бой за уголь! (Шахта 3-3 бис, Прокопьевск) 1933. 1 июля.

7.Забой (Прокопьевск). 1933. 1 ноября.

70