Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Скачиваний:
15
Добавлен:
29.03.2016
Размер:
67.07 Кб
Скачать

САМОРАЗЛОЖЕНИЕ БУРЖУАЗИИ В КЛАССОВОЙ БОРЬБЕ

ГЛАВА ИЗ КНИГИ Р.МИХЕЛЬСА

«СОЦИОЛОГИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ

В УСЛОВИЯХ ДЕМОКРАТИИ»

(Лейпциг, 1911)

Масса мыслит упрощенно. Великие события проходят мимо нее, хозяйственно-технические перевороты свершаются, не оставляя в ее душе заметных следов. Только по истечении определенного времени она приходит в движение, начиная испытывать на себе влияние новых условий.

Даже самые отсталые политические порядки, более всего сдерживающие как нравственное, так и правовое развитие массы населения, оно часто безропотно терпит в течение десятилетий и даже столетий. Экономически развитые страны нередко в течение целых эпох продолжают существовать в условиях политической и государственно-правовой системы, которая по своей внутренней сути является результатом предшествующего хозяйственного периода, о чем мы сегодня лучше всего можем судить по Германии, где феодально-аристократическая форма, соответствующая минувшему хозяйственному периоду, еще так и не смогла приспособиться к типично выраженному индустриально-капиталистическому содержанию.

Подобные, но, казалось бы, исторически ненормальные явления могут иметь двоякое происхождение. С одной стороны, возможно, что классы или слои, защищающие уже существующую, созданную прошлым хозяйственную форму, сохраняют и обеспечивают себе из периода, когда они были подлинными представителями господствующих экономических отношений, столь значительный запас реальной политической и моральной власти, что даже в последующие эпохи, которые по степени экономического и культурного развития давно переросли их внутренние границы, оказываются способными сохранять на более или менее длительный срок свое господство в результате мощного инерционного влияния своей политической силы, для удержания которого, они, конечно, вынуждены использовать многие чужеродные элементы, поставленные ими на службу только путем убеждения. И это также нередко вопреки явно выраженной воле большинства народа.

Но гораздо чаще бывает, что классы из прошлой хозяйственной эпохи только потому удерживаются в положении гегемонии, что классам, связанным с настоящим и идущим им на смену, еще не хватает осознания как их фактической власти, так и понимания их государственной и экономической роли и, наконец, не в последнюю очередь осознания своей обделенности и принижения. Большое сдерживающее влияние при этом оказывает и фаталистическая вера в собственную обреченность. До тех пор пока этот фатализм не будет поколеблен, а причиненная социальная несправедливость не пробудит и не обострит чувства, стремление класса к освобождению не возникнет. Не факт угнетения сам по себе, а его осознание как такового угнетенными дает толчок историческому движению классовой борьбы. Так, например, и существование современного пролетариата само по себе еще не порождает никакого «социально го вопроса». Чтобы не оставаться в вечно дремлющем состоянии, классовая борьба нуждается в классовом сознании, как в своей первооснове. При его отсутствии она невозможна. Но классом, который учит пролетариат чувствовать и понимать живительную силу классового сознания <...>, является именно буржуазия, против которой с необходимостью протестует классовое сознание.

История развития человечества не скупится на иронию. Буржуазии выпала трагическая участь быть учителем заклятого врага, недовольного своим экономическим и общественным положением, во-первых, потому, что она, как это показал К. Маркс в «Коммунистическом манифесте», находится в «непрерывной борьбе», которую вынуждена вести «сначала против аристократии, позднее против тех частей самой же буржуазии, интересы которых приходят в противоречие с прогрессом промышленности, и постоянно — против буржуазии всех зарубежных стран», постоянно «вынуждена обращаться к пролетариату, призывать его на помощь и вовлекать его таким образом в политическое движение», в результате чего она «передает пролетариату элементы своего собственного образования, т. е. оружие против самой себя» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 433.— Ред.).

Но буржуазия является учителем, более того, даже боевым инструктором пролетариата и в совершенно ином смысле. Дело в том, что в результате постоянных тесных контактов с ним некоторая часть ее самой отделяется от нее и ставит свои знания и жизненную энергию на службу трудящимся массам, чтобы побудить их к борьбе против существующих условий, которые они воспринимают и осознают как несправедливые. Разумеется, от буржуазии всякий раз отделяются лишь небольшие частички. Но не самые худшие — скорее сверхлюди в том смысле, что им либо в большей степени, чем их собратьям по классу, свойственны альтруизм, сострадание, способность нравственного негодования, либо более глубокое понимание движущих сил истории и большая энергия мысли и настойчивость в применении знаний на практике, чем им подобным. Во всяком случае, это люди, превосходящие средний уровень своего класса. Именно эти буржуа, отколовшиеся от своего класса, в условиях которого они родились и выросли, придают еще дремлющим инстинктам пролетариата сознательное направление в его стремлении к освобождению.

Масса пролетариев чувствует поначалу оказываемое на нее давление лишь под-

сознательно. Она в силу неблагоприятных для нее обстоятельств не располагает средствами для образования, которые могли бы прояснить ей кажущийся совершенно запутанным и загадочным ход мировой истории. Пожалуй, можно считать чуть ли не психологическим законом истории, что ослабленные в результате бесправия и длительного отрыва от культуры, отчаявшиеся в самих себе народные массы и классы способны подняться на энергичные действия только тогда, когда догму о своем моральном праве и политико-экономическом полновластии они получают не из своих собственных рядов, а прежде всего из рядов так называемых «высших» классов. Уже простая исходная мысль о том, что «обделенными» правами считаем себя не только мы — бесправная и необразованная масса, но и те, кто должен знать и судить о положении дел в мире лучше нас, что образованные люди из высших сфер говорят о том же, означает, что наши мысли об освобождении не ошибка,— служила в истории причиной значительных классовых движений.

Социалистическая теория появилась в результате работы философов, политэкономов, социологов и историков. В программах социалистических партий различных стран нет ни одного положения, над которым не потрудились бы десятки ученых. Родоначальники современного социализма за немногими исключениями были в первую очередь учеными и во вторую — политиками в более узком значении этого слова. Несомненно, что спонтанные пролетарские движения, возникающие из неосознаваемого стремления к более высокому духовному и экономическому уровню жизни, существовали и до них. Но они проявлялись в большей степени как механическая разрядка оправданного недовольства, чем осознанная потребность протеста со стороны угнетенных. Только в результате соединения рабочего движения с наукой пролетарское движение стало социалистическим; неосознанный, бесцельный, инстинктивный протест—сознательным, относительно ясным и строго очерченным стремлением к цели.

Подтверждение этому явлению мы находим во всей предшествующей борьбе классов. Все великие классовые движения в истории возникали под влиянием, с помощью и под руководством представителей тех классов, против которых были обращены эти движения. Уже Спартак, призывавший римских рабов к освобождению, хотя и сам был рабом по происхождению, но все же свободным <...> по рождению. Томас Мюнцер, агитация которого в значительной степени вызвала крестьянскую войну в Тюрингии, был не крестьянином, а ученым. Флориан Гайер — рыцарем.

Выдающиеся вожди освободительного движения третьего сословия в начале Великой французской революции маркиз Лафайет и де Мирабо, барон де Ролан и аббат Сьейес принадлежали к привилегированным сословиям, а убийца короля Филипп «Эгалите» — даже самому королевскому дому.

Вовсе не составляет исключения из этого правила и история современного рабочего движения. Когда историк Теодор Линдер из Галле утверждает, что сегодняшнее рабочее движение «вызвано к жизни» не рабочими, то это сравнение не совсем верно в том отношении, что по своей наглядности напоминает заклинание волшебника — «Да будет рабочее движение! И рабочее движение стало» — и не выражает главного. А главное в том, что подобное «вызывание к жизни» вовсе не может возникнуть из ничего или с помощью тех знаменитых «великих людей»; которые закладывают единственный краеугольный камень в определенную историческую школу для целостной великой исторической теории «познания». Напротив, условием этого процесса является определенная степень социально-экономического развития, без которой не возникает никакое движение.

Правильным, хотя и не совсем удачно сформулированным является лежащее в основе утверждения Линдера наблюдение, что глашатаи современного мирового рабочего движения в большинстве своем, как выражался Генрих фон Зайбель, обративший на это внимание еще в 1872 году, принадлежат к «образованному сословию». Великие предшественники политического социализма и великие представители философского социализма Сен-Симон, Фурье, Оуэн, основатели политического социализма Луи Блан, Бланки, Лассаль, родоначальники научного политэкономического социализма Маркс, Энгельс и Родбертус были буржуазными интеллигентами. Ученик портного Вильгельм Вейтлинг и философ-самоучка Пьер Леру не могут соперничать с ними ни в смысле теоретического, ни в смысле практического значения для международного пролетарского движения. Одиноким дубом среди них возвышается только типограф Прудон. И среди действительно видных защитников дела рабочих новейшего времени бывший буржуа составляет правило, а выходец из рабочего класса исключение. Перечисление крупных, вышедших из буржуазных кругов социал-демократических политиков заполнило бы многие страницы. Политических вождей рабочих, вышедших из пролетариата, которым было суждено обессмертить свое имя в истории своего класса, можно назвать, не переводя дыхания: Бенуа Малон, Август Бебель и, конечно, Эдуард Ансель.

Но и они не теоретики, творцы, хотя безусловно практики большого масштаба.

Наличие буржуазных осколков в сложившемся в партии пролетариате является, таким образом, во-первых, историческим фактом, повторение которого можно наблюдать при внимательном изучении истории всех международных политических рабочих движений и при любом новом образовании или возникновении новой ветви на его древе — достаточно только бросить взгляд на социализм в Японии и Бразилии. Во-вторых, это следует рассматривать и как логическое следствие исторического развития.

Мы также показали, что не только наличие буржуазных осколков в партиях борющегося пролетариата вообще, но также, как правило, и руководящая роль, которую они играют в освободительной борьбе пролетариата, являются исторически обусловленным фактом.

Может возникнуть вопрос — и его порой действительно ставят,— не опровергает ли существование многочисленных перебежчиков буржуазии и пролетариата всю теорию классовой борьбы. Иными словами, не может ли желанное государство будущего, призванное привести к стиранию классовых различий (как к этому в общем расплывчатом виде стремятся социалисты и правоведы, моралисты и анархисты, неохристиане и неокриминалисты), осуществиться на пути постепенных психологических превращений в результате растущего понимания несправедливости экономических, социальных и других классовых привилегий, а резкое противопоставление классовых партий, представляющих классовые интересы, оказаться по этой причине ненужным? Не будет ли оно подобно жестокой игре, т. е. бесполезным и негодным? Рудольф Бенциг, издатель «Этической культуры», в полемике с автором этой книги зашел однажды столь далеко, что прямо назвал перебежчиков от буржуазии к социалистам «предтечами». Употребив это выражение, он фактически сделал вывод, что подобно тому, как за авангардом следует обоз, так и при известном историческом терпении масса буржуазии, как по дорожному указателю, перейдет в экономический и социальный лагерь своих заклятых врагов. Трудно было бы удержаться от соблазна, чтобы не назвать эту теорию теорией харакири, если бы не было известно, что даже харакири совершается не добровольно, а по высочайшему приказу, по внешнему принуждению. Попробуем подвергнуть эту теорию краткому испытанию на достоверность.

К наиболее действенным факторам окончательной победы социалистического мировоззрения поэт-социалист Эдмондо де Амикис относит наступившую после мирового промышленного кризиса общую усталость и безмерное отвращение имущего класса к вечной борьбе, а также его боязливую озабоченность, связанную с предотвращением неумолимой жестокости революции, в которой он был бы раздавлен, и, наконец, безотчетную потребность к омоложению и идеализму, который проявится и в нем,— словом, «страх оказаться под развалинами уже отжившего мира». Подобная мысль высказывалась еще полвека назад, уже Г. Гейне, которому, как известно, не хватало твердости, чтобы стать социалистом. В послесловии к своим письмам из Парижа о политике, искусстве и народной жизни от 15 июня 1843 года он писал следующее: «Особенно мне хотелось бы обратить внимание на то, насколько коммунисту невероятно удобно, чтобы враг, с которым он ведет борьбу, при всем его могуществе был бы лишен всякой моральной опоры в самом себе. Современное общество защищает себя только в силу грубой необходимости, без веры в свои права, даже без самоуважения, точно таким же образом, что и древнее общество, прогнившие стены которого рухнули, когда появился сын плотника».

По поводу некоторых приведенных положений обоих поэтов можно поспорить. Конечно, более чем сомнительно, что умирающее буржуазное общество никак не будет защищать хотя уже и подорванные привилегии и собственность, не в последнюю очередь с оружием в руках, в надежде если не воспрепятствовать конечной победе пролетариата, то по меньшей мере отодвинуть ее. Точно так же и утверждение Гейне о недостатке веры, будто бы распространенной уже в современном буржуазном обществе (1843 г.!), в его моральную правоту, уязвимо со многих сторон. Основная идея, из которой исходят де Амикис и Гейне, напротив, является правильной: общество, лишенное веры в моральные нормы, сегодня уже находится на стадии политической агонии. Удерживание привилегий предполагает наличие у привилегированного класса определенных свойств, прежде всего решительности и энергии, которые наилучшим образом раскрываются в сочетании с жестокостью и недобросовестностью, но все же несравненно полнее при наличии спокойной уверенности в своей правоте. Появление гуманитарных идей, заключающих в себе сомнение в моральном праве, действует деморализующе и лишает господствующий класс, как на это указывает и Парето, способности к защите своих позиций.

Тому же самому закону подчиняются и национальные союзы. Он вступает в силу тогда, когда вера в нравственные нормы права на существование вырастает из твердой убежденности этнической группы, т. е. из этической почвы. Отсутствие осознания этого права и в этом случае означает упадничество и распад. Можно считать историческим законом, что народы, законы, учреждения, общественные классы смогут быть полностью побеждены тогда, когда те, кто их представлял, утратили веру в свое собственное право на существование. Поляки, при всей их расхлябанности и разбросанности, сумели сохранить свою народность, свою веру в самих себя, свое национальное право, и никакая сила в мире, не говоря уже о прусском и российском господстве, не сможет подавить их как народ до тех пор, пока в их головах сохраняется сознание их национального права на существование. Венды, такие же славяне, что и поляки, в культурно-историческом смысле полностью растворились среди германцев (правда, сохранив свой родной язык в районе Шпреевальда), причем настолько, что, населяя большую часть Германии, нередко даже не подозревая о чисто славянской крови своих земляков, относятся к самым отчаянным союзникам жителей тевтоно-бургских лесов, с которыми, кроме обычаев и заимствованного языка победителей, связаны только формально в борьбе против славян. Объясняется это тем, что эпоха, в которую они были завоеваны, и особые обстоятельства, при которых свершилось это историческое событие, еще не позволяли сохранить им свое национальное сознание, если они таковым когда-либо обладали.

Ни одна социальная битва в истории не выигрывалась когда-либо на длительное время, если побежденный уже до этого не был сломлен морально. Великая французская революция стала возможной только потому, что страстные, резко разоблачающие прежде всего «безнравственность» привилегированных первых сословий французского общества сочинения Вольтера, де Ламбера, Руссо, Гольбаха, Дидро и других уже исторически деморализовали значительную часть аристократии и духовенства.

То, что объединение раздробленной на семь государств Италии, не говоря уж о борьбе против внешних врагов, проходило с малой кровью и что после создания королевства (при очень большом отличии от соответствующих событий, сопровождавших объединение Пруссии и Германии) мало кто на полуострове оплакивал изгнанные господствовавшие семейства, объясняется лишь тем, что объединение в умах людей произошло задолго до объединения политических сил. Успех освободительной войны в Северной Америке в пользу негритянских рабов Юга решила вовсе не только сила оружия северных штатов, но осознание моральной неправоты, которое к концу войны угрожающе распространилось в широких кругах рабовладельцев южных штатов. Число подобных примеров можно было бы умножить.

Деморализация противника — это задача агитации, убеждение противника в большей ценности приводимых при этом аргументов — неотъемлемое для этого условие. Именно социализм должен менее всего недооценивать мощную силу слова, принудительную власть убеждения, ведь именно им он главным образом обязан впечатляющими успехами своей пропаганды. Но сила убеждения имеет естественные пределы, которые заданы самими социальными условиями. Там, где искусство убеждения обращено к народным массам, слоям народа, которых надо убедить в том, чтобы присоединиться к движению, служащему их собственному освобождению, успех при нормальных условиях достигается легко. Но оно в конечном счете терпит поражение (и история социальных битв учит, что это положение неопровержимо), если обращено к классам с целью уговорить их отказаться от прочных позиций себе во вред.

Человек как индивид не является слепым орудием игры экономических сил. Его жизнь представляет собой непрерывную борьбу между данной ему экономической необходимостью и принадлежностью к определенной касте и определенной сфере интересов, с одной стороны, и его стоящей «над» классами, т. е. находящейся вне классового и кастового положения, плотью, которая разжигает в нем страсти, сбивая с естественноэкономического пути, с другой стороны, побуждая стремиться к центру собственной вселенной. Но это относится только к отдельному индивиду. Если отвлечься от патологических свойств, которые присущи также и массе, то она, конечно, есть слепок. Весь ее облик несет на себе отпечаток ее экономических устремлений, как стадо овец— клеймо своего господина и пастыря. Поэтому-то клеймо не обязательно должно быть правильным, отвечающим своей цели.

Правда, известно, что социалистическое учение привлекло на свою сторону кое-кого из «сынков буржуазии» и настолько глубоко ими овладело, что они забыли о друзьях и родных, об отцах и матерях, социальном положении и общественном уважении, с тем чтобы без каких-либо сомнений посвятить свою жизнь освобождению человечества в соответствии с собственным пониманием. Но это все одиночки, а не целые группы, представляющие преемственное сословие. После их ухода класс как таковой, к которому они принадлежат, не распадается.

Класс, взятый как целое, никогда добровольно не отказывается от своего привилегированного положения. Он не признает никаких этических обоснований, которые могли бы принудить его отречься от него в пользу своих «беднейших собратьев». Этому препятствует уже его классовый эгоизм, эгоизм, который, естественно, присущ как классу и пролетариату, только с тем отличием, что в силу исторических причин его специфический классовый интерес (по меньшей мере в идее) в конечном счете совпадает с бесклассовым общечеловеческим идеалом. Этот классовый эгоизм развит в различных слоях господствующих и имущих классов в разной степени. Еще и сегодня существуют представители недвижимого капитала, особенно среди прусского юнкерства, готовые каждого, кто взывает к этическим принципам в экономике, социальной или политической сфере, подрывающим их привилегии, объявить вне закона или сумасшедшим. Но и другие классы, обладающие меньшей степенью сопротивляемости и меньшим врожденным эгоизмом, чем численно незначительный слой прусского юнкерства, доступны доводам социальной справедливости только в топ мере, в какой они существенно не затрагивают их инстинктивно воспринимаемый классовый интерес. Поэтому вполне логично, что пролетариат как один из классов считает борьбу против буржуазии как класса во всех ее видах единственно приемлемым путем устранения классовой монополии буржуазии на знания, здоровье и имущество.

И все же между необходимостью враждебного отношения пролетариата к буржуазии на пути классовой борьбы и необходимостью преимущественного усиления в ней большой роли человеческих прав не существует, как это можно было бы предположить, противоречия. Хотя убеждение и является средством достижения власти, но одного его недостаточно. Конечно, класс, убедившийся в более глубоком нравственном содержании, составляющем основу взглядов противника, внутренне будет ослаблен в своей борьбе, поскольку он уже утратил моральную веру в свои права, которая только одна и дает этическое оправдание борьбе. Но если он все же будет продолжать борьбу, будучи ослабленным убеждением в справедливости прав противника и находясь под гипнозом своего классового эгоизма, то подчинит его сила, но не сила слова, и принудительная сила фактов.

Теперь, полагаю, можно высказать в качестве аксиомы, что переход буржуазных элементов — переход, всегда совершающийся главным образом по психологическим мотивам и представляющий собой процесс стихийного отбора,— в ряды партии организованного рабочего класса следует считать логическим следствием исторической фазы развития, современниками которой мы являемся, что этот частичный исход из буржуазии в силу особых вызвавших его мотивов не в состоянии стать прелюдией к самоуничтожению буржуазии, а итог борьбы двух больших классов, существующих на основе противоположных экономических интересов, не может быть решен таким образом — за счет откалывающихся индивидов.

Перевод с немецкого Ю. ФИЛИППОВА