Перед дальней дорогой

Перед нашим трехэтажным домом часто сидели ласточки на проводах. Не в одиночку, а помногу. Временами, как по сигналу, срывались все разом и со щебетом рассыпались в воздухе. Но стоило одной присесть, как на проводах появлялись десятки других. Иные, видать, недавно вылетевшие из гнезда, подолгу трепыхали крылышками, прилаживаясь на облюбованном местечке.

Весь август собирались ласточки на проводах, по утрам и вечером. Но по-прежнему не засиживались, чуть что — всей компанией взвивались и носились и реяли над домами. С заходом солнца, едва начинало темнеть, все укрывались в гнездах.

Подошел сентябрь.

В одно утро провода перед нашим домом были унизаны ласточками. Ни одна не срывалась, не покидала своего места, не носилась вокруг. Даже щебет затих.

Что-то строгое виделось в застывших черных силуэтах, в том, что ласточки собрались огромной стаей перед домом, где под карнизами и в углах окон десятки опустевших гнезд.

Я не знаю, сколько так продолжалось. Торжественность минуты передалась и мне.

И вот — словно электрический ток сбросил всех ласточек с проводов, они разом метнулись, их щебет, схожий с журчанием воды, зазвучал над домом, над улицей.

Дальше, все дальше — и затих.

Это было их прощание, последний раз перед дальней дорогой они присели у родного дома.

Бабье лето

С давних пор повелось сердцевину осени величать «бабьим летом». Это пора листопада, обильного лета белой паутины, последнего солнцепека.

Казалось, нынче не будет «бабьего лета». Октябрь начался ветром, дождем, снегом. Занепогодило. Впору печи топить.

И, словно по мановению волшебной палочки, разительная перемена. Бесследно сгинул снег. Как не бывало сумрачных туч и тумана. Притихли ветры. Вместо грязи — пыль на дорогах.

В ярких одеждах встает после пяти красное солнышко. На противоположную сторону небосвода склоняется луна. От круглого белого диска осталась малая долька. Да и та ненадолго.

Зайдите в любой, хотя бы самый маленький лесок, в любую лесополосу. Под ногами зашуршит опавший лист. Человек ли пройдет, собака ли, сорока запрыгает — по лесу шорох: осенний лесной телеграф. Мышь — и та по шороху узнается.

В парках и садах дымят лиственные кучи.

Замолкли земляные сверчки. Но пройдите на Комсомольскую горку в Ставрополе, на склоны Горячей горы, или канаткой на вершину Машука в Пятигорске, Красного Солнышка в Кисловодске — вы услышите трескотню кузнечиков. Пока солнцепек, пока греет солнце, они задают целые концерты.

А вот большого лёта паутины незаметно. И от этого кажется «бабье лето» не в полной своей красе.

Но теперь рукой подать до зимних бурь.

Январь Боярышник у дороги

Выехали мы из районного центра за полдень. Ничто не предвещало бурана. Разве покачивание обледенелых ветвей могло служить предвестием?

А стоило выбраться на дорогу к селу Высоцкому, как по накатанному полотну заструились белые змейки. Сухой, рассыпчатый, мелкий снег, не поднимаясь в воздух, низом пересекал путь.

Через два километра появились небольшие заносы. Их без труда преодолевал вездеход. Но степь стала иной: снег ожил. Теперь он змеился, стлался, пользуясь любой извилинкой, огибая бугорки и земляные глыбы. И не было конца этим снежным струйкам. То там, то здесь вздымались белые дымки и рассеивались. С каждой минутой их становилось больше, они сливались и заволакивали землю, озимые посевы, пашню, несрезанные кукурузные бодылья, дорогу.

Сумерки пришли в неурочный час. Все чаще водитель, склонясь над баранкой, приближал свое лицо к смотровому стеклу. Фары были включены.

Буран разыгрывался. Снежные струйки и дымки сливались в неистовый поток. Сугробы скрывали дорогу, сбивали с толку водителя. Все чаще он выходил из машины, чтобы отыскать путь.

А один раз его не было четверть часа. Сгорбленную, облепленную снегом фигуру мы увидели только у самой машины и совсем с другой стороны.

— Нашел хозяина! — произнес он возбужденно, с нескрываемой радостью. — Поехали!

На следующий день, возвращаясь той же дорогой, шофер притормозил машину у полузаваленного сугробами куста. Ветви боярышника с примерзшими комьями снега заметно выделялись на белой голизне.

— Вот он, «хозяин», — пояснил шофер.

Мы узнали историю, схожую с зарождением степной легенды.

...Любой тракторист сворачивал трактор, завидев перед собой колючий кустарник.

Сколько терновников навсегда распаханы многолемешными тракторными плугами! Заодно с терновниками начисто выкорчеваны и шиповник, и кислица. А этот старый боярышник с выпирающими из земли узловатыми корнями одиноко стоит нетронутый посреди поля.

Как-то, еще по осени, поручили трактористу выкорчевать его. Ссылаясь на неотложный ремонт, вроде не смог тракторист выполнить поручение. Тогда строго-настрого предложили это сделать второму. У него, говорят, трактор по пути сломался. Третий заартачился; для такого дела требуется плантажный плуг, а обычным пятилемешным не одолеть куста. Этак будто бы не один плуг погубили.

Так и поныне растет один среди поля, прямо у дороги на Высоцкое, старый куст боярышника. Оберегают его трактористы, оберегают шоферы, все сельские люди. Прозвали «хозяином».

Он, говорят, на своем месте стоит, нашего брата в буран-непогоду выручает.

А за добро злом не платят.