5курс / Проблемы правоведения / Иоффе О[1].С

Но если хозяйственно-правовая концепция 30-х годов не сделала каких-либо новых шагов в разработке цивилистической теории советских юридических лиц, то она все же знаменовала собой в этом вопросе новый этап с точки зрения анализа социальной сущности, организационной структуры и экономических предпосылок участия в имущественных отношениях государственных и кооперативных организаций[361]. Теперь уже не только не ставится под сомнение социалистическая природа юридической личности как государственных, так и кооперативно-колхозных организаций, но и подвергаются уничтожающей критике прямые или даже косвенные высказывания противоположного характера. Выявляются столь важные для самого признания государственных предприятий юридическими лицами двух- и трехзвенная системы их подчинения, а соответственно этому - организация работы предприятия на началах полного или внутреннего хозрасчета. Центральное место среди кооперативно-колхозных организаций отводится колхозам с изучением различных их уставных форм, методов организации, структуры имущества и т. д. Именно поэтому, несмотря на бросающиеся в глаза различия в подходе к юридическим лицам со стороны хозяйственно-правовой и пришедшей ей на смену концепции, конкретно-фактический материал, который первая накопила и обобщила, явился для второй исходным пунктом в ее собственных научных изысканиях.

Такие изыскания в период с 1938 по 1955 г. шли по разным направлениям. Но, несомненно, центральное место среди них заняло то направление, родоначальником которого был А. В. Венедиктов и которое приобрело известность под наименованием теории коллектива.

Эта теория впервые формулируется А. В. Венедиктовым в 1940 г. в его статье <Органы управления государственной социалистической собственностью>[362], а свое фундаментальное обоснование она получила в опубликованной в 1948 г. книге <Государственная социалистическая собственность>. Как и раньше, А. В. Венедиктов связывает юридическую личность госорганов с сохранением товарно-денежных отношений в советской экономике, отказываясь лишь от освещения имущественных прав государственных юридических лиц с помощью понятия товарной формы государственной собственности. Такой методологический подход к рассматриваемой проблеме, не вызывающий каких-либо возражений, позволил А. В. Венедиктову, благодаря неуклонному следованию ему, правильно решить ряд относительно частных вопросов, связанных с этой проблематикой.

В частности, закрепляя в ст. 19 правило о том, что юридическими лицами являются государственные предприятия и их объединения, переведенные на хозяйственный расчет, ГК 1922 г. не формулировал такой же общей нормы для признания юридической личности за государственными учреждениями. Это дало повод М. С. Липецкеру в учебнике 1938 г. утверждать, что все учреждения, прямо не признанные юридическими лицами, таковыми и не являются, а в качестве носителя гражданских прав и обязанностей, возникающих из деятельности учреждений, выступает непосредственно государство[363]. Позиция М. С. Липецкера была в 1939 г. несколько смягчена Д. М. Генкиным, предложившим отличать государственные бюджетные учреждения от органов государственного управления с тем, чтобы первые считались юридическими лицами, а за последними это качество не признавалось[364]. Но уже в 1954 г. на дискуссии о юридических лицах М. О. Рейхель вновь воспроизводит взгляд, ранее защищавшийся М. С. Липецкером и затем получивший весьма широкую поддержку[365]. Понятно, что если согласиться с таким взглядом, то было бы невозможно объяснить природу имущественных отношений с участием государственных учреждений, которые прямо в законе юридическими лицами не признаны, однако в силу самой системы их организации способны к установлению этих отношений. А. В. Венедиктов еще в 1928 г. первым обратил внимание на то, что отмеченная способность есть следствие наделения руководителей соответствующих учреждений правами распорядителей кредитов, и предлагал все учреждения такого рода считать юридическими лицами. В действующем гражданском законодательстве это предложение воплощено в виде общей нормы, закрепленной ст. 11 Основ и соответствующими ей статьями всех без исключения гражданских кодексов союзных республик.

Но дело не столько в отдельных, хотя иногда и очень важных, частностях, сколько в разработке общего учения о советских государственных юридических лицах. Главные положения этого учения, как оно воплотилось в теории коллектива, сводятся к тому, что в основе гражданской правосубъектности госорганов лежит не только единство государственной социалистической собственности, но и оперативное управление ее составными частями. Единство государственной собственности означает, что за каждым госорганом как юридическим лицом стоит собственник находящегося в его управлении имущества - советский народ, организованный в государство. Оперативное же управление выделенной госоргану частью государственного имущества по воле народа, проводником которой является назначенный государством ответственный руководитель (директор, заведующий, начальник и т. п.), осуществляет не только этот руководитель, а возглавляемый им коллектив рабочих и служащих госоргана в целом, поскольку именно в их производственных и иных действиях воплощается деятельность самого государственного юридического лица. Сообразно с этим <советский социалистический хозяйственный орган (госпредприятие) может и должен быть определен как организованный государством коллектив рабочих и служащих во главе с его ответственным руководителем, на который государство возложило выполнение определенных государственных задач и которому оно предоставило для осуществления этих задач соответствующую часть единого фонда государственной собственности>[366].

Изложенная теория первоначально вызвала критику в гораздо большей степени, чем поддержку. В общетеоретическом плане ее поддержал в конце 40-х - начале 50-х годов только С. Н. Братусь - сперва в книге <Юридические лица в советском гражданском праве> (1947 г.), а затем в Курсе гражданского права <Субъекты гражданского права> (1950 г.)[367]. Ее не могли также не использовать многие авторы, специально исследовавшие проблему гражданско-правовой ответственности[368], ибо распространить на юридические лица такие условия возложений этой ответственности, как вина или причинная связь, без выявления коллективной природы госорганов вообще едва ли возможно.

Небезынтересно, однако, что распространению влияния теории коллектива в определенном смысле способствовали и ее критики, так как все они оказались единодушны в одном выдвигавшемся против этой теории возражении: идея коллектива стирает грани различия между госорганами и кооперативно-колхозными организациями. Но в таком случае по крайней мере негативно признавалось, что кооперативно-колхозные организации как юридические лица уже вне всякого сомнения являются определенным образом организованными коллективами. Это позволило впоследствии и самому А. В. Венедиктову, не прекращавшему дальнейшей разработки своей теории, представить ее как общую для всех советских юридических лиц с разграничением в пределах единого понятия коллектива отдельных видов по-разному организованных коллективных образований (государственных, кооперативно-колхозных и общественных организаций)[369]. Впрочем, определенные шаги в том же направлении, хотя и с несколько иной стороны, были им сделаны уже в книге <Государственная социалистическая собственность>.

Примечания:

[354] Стучка П. И. Курс советского гражданского права. Т. II, с. 77.

[355] Ландкоф С. Н. Субъекты права (лица), с. 55.

[356] См.: Флейшиц Е. А. Торгово-промышленное предприятие. Л., 1924, с. 20 - 25, 79.

[357] Стучка П. И. Курс советского гражданского права. Т. II, с. 80.

[358] Венедиктов А. В. Правовая природа государственных предприятий. Л., 1928, с. 68 - 88.

[359] См.: Курс советского хозяйственного права. Под ред. Л. Гинцбурга и Е. Пашуканиса. Т. II, с. 251.

[360] См. там же.

[361] См. там же, с. 257 - 368.

[362] См.: Советское государство и право, 1940, № 5 - 6, с. 24 - 51; Государствен-ные юридические лица в СССР. - Советское государство и право, 1940, № 10, с. 62 - 87.

[363] См.: Гражданское право. Ч. I. М., 1938, с. 208.

[364] См.: Генкин Д. М. Юридические лица в советском гражданском праве. - Проблемы социалистического права, 1939, № 1, с. 99.

[365] См.: Советское государство и право, 1954, № 8, с. 177.

[366] Венедиктов А. В. Государственная социалистическая собственность, с. 591.

[367] См. также положительные отклики на эту теорию в рецензиях, посвященных книге А. В. Венедиктова <Государственная социалистическая собственность> и при-надлежащих перу В. М. Догадова (Вестн. Ленингр. ун-та, 1949, № 4, с. 161 - 162), и З. И. Шкундина (Новый мир, 1949, № 5, с. 302 - 309).

[368] См., например: Матвеев Г. К. Вина в советском гражданском праве. Киев, 1955, с. 201 - 236.

[369] См., например: Венедиктов А. В. О государственных юридических лицах в СССР, - Вестн. Ленингр. ун-та, 1955, № 3, с. 83 - 107.

Обращаясь к юридической личности вышестоящих кооперативных звеньев - кооперативных союзов, А. В. Венедиктов подчеркивал, что в них происходит отделение <правления> имуществом от права собственности аналогично тому, как такое отделение происходит в государственных органах. На этом основании автор приходил к выводу, что за кооперативным союзом (имелась в виду промысловая кооперация) как юридическим лицом стоят: <1) коллектив членов всех объединяемых им артелей - в качестве действительного собственника имущества союза как кооперативного объединения:; 2) коллектив рабочих и служащих союза, возглавляемый правлением союза и собранием уполномоченных всех артелей, как тот коллектив, который непосредственно осуществляет задачи данного юридического лица (союза) и в непосредственное оперативное управление которого выделено имущество, предназначенное для осуществления этих задач>[370].

Здесь уже речь идет о кооперативных коллективах, не столько отличающихся от государственных, сколько сходных с последними даже по системе своей организации. Недаром Д. М. Генкин, всегда остававшийся одним из наиболее решительных противников теории коллектива, уязвимость приведенных рассуждений А. В. Венедиктова в том как раз и усматривал, что они якобы приводят к конструированию собственности кооперативной системы на основе принципа единства фонда, на самом деле характерного лишь для государственной социалистической собственности[371]. И только в виде труднообъяснимого парадокса можно, предвосхищая последующее изложение, сослаться на то, что основанная на тождественных научных посылках идея общего понятия оперативного управления, применимого как к государственной, так и ко всем другим формам социалистической собственности, была выдвинута впоследствии самим Д. М. Генкиным и прочно вошла в арсенал широко используемых в нашей науки цивилистических категорий.

Дело, однако, не ограничивалось одной только критикой теории коллектива. Ей были противопоставлены и три другие теории.

Первая из них, кратко именуемая теорией государства, принадлежит С. И. Аскназий[372]. Исходя из того, что единым и единственным собственником государственного имущества является самое социалистическое государство и что при установлении гражданских правоотношений с участием госорганов в их основе лежит государственная собственность, С. И. Аскназий пришел к выводу, что за каждым государственным юридическим лицом стоит Советское государство в целом как всенародный организованный коллектив. Индивидуализацию же госоргана следует искать не в стоящем за ним людском коллективе, а в специфике того участка, на котором осуществляется его деятельность. <За каждым данным предприятием, - формулирует свой конечный вывод С. И. Аскназий, - оказывается один и тот же субъект, однако не в единстве всех своих функций, а организующий именно данный участок своей работы, на котором должен быть достигнут определенный хозяйственный эффект... Таким субъектом является государство, взятое, однако, не в единстве всех своих функций, а действующее лишь на определенном участке социалистической системы, т. е. хозяйственно использующее определенное имущество при посредстве определенного коллектива работников>[373].

Вторая теория - теория директора - в наиболее развернутом виде представлена в работах Ю. К. Толстого[374]. Эта теория основывается на том, что единственным субъектом, управомоченным выражать волю госоргана в сфере правоотношений, является его руководитель - директор, воля которого определяется волей государства и в то же время не зависит от воли работников госоргана. Он же, директор, в соответствии с плановыми заданиями государства осуществляет правомочия по владению, пользованию и, в известных пределах, распоряжению выделенным в оперативное управление госоргана имуществом. Следовательно, <за каждым государственным юридическим лицом стоят: 1) само социалистическое государство как единый и единственный собственник предоставленного госоргану имущества; 2) ответственный руководитель госоргана, который получает от государства средства производства и другое имущество и, не становясь, разумеется, его собственником, утверждается как уполномоченный Советского государства по управлению этим имуществом согласно планам, преподанным государством>[375].

Третья теория - теория социальной реальности - в основных своих чертах, хотя и без использования этого наименования, была изложена в 1948 г. Н. Г. Александровым. Усмотрев юридический натурализм в самих попытках обнаружения людского субстрата юридического лица, Н. Г. Александров определял его как <особое отношение между людьми по поводу имущества, отношение, заключающееся в том, что известный имущественный комплекс для обеспечения тех или иных общих интересов передается в управление тем или иным дееспособным лицам (<органам> юридического лица). Последние от имени юридического лица приобретают имущественные правомочия, реализуемые для пополнения данного имущественного комплекса, и принимают имущественные обязанности, выполняемые за счет средств этого комплекса>[376]. Но если Н. Г. Александров говорил о конкретных людях хотя бы в связи с характеристикой органов юридического лица, то на дискуссии 1954 г. С. И. Вильнянский объявил бесплодной какую бы то ни было постановку вопроса о людском субстрате юридических лиц[377], а Д. М. Генкин как на самой этой дискуссии, так и в работе 1955 г. отмечал, что вполне достаточно признания юридического лица такой же социальной реальностью, какой являются другие субъекты права, чтобы отпала необходимость в поисках иного его общественного содержания[378].

Можно без всякого преувеличения сказать, что сторонники теории социальной реальности не столько решали проблему юридического лица, сколько уклонялись от ее разрешения. Что юридическое лицо - социальная реальность, это, конечно, не подлежит никакому сомнению и как нечто само собой разумеющееся признается и авторами других только что рассмотренных теорий: иначе они не обращались бы ни к выявлению людского субстрата, ни к характеристике экономической основы юридического лица. Но социальных реальностей существует огромное множество. Ими являются также само право, правовые нормы, отдельные юридические акты, правоотношения и т. п. Какую бы из перечисленных реальностей мы ни взяли, она получает в науке и более конкретную характеристику, всегда включающую указания на субъектный момент: норма права выражает волю государства, правоотношение устанавливается между конкретными лицами и т. д. Иначе и быть не может, так как общественная природа того или иного явления остается не распознанной и не раскрытой до тех пор, пока не получен ответ на вопрос - отношения между какими людьми, группами людей, классами данное явление выражает. Одно только упоминание об отношениях, на базе которых органы юридического лица пополняют и расходуют его имущество, ответа на этот вопрос не дает.

Не обеспечивается теорией социальной реальности и сколько-нибудь ощутимый эффект чисто практического порядка. Ею невозможно воспользоваться при решении проблемы гражданско-правовой ответственности и многих других проблем, для которых учение о юридических лицах обладает прикладной значимостью. действительно, возложение ответственности предполагает определенный волевой акт - акт неправомерно-виновного поведения, находящегося в причинной связи с возникшими отрицательными последствиями. В чем воплощается такое поведение у привлекаемых к ответственности юридических лиц, если они - не более чем социальная реальность?

Д. М. Генкин, имея в виду гражданско-правовую ответственность госорганов, пытался обосновать ее ссылкой на ч. 2 ст. 119 ГК РСФСР 1922 г., вводившую ответственность за чужую вину[379]. Но тогда нужно было бы признать, что все работники госоргана, в том числе директор, не включаются в его состав, а противостоят ему как те лица, которым госорган перепоручает выполнение своих обязательств. Поскольку же все функции госоргана выполняют его работники, то сам госорган, если работники не входят в его состав, превращается в какую-то передаточную инстанцию по отношению к <другим лицам> и <центр приурочения ответственности> за действия этих лиц. Полная несовместимость таких построений с действительной сущностью государственных юридических лиц настолько очевидна, что в особом доказывании едва ли нуждается.

Нельзя пройти и мимо того факта, что в пределах такой социальной реальности, как юридическое лицо, имеются различные ее разновидности, например государственные и кооперативно-колхозные организации. Важно поэтому выявить не только специфику юридического лица по сравнению с другими социальными реальностями, но и особенности каждой более частной социальной реальности в границах общего понятия юридического лица.

Д. М. Генкин учитывает выдвинутое требование, когда обращается к правовому положению кооперативно-колхозных организаций: <Для колхоза, промысловой артели, сельского потребительского общества как юридических лиц характерно наличие коллектива членов, выражающих в правовом отношении волю этих организаций>[380]. Иной подход обнаруживается им применительно к государственным организациям: <Госорган - это не обособленное имущество, а юридическое лицо, являющееся социальной реальностью, наделяемое имуществом для достижения возложенных на юридическое лицо задач>[381]. Но приведенная характеристика вполне распространима и на кооперативно-колхозные организации, признанные юридическими лицами. А если там она нуждается в дополнении указанием на коллектив членов, выражающих волю юридического лица, то должен быть отмечен и существенный признак, специфический именно для государственных юридических лиц. Не приводя такого признака, сторонники теории социальной реальности едва ли могут оспорить бросающуюся в глаза незавершенность их учения, остающегося пока лишь в рамках постановки проблемы, очень далекой от ее разрешения.

С этой точки зрения как теория государства, так и теория директора обладают сравнительно с теорией социальной реальности несомненными преимуществами. они совпадают с теорией коллектива в том смысле, что так же, как и последняя, стремятся к выявлению конкретных отношений между людьми, получающих в институте юридического лица свое правовое закрепление. Вместе с теорией коллектива они рассматривают кооперативно-колхозные организации как юридические лица, построенные по модели коллектива, опирающегося на членство. И лишь в характеристике людского субстрата государственных юридических лиц они расходятся не только с теорией коллектива, но и друг с другом, сводя такой субстрат либо к одному лишь всенародному коллективу (государству), либо также к директору как назначенному государством ответственному руководителю госоргана. Это расхождение настолько существенно, что полемика между сторонниками названных теорий не уступает в своей остроте той критике, которой подвергается теория социальной реальности или теория коллектива.

Главный недостаток теории государства усматривается в том, что она не раскрывает сущности правовых отношений, устанавливаемых между госорганами, ибо если за каждым госорганом стоит государство и только государство, то правовые отношения между двумя государственными организациями становятся отношениями государства с самим собой. Эта теория зиждется всецело на том, что экономическую основу госоргана как юридического лица образует государственная социалистическая собственность, и упускает из виду осуществляемое госорганом оперативное управление выделенным ему имуществом. Но если субъектом права государственной собственности является государство, то этого отнюдь нельзя сказать о субъекте оперативного управления, которое, таким образом, оказывается бессубъектным в трактовке подобного рода. Что же касается гражданско-правовой ответственности и других конкретных практических проблем, то на почве теории государства они неразрешимы в такой же мере, как и с позиций теории социальной реальности.

Главный недостаток теории директора усматривается в том, что она приводит к отождествлению государственного юридического лица с его органом, каковым и является директор. Вследствие этого отношения, которые складываются между госорганом и его директором, независимо от того, считать ли их двусубъектными или выражением связи целого и части, выступают как отношения одного и того же субъекта (целого) с самим собой. Эта теория зиждется на том, что юридически целенаправленные акты в сфере гражданского оборота вправе совершать лишь орган юридического лица. но участие госоргана в гражданском обороте не исчерпывается заключением договора, а требует также его исполнения, которое не может быть обеспечено только действиями директора. Гражданские правоотношения с участием госорганов, кроме того, формируются или преобразуются в связи с совершенными деликтами либо привлечением к ответственности за нарушение договорного или иного обязательства. На вопрос об определении оснований такой ответственности применительно к государственным юридическим лицам сами авторы теории директора вовсе не отвечают. Практически же этот вопрос должен ими решаться по правилам об ответственности за действия директора как за свою вину и за действия других работников - как за чужую вину, если нет оснований для вменения директору вины в ненадлежащем выборе работника или неосуществлении должного надзора за ним. А в таком случае теория директора страдает хотя и в несколько уменьшенном объеме, но по сути дела теми же практическими недостатками, что и теория социальной реальности в том виде, в каком ее развивал Д. М. Генкин.

Неудивительно поэтому, что в ходе дальнейшего развития советской цивилистической мысли ни теория государства, ни теория директора не встретили поддержки с чьей-либо стороны. Не приводили для подкрепления этих теорий новых аргументов и сами их авторы. В работах, появившихся начиная с 1956 г., если и фигурирует какая-либо иная концепция, кроме теории коллектива, то лишь концепция социальной реальности. Но она представлена уже в варианте, существенно отличающемся от первоначального, о чем свидетельствует одна из немногочисленных публикаций в ее защиту - работа Б. Б. Черепахина <Волеобразование и волеизъявление юридического лица>[382].

Как и другие сторонники теории социальной реальности, автор не допускает самой постановки вопроса о том, ктó стоит за фигурой юридического лица. Этот вопрос, с его точки зрения, в такой же степени неправомерен, как и по отношению к гражданину, хотя он тоже становится субъектом права в своем качестве социальной реальности, а не психо-физической особи. Тем не менее Б. Б. Черепахин не отрицает роли ни директора, ни коллектива работников в существовании и осуществлении юридической личности госорганов. По его мнению, сделкоспособность государственных юридических лиц приурочивается к их органам, а деликтоспособность - к деятельности всего возглавляемого этими органами коллектива. Такой ход рассуждений позволил автору утверждать, что ответственность государственного юридического лица за действия своих работников, в которых воплощается его деятельность, есть ответственность за свои, а не за чужие действия. Но тем самым он покинул в известной мере и почву теории социальной реальности, примкнув отчасти к теории директора и в еще более значительных масштабах к теории коллектива.

Именно последней теории в период второй кодификации советского гражданского законодательства было суждено, наряду с критическими соображениями, встретить самую широкую поддержку в литературе, а затем и определенное законодательное признание.

Опровержение некоторых критических аргументов, выдвинутых против теории коллектива, особых затруднений не вызывало. Так обстояло, например, с указанием критиков на то, что если за госорганом стоят два коллектива - коллектив работников и государство в целом, то в рамках последнего и теории А. В. Венедиктова не удалось избежать <отношений с самим собой> в области правовых контактов между самими госорганами. Не следует смешивать отношения между частями целого (между госорганами как органами государства) с отношением целого к самому себе: последнее исключено, а первое вполне возможно, хотя бы целое само предопределяло характер отношений между своими частями.

Другие критические аргументы ставили сторонников теории коллектива в весьма затруднительное положение. так обстояло дело, в частности, с указанием на трудовой коллективный договор, который заключается между администрацией предприятия и профсоюзом, объединяющим весь коллектив его работников, т. е. между частью и целым, в которое входит эта часть. Представляется, однако, что субъектом коллективного договора является именно администрация, а не предприятие в целом (как в свое время полагали сами сторонники теории коллектива) и, значит, в нем участвуют два разных коллектива. Правда, один из них по отношению к другому выступает как часть по отношению к целому. Но правовые связи между частью и целым столь же возможны, как и между разными частями единого целого.

Третьи критические аргументы обращали внимание на действительно уязвимые места теории коллектива и тем самым содействовали ее дальнейшему совершенствованию. Так именно обстояло дело с выяснением роли коллектива в формировании юридически значимой воли госоргана как юридического лица. Сторонники этой теории показали, однако, что исходящий от юридического лица, как и от любого другого субъекта, волевой акт представляет собой определенный процесс, лишь завершающийся изъявлением юридически значимой воли, но не сводящийся к такому изъявлению. И если обладающее правовой силой в сфере гражданского оборота волеизъявление приурочивается к актам органов государственных юридических лиц, то подготовка таких актов и реализация возникших из них прав и обязанностей предполагают деятельность всего коллектива рабочих и служащих госоргана[383]. Что же касается деликтоспособности, то применительно к ней теперь уже закон в лице Основ гражданского законодательства 1961 г. и республиканских гражданских кодексов 1963 - 1964 гг. прямо признает деятельность рабочих и служащих деятельностью самого юридического лица.

Позиции теории коллектива получили легальную поддержку и в ряде других направлений. Нормативные акты, изданные в конце 50-х го-дов и в последующие годы, усилили роль производственного коллектива благодаря образованию постоянно действующих производственных совещаний, введению обязательного обсуждения на них многих хозяйственных вопросов впредь до принятия окончательного решения директором, передаче для совместного осуществления администрацией и фабзавместкомом правомочий, связанных с управлением поощрительными фондами, и др. Свое откристаллизованное воплощение этот законотворческий процесс нашел как в принятом 4 октября 1965 г. Положении о социалистическом государственном производственном предприятии[384], так и вообще в относящемся к тому же времени законодательстве об экономической реформе[385].