Сознание как вербализованная форма выражения

Полное выражение ситуативная установка получает в двига­тельной активности. Поэтому субъективное, первичной формой выражения которого служат эмоции, обязательно проявляется в различного рода действиях. При этом если у простейших аффек­тивные состояния проявляются в двигательных реакциях непос­редственно, то у сложноорганизованных животных поведение, как правило, опосредовано чувственными образами, а у челове­ка — сознанием.

У животного «объектный» компонент установки, представ­ляющий собой чувственный образ, не превращается в относитель­но самостоятельную реальность. Субъективное становится отно­сительно самостоятельным у человека. Благодаря отчуждению «объектного» компонента ситуативной установки субъективное разделяется на «Я» и «не-Я». Человек противопоставляет себя дру­гим материальным предметам, выделяет себя из окружающей сре­ды. Это раздвоение субъективного на «Я» и «не-Я» есть сознание. Оно происходит на основе субъективации субъективного, что дос­тигается посредством языка, иначе говоря, вербализации.

Сущность процесса объективации (вербализации) получи­ла определённое объяснение в теории Узнадзе. Под объектива­цией здесь понимается такой психический акт, при котором субъект вычленяет себя из окружающей предметной среды и противопоставляет себя ей «Объективировать что-нибудь, — пишет Узнадзе, — это значит противопоставлять его себе. Пока субъективное не отчуждено, не превращено в «пред­мет» сознания в смысле объективной данности, субъективное как внутрипсихическое бытие человека, — пишет А.Е. Шерозия, — его сознание, не может существовать, да и не имеет права на существование. При этом наиболее адекватной формой тако­го «отчуждения» субъективного (сознания), когда оно, свободно отрешившись от самого себя и проделав затем определённый путь, может снова вернуться к самому себе с целью воспроизве­дения своего внутреннего мира, является наш обычный словес­ный «язык»».

АС. Прангишвили образно сравнивает объективацию с фотографированием. Главной деталью «психологического фотографирования», или, что в данном случае одно и то же, объектива­ции, является язык (слою, речь). Разумеется, естественный язык — не единственное средство объективации. Субъективное мож­но объективировать посредством жеста, рисунка и т.п., которые, однако, также являются специфическими видами языка. Вместе с тем главным средством объективации служат естественный и искусственные языки, так как именно они позволяют «задержи­вать» психику, оперировать её содержанием и передавать это со­держание другим.

Проблема взаимосвязи языка и сознания представляет инте­рес в связи с тем, что позволяет уяснить вопрос о соотношении мышления и сознания, проливающий свет на сущность интуиции.

Понятия «мышление» и «сознание» не являются однопорядковыми, так как мышление не исчерпывается его осознан­ной формой. Оно не может быть сразу же представлено в созна­нии во всей своей полноте. Это обусловлено тем, что информация, поступающая от объекта, слиш­ком сложна и нелинейна, чтобы быть полностью усвоенной с помощью логико-знакового мышления. Она слишком мало под­даётся структурированию, чтобы соответствовать прокрустову ложу этого мышления. Мышление непрерывно, и как таковое оно недоступно для сознания. Превращение неосознан­ного мышления в осознанное связано с его прерывностью, дроб­лением, что достигается посредством вербализации. Логико-зна­ковое, т.е. осознанное, мышление — лишь одна из форм мышле­ния. Оно не находится во взаимоисключающих отношениях с неосознаваемым. Такие отношения скорее можно считать взаи­модополняющими. Именно они лежат в основе интуиции и подлинного творчества.

Осознание — это психологический эффект, который возникает только на «поверхностных» или, что в данном случае одно и то же, на «высших» уровнях планов речи. А на более глубинных из них скрыто присутствует то, что в конечном счёте порождает со­знание, но само, не будучи «названным», может существовать как психологическая реальность только в форме психического бессознательного. Такой же позиции придерживался и Д.Н. Узнадзе, который рассматривал слово как реализацию язы­ковой установки. Он, в частности, утверждал, что теоретическое положение, согласно которому в основе речи на каждом конкретном языке лежит соответствующая языковая установка, нуж­но считать экспериментально доказанным. И если это так, то вполне правомерен вывод: хотя сознание непосредственно участвует в речевой актив­ности человека, однако всё то, что определяет «естественное те­чение» речи, почти всегда находится не под властью этого созна­ния. Иными словами, в сознании проявляется бессоз­нательное психическое. Первое и второе диалектически взаимо­связаны. Объём нашего сознания настолько узок, что он не может уместить непосредственно в своём поле зрения даже одно длинное предложение. Смысл каждого прочитанного предложения как бы переходит в бессознательное и уступает сознание мыслям, заключённым в новых строках, не прерывая, однако, связи с этими мыслями, или, иначе говоря, смысл, перейдя в бессознательное, не отрывается от мира созна­ния. Яркий пример тому — наша собственная речь: обсуждая какой-то предмет и, безусловно, его объективируя, мы, тем не менее, достаточно непроизвольно строим фразы, отнюдь не выбирая сознательно каждое слово. Речевой поток льётся более или менее свободно и, произнося фразу, мы даже не всегда знаем слово, которое произнесём в следующее мгновение.

P.O. Якобсон по вопросу соотношения сознания и языка говорит о «чутье языка», т.е. о его бессознательном интуитивном постижении. Усвоение языка, в особенности приобретение чу­тья к его формальной установке, процесс глубоко бессознатель­ный, может, при дальнейшем изощрении психологического анализа, бросить новый свет на понятие интуиции, которое, ве­роятно, равнозначно с чутьём к внутренним отношениям. Так, совершенно очевидно, что для ребёнка овладение языком — бессознательный (до известных пределов) процесс. Ребёнок, несмотря на низкий уровень развития сознания, способен лег­ко, без видимых усилий усвоить самый сложный языковый строй, в то время как необходим на редкость острый ум аналитика для определения хотя бы отдельных механизмов целостного языко­вого процесса.

Под интуицией P.O. Якобсон понимает неосознаваемое «чу­тьё языка». Он близко, как это будет описываться ниже, подходит к пониманию сущности интуиции.