I_Bentam_-_Vvedenie_v_osnovania_nravstvennosti

Издание осуществлено при финансовой поддержке

'Российского гуманитарного нлу1нмо фонда

(ртФ)

проект № 97-03-16920

Бентам И.

46 Введение в основания нравственности и законодатель ства. — М.: «Российская политическая энциклопедия* (РОССПЭН), 1998. - 415 с.

Иеремия Бентам принадлежит к числу тех классиков западногс общества, о которых отечественный читатель немало слышал, не мало что подлинно знает. Мало знает потому, что труды Бентамг после революции 1917 г. у нас не издавались, а до этого в XIX в. из давались без системы и нередко в весьма купированном виде.

Данное издание наиболее известной и влиятельной работы Бентама представляет собой публикацию расширенного и исправленного ее перевода, напечатанного в 1867 г. В настоящем издании впервые на русском языке приводятся многие пространные сноски Бентама важные для уяснения как его методологии, так и суждений по от­ дельным философским, юридическим, историческим вопросам, опу­ щенные в публикации 1867 г. Вместе с тем сохраняются два фраг­ мента из работы Э.Дюмона, одного из ближайших с п о д в и ж н и к о е

Бентама, включенные во «Введение в основы нравственности и за­ конодательства» издателем эдинбургского собрания сочинений Бен­ тама, печатавшегося в 1838—1843 гг., но опущенные в позднейшю публикациях.

© «Российская политическая эн­ циклопедия» (РОССПЭН), 1998.

ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДАКТОРА

Иеремия Бентам принадлежит к числу тех классиков западного общества, о которых отечественный читатель немало слышал, но мало что подлинно знает. Слышал, вероятно, во время штудий марксизма-ленинизма совет­ ского периода филиппики о филистерстве Бентама авто­ ра «Капитала», позднее — панегирики английскому мыслителю как открывателю принципа полезности, рья­ ному стороннику частной собственности, рыночной сво­ боды и представительного правления со стороны россий­ ских либералов конца 80—90-х гг. Мало же знает пото­ му, что труды Бентама после революции 1917 г. у нас не издавались, а до этого в XIX веке издавались без систе­ мы и нередко в весьма купированном виде (к примеру, его рассуждения о религии — не о православии, а рели­ гии вообще — с точки зрения принципа полезности обычно опускались). В любом случае они давно стали почти недосягаемым раритетом. Специальная литерату­ ра о Бентаме на русском языке — за исключением разве что монографий П.Левенсона и П.Покровского, вышед­ ших в конце XIX и начале XX века и имеющих скорее описательный, чем аналитический, характер, — по сути дела отсутствует.

На Западе же спорам о теоретическом наследии Бен­ тама нет конца. Причем полемика ведется на нескольких фронтах: между защитниками и критиками либерализма, между сторонниками утилитаристского либерализма и их либеральными оппонентами, наконец, между привер­ женцами различных версий утилитаризма. И это — ос­ тавляя в стороне собственно историко-философские де­ баты, например, об отношении Бентама к духу эпохи Просвещения, о его рационализме, о влиянии на класси­ ков политэкономии XIX века, о степени оригинальности разработки им самих принципов теории полезности, о

6 Иеремия Бентам

роли в подготовке реформы избирательной системы Бри­ тании, начавшейся в 30-е гг. прошлого века, и т.д. Раз­ ные оценки трудов Бентама, разные взгляды на его твор­ чество неизбежны. Но каких бы взглядов ни придержи­ ваться, ясно одно: речь идет о столь масштабном явле­ нии — будь то в силу собственного вклада в науку или вследствие созвучности с мощными сдвигами в духов­ ной ситуации Запада на рубеже XVIII—XIX веков, опре­ делившими очень многое на столетия вперед, — что оно стало пороговым в эволюции обществознания — и дале­ ко не только англо-американского.

Вероятно, прав один из крупнейших современных знатоков идей Бентама Б.Парех, написавший: «Его (Бен­ тама, — Б.К.) понимание человека очень грубо, его мо­ ральная теория наивна и столь субъективна, как те, кото­ рые он отвергает, его онтология примитивна, его анализ основных правовых и политических понятий — путаный и поверхностный. Несмотря на все это, он остается важ­ ной исторической фигурой по двум главным причинам. Во-первых... он великолепно опрокинул или во всяком случае подверг серьезному сомнению обоснованность целого ряда господствовавших в то время этических и политических доктрин, таких как моральный интуити­ визм, общественный договор, естественное состояние и “самоочевидные” естественные права. Сделав это, он развернул широкий спектр проблем, которые преследо­ вали многие следующие за ним поколения моральных и политических философов. Во-вторых, разрабатывая эти проблемы, он представил множество проницательных идей о природе правовой и политической жизни, кото­ рые в своей совокупности означают не что иное, как под­ ведение нового фундамента под классический либера­ лизм» (Parekh В. Introduction // Bentham’s Political Thought. L.: Croom Helm, 1973. P. 44).

Данное издание наиболее известной и влиятельной работы Бентама представляет собой публикацию расши­ ренного и исправленного ее перевода, напечатанного в 1867 г. «Русской книжной торговлей». Текст сверен по

Введение в основания нравственности и законодательства 7

изданию: Bentham J. A Fragment on Government and An Introduction to the Principles of Morals and Legislation / Ed. W.Harrison. Oxford: Basil Blackwell, 1948.

В настоящем издании впервые на русском языке при­ водятся многие пространные сноски Бентама, важные для уяснения как его методологии, так и суждений по от­ дельным философским, юридическим, историческим во­ просам, опущенные в публикации 1867 г. Вместе с тем сохраняются два фрагмента из работы Э.Дюмона, одного из ближайших сподвижников Бентама, включенные во «Введение в основы нравственности и законодательст­ ва» издателем эдинбургского собрания сочинений Бента­ ма, печатавшегося в 1838— 1943 гг. Д.Боурингом, но опущенные в позднейших публикациях. Разумеется, эти фрагменты нельзя рассматривать в качестве простых «дополнений» к тексту Бентама, как вслед за Боурингом делали составители русского издания. Но они — инте­ ресные и серьезные комментарии, которые заслуживают тем большего внимания, что труды Дюмона на русском языке не печатались.

Глава I

О принципе полезности

I.

Природа поставила человечество под управление двух верховных властителей, страдания и удовольствия. Им одним предоставлено определять, что мы можем де­ лать, и указывать, что мы должны делать. К их престолу привязаны, с одной стороны, образчик хорошего и дур­ ного и, с другой, цель причин и действий. Они управля­ ют нами во всем, что мы делаем: всякое усилие, которое мы можем сделать, чтобы отвергнуть это подданство, послужит только к тому, чтобы доказать и подтвердить его. На словах человек может претендовать на отрицание их могущества, но в действительности он всегда останет­ ся подчинен им. Принцип полезности1признает это под­ чинение и берет его в основание той системы, цель ко­ торой возвести здание счастья руками разума и закона.

1 Примечание автора, 1822 г. К этому обозначению прибавлено было недавно, или заменило его, выражение: принцип в е л и ч а й ш е г о (воз­ можного) счастья или б л а г о д е н с т в и я (greatest happiness or greatest felicity principle) — выражение, употребляемое.для краткости, вместо того чтобы говорить: т о т п р и н ц и п , который полагает величайшее счастье всех тех, о чьем интересе идет дело, истинной и должной целью челове­ ческого действия, целью, единственно истинной и должной и во всех от­ ношениях желательной; и далее целью человеческого действия во всех положениях, и особенно в положении должностного лица или собрания

не ведет также к количественной оценке тех интересов, о которых идет дело; того числа, которое есть обстоятельство, в самых обширных разме­ рах содействующее образованию той меры, о которой здесь речь, именно меры хорошего н дурного, или справедливого и ложного (standard of right and wrong), по которой одной можно справедливо судить о свойстве по­ ведения человека во всех положениях. Это отсутствие достаточно ясной

хой к принятию этого принципа, которое иначе могло бы иметь место.

Системы, которые подвергают его сомнению, занимают­ ся звуками вместо смысла, капризом вместо разума, мра­ ком вместо света.

Но довольно метафор и декламации — нравственная наука должна быть совершенствуема не такими средст­ вами.

П.

Принцип полезности есть основание настоящего труда, поэтому будет не лишним в самом начале дать точный и определенный отчет о том, что понимается здесь под этим принципом. Под принципом полезности понимается тот принцип, который одобряет или не одоб­ ряет какое бы то ни было действие, смотря по тому, имеет ли оно (как нам кажется) стремление увеличить или уменьшить счастье той стороны, об интересе кото­ рой идет дело, или, говоря то же самое другими словами, содействовать или препятствовать этому счастью. Я го­ ворю: какое бы то ни было действие, и потому говорю не только о всяком действии частного лица, но и о вся­ кой мере правительства.

Ш.

Под полезностью понимается то свойство предмета, по которому он имеет стремление приносить благодея­ ние, выгоду, удовольствие, добро или счастье (все это в настоящем случае сводится к одному), предупреждать вред, страдание, зло или несчастье той стороны, об инте­ ресе которой идет речь: если эта сторона есть целое об­ щество, то счастье общества; если это отдельное лицо, то счастье этого отдельного лица.

IV.

Интерес общества есть одно из самых общих выраже­ ний, какие только встречаются во фразеологии нравст­ венного учения: неудивительно, что смысл его часто те­ ряется. Когда это слово имеет смысл, он таков. Общест­ во есть искуственное т е л о , состоящее из индивидуаль­ ных лип. которые рассматриваются как составляющие

Введение в основания нравственности и законодательства 11

его ч л е н ы . Что же такое есть в этом случае интерес общества? Сумма интересов отдельных членов, состав­ ляющих его.

V.

Напрасно толковать об интересе общества, не пони­ мая, что такое интерес отдельного лица. Известная вещь может содействовать интересу или быть в интересах от­ дельного лица тогда, когда она стремится увеличить целую сумму его удовольствий или, что одно и то же, уменьшить целую сумму его страданий.

VI.

Поэтому известное действие может называться сооб­ разным с принципом полезности (относительно целого общества), когда его стремление увеличить счастье об­ щества больше, чем стремление уменьшить его.

VII.

Известная мера правительства (это только особенный род действия, совершаемого частным лицом или лица­ ми) может быть названа сообразной с принципом полез­ ности или внушенной этим принципом, когда таким же образом стремление этой меры увеличить счастье обще­ ства бывает больше, чем ее стремление уменьшить это счастье.

VIH.

Когда человек полагает, что известное действие, или, в частности, мера правительства, сообразны с принци­ пом полезности, то, для удобства речи, возможно пред­ положить род закона или правила, называемого законом или п р а в и л о м п о л е з н о с т и , и говорить об этом действии как сообразном с этим законом или правилом.

IX.

Известный человек может быть назван последовате­ лем принципа полезности, когда одобрение или неодоб­ рение им какого-нибудь действия или меры определяют­ ся и соразмеряются тем стремлением, какое он предаю-

латает в них к увеличению или уменьшению счастья об­ щества, или, другими словами, когда его одобрение или неодобрение определяются сообразностью или несооб­ разностью этих действий с законами или правилами по­ лезности.

X.

О действии, сообразном с принципом полезности, всегда можно сказать: или что оно таково, что должно быть осуществлено, или по крайней мере, что оно не та­ ково, что не должно быть осуществлено. Можно также сказать, что хорошо было бы его сделать или, по крайней мере, неплохо было бы, если бы оно было сделано; что это хорошее действие или, по крайней мере, что это — не плохое действие. Объясняемые таким образом, слова д о л ж н о , х о р о ш и й , п л о х о й и другие подобные слова имеют смысл; если они объясняются иначе, они не имеют смысла.

XI.

Была ли когда-нибудь формально оспариваема вер­ ность этого принципа? Могло бы казаться, что была — теми, кто не знает, что они говорят. Возможно ли для этого принципа какое-нибудь прямое доказательство? Могло бы казаться, что нет, так как то, что служит для доказательства чего-нибудь другого, само не может быть доказываемо: цепь доказательств должна где-нибудь иметь свое начало. Давать такое доказательство невоз­ можно, да и не нужно.

ХП.

Но, впрочем, нет также или даже не было живого че­ ловеческого существа, как бы оно ни было тупо или из­ вращено, которое бы не ссылалось на принцип полезнос­ ти во многих и, может быть, в большей части случаев своей жизни. По естественному устройству человечес­ кой природы люди в большей части своей жизни вооб­ ще, не думая, принимают этот принцип, если не для оп­ ределения своих собственных действий, то по крайней