Ильин В.А. - Археология детства. Психологические механизмы семейной жизни

выпуск 104

библиотека

психологии и психотерапии

КЛАСС

независимая

фирма

РОДИТЕЛЬСКИЙ ДЕНЬ

Я должен был больше места посвятить отцу: я реали2 зую в жизни то, к чему он стремился, к чему так мучи2 тельно много лет подряд тяготел мой дед. А мать? Как2нибудь после. Я и мать, и отец. Я это знаю и по2 этому многое понимаю.

Януш Корчак. Из дневника

Перед вами простая и местами веселая книжка о том, что иметь детей не так страшно, как нам рассказывали. Источники ее — прежде всего работы Эрика Эриксона и русских христианских философов — прекрасны и при2 знаны в мире. Жанр я бы определила так: психологическая публицистика. Тема — вечная. Перо у автора — легкое. Чего еще желать?

Личное — очень личное — и внятно заявленное отношение автора ко все2 му на свете мило сердцу уже хотя бы тем, что позволяет с его оценками в чем2то и не соглашаться. Это и вправду ценно, ибо на вечную тему семьи и детей уже высказались все кому не лень, а споры — как и на любую подоб2 ную тему — практически бесконечны. Никто в этом вопросе не нейтрален, никто не свободен от собственного опыта — даже “проработанные” про2 фессионалы. Автор откровенно пристрастен: восхищается, ворчит, ирони2 зирует, сердится. А читатель тем самым волен что2то принять к сведению, в чем2то усомниться, а прямые оценки разделить, проигнорировать или ос2 порить, это уж кому как нравится. Получается, что читатель по отношению к тексту может быть активен и свободен — это ново и здорово.

...И все же: о чем эта книжка, кроме уже ставшего общим местом утверж2 дения относительно важности раннего детского опыта, кроме стертого по2 вторами “родом из детства”? Какие тени и отражения мелькают между строк, какой невысказанный вопрос витает в воздухе? Мне кажется — и это тоже совершенно личное мнение, — что внутренняя “пружина” и под2 текст книги выросли из одного феномена современной российской культу2

6Археология детства

ры, имеющего отношение далеко не только к родительско2детским отноше2 ниям. Я имею в виду переживание отсутствия — зияния, просто2таки чер2 ной дыры на месте настоящей “отцовской фигуры”. Тоску по ней. Надежду на ее обретение не в семье, так в профессии, в книгах, в духовном опыте.

Но без достойной ролевой модели даже искать — ох как трудно. Хоть со2 всем не становись взрослым. Не потому ли наши преуспевшие мужчины вне зависимости от возраста все равно похожи на важничающих подрост2 ков, а слово “авторитет” стало нуждаться в комментариях — мол, не в том смысле, а в обычном, прямом...

Почему папы никогда нет дома? Почему учитель — по большей части ду2 болом2военрук или вечно пьяненький “трудовик”? Почему так часто быва2 ет стыдно за власть предержащих — может, и хотелось бы уважать и ве2 рить, но ведь не таким же! И на кого же стоит походить, “когда вырас2 тешь”? Если на Брюса Уиллиса, явно симпатичного автору, то это еще очень и очень ничего. Кстати, где вы в последний раз встречали фразу “Твой отец гордился бы тобой”? Правильно, в “Гарри Поттере”. Приехали...

Автор представляет себе “правильную” семью и роль мужчины в ней, как будто достаточно слегка отодвинуть “теток” и “мамочек” — и отец сам поймет, как он важен, чего лишился сам и чего лишает ребенка. Если, к примеру, мужчина участвует в школьных делах сына, он тем самым объяв2 ляет их важными, мужскими. Если нет — сами понимаете, чье это хозяй2 ство и где оно сидит у подрастающего мужичка вместе с Марь Иванной и ее требованиями про “поля в четыре клеточки”. В этом есть, что называет2 ся, правда жизни: чтобы поднять, следует смиренно нагнуться. И жестокий парадокс: превращаясь в ответственность, власть теряет блеск, а для того ли ее брали? Достаточно ли просто дать отцу подобающее место и уваже2 ние — не знаю. Заниматься с ребенком и быть в курсе его жизни и уче2 бы — это ведь не только хотеть, это еще и уметь надо. А откуда ему это уметь? Уж не говоря о том, что это бывает скучно, тяжело и часто не ко времени. А главное — не будет “правильно понято” по2настоящему значи2 мым окружением. Не семьей.

Автор, между прочим, подал личный пример: взял и написал книжку про детей и семейные дела. А они в нашей вечно воюющей патриархальной культуре по умолчанию считаются второсортными, то есть женскими — по сравнению с чемоданами компромата, ночными клубами, думской грызней, нефтяной трубой, зачисткой мятежных аулов, “звездными войнами” медиа2 магнатов, чемпионатом по футболу, дорогими машинами, галстуками от Армани и другими Настоящими Делами. Вот написал бы про политический пиар или приемы соблазнения, как делают иные литературно одаренные коллеги, так были бы ему почет и уважение, тиражи и поклонники! Но у него, похоже, позиция. Для него, похоже, этот разговор про детство и жиз2

ненные циклы действительно важен и серьезен. И этот выбор — знал ведь,

что делает, — вызывает уважение. А кроме того...

Если вынести за скобки мое с автором давнее знакомство и старинную симпатию к его профессиональным исканиям, а заодно и вообще все лич2 ное, литературное и даже научно2популярное, само появление этого текста можно робко расценить как некий симптом. Не начал ли пробиваться рос2 ток идеи осмысленного, человечного отцовства — в широком смысле, не только биологического, конечно...Того, которого так давно и трагически не хватает в современной российской культуре и истории. Суррогатов которо2 го “ищут пожарные, ищет милиция” — кто в горних высях, а кто в приду2 манной дворянской родословной или пластиковых корпоративных модель2 ках: лидер, команда... “Ищут давно и не могут найти...” Но если что2то очень нужно, а найти готовым не получается, оно обязательно появится: дозреет, родится, будет выращено. Хотелось бы надеяться на лучшее и на новое, и не только для семьи и детей...

Так вот, в этой неоднозначной книге масса нового, начиная с самого ее жанра и заканчивая попыткой в который раз увязать Восток и Запад, пря2 мым обсуждением христианского взгляда на семью, интереснейшими на2 блюдениями за современными подростками, анализом привлекательности тоталитарных сект, примерами из практики автора.

Как и другие популярные книги по психологии, ее будут читать в основ2 ном женщины. А жаль.

Екатерина Михайлова

быть, все дело в законах драматургии и счастье действительно всегда ба2 нально — одинаково? Может быть, это просто неинтересно?

Рискну предположить, что писатели не желают (а может быть, и не могут) писать романы о счастливых семьях по крайней мере по трем причинам. Во2первых, им не так2то легко найти в реальной жизни повод для вдохно2 вения. Подумайте: много ли вы знаете по2настоящему счастливых семей?

Вторая причина вытекает из первой. Коль скоро (не буду кокетничать и прямо об этом скажу) несчастливых семей и, как следствие, несчастливых людей на этом свете гораздо больше, чем счастливых, обращаться к их чув2 ствам и переживаниям, очевидно, выгодно с точки зрения популярности. (Как психолог и в каком2то смысле писатель утверждаю: каждому, кто бе2 рется за перо, не безразлично, “как его слово отзовется”).

В2третьих, любой, даже самый великий автор — такой же человек, как большинство из нас. То есть выросший, скорее всего, в семье несчастливой. Между тем создаваемые им миры и герои есть отражение его личностного восприятия мира. Его чувств, иллюзий, фантазий. В каком2то смысле сле2 пок его жизни, его семьи. Или, говоря языком психологии, его личностные проекции. И это замечательно. В противном случае вместо “Илиады” и “Одиссеи” мы, весьма вероятно, имели бы трактат Гомера о коллективном бессознательном, а вместо “Анны Карениной” — сценарный анализ ее ро2 дительской семьи. Однако побочный эффект такого положения дел прояв2 ляется в уже отмеченном мною засилии семейных несчастий в литературе.

Однако при ближайшем рассмотрении все истории о семьях несчастливых, опять2таки вопреки Льву Николаевичу, при всем многообразии историчес2 ких эпох, фактологии, литературных стилей, оказываются в общем2то по2 хожи, если не сказать банальны.

Как правило, все сводится к известному треугольнику: красивая женщи2 на — несчастная или считающая себя несчастной в браке, супруг, по2свое2 му к ней сильно привязанный, герой2любовник. В зависимости от конкрет2 ного произведения каждая из этих типичных ролей может нести самую разную эмоциональную и нравственную нагрузку. Так, образ героини варь2 ируется от инфантильной жертвы несчастных обстоятельств (донна Анна в “Маленьких трагедиях” Пушкина) до бесстыдной и меркантильной хищни2 цы (леди Винтер в “Трех мушкетерах”). В качестве обманутого супруга встречаются и безукоризненно порядочные, искренне любящие мужчины (боярин Морозов в “Князе Серебряном” А.К. Толстого) и бесчестные прохо2 димцы (сэр Персиваль Глайд в “Женщине в белом” У. Коллинза). Герой2лю2 бовник с одинаковым успехом бывает и рыцарем без страха и упрека (тот же князь Серебряный), и бесстыдным и безответственным эксплуататором женских чувств и слабостей, каковым, в сущности, является Вронский в той же “Анне Карениной”.

10 Археология детства

Картина, естественно, дополняется другими участниками представления — завистниками, недоброжелателями, сводниками, моралистами и т.п.

Но смысл всего крутится вокруг исполнителей базовых ролей. Отношения же последних, при всей разнице антуража и человеческих качеств, сводят2 ся к стандартному “танцу”. Каждый движется по замкнутому кругу, высту2 пая то в роли насильника, то в роли жертвы, то в роли спасителя. Часто персонажи проходят такой круг несколько раз. При этом они всегда полу2 чают определенный психологический и социальный выигрыш: герой2лю2 бовник — подтверждение (явное или опосредованное) статуса “избранни2 ка судьбы” и, как следствие, повышение собственной значимости, подкреп2 ляемое реакцией окружающих — восхищением, завистью, ревностью и т.п. Женщина же убеждается в том, что она — “прекрасная принцесса, пленен2 ная драконом”. Причем, если первая часть данного вывода представляет бесспорную ценность, наверное, для любой дамы по причинам вполне оче2 видным, то и вторая его половинка, не столь, быть может, привлекательная на неискушенный взгляд, влечет за собой определенные бонусы: постоян2 ный (пусть даже и не вполне здоровый) интерес общества, право на сочув2 ствие и внимание, а главное — служит отличной приманкой для героев са2 мого широкого диапазона бесстрашия и безупречности, готовых, по зако2 нам жанра, прийти на помощь несчастной жертве чудовища. Само же “чу2 довище”, сиречь обманутый супруг, также получает свою долю “сокровищ”, а именно: моральное оправдание практически любого своего поведения по отношению к жене и детям, плюс все то же сочувствие и внимание — по крайней мере части социального окружения. (Для всех перечисленных ба2 зовых ролей возможны любые иные варианты выигрыша, в том числе и су2 губо материального порядка.)

С другой стороны, все в этом мире имеет свою цену. И за полученное удо2 вольствие приходится платить. Поэтому любая история о несчастной семье кончается либо фарсом, как, скажем, в семействе Лоханкиных из “Золотого теленка” И. Ильфа и Е. Петрова, либо трагедией, как в произведении графа Л.Н. Толстого.

При этом все взрослые люди — участники несчастливого действа взяли у жизни кредит счастья (как они его понимали) и расплатились по своим долгам. В конце концов, это их право.

Но в истории семьи Карениных, как и во многих других подобных истори2 ях, даже если они оканчиваются не столь ужасно, есть “один, который не стрелял...” Я имею в виду семилетнего Сережу — сына Карениных. Он единственный во всей этой истории, кто по2настоящему вызывает сочув2 ствие — во всяком случае, у меня. Как и миллионы других детей, вырос2 ших или растущих сегодня в несчастливых семьях, Сережа ничего не выиг2 рал, он только потерял. Он — реальная жертва. Взрослые втянули его в свои игры, сделали заложником своих отношений, мифов, иллюзий, не