ОТРАБОТКА

Высказывания

П

М

М: Ну, мы обратились к вам, потому что у нас проблемы в школе

П: Та-ак.

М: И очень большие проблемы. То есть ему вот сейчас 7,5 лет. (Угу.)

Он 24 сентября рожден. (Та-ак, да.) А мы когда его отдавали, мы были уверены, что всё замечательно будет (угу) и никаких проблем не возникнет. У него ещё старший брат, он учится в этой же школе. И когда я его отдавала (я сама учитель в прошлом, сейчас уже давно не работаю, 10 лет… ну, так следила за всеми этими методиками), и нас записали к одной учительнице. А мне завуч говорит: «Ну, она так работает традиционно, она работает уже около 40 лет в нашей школе». (Угу.) Я говорю: «Нет». А другая, она по методике Илюхиной, там руку ставит, ещё там что-то такое, всё современное, всё такое хорошее. А я сама пыталась старшего сына по этой методике Илюхиной учить (угу), и я подумала: «Как хорошо! В нашей школе это будет!» В общем, я ребёнка дважды от неё переводила, т.е. я забираю документы, а их опять к этой старой женщине отдают. Ну, в общем начали мы учиться …

П: А-а-а. Как это дважды?

М: Ну вот первый раз нас к ней записали (та-ак), я судьбу решила изменить, я сказала: «Нет, я хочу вот к этой, которая по Илюхинской системе!»

П: Та-ак, та-ак.

М: Прихожу 1 сентября, 30 августа (угу-угу) – опять документы у этой Анны Сергеевны. (Та-ак) Я опять говорю завучу: «Нет, пожалуйста, – вот прям чуть ли не на коленях стояла, – пожалуйста, заберите документы, вот всё уже, ну только вот хочу у этой женщины!» Она мне говорит: «А вы как к человеку к ней хотите или как к учителю?» (Угу.) Ну так вопрос поставлен! «Конечно, как к человеку!»

П: Ну да, а вы и не знаете что за человек, да?

М: Я не знала, что за человек. Она вообще пришла первый раз работать к нам в школу. Хотя она пожилая, ей наверное… она или предпенсионного (ага) или вот совсем где-то здесь… (Ага.) Ну, похожа на мою маму, такая она седая; такая, мне казалось, спокойная. И то, что когда я её смотрела (угу), видела её, вот мне на собрании казалось, когда я её смотрела (угу), видела её, вот я отмела всё это… Она прилетела вся какая-то взъерошенная, спрашивает: «А вот эти учебники будем покупать? А это как? А это нам надо?» И она даже внимания не обратила (угу), вот. Ну, в общем, нас записали к ней в класс, начали учиться, ну и пошло… (Угу) А я еще дополнительно как бы собираюсь выходить на работу и получаю дополнительное образование педагогическое. (Угу.) Я занимаюсь вальдорвской педагогикой (угу), дошкольным образованием. И как раз у меня получилось, что с 16-ого сентября я ушла на учёбу на трёхнедельную. (Угу.) И с ребёнком была мама: и с тем, и с другим. Она мне говорит: «Знаешь, странно, она, когда выходит…» А у нас такая традиция в школе, что учитель выходит в коридор, выводит детей в раздевалку (угу), и мамы забирают их, (ну, да, да, обычное дела) она мне говорит: «…Такая странная, я около неё стою, у меня начинает голова кружиться, – хотя они одинакового возраста в принципе (угу, угу), должны понимать друг друга, – у меня начинает голова от неё кружиться, я вообще не понимаю, что она говорит, и всё время какой-то сумбур, я вообще не пойму в чём дело». Ну в общем, они так 3 недели проучились. (Угу.) Сначала у Серёжи всё было хорошо, он пошёл в школу, он так хотел! У него горящие глаза! «Мама, а нам сказали вот так!» Ему так всё это нравилось! Вот, ну и пошло потом… Я, вышла, когда вот вернулась с учёбы, я стала замечать, что у него в тетрадках стали появляться типа того… так, но это всё правильно, нам казалось всё это хорошо… , но очень стало много красной ручки. (Угу.) «Не стирай (угу)! Некрасиво (угу)! Неаккуратно (угу)!» И все эти «не» (угу), и всё это «плохо!» (Угу, угу.) И вот этих плохо много-много-много-много! (Угу.) На полях всё это начёркано! (Угу.) Ну и всё, я стала к ней ходить, говорю: «Татьяна Николаевна, ну как же так? Они же только учатся, они маленькие».

П: Вам надо было… я уж, извините, вас перебью.

М: Да, конечно.

П: Вам надо было как-то сразу, может быть, в самом сентябре среагировать вовремя, и может быть как-то подумать, а не поменять ли класс.

М: Сергей Александрович, а у меня даже в мыслях не было?!

П: В голову не пришло, да? Просто я почему вас перебил, просто понимаете… у учителя, ну и у родителей тоже всё-таки должно быть какое-то чувство меры, да? И вот то, что вы говорите, я уже сразу… Ну, такое вот часто встречается, когда чувство меры потеряно, да? И к ребенку начинают предъявлять сверх требования, такие требования, которые, ну, понимаете… нужно их как-то соразмерять с возможностями, да? И когда предъявляют такие сверх требования, то часто многие дети могут просто этого не выдерживать и результат оказывается плачевный, да? Вот в самом таком общем виде просто отбивают желание учиться.

М: Вот у нас это и произошло. Всё! То есть, когда я стала ей говорить: «Ну ведь он же маленький, посмотрите». (Угу.) Я его не готовила из своих соображений, потому что я считала, что ребёнок, он должен прийти вот таким в школу (угу), и он сможет.

П: Да, да. Правильно.

М: А она начинает: «Плохо! Всё плохо! Всё ужасно, всё кошмарно!» Она выходит в коридор, вот стоит там десяток мам, она выходит, у неё, как говорит моя мама (она сейчас занимается вообще всем, чем можно (угу)) она говорит: «Ну её же злоба всю искривила!» То есть действительно человека всего искривило: она сутулая (ну, да), у неё кости все скрючены (ну, да), рот кривится, и она всё время: «Плохо…» Вот я уже в школу ходить не могу. Вот вчера я в школу пришла его забирать, он меня толкает: «Мама уходи, не слушай! Уходи!»

П: Кто толкает?

М: Ребёнок.

П: Ребёнок? Правильно, молодец. Молодец. Хороший ребёнок.

М: Потому что когда я слушаю, я начинаю раздражаться, я вся плачу (хороший ребёнок), я прям… Ой, думаю: «Ну, что ж, сколько ж можно?!» И она в класс коррекции нас теперь отправляет.

П: Понятно, понятно.

М: Ой, сейчас я успокоюсь. Извините ради Бога. (всхлипывает)

П: Да ничего, ничего, ничего.

М: Вот, и теперь вопрос. Я пошла к завучу, говорю: «Ну как же так! Она ему ставит двойки и колы!» Ну, она типа того, что «я обещала вам, что не будет ослабленного класса». Ну, вообще-то это я считаю жестоко к детям.

П: Это жестоко.

М: Я пришла к ней в класс, заменять. Она куда-то ушла (ну вот у нас в школе это принято: вдруг раз, сорвали учителя), и они одни сидят. А я шла по коридору почему-то. Я говорю: «Давайте я посижу, пока вас нет». Какие хорошие дети! У них глазки открыты!

П: Конечно, конечно.

М: Ой, а она… Девочка… там девочка есть, ой, ну в общем вы всё понимаете сами.

П: Я всё понимаю, да. То есть это есть такие педагоги и у них, понимаете…

М: Так она не педагог оказалась!

П: Скорей всего, да.

М: Она не педагог.

П: Ну, это я в кавычках… А как же её в школу-то взяли?

М: У неё какое-то компьютерно-вычислительное образование техническое…

П: А-а-а.

М: 38 лет стажа.

П: Понятно.

М: А последние 10 лет она работает с детьми в школе.

П: Ага. Ну вот у неё, судя по всему, такой стиль обращения, что дети – это такой материал, пластилин, да? Из которых надо, так сказать, что-то вылепить, а как это скажется на них, это, её не касается. Да? Вот такой принцип: «лес рубят – щепки летят».

М: Она даже не видит!

П: У кого-то может быть получится, я уж не знаю, получается ли там у некоторых что-то, какие-то позитивные результаты. Ну, а у того, у кого не получится, те, значит, идут «в отвал», как бы, да?

М: Да! И она отказалась.. Сейчас отказывается от всех детей, вот у неё сколько там? Из 27… да, девять. Она их всех только из нашего класса отправляет в класс коррекции. (Да, да, да.) Другая учительница, которая Нина Александровна, говорит (да): «Не могу дать (да), мои дети (да)», – а эта – всех.

П: Это безобразие. Это безобразие просто. Это… таких людей к маленьким детям просто подпускать нельзя. Она, я думаю, что искалечит не только Серёжу, да?, но и там полкласса где-то..

М: Да, да! Там хорошие детки! Ну, плохо сидит там какой-то другой ребёнок. А это вообще наш тихий. Наш, он вообще руку вот так вот держит и вот так сидит. (Ну да, ну да, ну да.) И она его вот: «Двоечник!» Он говорит: «Мам, я двоечник».

П: Нет, ну… Ну да, ну и как это всё развивалось? Значит, в сентябре вы почувствовали, да? Увидели вот эти вот зачёркивания…

М: Ну вот. И стало развиваться, да. Я стала к ней ходить. Стала ходить и говорить: «Ну, давайте вот как-то вот поможем ему там, ну вы его спросите, он вам ответит, там мы подготовимся». Она говорит: «Вы с ним не занимаетесь». Я говорю: «Ну, как же я с ним не занимаюсь!» Мы же тоже не можем… Он ещё ходит в музыкальную школу (угу), у него в музыкальной школе вообще претензий нет».

П: А вы что? Стали заниматься с ним что ли дома ещё?

М: Ну как, уроки-то мы должны делать.

П: Ну уроки-то должны делать, но…

М: А она нам говорит: «Вы обязаны всё делать дома! Ваши дети не читают, ваши дети не пишут, ваши дети не считают! Пожалуйста, занимайтесь этим дома! Я сегодня дала им такую-то тему (это неправильно)…а вы должны с ними (это неправильно)». У них столько было домашних заданий!

П: Это неправильно.

М: Ну, а что я могла сделать? Я пошла к администрации.

П: Надо было уходить из этого класса.

М: Ну, вот не пошла я. Видите? Я всё терпела, думала: «Ну, она должна понять».

П: Это неправильно… Вот вы… вы же.. вот вы же сами педагог. И это неправильно по 2-ум причинам, да? Неправильно потому, что всё-таки дети маленькие, и просто физически перегружать их нельзя. Это одно, это самое такое, ну, может быть, элементарное замечание.

М: Элементарное, конечно.

П: Но есть и более серьезное, да? Когда вы начинаете усиленно заниматься с этими заданиями и как-то пытаться подстраиваться под те высокие требования, которые предъявляет учитель, да? И когда вы начинаете видеть, что ребёнок вообще-то говоря… у него это быстро и легко не получается, тут начинается раздражение какое-то, начинается недовольство, да? И это всё работает против.

М: Да.

П: Против вас и против его вот этого изначального здорового, нормального желания учиться, да?

М: Да.

П: Это отбивает охоту. То есть, понимаете, вы (ну, я так в кавычках, да?)… вот появился какой-то сумасшедший человек в школе, да? И вы как-то так попали под его влияние. И вместо того, чтобы поставить этого человека на место или просто спокойно перейти в другой класс, вы начали как бы, так сказать, подыгрывать ему в его сумасшествии, понимаете?

М: Да. Да, всё правильно.

П: И получается: там нажим, и здесь нажим, да? И вы-то вроде думаете, что так это и надо, да? Что, может быть, педагог – это лучше знает, а на самом деле он не знает ничего. Вернее, он ставит детей в экстремальные условия, да? И если кто-то справится с этими экстремальными условиями, значит, это с её точки зрения хороший ученик, а кто не справится – уходи. Да?

М: Да, да.

П: А на самом деле всё ведь по-другому. Конечно, все дети с разными способностями и с разной скоростью обучаемости, да? А вот ты дай этому ребёнку, который, ну как-то поначалу может быть, не успевает, ты дай ему время, да? И дай ему, так сказать… Ну, хотя бы создай такую атмосферу, чтобы там особенно не ругать, там не нажимать, да? И глядишь, через несколько месяцев он догонит и будет писать. То есть это элементарные вещи. И смешно говорить о том, что нормальный здоровый ребенок, а я нисколько не сомневаюсь, а даже одного взгляда достаточно, чтобы увидеть, что ребенок вполне нормальный и полноценный, да? И не может такого быть, чтобы он не научился, да? А тут его зажимают в тиски: «Давай! Давай, давай, давай, давай!», да? И получается, что и не хочу ходить в школу, и т.д. Вот так вот.

М: Да. Ну вот ситуация чем и кончилась, что…

П: Ну она еще не кончилась. Да… в смысле… да…

М: Да. И вот тогда получилось, что я к ней пошла. Вот с чего всё началось, что мы, значит… Мы с ней поссорились. Я к ней пришла и говорю: «Татьяна Николаевна, покажите мне его контрольную работу». А она очень взбалмошный и очень неорганизованный человек, у неё порядка нет ни в чём.

П: Тем более.

М: Ни в мыслях, ни в том, как она с нами обращается (с родителями), ни как она с детьми общается. (Тем более.) Серёжа, он вообще говорит: «Я не могу ходить. Я не могу ходить в школу, она все время нас ругает. Это ругательная школа (угу), не пойду в ругательную школу!» (Угу.) Я прихожу и говорю: «Покажите мне его контрольную работу». Она в одно место, в другое место, в третье место. (Угу.) «Что вы от меня хотите?!» Я говорю: «Контрольную покажите, вот (угу) …» Она мне говорит: «Вы меня заколебали».

П: А! (смеётся)

М: Я говорю: «Татьяна Николаевна, нам тогда вообще с вами говорить не о чем!» (смеётся) Вот, и это пошёл конфликт. Потому что я всё равно продолжала к ней ходить, вот… Но она уже стала его… Вот именно так катком по нему проезжаться.

П: То есть конфликт понятен, да?

М: Да, угу.

П: И, так сказать понятно, что человек жуткий, да? Вот. А теперь просто посмотрим глазами Сережи, вот как он… Как он реагирует? Реагирует на всю эту ситуацию?

М: Когда она к нему относится хорошо, спрашивает его, какое-то ему доброе слово скажет (угу), он приходит, он счастлив. (Угу.) То есть ему и школа нравится (угу), и Татьяна Николаевна нравится. (Угу.) Но если она его не замечает (угу), а это бывает (угу) чаще всего (угу) (она не замечает (угу), как у неё дети уходят на уроке из класса в туалет (угу)), она руку не замечает; он говорит: «Я держал целый урок руку», – он приходит расстроенный. (Угу.) Я говорю: «Серёженька, ты отвечал?» – «Нет, меня не спрашивали (угу), меня опять не заметили». (Угу.) Вот она спрашивает всегда вот этих вот – тех, кто входит в её вот этот (угу) …, кто выносит всё её отношение, т.е. таких 5–7 человек. (Да.) Она их всегда хвалит, она всегда говорит: «Это хорошие дети» (угу), – ну и т.д., всё понятно здесь. (Угу.) Я просто спрашивала: «Кого она спрашивает?» Он называет всегда одни и те же фамилии (угу, угу), вот. А так, когда мы с бабушкой ему:

« Серёжа, ну…», – …мы уже не знали как, понимаете? (Угу.) Потому что моё внутреннее уже чувство, это он со мной очень тесно связан (угу, угу), он чувствует и он не хочет. Я говорю: «Серёж, ну давай по-другому, ну, давай её будем любить. (Угу.) Вот она такая хорошая. Ну давай. Ну посмотри, ведь у нас у всех есть недостатки». (Угу.) И вот он идёт в школу, он говорит: «Мам, знаешь я сегодня, вот к ней так, вот и она тоже ничего: говорит: «Хорошо, сегодня было хорошо»». То есть в принципе, когда она к нему, она его замечает, видит, что вот (угу) есть такой мальчик (угу), он готов учиться. (Угу.) Как только она делает, что «а это всё отбросы» (угу), он тут же замыкается, он ничего. (Угу.) Она говорит: «Он не отвечает мне на уроке, я его спрашиваю, он не отвечает». Конечно, она начинает на него кричать (угу), а он сразу как ёжик съёживается (угу, угу), и он молчит. (Угу.) Или она спрашивает что-нибудь… Она очень от того, что сумбурно (угу), он часто не понимает, что она его спрашивает (угу, угу), потому что мы дома так не разговариваем. Как она разговаривает (угу), она даже объяснить… Я говорю: «Ты понимаешь, что тебе объясняют? (угу)» – «Нет». Она позволяет себе, извините (да), я ещё раз вернусь, она позволяет себе вводить себе такие слова в первом классе (угу), как суффикс, и заставлять их выделять этот суффикс, чтобы они лучше (угу) выделяли «еньк», «унк». Она ввела слово «орфограмма». (Угу.) Я говорю: «Серёж, вам сказали, что такое слово орфорграмма?». «Нет, – говорит, – не сказали». (смеётся)

П: Ну, ясно. Новатор такой.

М: Новатор.

П: Да.

М: Но вот от этого новаторства, он многое не понимает.

П: Ну понятно, понятно.

М: От того, что он ещё медленный такой несколько. Но вот главное, что когда она замечает его, он хочет учиться. Когда спрашивает, он хочет. Когда она его не замечает, он не хочет. Когда ставит двойки, он просто плачет и говорит, что я учиться вообще не буду, потому что… Я говорю: «Серёж, давай учить стихотворение» – «Я учить стихотворение не буду.» – «Почему?» –

«Потому что мне всё равно поставят 2-ва». Я говорю: «Ты же любишь стихи рассказывать.» – «Только ошибку сделаешь, всё, ставит 2 или 3. (Ну да) Зачем я буду стихи рассказывать?»

П: Ну да, ну да.

М: А так он готов (ну да), потому что он же занимается в музыкальной школе. У нас великолепная педагог (ну да), она говорит: «Ну, он же так сильно устал в конце года», и она даже как бы вот мягче, слабже. И он готов горы свернуть, у него уже руки не попадают на виолончели играть, но всё равно, он ради Елены Вячеславовны, он… (Угу, угу.) А здесь он тоже готов ради неё, но ей это не надо. (Ну да.) Потому что у них же есть эта любовь к учителю, независимо какой он. (Ну, конечно, конечно.) Это мы взрослые видим (конечно), какой он. (смеётся)

П: Конечно, конечно.

М: А он готов любить её (конечно), а она просто сама отталкивает.

П: Ага. Ну он так…у него такое нестойкое такое угнетенное настроение, да?

М: Нестойкое угнетенное. Она вот сейчас в конце года очень начала вот этот вот прессинг сильный, когда стала готовить детей для класса слабых учеников, как говорят класс коррекции. (Ага.) Она стала просто его задалбливать двойками и единицами. (Угу.) И от этого, конечно, настроение и у него плохое, и у меня плохое.

П: Ну да. Я вас хочу спросить. А вот как вы считаете… что в этой ситуации, да, вот?… Ну вот, что вы от меня ждёте в этой ситуации?

М: Ну, в принципе от вас я жду только одного (да), чтобы вы сказали, что он нормальный ребенок, потому что мне сказали, что он ненормальный, ну, что он медлительный и неспособный к учебе. Вот и все! (смеётся) Только подтверждение того, что…

П: Я с ним, конечно, поговорю. Да? Но, конечно, так не хочется быть самонадеянным, да? Но всё-таки вот так приходится сталкиваться с многими детьми, да? И вот так предварительно, иногда знаете вполне достаточно просто взглянуть на некоторые внешние поступки – вот как он сидит, как он ведёт себя, чтобы сказать однозначно, да?, что никакой патологии нет, да? Но это такое предварительное впечатление. Я, конечно же, с ним поговорю. И скорей всего… скорей всего, я думаю, что вы напрасно считаете, что есть какая-то такая патология. Но я поговорю. А вот вы мне тогда поясните, на что обращают внимания учителя? Что им не нравится?

М: Он медленно считает (та-ак), медленно пишет (угу). Вот я видела последний его диктант: очень много пропусков букв (та-ак), и в двух случаях неправильно написаны окончания (та-ак), хотя ошибок на тему диктанта не было совсем (тема была «безударные гласные»). (Та-ак.) За это поставили ему 2 (та-ак). Не сразу понимает вот в этом, несколько извините, скажу в «хаосе» (да), что от него требуется. (Угу.) Потому что первый диктант он написал тоже на 2, первый тогда ещё. (Та-ак.) Им даже не объяснили, что пишется предложение с большой буквы, в конце ставится точка (угу); вот так вот – чётко. (Да.) Был словарный диктант, он получил единицу (ага), потому что там было 6 ошибок. (Угу.) В двух случаях «л», например, слово «пальто» неправильно было разбито на слоги: было написано «па-льто», а не «паль-то»; и было совершено две ошибки в слове «молоток» – «малаток» (угу); и слово «сапог» неправильно поделено на слоги (угу); и какая-то там была еще ошибка… (угу) «посуда». То есть он забывает, что ему задают. (Угу.) Ему сказали: «Повтори словарные слова», мы их повторяли, но не те, которые нужно. (Угу.) Ему сказали: «Выучи стихотворение», а он пришёл и говорит: «Мне поставили два, потому что я забыл записать, я не успел записать!» (смёется) (угу), – т.е. вот он не успевает записывать. (Угу, угу). Как бы он постоянно выбивается из ритма класса. (Угу, понятно.) Ну, может быть, таких 9 человек, но от того что мы его не готовили, от того, что у нас всё время всё делается ме-е-е-едленно, торопиться не-е-е-екуда (ага), вот у него вот эти проблемы.

П: Угу, угу.

М: Со счётом, это просто нечто! Или там не отрабатывается (в школе), или просто у него нет памяти (смееётся). Потому что когда он считает: «Серёж, сколько будет?» Вот в начале года: «Сколько будет 6-ть минус 5-ть?» 10 было, 8 было в начале года, – всё, что угодно, кроме как один (смёется). То есть вот здесь вот тоже были проблемы. В чтении… ну, вроде он так вот сейчас читает, но им дали на компьютере распечатку текста нового. На компьютере! Он говорит: «Такие буквы были точечками», как это называется, не знаю, метод расшифровки. Точечками и плохо видно. Их заставили читать на время. Ну, вроде он там прочитал, конечно, ниже нормы, мне так было посмотрено учителем, что вы готовы в класс коррекции, вот. Ну, вроде он читает так ничего. Любит он читать и сам даже может сесть читать.

П: И сам читает? Да?

М: Да, да. (Ага.) Сам может почитать.

М: Ну, вот рисует он тоже вроде нормально. Ну вот, самые большие проблемы – это вот то, что с математикой: он всегда выпаливает совершенно ненужную цифру…

П: Ну, всегда или наверное иногда?

М: Когда после уроков я начинаю на него давить (да): «Давай делать» (да), – он уже начинает выпаливать, лишь бы отцепилась, а вдруг попаду.

П: Ну да, да. А если допустим… Ну, давайте так: вот оценки у него же были какие-то за полугодие или там за четверть?

М: Им не ставят. Она не поставила им оценки.

П: За полугодие не поставила?

М: Потому что она его оценить отказалась. Значит, она оценила только хороших учеников; плохих, она, типа того, что «вы все двоечники, вас нельзя оценивать».

П: Ну, а сколько плохих учеников, 9-ть человек, да?

М: Значит, 9-ть — это, которые вот явно так – на «2» (да), на «3», на «1» (да); а основная масса – на «3» (та-ак), и вот человек 8-мь – на «4» и «5».

П: На «4» и «5», да? Т.е. получается, что где-то 2/3 класса занимается плохо, да?

М: Да, да. Считает вся администрация, что такой подобранный класс.

П: Угу.

М: Вот. Ну, оценки у него (угу)… ну, вот по чтению он чаще всего получает «4».

П: Нет, а вот вы… давайте математику. Ну, что сейчас они проходят? Простые эти сложения в пределах десятка, да?

М: Нет.

П: Или в пределах сотни, да?

М: Они – сотни. Сотни.

П: Та-ак, и вы сейчас даёте ему задание. Ну, если он не устал, и в спокойном состоянии, ну, скажем, он может сложить два двузначных числа без ошибок?

М: Сложить, думаю, да, а вычесть — нет.

П: Сможет, да? Вычесть уже сложнее, да?

М: Да. Сложить, вот если, например, количество единиц не перерастёт в десяток, т.е. ему легче зрительно (угу), потому что так вот (угу): когда в голове, я думаю, что ему это более сложно(угу, угу) Вычесть, он сам говорит: «Вычесть мне очень трудно».

П: Ну трудно-то да… Но всё-таки…

М: С листочком может.

П: С листочком он может это делать, да?

М: Да. Вот он когда видит… 97 минус 15 — это, конечно, трудно, да. Но вот так вот может.

П: Ну, может он вычесть.

М: Может, может, может.

П: Та-ак.

М: Вот. Ну, по математике задачки…

П: Ну, так… если он может всё-таки решать, это же нельзя считать каким-то недостатком, да? Он, может быть, не может решать в каких-то стрессовых условиях, да? И, может быть, когда требуется какой-то быстрый темп, да? Но ведь если в нормальных условиях… его поместить в нормальные условия, ведь он же, наверняка, и сложит и вычтет, да? Если, так сказать, не торопясь?

М: Да, вот он написал административную контрольную на «3» и сказал учительнице, что, значит, он плохо… А-а! Он решил, он даже написал эту краткую запись, страшную (да) и сделал одно действие, второе он не сделал. (Угу.) То есть вот иногда он выпадает как бы (угу); не соизмеряет: сколько там (угу)… Хотя вот дома, он говорит, сколько в задачке действий. (Угу.) Ну, дома они все это говорят (угу), а в школе (угу) это уже трудно. (Угу, угу) «И решил все примеры (угу)», – как сказала учительница, (та-ак), но ему поставили «3».

П: То есть решил все… Давайте, давайте. Значит, административная работа – это работа, которая ну, как бы такая – вне вкусов учителя, да?

М: Да, да.

П: Значит, сколько там было заданий?

М: Я поняла, что там было 2 задания: задача и примеры.

П: Задача. Да, а сколько примеров?

М: А сколько я не знаю, я не видела.

П: Не помните, да? Ну, во всяком случае, первую часть он решил полностью. Да? Все примеры он решил, да?

М: Написано было, что решил.

П: И задачу он начал правильно, да?

М: Да.

П: Но просто не закончил, да?

М: Да, да.

П: Ну, так это же… это же, если бы он закончил это второе действие… Что? Он получил бы пять что ли? Да? Я не понимаю.

М: Он получил бы наверное… Там очень строго…

П: Нет, ну, объективно.

М: Ну, объективно, да, четыре, наверное.

П: Нет, ну почему «4», если всё правильно? (смеётся)

М: Ну, потому что нам не ставят пятерки. (смеётся)

П: Нет… нет… (смеётся)

М: Нет, даже детям в классе не ставят пятерки.

П: (смеётся) Нет, это другое дело, что вам не ставят пятерки. Да? Ну вот объективно, если человек…

М: Ну, да, да.

П: Значит, и он фактически сделал, даже я не знаю, как-то… одна ошибка… короче, он не доделал задачу, да?

М: Да, не доделал задачу.

П: Хотя первое действие он сделал правильно, да? А второе действие… ему, так сказать, не хватило там духу, да?

М: Да, да.

П: Но если бы он это сделал действие, значит, объективно административную работу он бы сделал, да?

М: Да, да.

П: А это значит что? Что по своим математическим способностям, да? и по своим навыкам, да? он соответствует, так сказать, уровню стандартов, который предъявляют к детям. Получается так, да?

М: Может и получается так.

П: Да.

М: Ну, ведь там же не учитель ставила оценку, а администрация. Она ходила (да)… В общем, там три дня эти оценки ставили, она вышла и сказала, что не знают, как ставить нашему классу оценки, потому что всё это ужасно и кошмарно (та-ак), «и мы будем решать с завучем… дети не решили там… если не решил задачу, нужно ставить за всю работу «2» (да)», вот… Ну, мы там все были жутко напуганы, потом они вышли через 3 дня и вот поставили вот такие оценки. (Угу, угу.) Детям, которые учатся на «хорошо» и «отлично», им ставили… ни у кого не было пятерки, поставили четверки. (Угу.) Там, например, не написал «на» (угу), «на четыре больше». (Ну, понятно, да.) Вот написал «четыре больше», а «на» не написал. Такие вот придиралки.

П: Понятно, понятно. Всё понятно.

М: Ну, в принципе получается, да. Он решает. И дома он тоже в принципе делает домашнюю работу, и в классе он делает.

П: Ну вот, да. Вот дома. Ну, во-первых, он… вы стараетесь, чтобы он сам делал, да? домашнее задание?

М: Он не делает сам.

П: Не делает?

М: То есть, знаете как? Вот он сядет и он старается, вот… но он отвлекается: он что-нибудь там… машину достанет или игрушку (угу), и начинает играть или в окно смотреть. Но когда у него есть стимул (угу) вот такой очень сильный… т.е. мы делаем уроки по 4 часа. (Угу.) Мы 4 часа каждый день эту математику (угу): «Серёж, сколько будет 5 + 3?» — это же ужас! Вот. А когда у него есть стимул, он может сделать и русский и математику. Вот мы сдавали экзамен по музыке, и у нас оставалось мало времени (угу), нужно было обязательно сделать. (Угу.) Он сделал за 50 минут. (Угу, угу.) То есть я не знаю, что там его подвинуло (угу), но он сделал это всё быстро.

П: По 4 часа, та-а-ак. И… Так-так-так-так. Значит, что ж получается? И… ну, наверное, вот в сентябре, когда вы увидели, что он начинает как-то не соответствовать требованиям, вы начали с ним усиленно заниматься, да?

М: Как бы я стала с ним выполнять вместе домашнюю работу.

П: Выполнять вместе домашнюю работу, да? Та-ак. А как это вот происходило?

М: Это ужасно происходило! На начальном этапе у меня терпения хватало: «Серёжа…» Начиналось всё с прописей. Там же текст у этой Илюхиной должен быть определенный (да): ставим палочку на верхнюю линию и т.д. (Угу.) Он начинает раздражаться: «Не надо! Не надо!» Но всё-таки мы напишем это с горем пополам. Напишем. Пока вот был этот добуквенный период, пока мы всё это учили (ну да) соединять (да), жутко отставали, очень много болели в первом полугодии. (Да, да.) Нас вообще начали уже тогда пинать ногами: «Вы пропускаете много школу!» (Та-ак.) Я говорю: «Татьяна Николаевна, но мы же болеем!»

П: Та-ак.

М: Вот. От того, что он болел, он не мог делать. Вот у него эти сопли (угу)… вот у него постоянно вот это… Сейчас он тоже простудился (угу), когда сюда ехали, ветер был сильный. (Угу.) Всё не дышит… ну, нет состояния делать (угу) эти уроки. (Угу.) Я так его несколько жалела, и мы не делали, когда болели, вот ВСЁ, что требовалось. Мы сделаем там две-три строчки, и всё. (Угу.) Вот. За это получали большие взыскания. Он не хотел. С математикой трудней было…

П: Две-три строчки, и тоже как-то вот так: под нажимом, да?

М: Да, я потом начинала заводиться, ругаться!

П: Вот эти две-три строчки он сам не мог что ли делать, да?

М: Знаете, он так их делал… я бы сказала «кое-как».

П: Кое-как, да?

М: Кое-как. Это меня очень огорчало (ага), поэтому я сама брала инициативу в свои руки.

П: Да, вот кое-как он делал, а потом что? Вам не нравилось, да? И вы что? Как-то просили его на черновике сделать?

М: Не-е-ет. Мы не делали на черновиках, я вообще очень боюсь этих черновиков (да-да-да-да), потому что он совсем устаёт на них (да), на этих черновиках.

П: Да, да, ну…

М: И мы делали так: там такие прописи специальные (да), и вот я открываю работу классную — там тако-о-ое! Я говорю: «Серёж, давай вместе». И вот мы начинаем вместе вот эти вот строчки дописывать до конца, под мою диктовку (ага), там вот диктовать надо (ага), чтоб легче писалось. И вот мы одну строчку сделаем, другую строчку, но на всё сил не хватало иногда (ага), потому что задавали по 5 строчек вот в первом полугодии…

П: Ага. А вот когда вместе, он что? Он делает, да?

М: Ну, он получше делает. Под диктовку лучше делает, легче.

П: Под диктовку он как-то так делает, да?

М: Да. (Ага.) А потом наступил период, когда нам дали этот букварь. Они не успели до конца эти прописи дойти, они их бросили, потому что диктант был на носу. (Угу.) И стали быстро (угу) учить вот писать уже вот так: на слух (угу), забыв объяснить, что большая буква… и точка в конце ставится. (Угу.) И потом пошёл этот русский язык. И не отработана совершенно рука, потому что это же долгий процесс. (Угу.) Нас теперь ругают за эту руку: «Вы не занимаетесь дома.» И всё время пишут: «Смотри в образцы букв». (Угу.) Чего на них смотреть? Я хоть на них сколько хочешь буду смотреть (угу), я всё равно от этого писать лучше не буду!

П: Угу, угу.

М: Вот. И теперь, у него, когда я сижу, я говорю: «Серёж, давай красиво писать». (смеётся) Он, конечно, старается красиво! (Угу.) Но часто не понимает. Вот читает текст: «А что мне нужно здесь делать? А я не понимаю. Какое здесь слово написано?» Или он даже напрягаться не хочет (угу), или вот просто… ну, это трудно, конечно, русский язык (угу), и им задают помногу (угу), она очень большие задания им делает. (Угу.) Конечно, кто-то справляется, нам это трудно, тем более, еще музыкальная… Хотя музыка нам не отягощает жизнь. (Угу.) Там это немного, это полчаса в день, не больше. (Угу.) Но эти уроки, они отнимают полжизни и у него, и у меня…

П: Та-ак, и он говорит: «Я не понимаю», да? И…?

М: «Давай вместе». Значит, я объясню ему всё это…

П: Он сам, он уже сам просит, да, вот так: «Давай вместе»? Да?

М: Да, да, да. И мы делаем. «Посиди около меня», — он говорит.

П: Угу, угу.

М: Потому что, когда я, например, не могу там… ну, я стараюсь, конечно, чтобы помочь как-то там, потому что вижу, что совсем уже ковыряется там. (Угу.) Ну, вот просто рядом… Вот он сидит — пишет, а я вот рядом. (Угу.) Если вижу, что он справляется, я встаю и ухожу, он может дописать сам до конца. (Угу, угу.) Но опять же у нее нет (извините, я опять про эту учительницу (угу)) алгоритма требования от ребенка. (Угу.) Вот ты требуй от него, чтобы он подчеркнул то, то, то, то, и каждый день. (Угу.) А она то сегодня требует, то нет; то требует, то нет. (Угу.) «Нас не просят». Я говорю: «Как же не просят! Вы всегда должны подчеркивать эту безударную гласную (угу)» — «Нас не просят». Прихожу в школу: «А-а-а-а-а! Вы не подчёркиваете (угу)! Ваши работы смотреть нельзя!» То есть она вот как бы не приучает вот их к этой (угу) упорядоченности работы (угу), а они маленькие, ну что ж они могут. Вот. Ну а так вот, очень она все время ругает за грязь (ага): «Цифры некрасивые, это некрасивое, то некрасивое!»

П: Ну, понятно.

М: Ну и ставит… Работа выполнена правильно, а если какие-то там некрасивости, ставит «3» (угу), т.е. стимула для жизни вообще нет.

П: Ну да, т.е. получается так, что уроки, приготовление уроков для него это всегда, так сказать, пытка, да? Почему? Потому что делай – не делай, всё равно… всё равно будет что-то не так, да?

М: Угу, да, то есть…

П: И как-то уже и… как-то и неверие в свои возможности; в то, что сам могу сделать, и в то, что, так сказать, и сам могу во всём разобраться и правильно сделать, вот это, конечно, всё теряется, да?

М: А за уроки труда она вообще его стирает в порошок. (Угу.) «Что он мне за работу сделал!». Космос они или галактику… «Синее небо, разноцветные планеты!» (смеётся) (Угу, угу.) «Почему у него красное? (Угу.) Можно сделать там голубое.» (Угу.) Я промолчала, я уже не могу больше ничего говорить.

П: Угу, угу.

М: «Медленнее всех, всё плохо, всё ужасно».

П: Ну да, а математика? Математику тоже вместе делали, да?

М: Делаем вместе! Потому что пока я сижу и смотрю, как он считает, он вроде считает; как только я отвернусь – сразу 3-4 ошибки. (смеётся) (Угу.) Я заставляю его как бы вслух проговорить, чтоб хоть он понял, потому что он долго вообще не мог понять: что от чего… (Угу.) Вот мне очень нравилась чем и нравится вальдорвская педагогика, что они как бы от них идут, от их внутреннего ритма. (Угу.) А здесь: «Пять!» А откуда «пять» взялось? Что за «пять»? (Угу.) Чего «пять»? (смеётся)

П: Ага. А-а то есть что? Вы как-то… Вот, как вы математику-то готовите? Он что? Cидит, сам решает, или… вы потом проверяете?

М: Он сидит. Он сидит, я сижу рядом с ним (та-ак), вот так вот: за спиной как бы чуть-чуть.

П: Так-так-так-так-так.

М: И вот он пишет, например: 15 + 16. (Угу.) Говорю: «Складываем единички. Лучше 15 + 11, например». «Шесть». «Один десяток плюс один десяток?». «Два». (Угу, угу.) Иногда он может ошибиться, например. Я говорю: «Серёж, ну разве получается столько?» (Угу.) Он так: «Да, не столько», – зачёркивает, пишет другое (угу, угу) и дальше продолжает (Угу, угу.) То есть вот таким образом идёт работа. (Угу.) Задача. Краткая запись, например: «У Вали было 5 яблок (угу), а у Саши на 2 яблока больше. Какое слово первое написать?» Он пишет: «У-ма-ши», — вместе всё. (Угу.) «Серёж, — говорю, — раздельно пишем». «Так, раздельно. Шесть яб. Яб.?» «Яб. Точку ставь, сократили». (Угу.) «У-са-ши», — вместе пишет. Говорю: «Серёж, раздельно пишем». (Угу.) Вот очень долго не мог понять (угу), пока не стали тему проходить (угу), не понимал, что раздельно пишется. «Четыре яб.» Я говорю (угу): «Больше, ЧЕМ!» Куда это «чем» вести? (Угу.) Бежит: «Мам!» Вот если меня нет с ним рядом: «Мам, куда «чем» ставить? Куда вот стрелку: вверх или вниз? (Угу.) А какую здесь скобку ставить?» То есть он тоже путается (угу): «больше, чем» — сюда, «меньше, чем» — сюда (угу); «всего» — тоже (угу): «Вот какую скобку поставить?» (Угу.) Вот так тоже (угу), трудно это.

П: То есть получается так, что чуть какая трудность, да?

М: Да.

П: И непонятный какой-то случай, да? Вот он как-то, так сказать, сразу…

М: Сразу бежит, да. (перебивает, не дослушав)

П:…к вам за советом бежит?

М: Сразу бежит.

П: И как-то так… сам как-то не привык наверное заниматься, да?

М: Нет, нет, нет. Сразу: «А как? А что?» (Ага.) Во всём, т. е. вот…. (ага) и даже по жизни вот так.

П: И по жизни, да?

М: Да. (Угу.) Если… Ну, наверное, я виновата. Тот другой (угу, да)… Вот ты всё объясни…

П: Да. А что? Вы как-то их по-разному… у вас строились взаимоотношения?

М: У нас разные взаимоотношения.

П: Разные, да?

М: Разные.

П: Что, Серёжа, он как-то… больше внимания вы ему уделяли, да?

М: Угу. Получается, наверное, да.

П: Больше внимания, да?

М: Я как-то не обращала на это внимания, думала, что равно. (Ага.) Но когда они сейчас подросли, это явно видно, что…

П: Явно видно, да?

М: Да. Это видно, что я была в этом не права (ага), но здесь… так получилось… У них маленькая разница (ага), и когда… У них года 4 (да), так вот если жёстко, года 4,5 там и… Андрюша был ещё маленький (ага), и ведь родился Серёжа, и бабушки сразу стали с ним гулять, чтобы Андрюше график режима не ломать. (Ну, да, да.) И получилось, что я больше с Сережей, (да) и Серёжа больше плакал, Серёжа больше болел…

П: Да-да-да-да-да-да-да-да.

М: Серёжа больше требовал от Андрюши. (Да, да.) Вот это была очень такая яркая сцена. Он был маленький, Андрейка, я кормлю Серёжу, подходит Андрейка: «Мама, мама! А…» там что-то. Я ему говорю: «Андрюша, уйди!» Это была вот первая фраза. (Угу.) Он с такими слезами побежал! (Ага.) И вот это вот как бы, знаете (ага), такой вот крест мой тяжелый. И вот эта на мне фраза висит. Вот это вот: «Андрюша, уйди!» (угу), — это часто. (Угу, угу, угу.) «Мама, ты Серёжу любишь больше». (Ага.) Серёжа больше плачет. Ну, Серёжа очень обидчивый мальчик, и его можно вот так вот (ну, понятно, да) привести в чувства только вот…

П: Ну понятно.

М: А Андрюшу мы всегда воспитываем. (Угу, угу.) Мы всегда с папой, мы о ком говорим? Всё время говорим об Андрюше. (Угу, угу.) Как вот его воспитать, старшего (угу), чтоб он был такой, сякой (угу), разэтакий, (угу, угу) великолепный (угу), а Серёжа там где-то… вот идёт за ним… (Угу, угу.) Как говорит Андрюша: «Я ему тропинку протоптал, что-то он не очень хорошо учится». (смеётся)

П: Понятно. Ну да, т. е…. он такой: болел часто, да?

М: Да.

П: Ну, и в этой связи как-то требовал внимания, и у вас был такой вот более близкий контакт. Ну, а раз болел, то и значит как-то и помощь какая-то постоянная ему. Да?

М: Угу.

П: И, может быть, как-то так и… ограждение, да? Ну, вот, может быть, от каких-то даже элементарных поступков. Я имею в виду что здесь? Вот человек болеет, и часто, так сказать, родители (ну, естественно) за ним ухаживают: там что-то ему приносят, что-то делают как-то за него, да? Вот оказывают повышенную помощь, да? Ну, когда болезнь, так сказать, – это понятно, но часто бывает, что человек уже здоров…

М: Он очень ласковый. (Угу, да.) Если старший, он более строгий, а этот такой вот мягкий (угу), и вот… он вот, знаете, он сам, как говорят (хоть это и глупости), но он змея по гороскопу, (да-да-да-да) и он именно вот ТАК вот входит (ага), вот… и это, конечно, материнское сердце (да) тает.

П: Тает. Да, да, да.

М: Хотя я очень строгая, мне кажется, мать. (Ну да.) Так я не позволяю каких-то лишних… (Угу.) И, ну, строгая. Даже и перегибаю в чём-то. (Ага.) Может быть, это и есть: сначала очень строгая, потом очень мягкая (ага) в чём-то. Ну да вот, в уроках он… и вообще по жизни он бежит очень часто…

П: Ну, да. То есть, да, вот очень такая сильная привязанность, да? И… ну, как бы так — ориентация вот на совет, там на помощь в какую-то трудную минуту, да?

М: Угу. Даже не в трудную, а в любую минуту! (смеётся)

П: А в любую минуту, да?

М: В любую минуту.

П: Даже в любую минуту, да?

М: В любую.

П: Угу. Понятно.

М: Они беспомощны (да) по сравнению с другими детьми, они… я вот обратила внимание…

П: Они?!

М: Они даже.

П: Оба?

М: Оба.

П: Оба, да?

М: Они оба беспомощны, потому что я обратила, знаете на что внимание? Где-то мы были недавно совсем, и вот дети бегают, бегают, бегают, а мои стоят около МЕНЯ слева и справа (да, да ) и не отходят. (Да.) И это уже я наверное раз второй или третий замечаю. (Да.) Когда они были маленькие (да), это было как-то нормально.

П: Да, правильно, правильно.

М: А сейчас они вот… И я от этого как-то так… почувствовала здесь свою как бы (да, да)… свой перегиб.

П: Есть перегиб, да. Есть.

М: Я их очень долго держу около себя.

П: Да.

М: Мне пора (да) выйти на работу (да), а я не могу. Знаете (да), я привыкла вот во всём в этом. (Да.) Я не могу сделать этого шага (да): выйти на работу, резко. Это «вы», а это «я» (да); это ваша жизнь, а это моя жизнь; мы будем жить рядом, любить друг друга (да), но у каждого будет своё дело. (Да.) Вот.

П: Ну, резко, конечно, сейчас-то очень трудно сделать и не нужно, наверное, да? Вот. Ну, я просто хочу вначале закончить. Ну, я очень грубо скажу, что, по сути, по большому счёту, чем отличается маленький ребенок от взрослого, да? Когда ребенок только - только рождается, то, конечно же, он никогда… невозможно такое, чтобы он мог вырасти самостоятельно, да? То есть он нуждается в каждодневной такой опеке: и в физической опеке, и в психологической, и всякой. Он просто не вырастет без этой опеки, да? И если взять уже человека, ну, скажем, в возрасте 18-ти лет, то в идеале, да? В идеале – это человек, который уже должен жить достаточно самостоятельно, автономно и принимать какие-то уже собственные решения. Да? И в какой-то степени всё-таки вот нормальное развитие человека, да?, оно состоит в том, чтобы всё-таки, ну, как-то постепенно-постепенно становиться на свои собственные ноги. Да? И уже как-то вот готовиться… готовиться к взрослой жизни. А когда ребенок физически растет, да?, а отношение к нему такое, как будто он ещё, так сказать, маленький, да? То такие качества, как самостоятельность, какая-то вот самоорганизованность, да? или не боязнь ответственности, да?, или уверенность, элементарная уверенность в чём? В том, что я что-то сам, да? вполне могу решить, не обращаясь… не обращаясь за советом и за помощью другого. Вот этот вот комплекс качеств, он немножко начинает отставать в развитии, да? Понимаете?

М: Ну, здесь проблема в том была, что я всегда им говорила (да): я всегда себя считала… (Да.) (смеётся) Ну, вот (угу) у Андрюши учительница была молодая, и сейчас вот… (Да.) Когда я почувствовала, что она слаба, (да-да-да-да-да-да) я говорила так: «Я лучше знаю, что тебе надо сейчас учить!» (смеётся) (Да.) Потому что они говорят: «Нам сказали вот так». Я говорю: «Я лучше знаю!» (Ага, ага, ага.) И поэтому они разрывались: мама знает лучше, лучше спросить её, потому что потом всё равно (да, да, да) получишь подзатыльник. (Да-да-да-да.) Вот это всё мешает – это вот педагогическое образование.

П: Да, и… Ну, да. И получается-то что? Что… ну вот, действительно, вы меня спрашиваете, да?: нормальный ребенок или ненормальный? Ну, всё-таки предварительно, по всему, так сказать, я уже достаточно много услышал про вашего ребенка, по всему видно, что, конечно же, если говорить о какой-то такой психической оценке, то, конечно же, это нормальный ребенок. Да? Ну, в смысле не больной, нет в нём никакой патологии. Но если говорить о каком-то, ну, что ли таком психологическом росте, да? то всё-таки есть… есть определенное отставание в развитии, да? И отставание в каком плане? В плане развития автономии, самосто…

М: ятельности.

П: Автономии, самостоятельности, да? И, ну, просто какой-то уверенности в себе — вот то, что я могу сделать сам, да? И могу оценить хорошо или плохо я что-то сделал, не обращаясь за советом и оценкой к кому-то другому, а именно сам. Да? Вот я считаю, что я это сделал правильно, поступил правильно, и мне не нужен в какой-то даже мелкой жизненной ситуации совет. Мне не нужен какой-то внешний источник, да? Какие-то некоторые дела я уже могу решать самостоятельно.

М: То есть я подавляю его, и того и другого подавляю.

П: Получается… Знаете, ну, «подавление» здесь, может быть, не очень хороший термин — «подавление». Да? Я бы сказал так:… вы их… привязываете, да? Не то, что подавляете, а в большей степени привязываете к себе. Да?

М: Я же это как бы внешне не хочу! Значит, внутренне как-то это идёт?

П: Ну, получается. Я оцениваю только ваши действия и не то, что вы намереваетесь или хотите делать, а вот так вот по жизни получается, да? А по жизни получается такая ситуация, что… ну, видимо, с Серёжей в большей степени болезни там и т. д., они способствовали тому, что у вас контакт установился сам собой более тесный. Да? А потом Серёжа, привыкнув вот к таким близким отношениям, он принимает это как вполне естественное и нормальное, да? А ошибка-то заключается в чём? Что, вообще-то говоря, это хорошо, когда есть контакт с родителями, да? Но, когда он достаточно чрезмерный, то это… это очень плохо, да? И здесь получилось так, что, ну, как бы помимо вашей воли и желания вот это сцепление произошло. Серёжа начал жить как бы, ну, в очень сильной связке вместе с вами, а вы просто этому не придали значения, да? И ну так сказать, как-то вовремя не оценили этих последствий, да? А сама по себе эта ситуация привела к тому, что не развиваются такие качества, как самостоятельность, уверенность в своих силах и какая-то элементарная ответственность именно за себя, за свои поступки, а не ориентация на мать. Да? То есть здесь нет никакого ни злого умысла, ни какого-то… ну, такого внутреннего желания, да? Но получается так, что вот как бы сами условия жизни сформировали вот эту связку, да? Cама по себе эта связка, она очень нужна и важна для воспитания ребенка. Да? Но когда она переходит какие-то границы, она приводит к каким-то отрицательным последствиям. Да? И здесь, когда я говорю: «отрицательные последствия», я здесь очень беру в кавычки, да? Потому что я не думаю, что… и административные контрольные, и то, что он складывает числа и то, что там, на листочке — это всё показывает, что он вполне умственно полноценный ребенок, и не принимайте в расчёт это «недоразвитие» (слово).

М: Нет, я понимаю, именно... Я правильно вас понимаю.

П: Да. Да. Так что… ДА. А получается так вот: ему 7 лет, вроде так сказать, возраст уже идти в школу. Да? А если взять такой психологический возраст, то, вообще-то говоря, он к школе-то ещё не готов.

М: Лет на пять.

П: Он не готов, почему? Потому что, ну, вот для того, чтобы учиться в школе, нужно всё-таки уже как-то не бояться за себя постоять, уже как-то верить в свои силы и быть менее зависимым от других, понимаете? Вот. А у вас смотрите, что получается? Если бы он, скажем, попал к нормальному педагогу, то, возможно, всё бы это сгладилось.

М: Как с первым ребёнком, да?

П: Да, как с первым ребёнком, потому что… ну, часто он попадает в какую-то другую социальную ситуацию, да? И хочешь – не хочешь, а надо как-то перестраиваться, да? И может быть, это бы как-нибудь само по себе переросло, произошло бы отделение какое-то, да? А он попал не в обычные условия, да? А он попал в жёсткие условия, да? И получилось то, что ребёнок, который немножко отставший в личностном развитии, да попадает ещё в достаточно жесткие условия, да? И, конечно же… конечно же, он не справляется.

М: Мне всё ясно. (вздыхает)

П: Конечно же, он не справляется… а другие кто-то, кто побойчей, кто там менее зависим от оценок… Кстати, вот то, что вы говорите, что он очень чувствителен к оценкам, да?

М: Да.

П: Я имею в виду к оценкам других людей, да?

М: Других, да, да, да.

П: Это тоже идёт от этого же корня, да? Вот когда человек всё время ориентируется на другого, да? Ну, как бы другой человек обязательно присутствует в его жизни, да?... Есть такое качество как чувствительность — вот что скажут про него, да? Как…

М: Я сама такая до сих пор. (улыбается)

П: Как подумают? Да? А когда человек уже привык как-то сам за себя решать, конечно же, любой человек чувствителен к оценкам, таких людей не бывает, да? Но он уже, так сказать, более непробиваемый, более такой спокойный, да? Вот ваш Серёжа, скажем… этот педагог обругает двоих ребят, ваш Серёжа примет это близко к сердцу, потому что он как-то ориентирован на оценки других людей; а кто-то, кто более такой уже самостоятельный и уверенный в себе, он тоже среагирует как-то негативно, но он потом быстрей отойдет. Понимаете?

М: А теперь что мне делать-то? Как мне из этой ситуации выходить? Потому что я сама понимаю, что я уже… чересчур всё это. Я сама вижу, что как бы вот именно… правильно вы сказали, вот именно в ЭТОМ он маленький.

П: Да, в этом он маленький. Да. Вот. Ну, во-первых, самое главное, понятно, что нужно, да? Что всё-таки… ну, как бы начинать как-то немножко перестраивать ваши отношения в направлении…

М: Это несколько трудно… Как мне быть? Да? (вздыхает)

П: Это трудно! Да. Это трудно, да. И это трудно, во-первых, да? А во-вторых, это за один день не перестроишь.

М: Да, это же всё-таки система каких-то…

П: Да, да, за один день не перестроишь. Но вот всё-таки надо взять такой ориентир… ориентир на, ну, достаточно длительное время, да? И имея в виду, что резких движений, конечно, делать не надо. Вот. Потому что я помню, вы сказали, что: «Уйду на работу», да? Но вы, знаете, вот… это опасный просто такой ход, да? Потому что если смотреть, а от кого уходить? Да? Если вы уходите от ребёнка, в котором вы уверены, что он самостоятельно может прожить, так сказать, какое-то время, пожалуйста, уходите, да? А если в данной ситуации вы видите, что как только вот эта связь оборвётся, то он, ну, просто либо впадёт в какой-то ступор, либо просто будет делать всё, что он хочет, а не то, что нужно. Да? Это такие вещи опасные. Да? Ну, вот всё-таки надо как-то потихонечку стиль ваших взаимоотношений перестраивать, да? И перестраивать так не торопясь и не резко, да? А в каких-то мелочах. В каких-то мелочах… давать ему возможность, да?, всё-таки что-то делать самостоятельно и всячески поощрять не то, что он что-то сделает хорошо или плохо, а то, что он сделает сам. Да? Вот он пытается что-то сделать, может быть, бытовое какое-нибудь действие, берётся за что-то; плохо ли, хорошо ли сделал, это уже другое дело, да? Но главное, что молодец, сам, и вот у тебя там что-то такое получилось. И каких-то здесь таких рецептов я дать не могу, почему? Потому что это искусство, да? Это искусство, это… ну, воспитание — это наша совместная жизнь, да? И вот насколько мы будем внимательны к каждодневным мелочам, настолько и будет здесь успех, да? А это же, вся жизнь из мелочей состоит. И вам просто надо как-то оценивать какие-то ситуации, да? Вот, а как это поможет ему как-то обрести уверенность в самом себе? Поможет ли как-то развитию инициативы? Да? Если да, то значит, тогда так поступать, если нет, тогда по-другому. То есть на все случаи жизни здесь не может быть советов.

М: Конечно, конечно, конечно.

П: Вот. А так, понимаете, вот так нормального ребёнка можно просто… ну, просто сломать, да? Bот закрыть ему путь дальнейшего развития на ранних этапах.

М: Да, конечно, конечно.

П: Кинуть его там в класс коррекции и т.д.

М: Да, да, да.

П: Да. И с учёбой тоже. И с учёбой нужно тоже как-то решать, потому что для него это… вот общение с таким педагогом, лично для него, ему это не под силу. Да?

М: Да. Ему это не под силу

П: Ему это не под силу. Да. И понятно почему.

М: Спасибо. Вы мне то, что было где-то рядом, и что где-то во мне бродило, вы мне всё объяснили и мне всё ясно теперь.

П: Ясно, да?

М: Да, да, да.

П: Хорошо. Ну давайте я, может быть, с ним тогда…

М: С одним?

П: Сам побеседую, да.

М: Ага.

Кк

Кк

Кк

Дп

Кк

Кк

Кк

Кк

Дп

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кф

Кк

Кк Кк

Дф

Кпо

Кф

Кф

Коо

Кк

Дф

Кк

Кф

Кк

Кк

Коо

Кк

Дп

Кк

Дф

Коо

Коо

Коо

Дф

Дпн

Кф

Кф

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кф

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кф

Кк

Кк

Кк

Кк

Дф

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кф

Кк

Дф

Кк

Дф

Дф

Дф

Кк

Кк

Кк

Дф

Дф

Дф

Дф

Кк

Кк

Дп

Кк

Кк

Кк

Кк

Дф

Дф

Дф

Дф

Дф

Дф

Дф

ф

Дф

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кф

Дф

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Дпн

Дпн

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кф

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Дпн

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Дпн

Дф

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Дпн

Кк

Кк

КкКк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кф

Кк

Дпн

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Дпн

Кк

Кк

Кк

Кк

Дпн

Кк

Кф

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

КкКк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Дпн

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кф

Кк

Кк

Кк

Кк

Дпн

Дпн

Кк

Кк

Кк

Кф

Кк

Кк

Кк

Дпн

Кк

Кк

Кк

Кф

Кк

Кк Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Кк

Дпн

Кк

Кк

Кк

Кк

КК

Кк

Мпп

Мсп

Мсп

Мпп

Мпп

Мсп

Мпп

Мпп

Мпп

Мпп

Мпп

Мсп

Мпп

Мсп

Дф

Мсп

Мсп

Мпп

Мпп

Мсп

Мпп

Мсп

Мпп

Мсп

Мсп

Мсп

Мсп

Мсп

Мпп

Мсп

Мсп

Мсп

Мпп

Мпп

Мсп

Мсп

Мпп

Мпп

Мсп

Мпп

Мсп

Мсп

Мпп

Мсп

Мсп

Мпп

Мпп

Мпп

Мсп

Мпп

Мсп