Основные этапы развития ландшафтоведения в нашей стране1

        В настоящее время в географической науке прочно утвердилось представление о мозаичном строении земной поверхности. Однако признание этой простой истины, разделившей судьбу многих других важных научных представлений, позже делающихся «очевидными истинами», потребовало немало времени. Установление такого взгляда является важнейшим событием в истории нашей науки, ибо он знаменует крутой поворот на пути ее развития. Вместе с утверждением в нашем сознании этого представления заканчиваются длительные и мучительные поиски основного предмета изучения нашей науки — поиски, вызванные начавшимся еще в прошлом столетии бурным процессом зарождения в недрах географии ее дочерних дисциплин, их отпочковыванием и выходом на самостоятельный путь развития.

Начавшийся в XIX столетии «распад» географии захватил и часть нынешнего столетия. Временами казалось, что он навсегда лишил географию ее собственного предмета исследования. Многие ученые стали считать, что «география изжила себя» и что географу вне частных дисциплин, по существу, нечего делать. Но вот теперь этот особый предмет исследования географии возник перед взором географов сам собою: это те природные территориальные единства, из которых и образуется сложный мозаичный узор земной поверхности.         Изучение и описание современного состояния таких природных территориальных единиц, познание их свойств и присущих им естественных ресурсов, особенностей их строения и динамики, их типология и классификация, их картографирование, познание общих закономерностей, которым подчинено их развитие и, что особенно важно с практической точки зрения, проблема их наилучшего хозяйственного использования — вот основные задачи, неотвратимо вставшие перед современной природной (физической) географией. Никто, кроме географов, этими сложными вопросами не занимается, хотя их огромное значение для науки и практики трудно переоценить.         Познанием природных свойств отдельных участков земной поверхности человек занимался всегда, так как без этих знаний он не мог бы получать от природы то, что ему нужно для существования. Но эти свойства в прошлом познавались «ощупью», горьким опытом, который затем, под названием «народного опыта», передавался последующим поколениям. В наш век науки, и особенно в нашем плановом социалистическом хозяйстве, «горькие опыты» недопустимы, им не должно быть места. И коль скоро народное хозяйство нуждается в такого рода знаниях, необходима и наука, которая специально будет ими заниматься, наука, которая с полной ответственностью может дать точные ответы на различные практические вопросы.         Особые природные свойства, присущие отдельным участкам земной поверхности, представляют интерес для самых разнообразных отраслей народного хозяйства. Не только тех, которые непосредственно связаны с использованием производительных возможностей земли, как сельское хозяйство, лесоводство, охотничье хозяйство и т.д., но и целого ряда других, — таких, как гидростроительство, градостроительство, промышленное строительство, транспорт и пр.        

Теперь уже не приходится сомневаться в том, что недалеко время, когда планирование всех народнохозяйственных мероприятию будет опираться прежде всего на подробные карты, отображающие пеструю мозаику больших и мелких природных территориальных единиц, а также на подробные характеристики природных свойств каждой изображенной на карте единицы.         Таким образом, сама жизнь подсказывает природной (физической) географии путь, следуя по которому она превратится в действенную науку, призванную повседневно обслуживать бесконечно разнообразные запросы нашего социалистического народного хозяйства. Другого, более важного, интересного и плодотворного пути у нее нет. Только на этом пути советские географы смогут с наибольшей пользой участвовать в великой всенародной задаче построения коммунистического общества, столь ярко и конкретно начертанной в новой программе Коммунистической партии Советского Союза.         Мне кажется не лишним попутно отметить, что охарактеризованное выше представление об основном предмете изучения природной географии, а также целях и задачах его изучения возникло и завоевывает признание лишь у нас в Советском Союзе, среди советских географов. В зарубежной, и особенно в буржуазной географии, изучение природных территориальных единиц все еще не привлекает к «себе внимания географов. Там основное внимание по-прежнему уделяется лишь изучению отдельных компонентов, т. е. ведутся преимущественно отраслевые исследования — геоморфологические, гидрологические, климатологические и т. д. В этом отношении чрезвычайно показателен и последний Международный географический конгресс в Стокгольме, где работали лишь отраслевые географические секции и не было ни одного доклада, посвященного проблемам изучения природных территориальных комплексов.         На земной поверхности имеется огромное число природных территориальных единиц разного масштаба, разного генезиса, разной сложности внутреннего устройства и природных свойств. Кавказ, Русская равнина, Западносибирская низменность, Карпаты и т.д. — представляют наиболее крупные природные территориальные единицы Они состоят из более мелких. Например, на Русской равнине это будут Прикаспийская низменность, Донецкий кряж. Полесская низменность, Тиман и др. В каждой из них опять-таки можно обнаружить еще более мелкие единицы. Самой простой природной территориальной единицей является географическая фация.         Задача природной географии—изучение единиц любого размера и сложности устройства. Однако в каждом конкретном случае в зависимости от задач исследования, обширности изучаемой территории, отведенного для этой цели времени и числа исследователей изучаться могут либо только крупные природные территориальные единицы, либо одновременно и более мелкие. Практические задачи обычно ограничивают масштаб исследований, и при этом устанавливается та нижняя ступень в длинном ряду единиц, ниже которой исследователь не опускается.         Вполне естественно, что для удобства изучения разных категорий природных территориальных единиц необходимо уметь их различать, а для этого нужны специальные научные термины. Исходя из этой потребности, советские географы за последние годы предложили ряд новых терминов такого рода. Ближайшей задачей советской географии является отбор наиболее удачных из них и последующая их унификация.         Какое же место в советской географии занимает ландшафтоведение? В этом вопросе бесспорно лишь одно: поскольку ландшафтоведение занимается изучением природных территориальных единиц, постольку оно входит в состав природной географии и является ее неотъемлемой частью. Однако, к великому сожалению, среди советских географов до сих пор нет единого мнения о том, что следует называть географическим ландшафтом? А раз не решен этот вопрос, — значит, остаются неясными и специальные задачи ландшафтоведения, его отличие от обычной региональной природной географии и те рамки, в которых оно должно существовать в ее недрах.        

Это, конечно, очень печальный факт. Но обойти его молчанием нельзя. Мы не можем, подобно страусу, всегда прятать голову, когда этот факт встает перед нами, делать вид, что все в порядке и что можно продолжать нормальную работу, откладывая его окончательное решение. Хотим мы этого или не хотим, но эти вопросы стихийно возникают на любом, самом малом собрании ландшафтоведов и вокруг них всегда начинаются жаркие и, к сожалению, пока бесплодные споры. Это мешает нашей успешной работе. Вот почему в докладе, освещающем основные проблемы ландшафтоведения, я считаю необходимым начать с рассмотрения именно этой проблемы, давно и вполне законно волнующей географов. Это тем более важно, что от того или иного решения этого вопроса зависит очень многое, в том числе и решение о том главном направлении, в каком должно развиваться советское ландшафтоведение.         Как известно, среди советских географов имеются два понимания термина «ландшафт». Одни понимают под ним любую природную территориальную единицу, начиная с очень больших («ландшафт Русской равнины», «ландшафт Кавказа», «ландшафт Туранской низменности», «ландшафт лесостепной зоны» и т. д.) и кончая более мелкими («ландшафт Мещеры», «ландшафт долины Москвы-реки», «ландшафт Клязьминской поймы» и т. д.). Употребляя этот термин применительно к самым разнообразным категориям природных территориальных единиц, эта группа географов стремится к тому, чтобы термин «ландшафт» был принят в качестве общего понятия, такого как «почва», «климат» и т. п.         Другая большая группа советских географов употребляет термин «ландшафт» в более узком смысле, применительно лишь к одной из категорий природных территориальных единиц среди большого их множества. Оба указанных понимания этого термина в настоящее время широко распространены. Но именно это и создает большие неудобства. Так, приступая к чтению какой-либо научной работы, где, говорится о «ландшафтах», приходится прежде всего выяснить, в каком смысле данный автор употребляет это слово. Если предварительно этого не сделать, то не всегда можно понять, о чем в работе говорится, и что автор стремится доказать.         И все же, несмотря на очевидную необходимость остановиться на каком-либо одном употреблении этого термина, советские географы никак не могут прийти к соглашению.         Некоторым товарищам может показаться, что это просто терминологический спор, не затрагивающий самого существа дела, а потому и не заслуживающий того внимания и времени, которые ему уделяются. Поэтому уже не раз высказывалось мнение, что этот опор можно решить простым голосованием. Однако, если внимательно присмотреться к тому, над чем и ради чего спорят обе указанные группы географов, то очень скоро станет понятным, что здесь речь идет не столько о том, как лучше употреблять слово «ландшафт», сколько о том, что следует понимать под ландшафтоведением. Таким образом, из терминологического спора он превратился в спор о самом существе дела, о понимании того, чем занимается ландшафтовед, что входит в его компетенцию и как он должен решать стоящие перед ним задачи.         Попутно замечу, что вопрос о научных терминах во всех случаях должен решаться вовсе не голосованием, а тщательным обсуждением того, насколько для науки выгодно при данном уровне ее развития применение того или иного термина. С этой точки зрения я и попытаюсь рассмотреть, в каком смысле для советской географии более выгодно употреблять термин «ландшафт».         В процессе истории развития географии в ней искони наметились два раздела: общая география и региональная география. Предметом региональной географии всегда было изучение отдельных территорий. Региональная природная география изучает естественно обособившиеся страны, области, края и т.д., т.е. природные территориальные единицы разного масштаба. Для представителей первого толкования спорного термина все эти единицы являются «ландшафтами». Следовательно, стремление добиться признания за термином «ландшафт» понятия общего, в сущности говоря, есть стремление ввести в нашу науку лишний синоним для понятия «природная территориальная единица». Какая в этом необходимость и что хорошего получит советская география, если она примет еще один параллельный термин,—понять очень трудно.         Но если допустить, что эта группа географов все же сумеет настоять на своем, в результате чего будет узаконено предлагаемое ими понимание термина «ландшафт», то это приведет к следующему. Тотчас же исчезнет необходимость в особом направлении географии, именуемом «ландшафтоведение», ибо последнее будет не чем иным, как давно всем знакомой «региональной физической географией». Таким образом, замену старого названия новым надо рассматривать в лучшем случае как самообман, позволяющий некоторым наивным географам полагать, будто от этого они становятся участниками какого-то нового направления в нашей науке. Менее же наивные люди прекрасно понимают, что от одного переименования ровно ничего не изменится ни в содержании этой старой отрасли географии, ни в ее целях и задачах, ни в методах исследования. Замену одного названия другим они рассматривают лишь как игру в модный термин. Пройдет мода — и замена окажется больше не нужной.         Хорошим доказательством того, что многие сторонники «широкого понимания» термина «ландшафт» именно так, как я описал, относятся к ландшафтоведению, могут служить их заявки на доклады, поступившие в Оргкомитет нашего совещания. Авторы этих заявок проделали весьма нехитрую операцию — они повсюду заменили слова «район», «область», «провинция» и т. д. модным, по их мнению, словом «ландшафт» и сочли, что этого вполне достаточно, чтобы получить право выступить на трибуне нашего совещания. О новом содержании докладов они очень мало заботились, считая эту сторону дела совсем не существенной. От сторонников «широкого понимания» термина «ландшафт» в Оргкомитет поступил также ряд заявок на доклады по физико-географическому районированию различных территорий нашей страны. В простоте душевной эти авторы тоже считали, что они вполне могут сойти за ландшафтоведов, и некоторые из них были даже обижены тем, что их заявки не были приняты Оргкомитетом. Пришлось таким авторам объяснять глубокую разницу, которая существует между подлинным ландшафтоведением и «ландшафтоведением» в понимании представителей широкого толкования этого термина.         Мне хочется напомнить присутствующим о том, что организация любого всесоюзного совещания, в том числе, конечно, и ландшафтного совещания, связана с затратой больших материальных средств. Средства на организацию ландшафтных совещаний (а наше нынешнее совещание уже пятое по счету) отпускаются только потому, что мы развиваем новое направление в советской географии, направление, цель которого приблизить географию к практике, вовлечь массы советских географов в активное обслуживание повседневных запросов народного хозяйства. Вполне возможно, что если бы речь шла об обычных работах по региональной физической географии, то эти средства не были бы отпущены.         Приведенные факты и соображения вскрывают лишь внешнюю сторону проблемы, но есть и другая, внутренняя сторона дела, еще более веская, чем внешняя. Как вы, по-видимому, уже поняли, я являюсь противником широкого и неопределенного употребления термина «ландшафт» в географической науке. Я принадлежу к той обширной группе советских географов, которые вслед за Л.С. Бергом считают необходимым выделить среди множества категорий природных территориальных единиц такую, которую можно было бы принять в качестве основной единицы нашей науки. Он предложил считать такой единицей географический ландшафт и писал, что в этом смысле ландшафт можно уподобить виду в биологии.         Условность выделения среди многочисленных категорий природных территориальных единиц «основной единицы» — совершенно очевидна. Тем не менее, она необходима. Это — один из общепринятых приемов, применяемых при построении таксономических систем в любой науке. Без этого обойтись невозможно. «Вид» в биологии тоже в значительной степени условен. Ведь кроме вида имеются еще подвиды, расы, экотипы и т. д. До сих пор в биологии еще ведутся споры о понятии «вид» и его содержании, и тем не менее это понятие прочно вошло в научный обиход. Почему это так? Да потому, что оно полезно для науки! Я уже имел случай приводить слова Ф. Энгельса, высказанные им по этому вопросу. Он говорил, что «... без понятия вида вся наука превращается в ничто. Все ее отрасли нуждались в понятии вида в качестве основы...». Эта глубокая мысль величайшего философа-материалиста была высказана не случайно — она плод тщательного изучения вопроса и долгих размышлений. Для нас она любопытна еще и потому, что была высказана человеком, который отлично понимал условность понятия «вид», человеком, который сам учил, что всякая классификация —лишь необходимая условность, помогающая ученому разобраться в многообразных явлениях природы.         Конечно, далеко не всякие произвольно выбранные предметы или явления можно положить в основу классификационной системы. Для этого они должны обладать заметными отличительными свойствами. Это законное требование должно быть предъявлено и к основной единице в таксономической системе природных территориальных единиц. Та единица, которую мы называем ландшафтом, обладает такими свойствами. Она состоит из набора многократно и закономерно повторяющихся в ее пределах генетически и физиономически однородных составных частей — морфологических единиц. Само понятие «морфологическая структура ландшафта» было разработано применительно именно к этой единице, а не к другим географическим единицам более высокого ранга. Морфологическая структура ландшафта служит надежным диагностическим признаком для его опознавания среди всех остальных категорий природных территориальных единиц. Никакая другая, более крупная, чем ландшафт, единица такими свойствами не обладает.         Единство морфологической структуры ландшафта объясняется тем, что ландшафт распространяется лишь на ту площадь, на которой сохраняется однородность геолого-геоморфологической основы — этого самого мощного фактора обособления природных территориальных единиц. Отсюда — повторяемость ее более мелких составных частей. Там, где изменяется эта основа, — всегда изменяется и морфологическая структура ландшафта и, следовательно, начинается другой ландшафт.         Вот это важное отличительное свойство ландшафта и дает географам право выделить его среди других природных территориальных единиц и принять его в качестве основной единицы в системе таксономических единиц нашей науки.         Геолого-геоморфологическая основа природных территориальных единиц более высокого ранга этой однородностью не обладает и всегда представляет комплекс или систему различных морфологических структур.         Таково наше понимание ландшафта. Если исходить из него, то место ландшафтоведения в природной географии будет совершенно ясным: общее ландшафтоведение — это учение об общих свойствах основной единицы региональной природной географии. Оно подобно учению о виде у биологов. Частное ландшафтоведение — наука о конкретных ландшафтах какой-либо территории, их типах и присущих им специфических природных свойствах.         Таким образом, ландшафтоведение занимается изучением природных свойств и законов, управляющих развитием не любых природных территориальных единиц, а только тех, которые относятся к рангу «ландшафта» и составляющих его частей. Такие единицы невелики по размерам, но их изучение имеет огромное практическое значение потому, что в процессе хозяйственной деятельности человек имеет дело прежде всего с ними, использует их природные свойства и богатства, преобразует и изменяет их так, чтобы они наилучшим образом отвечали его повседневным нуждам и потребностям. И разве не важно знать законы, которым эти единицы подчиняются в своем развитии?         Для того чтобы лучше уяснить взаимоотношение между ландшафтоведением и региональной природной географией, позвольте мне провести следующую параллель: подобно тому как в климатологии особое место занимает учение о местном климате и микроклимате, так и в региональной природной географии особое место занимает учение о географическом ландшафте.         Высказанные выше соображения дают право считать, что для советской географии более выгодно закрепить термин «ландшафт» только за основной единицей нашей науки и не применять его как понятие общее, в равной мере приложимое к любой природной территориальной единице. Последнее — давно уже пройденный этап в истории нашей науки и возвращаться к нему не следует.         Чтобы покончить с этим вопросом необходимо отметить, что для основной единицы можно было бы, конечно, придумать и какой-либо другой, совершенно новый термин, но тогда и все учение об этой единице должно будет называться не ландшафтоведением, а как-то совсем по-другому. Пусть участники нашего совещания сами решат — стоит ли это делать?         Перехожу теперь к вопросу о том, в каком виде в настоящее время представляется структура учения о географическом ландшафте. В том курсе, который я читаю на Географическом факультете МГУ с 1947 г., ясно наметились следующие главные отделы ландшафтоведения: 1) История возникновения и развития ландшафтоведения, 2) Морфология географического ландшафта, 3) Динамика географического ландшафта, 4) Типология и классификация ландшафтов, 5) Прикладное ландшафтоведение, 6) Методика исследования и картографирования ландшафтов.         Из перечисленных главных отделов ландшафтоведения далеко не все разработаны одинаково хорошо. В настоящее время довольно хорошо прослежена история зарождения идеи о природных территориальных комплексах как единствах, обособившихся в процессе развития земной поверхности. Особенно подробно изучена история зарождения этих идей в России, а затем в Советском Союзе. Оказалось, что многие важные положения ландшафтоведения были высказаны русскими учеными уже давно (В.В. Докучаев, Г.Н. Высоцкий, Г.Ф. Морозов, А.А. Борзов, Л.С. Берг, Р.И. Аболин, В.Н. Сукачев, Б.Б. Полынов и др.). Однако все интересные идеи, высказанные ими, касались лишь отдельных частных вопросов нашей науки. Впервые контур учения о географическом ландшафте как особой научной дисциплины, разрабатывающей взаимосвязанный круг вопросов, был схематически набросан Л.С. Бергом в его «Введении» к монографии «Ландшафтно-географические зоны СССР». Эта книга вышла из печати в 1931 г. Именно этот год и следует считать временем рождения советского ландшафтоведения, после чего оно начало все быстрее и быстрее развиваться. К числу пионеров советского ландшафтоведения, кроме Л.С. Берга, следует отнести А.А. Борзова, Б.Б. Полынова, С.С. Неуструева, М.А. Первухина, И.М. Крашенинникова, В.Н. Сукачева, С.В. Калесника, Л.Г. Раменского и некоторых других советских ученых.         Период бурного развития советского ландшафтоведения начался после окончания Великой Отечественной войны. Этот последний этап всем присутствующим хорошо известен и потому, за недостатком времени, я останавливаться на нем не стану. Отмечу лишь, что хорошим показателем быстрого развития советского ландшафтоведения могут служить многочисленные статьи по различным проблемам ландшафтоведения, которые все чаще появляются в нашей географической печати. За развитием советского ландшафтоведения пристально следят и зарубежные географы.         Большой, весьма интересной и важной проблемой нашей науки является морфология географического ландшафта. Этот отдел ландшафтоведения в настоящее время разработан лучше других. Опираясь на морфологическую структуру ландшафта, легко распознавать ландшафты в природе, отличать их друг от друга. Кроме того, морфологическое расчленение ландшафта имеет и огромное практическое значение, так как в сложно устроенных ландшафтах его отдельные морфологические части могут резко различаться по природным свойствам и, следовательно, должны по разному использоваться в местном хозяйстве.         Сейчас определились следующие морфологические единицы ландшафта: фации, звенья, подурочища, урочища и местности. В последнее время среди фаций было предложено различать коренные фации и производные фации, а среди урочищ — простые урочища и сложные урочища. Кроме того, было сделано полезное предложение выделять в ландшафте так называемые урочища-доминанты, благодаря которым ландшафт приобретает определенную физиономичность.         Каждому ландшафту присущи вполне определенные сочетания его морфологических частей. Вместе взятые, они и придают ему специфическую морфологическую структуру. Исходя из этого, я считаю, что при определении ландшафта надо исходить не из сочетания компонентов, как поступали раньше все географы (в том числе и я), а из сочетания входящих в его состав морфологических единиц, образующих определенную структуру. Пользуясь этим признаком для опознавания ландшафтов в природе, географы разных частей СССР (Москва, Ленинград, Минск, Рига, Львов, Киев и др.) приходят, как показал опыт, в общем к одинаковым результатам.         К сожалению, морфология ландшафта сравнительно хорошо разработана только для равнинных территорий. Морфология ландшафтов горных стран изучена пока еще очень плохо. Между тем там много своих специфических особенностей, выяснить которые давно уже настало время. Надо надеяться, что этим вопросом в ближайшее время займутся многие географы и в первую очередь кавказские и среднеазиатские ландшафтоведы. Я уверен, что принцип морфологической структуры ландшафта окажется также плодотворен в горных условиях, как и на равнинах.         В процессе дальнейшей работы по изучению морфологии многочисленных и разнообразных ландшафтов Советского Союза, и особенно ландшафтов горных стран, вероятно, будет открыт еще ряд пока неизвестных морфологических частей. Для их обозначения понадобятся и специальные научные термины. В связи с этим надо позаботиться, чтобы они были удачно выбраны, были меткими и точными. Для этой цели полезно использовать в качестве богатого источника народные русские географические термины.         Я не могу согласиться с Н.А. Гвоздецким, который считает, что в нашем ландшафтоведении уже слишком много специальных научных терминов и что введение новых терминов совсем не нужно. Такое же мнение было высказано одним геологом, который на конференции в Уфе недавно признал, что ландшафтоведение — полезное дело, но сетовал на трудность овладения ландшафтоведческой терминологией. В устах геологов такое заявление по меньшей мере удивительно, если учесть, что сами геологи пользуются многими тысячами специальных терминов, и что недавно им пришлось издать даже двухтомный «Геологический словарь», разъясняющий 12000 геологических терминов.         Пока что советские ландшафтоведы имеют в своем распоряжении не более двух десятков общеупотребительных специальных терминов, но не приходится сомневаться в том, что их число по мере развития ландшафтоведения будет возрастать. Бояться этого нечего. Любая новая отрасль знания нуждается в обозначении тех разнообразных явлений, с которыми ей приходится иметь дело. В этом отношении молодая ландшафтоведческая наука не может представлять исключение. Экономное и постепенное введение новых терминов для нее не только неизбежно, но и вполне закономерно. Перехожу к вопросу о динамике географического ландшафта. Это — наиболее трудный и сложный отдел ландшафтоведения, а потому еще очень слабо разработанный. Между тем, и это вполне понятно, он чрезвычайно важен, ибо занимается изучением тех законов, которым подчинены процессы, совершающиеся в ландшафте и непрерывно изменяющие его. Познание этих законов позволит советским ландшафтоведам активно и уверенно вмешиваться в развитие ландшафта и направлять его в желаемую для нас сторону. Управлять развитием ландшафта невозможно без знания таких законов.         Недруги ландшафтоведения, о которых мельком здесь упомянул в своем выступлении С.В. Калесник, любят нас упрекать в том, что мы занимаемся лишь описанием ландшафтов, но не изучаем совершающихся в них процессов. Отсюда они делают неправильный вывод о том, что ландшафтоведение обречено навсегда оставаться в рамках чисто описательной науки. Последнее неверно. Все дело в том, что у каждой науки есть известный этап, когда она должна начинать с простого ознакомления с интересующими ее природными явлениями. Перескочить через этот этап невозможно. Но, накопив знания об изучаемом предмете, описав его и узнав, что он из себя представляет, ученый переходит ко второму этапу, когда изучаются процессы, изменяющие этот предмет. Такова история любой науки. Поскольку советское ландшафтоведение еще слишком молодо и не успело выйти из первого этапа своего развития, вполне естественно, что главное внимание оно пока уделяло лишь описанию своих объектов исследования—ландшафтов. Но сейчас оно уже вступает во второй этап своего развития и постепенно все больше и больше начинает заниматься изучением динамики ландшафтов. Придет время, когда этой проблемой будет заниматься большое число советских ландшафтоведов.         Есть и еще одна важная причина, задерживающая развитие раздела динамики географического ландшафта. До сих пор подавляющее число географов имеет возможность изучать ландшафты лишь в течение сравнительно краткого периода летних экспедиционных работ. В это время изучаются и процессы, изменяющие ландшафт. Но мы плохо знаем (за исключением самых общих представлений) о том» что происходит в ландшафтах в течение остального времени года. Между тем процессы, изменяющие ландшафт, в каждом сезоне года различны и имеют свои специфические особенности. Для того, чтобы их изучить, необходимы круглогодичные наблюдения на стационарах. Такого рода работы—одна из ближайших задач ландшафтоведения в недалеком будущем. Принципиально круглогодичные наблюдения над процессами, совершающимися в ландшафте, следует вести не только в разных зонах, но и в каждом отдельном типе ландшафта внутри зоны.         Не зная законов развития ландшафтов, географ не может делать точных прогнозов того, что случится с ландшафтом в будущем. Поэтому скорейшее выяснение этих законов представляет важнейшую, если не самую главную, задачу всего советского ландшафтоведения.         К сожалению, не только ландшафтоведение, но и вся географическая наука в целом не может похвастаться знанием географических законов Пока у нее не было своего особого предмета исследования, она и не могла этим заниматься Но поскольку теперь положение изменилось и у географии появился свой собственный предмет изучения, — нет сомнения в том, что советскими географами гораздо раньше, чем за рубежом, будут открыты особые географические законы         Какие же проблемы в динамике географического ландшафта являются главными и очередными? Первый вопрос, без которого нельзя двинуться вперед ни на шаг, — это вопрос о так называемом взаимоотношении «живой» и «мертвой» природы. Этот вопрос был поставлен перед наукой еще В.В. Докучаевым, но он умер, не успев его разрешить до конца. Как влияют друг на друга «живая» и «мертвая» природа? Мы знаем, что они находятся в постоянном взаимодействии. Но кто из них оказывается сильнее и занимает ведущее положение? Четкого ответа на этот вопрос до сих пор не было. Мало того, широчайшим образом в нашей науке распространено ошибочное мнение, будто ведущая роль принадлежит живым компонентам природы. На самом деле не так уж трудно увидеть (если пренебречь ходячими представлениями и попытаться выбраться из их пут), что командующее положение принадлежит «мертвой» природе. И это легко объяснимо, ибо мертвая природа возникла раньше живой, и последняя должна была приспосабливаться к первой. Вся внутренняя организация живого целиком предназначена для наилучшего приспособления к мертвой основе. А вся последующая история живой природы есть история непрерывного, все более и более совершенного приспособления к мертвой природе. Если бы организмы не обладали этой способностью, они давно бы исчезли с лица Земли. Изменчивость живых организмов, их естественный отбор и непрерывное совершенствование — все это происходит в первую очередь под мощным влиянием окружающей мертвой природы и направлено к единственной цели — наилучшим образом к ней приспособиться. Из всех организмов только один человек не только научился приспособляться к природе, но и сумел научиться приспособлять ее к своим потребностям.         В основе причин, вызывавших расселение организмов по всему лику Земли, кроются не только конкурентные взаимоотношения между организмами, но также и стремление найти наиболее благоприятные местообитания в тех районах земного шара, куда эти организмы попали. Другими словами, и здесь опять видим то же самое стремление наилучшим образом приспособиться к мертвой основе. Это — первопричина формирования биоценозов, а внутренние биоценотические взаимоотношения — явление уже второго порядка. Доказательством этого утверждения является тот факт, что всякая решительная перестройка «мертвой основы» тотчас же приводит к коренной перестройке всех биоценозов.         Такая постановка вопроса вовсе не отрицает обратного воздействия организмов на неживую природу Они тоже влияют на нее и приводят к ее изменениям, но в каждый отдельный небольшой промежуток времени эти преобразования ничтожно малы. И только на протяжении громадных отрезков времени, измеряемых многими сотнями миллионов лет, результаты таких малых изменений, складываясь, дают заметный эффект Жизнь существует на Земле по меньшей мере два миллиарда лет, и все мы хорошо знаем, что за это время она в сильнейшей степени преобразовала земную кору, ее водную и газовую оболочки. Но все это произошло лишь по прошествии бесконечно большого промежутка времени В этом мы можем видеть блестящий пример, доказывающий справедливость законов материалистической диалектики, согласно которым мелкие количественные изменения, накапливаясь, создают новое качество. Таким образом, роль живых организмов в истории развития Земли чрезвычайно велика, но надо уметь правильно оценивать эту роль и не приписывать организмам того, что они не способны сделать. В частности, надо понимать, что в каждый конкретный краткий промежуток времени ведущая роль всегда остается за мертвой природой и что последняя в этом отношении занимает командное положение.         Вторая важная проблема динамики ландшафта заключается в сопоставлении относительной силы воздействия отдельных компонентов друг на друга. Если их оценить с этой точки зрения, то окажется, что все их можно расположить в определенный ряд, начиная с самых «сильных» и кончая самыми «слабыми». В этом ряду верхнее место займет земная кора, за ней атмосфера, потом воды, почвы, растительность и животный мир. Знание положения каждого компонента в определенном месте ряда является надежным ключом для понимания того, какие произойдут изменения в ландшафте, если изменится какой-либо компонент ряда. Так, например, изменение характера земной поверхности повлечет за собой глубокие изменения среди всех остальных компонентов ландшафта. Изменение климата повлечет глубокие изменения лишь среди компонентов, расположенных в этом ряду ниже его, и более слабо — среди выше расположенных. Замена одного типа растительности другим резко отразится на всем животном мире и сравнительно слабо на водах, климате, рельефе и т. д. Можно было бы привести много и других примеров, иллюстрирующих практическое и научное значение установленного ряда при решении многих вопросов динамики ландшафта. Однако, вследствие недостатка времени, я ограничусь приведенными примерами.         Расположение всех компонентов ландшафта в определенный ряд позволяет сделать вывод о неравнозначности взаимодействующих факторов. Вопреки существующему мнению о том, что все они равнозначны, оказывается, что в любой произвольно выбранной паре компонентов всегда один окажется ведущим («сильным»), а другой — ведомым («слабым»). Так как самым сильным компонентом ландшафта является литогенная основа, то ее обособление всегда служит и причиной обособления на земной поверхности всего ландшафта. Отсюда очевидна ошибка тех советских географов, которые пытаются при определении ландшафта исходить из характера растительного покрова — одного из самых «слабых», легко и быстро изменяющихся компонентов природы.         Изучая связи и зависимости между компонентами ландшафта, в большинстве случаев обращают внимание лишь на прямые связи и зависимости, которые легко подметить, а иногда они даже сами бросаются в глаза. Между тем для правильного понимания процессов, совершающихся в природе, необходимо учитывать и уметь анализировать косвенные связи, связи скрытые, передающиеся при посредстве ряда промежуточных звеньев, но, тем не менее, оказывающиеся определяющими направление и характер связей прямых. Для того чтобы пояснить свою мысль, воспользуюсь наиболее простым примером. Рельеф влияет на формирование растительного покрова, но это влияние не прямое, а косвенное, осуществляемое при посредстве тепла и влаги, которые перераспределяются рельефом. Установление косвенных связей и зависимостей между компонентами ландшафта имеет огромное значение потому, что при этом легко объясняются многие непонятные явления. Привычка отыскивать в природе только прямые взаимоотношения ограничивает кругозор исследователя, мешает ему правильно понимать совершающиеся в ландшафте процессы и часто приводит к неверным выводам.         Одной из наиболее общих и важных закономерностей в динамике ландшафта является цикличность и ритмичность экзогенных ландшафтообразующих процессов. На нее указывает в своем «Общем землеведении» С.В. Калесник. Этой закономерности подчинены все без исключения компоненты ландшафта. Однако, пользуясь приведенным выше рядом, нетрудно сделать априорное заключение о том, что наиболее ярко цикличность и ритмичность должна проявляться среди тех компонентов, которые расположены в нашем ряду ниже климата. Так, например, цикличности и ритмичности подчинены и геоморфологические процессы, и процессы формирования новейших четвертичных отложений, но все же она особенно бросается в глаза, когда мы будем изучать процессы, протекающие в живой природе. Именно это обстоятельство уже давно привлекло к себе внимание ученых и любителей. Наблюдениями за ритмичными явлениями природы занимается специальная наука — фенология. К сожалению, до сих пор она уделяла внимание преимущественно ритмичным явлениям живой природы. Среди компонентов мертвой природы наблюдения велись лишь над некоторыми метеорологическими и гидрологическими явлениями, а ритмические процессы, совершающиеся в литогенной основе, полностью игнорировались. С.В. Калесник несколько лет тому назад высказал совершенно правильное мнение о том, что фенология — географическая наука. Теперь ее положение еще более уточняется: фенологию следует рассматривать как один из разделов ландшафтоведения, который занимается частной проблемой динамики географического ландшафта.         Изучение характера ритма, присущего каждому ландшафту, вооружает географа возможностью не только предвидеть наступление тех или иных природных явлений, но и ожидать их в определенные календарные сроки. Сколь важно такое предвидение для народного хозяйства — говорить не приходится.         Таковы наиболее важные проблемы динамики географического ландшафта, которыми начали заниматься советские ландшафтоведы.         Последняя проблема, которой я хочу здесь кратко коснуться, — это вопросы типологии и классификации ландшафтов. В настоящее время они все больше и больше привлекают внимание ландшафтоведов. Свидетельством этому служит ряд недавно опубликованных работ, где на примере отдельных территорий авторы пытаются решить вопросы классификации ландшафтов. Ознакомление с этими работами показывает, что, к сожалению, принципы и исходные положения у разных авторов разные. Среди них имеются и такие, где в основу классификации кладутся биогенные компоненты, главным образом растительный покров. Последнее неправильно потому, что биогенные компоненты не только не автономны, но более того — они относятся к числу самых «зависимых» компонентов всего ряда.         Мы уже видели, что главным фактором обособления ландшафтов является всегда геолого-геоморфологическая основа, поэтому генетическая система классификации ландшафтов должна опираться именно на нее. Эта система не будет только геолого-геоморфологической, чего боятся некоторые географы, а будет системой классификации именно ландшафтов, ибо генезис литогенной основы и последующая ее эволюция всегда будут определять развитие остальных компонентов ландшафта — гидро-климатогенных и биогенных.         Но поскольку геолого-геоморфологическая основа определенного генезиса может оказаться в различных зональных условиях, постольку в каждой зоне она получит свое зональное оснащение в виде местных вариантов климата, типов водоемов, зональных типов почв и растительности, а также соответствующего животного мира. Поэтому во вторую очередь в классификационной системе должно указываться зональное положение ландшафта. Приведу примеры, поясняющие предлагаемый принцип классификации.         Выберем какой-либо тип ландшафта, который может встретиться в любой зоне. Для этой цели выгодно взять дельтовый тип ландшафтов. Все они по способу происхождения литогенной основы совершенно одинаковы. Однако дельта Печоры находится в тундровой зоне, дельта Северной Двины — в лесной зоне, дельта Дона — в степной зоне, дельта Волги — в полупустынной зоне, дельта Аму-Дарьи — в пустынной, дельта Ганга — в зоне тропических лесов. В зависимости от зонального положения каждой из перечисленных дельт будет присущ свой климат, гидрологический режим, набор почв и биоценозов. Таким образом, генетически все дельты войдут в одну общую группу, но в дальнейшем должны подразделяться на зональные подгруппы.         Точно также может быть выделена группа ландшафтов аллювиальных равнин (с зональными подгруппами: «яреев» — в тундровой зоне, «полесий» — в лесной зоне и т. д.), группа ландшафтов лёссовых плато (со своими зональными вариантами), группа ландшафтов карстовых плато, группа холмисто-моренных ландшафтов и т. д.         Поскольку мы еще не знаем всех генетических групп, какие встречаются в СССР, постольку сейчас можно говорить лишь об общих принципах классификации, но преждевременно пытаться разработать типологию и классификацию ландшафтов всего Советского Союза.         К сожалению, мое время истекает, и я не смогу осветить современное состояние проблемы прикладного ландшафтоведения и методики ландшафтных исследований. Однако на нашем совещании как раз обе эти проблемы будут освещены в многочисленных докладах и во время экскурсии в Мещеру и на Касимовское плато…