52. Грамматическая и лексическая функция падежа

Падеж - это форма имени, выражающая отношение данного имени к другим словам в словосочетании или предложении. Падеж представляет собой единство формы и значения.

По сравнению со всеми другими падежами именительный представляется более свободным, более независимым. Его еще называют независимым (Пешковский), нулевым (Карцевский), падежом, лишенным особых признаков (Якобсон). Функция именительного падежа прежде всего назывная, тогда как функция косвенных падежей заключается в том, чтобы выражать отношения между словами.

Падеж - категория морфологическая. Поэтому лишь в тех языках, в которых существуют формы словоизменения (типа русского стол, стола, столу) и могут существовать падежи.

Если падежная система в том или ином языке не развита, то язык вполне обходится и без нее, привлекая для выражения грамматических отношения другие способы.

Общеизвестно, что падежи выполняют две функции в предложении. Первая ‒ синтаксическая функция, вторая ‒ семантическая функция. Роль и степень проявления этих функций с системе падежных окончаний различна. В зависимости от того, какая из этих функций преобладает они делятся на грамматические или пространственные.

Одна из лексических форм, сформировавшихся при помощи старых падежных окончаний являются наречия. Присоединение падежных окончаний к наречиям нельзя сравнивать с парадигмой склонения имен существительных.

53. Падежная оппозиция, противопоставление грамматических значений по первичной функции

Морфологические оппозиции, которые образуют граммемы двучленных (бинарных) морфологических категорий, по аналогии с фонологическими оппозициями делятся на привативные, эквиполентные и градуальные. Данные понятия, перенесенные в область морфологии из фонологии, отличаются от соответствующих фонологических понятий. Морфологические оппозиции как двуплановые образования, имеющие план выражения и содержания, обладают более сложной структурой, чем одноплановые фонологические корреляции.

Члены привативной оппозиции различаются наличием / отсутствием одного семантического признака, который называется коррелятивным. Маркированный член привативной оппозиции всегда выражает данный признак. Немаркированный член оппозиции его не выражает и поэтому обладает семантической двойственностью: может отрицать коррелятивный признак, выражая противоположное ему значение, либо оставаться нейтральным к коррелятивному признаку – не выражать и не отрицать его. Соответственно немаркированный член привативной оппозиции может замещать маркированный, выступая как его синоним в позиции нейтрализации. По принципу привативной оппозиции в русском языке организовано категориальное противопоставление СВ и НСВ. Члены эквиполентной оппозиции логически равноправны – оба члена маркированы по отношению к коррелятивному признаку, выражая или отрицая его, поэтому оппозиция не может быть нейтрализована (в русском языке по принципу эквиполентной оппозиции организовано, например, противопоставление одушевленных и неодушевленных существительных). Градуальные оппозиции, как противопоставление членов ряда, характеризующихся разной степенью (градацией) одного и того же признака, в русской морфологии представлены в системе степеней сравнения качественных прилагательных и наречий.

В. А. Плунгян высказывает мнение, что грамматические значения образуют только эквиполентные оппозиции, а в привативные оппозиции могут вступать исключительно словообразовательные значения[x]. Различное понимание привативной оппозиции связано с тем, что и в позиции нейтрализации ее члены не являются полными синонимами, так как, не различаясь по отношению к коррелятивному признаку, они наполняются различным интерпретационным или прагматическим содержанием. Например, оппозиция по числу имен существительных нейтрализуется, когда при нереферентном употреблении форма единственного числа выступает с обобщенно-родовым значением (типа Кит – млекопитающее) или обобщенно-собирательным (Московский зритель требовательный), а форма множественного числа с обобщенно-множественным значением (Киты – млекопитающие; Московские зрители требовательные). При этом разные формы числа различаются интерпретацией одного и того же смысла: форма единственного числа представляет род животных или совокупность лиц через их обобщенного представителя, а форма множественного числа как членимое, но ограниченное множество. Если принимать во внимание такие интерпретационные смыслы, то полной нейтрализации действительно никогда не происходит. Однако тип оппозиции определяется по отношению к категориальной семантике, в данном случае предполагающей противопоставление единичности / множественности, которое в позиции нейтрализации не реализуется.

Специфика грамматического значения

Отличия грамматического значения от лексического и словообразовательного значений. Грамматические значения (граммемы) в русском языке характеризует ряд признаков, отличающих их от лексических и словообразовательных значений: стандартные морфемные средства выражения (флексия для словоизменительных категорий); обязательность выражения; предсказуемость для данного класса лексем; регулярная противопоставленность другим граммемам данной категории; «несамостоятельность» (грамматическое значение сопутствует лексическому значению); пониженная коммуникативная осознаваемость (интенциональность); влияние на грамматические формы окружающих слов в высказывании и участие в правилах построения синтаксических конструкций. Для граммем словоизменительных категорий характерна также независимость или слабая зависимость от лексического значения слова, как, например, для падежа имен существительных или времени глагола.

Обязательность и регулярность грамматического значения. Грамматическая структура языка (в противоположность лексическому составу) определяет те аспекты опыта, которые обязательно выражаются в данном языке[xi]. «Чтобы точно перевести английскую фразу I hired a worker (Я нанял/наняла // нанимал/нанимала работника/работницу – Е.П.) на русский язык, необходима дополнительная информация – завершено или не завершено действие, женского или мужского пола был worker, потому что переводчику необходимо делать выбор между глаголами совершенного и несовершенного вида (нанял или нанимал), а также между существительными мужского и женского рода (работника или работницу). Если спросить англичанина, произнесшего эту фразу, какого пола работник был нанят, вопрос может показаться не относящимся к делу или даже нескромным, тогда как в русском варианте фразы ответ на этот вопрос обязателен. С другой стороны, каков бы ни был при переводе выбор русских грамматических форм, русский перевод этой фразы не дает ответа, нанят ли этот работник до сих пор или нет (перфектное и простое время), был ли этот работник (работница) какой-то определенный или неизвестный (определенный или неопределенный артикль). Поскольку информация, которой требуют английская и русская грамматические структуры, неодинакова, мы имеем два совершенно разных набора ситуаций с возможностью того или иного выбора»[xii]. Добавим, что обязательной информацией в приведенной русской фразе является также пол лица, обозначенного местоимением я: я нанял / наняла.

Используя глагольные формы, говорящий по-русски стоит перед выбором одного из нескольких противопоставленных и взаимоисключающих значений, например, реальности // ирреальности действия (выбор форм изъявительного // сослагательного / повелительного наклонений), а в рамках изъявительного наклонения значений времени (прошедшего / настоящего / будущего). В настоящем и будущем времени обязателен выбор значения лица (первого / второго / третьего) и числа (единственного / множественного); в прошедшем времени в комбинации со значением единственного числа обязателен выбор формы рода. Во всех временах и наклонениях обязателен выбор видовых форм, во многих случаях связанный с выбором значений завершенности (СВ) / незавершенности, процессности (НСВ); однократности (СВ) / неоднократности (НСВ), но не исчерпанный названными семантическими оппозициями. Выбор грамматической формы может также определяться не категориальными значениями, а другими смыслами. Усложнение правил употребления грамматических форм является последствием обязательности их выбора[xiii]: когда для обозначаемой ситуации противопоставление категориальных смыслов является несущественным (т. е. оппозиция категориальных значений нейтрализуется), формальные различия могут нагружаться другим содержанием, как правило интерпретационного и прагматического характера.

Обязательность выражения определенных параметров обозначаемой ситуации и участвующих в ней предметов ведет к облигаторному выбору одной из противопоставленных словоформ в рамках той или иной части речи. Именно эта сторона обязательности грамматических значений исследуется в монографии А. А. Зализняка «Русское именное словоизменение», в которой статус грамматического значения связывается с обязательностью его выражения в классе словоформ[xiv]. Любая словоформа определенного класса должна содержать конкретную реализацию общего признака, объединяющего данные словоформы в грамматическую категорию. Например, все словоформы имен существительных выражают определенное отношение к грамматическому значению числа, выражая при помощи окончаний (либо своих собственных, либо согласуемых слов) единственное или множественное число (сосна, старость, дубы, зеленое пальто). При этом семантика числа не столь важна, так как морфологически охарактеризованными по числу выступают и формы существительных, которые выражают понятия, чуждые идее счета (например, существительное старость, обозначающее абстрактное понятие, не поддающееся счету, имеет форму единственного числа). «Грамматические значения в языках флективно-синтетического типа обладают свойством обязательности, т. е. принудительно выражаются во всех случаях использования грамматических форм – иногда вне какой бы то ни было связи со смыслом, обусловленным природой денотата»[xv]. При этом, по данным типологов-востоковедов, обязательность не является универсальным признаком грамматического значения: многие грамматические категории восточных языков не обладают той строгой обязательностью, которая свойственна большинству грамматических категорий европейских языков. «Одной из характерных черт морфологических категорий является широко представленное в этих (изолирующих – Е. П.) языках факультативное использование морфологических показателей»[xvi] .

Обязательность выражения грамматического значения связана с его регулярностью (в понимании этого термина А. А. Зализняком) и предсказуемостью для данного класса словоформ. Граммема, выражаемая определенной формой, характеризуется регулярным соотношением в рамках данной категории с другой граммемой, выражаемой другой формой. Соответственно изменяемые части речи обладают предсказуемой системой морфологических форм. Регулярность и предсказуемость словоформы может быть ослаблена взаимодействием грамматики и лексики. Так, степень предсказуемости образования формы множественного числа и ее семантики зависит от лексико-грамматического разряда, в который входит данное имя существительное, и уменьшается у вещественных, отвлеченных и собирательных существительных. Регулярность в сфере грамматики часто понимается и в иных смыслах: как «наличие регулярных, т. е. единых или более или менее единообразных формальных показателей граммем данной категории», как «определенная степень частоты употребления граммем в текстах»[xvii].

Кроме того, выбор одной морфологической формы может обусловливать обязательное и предсказуемое употребление другой морфологической формы. Так, выражение единственного числа имени существительного, обозначающего субъект действия и находящегося в позиции подлежащего, требует формы единственного числа глагола, выполняющего функцию предиката, и единственного числа согласуемых форм в роли определения, ср. Молодая девушка приняла правильное решение; Маленький щенок радуется нашему возвращению. Выбор одного из трех времен обусловливает обязательное выражение других грамматических значений глагола: согласовательной категории числа для всех трех времен, в прошедшем времени в единственном числе категории рода, а в настоящем и будущем – значения лица.

Признак обязательности не распространяется на некоторые типовые значения, переходные между словообразованием и грамматикой, которые обычно рассматриваются в морфологии. Для таких значений И. А. Мельчук предлагается термин «квазиграммема»[xviii]. Речь идет о предсказуемых, имеющих стандартные средства выражения, но необязательных значениях. Например, к квазиграммемам относят степени сравнения качественных прилагательных и наречий[xix].

«Несамостоятельность» и пониженная степень интенциональности грамматического значения. Грамматические значения в сравнении с лексическими значениями характеризуются «несамостоятельностью» – они лишь сопутствуют лексическим значениям и оформляют их, не становясь отдельным предметом мысли. Поэтому грамматическое значение характеризуется пониженной осознаваемостью (интенциональностью) в сравнении с лексическим значением. Выражение лексических значений полнозначных слов связано с осознанием их смысла – говорящие, как правило, могут растолковать содержание слов и произвести синонимическую замену. «Владение грамматическими формами характеризуется иной когнитивной модальностью. Хотя выражение мысли и ее понимание совершается при посредстве грамматических форм, в фокусе внимания участников речевого общения находится лишь вещественное содержание речи. Функции грамматических форм осознаются лишь совместно с полнозначными словами и при их посредстве. Толкование грамматических форм в отдельности представляет для говорящих значительные трудности. Оно становится возможным лишь тогда, когда грамматический строй становится объектом научного познания»[xx]. Поэтому определение грамматического значения целого ряда категорий, например категории вида, в течение длительного времени вызывает неутихающие дискуссии.

Для многих грамматический значений в русском языке характерен автоматизм выражения, например для граммемы рода в глагольной форме прошедшего времени, которая при обозначении субъекта действия личным местоимением я или ты указывает на пол лица. В предложении Я пришла вовремя, а ты опоздал выражение пола действующих лиц обычно не входит в коммуникативные намерения говорящего, но «навязывается» грамматической системой. Неинтенциональность выражения грамматических значений непосредственно связана с таким их признаком, как обязательность. Но интенциональность грамматических значений может быть актуализирована. «Примером проявления интенциональности в сфере грамматических значений может служить смысловая актуализация семантики времени в высказываниях, включающих соотношения временных форм: Я здесь жил, живу и буду жить»[xxi].

Грамматическое значение с точки зрения универсальности / идиоматичности.

В типологии неоднократно высказывалось мнение, что в грамматических значениях отражаются общечеловеческие особенности мышления и познания, поэтому содержательные грамматические функции не входят в сферу действия языковой относительности[xxii], а различия в языковых картинах мира связываются прежде всего с лексикой. Понятийные категории, или универсальные концепты, выражаемые не просто при помощи языка, а в самой структуре языка, по-разному распределяются по языковым единицам в различных языках, но суть их от способа выражения не меняется. Это своего рода общечеловеческий результат познания мира, закрепленный в языке, часто реализуемый в грамматических значениях. По мнению С. Д. Кацнельсона, какая бы грамматическая техника ни использовалась, грамматический строй разных языков принципиально равноценен с содержательной точки зрения. Хотя универсальные смыслы в семантике грамматических форм комбинируются с идиоэтническими компонентами конкретного языка, такие идиоэтнические категории, как падеж, вид, не несут существенной содержательной нагрузки. «Усложняя грамматический строй, они нередко обрастают немаловажными стилистическими функциями, которые хотя и обогащают выразительные возможности языка», но к языковому содержательному компоненту ничего существенного не добавляют[xxiii]. Р. Якобсон также считал, что «в своей когнитивной функции язык минимально зависит от грамматической системы языка»[xxiv]. Тем не менее проявлением своего рода языковой относительности в сфере грамматики можно считать различную степень обязательности выражения того или иного смысла в разных языках при обозначении типовых ситуаций. Грамматические категории, наряду с лексическими, активно участвуют в формировании русской языковой картины мира. «Развитие лексики для различных понятийных полей… часто идет параллельно с развитием грамматики»[xxv].

Семантическая ценность падежных оппозиций трудно уловима, так как весьма трудно разграничить значение контекстуальных отношений, особенно проявление значимых элементов доминирующего глагола в сочетании с абстрактным значением падежа. Эту оппозицию можно выявить преимущественно в синтаксических связях, в меньшей степени в парадигме, и почти совсем она не определяется в изолированных формах.

Ещё Ч. Филлмор отмечал в своих работах, что само понятие «падеж» ученые исследовали, лишь рассматривая всевозможные семантические отношения, которые могли существовать между именем существительным и остальной частью предложения. Он утверждал, что смыслы падежей образуют набор универсалий, возможно врожденных, понятий, идентифицирующих некоторые типы суждений, которые человек способен делать о событиях, происходящих вокруг него. То есть суждения о вещах такого рода, как «кто сделал нечто», «с кем нечто случилось», «что подверглось некоему изменению». То есть другими словами, воссоздаётся языковая картина мира (Ч.Филлмор,1981).

Под картиной мира понимают, прежде всего, представления человека о мире, о человеке, о взаимоотношениях человека и мира, человека и человека. Но картина мира не есть просто набор представлений, но есть их совокупность, которая предполагает взаимосвязанность представлений, их согласованность друг с другом. Языковая картина мира представляет собой часть человеческой культуры, а, в свою очередь, культура есть те языки, которые созданы человеком в процессе его деятельности.

В своих исследования Т.А. Фесенко пишет: «Порождение речевого высказывания представляет собой многоаспектный осмысленный процесс вербального опосредованного формирования мысли, отражающий существующие смысловые связи и отношения предметов и явлений реального мира, а также индивидуума, его социальной и природной среды, причём, репрезентация данного процесса обусловлена структурной организацией коренного языка» (Т.А.Фесенко, 1999:45).

По мнению Ч. Филлмора понять и воссоздать наилучшим образом вербальную языковую картину мира помогают падежи (Ч. Филлмор, 1981):

агентив – падеж обычно одушевлённого инициатора действия (идентифицируется с подлежащим);

инструменталис – падеж силы неодушевленной или предмета, который включён в действие или состояние, обозначаемое глаголом, в качестве его причины;

датив – падеж существа одушевлённого, которое затрагивается состоянием или действием, обозначаемым глаголом;

фактив – падеж существа или предмета, который возникает в результате действия или состояния, называемого глаголом, или которое понимается как часть значения глагола;

локатив - падеж, которым определяется местоположение или пространственная ориентация действия или состояния, называемого глаголом;

объектив – семантически, более нейтральный падеж, падеж чего-либо, что может быть обозначено существительным, роль которого в действии или состоянии, идентифицируемого глаголом, определяется семантической интерпретацией самого глагола.

Как отмечает Ч. Филлмор, важным является то, что ни один из этих падежей нельзя интерпретировать как прямое соответствие поверхностно- синтаксическим отношениям "подлежащее" и "прямое или косвенное дополнение" в каком-либо конкретном языке. Ч.Филлмор в своей работе «Дело о падеже» приводит следующие примеры:

Джон открыл дверь;

дверь была открыта Джоном;

ключ открыл дверь;

Джон открыл дверь ключом;

Джон воспользовался ключом, чтобы открыть дверь.

В более поздней своей работе «Дело о падеже открывается вновь» Ч. Филлмор связывает понятие глубинных падежей с традициями семантических и грамматических исследований, указывает на те свойства теории падежей, которые считал преимущественно важными, анализирует эту теорию, пишет о том, как узнать о существовании падежей, и каковы они. Его новая интерпретация приводит к такой концепции в рамках грамматических отношений и в рамках семантической теории, сущность которой он определяет следующим положением: «Значения обуславливаются ситуациями».

Ч. Филлмор писал, что понятие глубинных падежей входит в ту область семантики, которую можно назвать внутренней семантикой. В рамках внутренней семантики рассматривается её синтагматический аспект, то есть глубинные падежи можно отнести к такому типу семантических отношений, которые связывают элементы структуры предложения друг с другом в контексте, а не с системой контрастов и оппозиций, служащих различению составляющих в парадигматическом аспекте.

В этой же работе Ч. Филлмора мы читаем о том, что имеется уровень структурной организации предложения, отличный от того, что понимают под семантическим представлением, и отличный от известных понятий глубинного и поверхностного синтаксического представлений структуры предложения. Эта теория связана с определением ядерных грамматических предложений (субъекта, объекта и косвенного объекта), в таком понимании, что он задается вопросом: каким образом конкретные аспекты значения высказывания определяют, какая составляющая выступает в качестве глубинного субъекта, а какая - в качестве глубинного объекта.

Теория падежей даёт частичное описание семантических валентностей глаголов и прилагательных, которое можно сравнить с описанием синтаксических валентностей, о которых говорили в своих работах такие лингвисты как Л. Теньер, Г. Хельбиг и другие.

Ученые представители функциональной грамматики исходят из теории функций, составляющих предложение, различая три вида таких функций: грамматические, к которым относятся понятия «субъекта» и «объекта»; риторические, к которым относятся такие оппозиции, как «данное», «новое», «тема», «рема»; семантические, к которым относятся такие понятия, как «агенс», «адресат», «средство», «результат» и другие.

Ч. Филлмор смешивает грамматические и семантические функции, которые проявляются в предложении, однако он считает, что существует ещё возможность трактовки функциональной структуры членов предложения: ориентация и перспектива. Предмет теории падежей составляет ориентационное, или перспективное структурирование сообщения. Понятие падежа играет во многом другую роль в грамматическом описании, чем считалось раньше.

Падежная рамка «фрейм» - один из важнейших элементов теории глубинных падежей, функция которой состоит в том, чтобы перекинуть мостик между описаниями ситуаций и глубинными синтаксическими представлениями. Она выполняет эту задачу путём приписывания семантико-синтаксических ролей конкретным участником реальной или воображаемой ситуации, отображаемой предложением. Это приписывание определяет или ограничивает перспективу, налагаемую на ситуацию с помощью таких средств, как «принципы выбора субъекта» и «иерархия падежей». Ч. Филлмор усматривал преимущества глубинного падежа в том, что описания слов и предложений в терминах падежной структуры создаёт уровень лингвистического структурирования, на котором обнаруживаются универсальные свойства лексической структуры и построения простых предложений, и в том, что такие описания интуитивно кажутся в некотором смысле связанными со способами мыслительного отражения того опыта и тех событий, которые люди способны выразить в предложениях своего языка.

В этом случае факультативными составляющими предложения для их определения могут служить падежные рамки, указывающие на те падежные понятия, которые присутствуют в концептуальном содержании предложения; признаки падежных рамок, указывающие на те падежные понятия, которые потенциально могут сочетаться в одной конструкции с данной лексической единицей.

Некоторые учёные предлагают бинарный анализ основных падежей, при этом агенс и инструмент трактуются соответственно как одушевлённая и неодушевленная причина действия, а испытывающее лицо (датив) и пациенс (объект) - как одушевленный и неодушевленный результат.