Драматизм бытия или Обретение смысла. Философско-педагогические очерки

всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». Может быть, кто-то из моих читателей не был таким

«всяким». Если бы это было так, то великая христианская эсхатология не была бы права в своем утверждении о неизбежности Страшного суда.

Между прочим, «сопляки-моралисты» (говоря словами Достоевского),

ратуя за возвышенную любовь и склонные примириться с фривольностями прежних, классических для Европы , времен, умудряются забывать, что все

самые поразительные секс-шоу, напоминающие медицинские пособия по межполовым общениям, просто детский лепет по сравнению с тем оргаистическим восторгом, которые знали люди многие тысячи лет тому назад. В

комментариях к одной из интереснейших публикаций русских ученых «Историческим запискам» Сыма Цяна рассказывается, что органистические

праздники в Китае самых древнейших времен включали в себя магикототематические акты, основанные на вере в чудесную силу обнаженной женщины. Не думаю, что и дионисийские вакханалии, и римские сатурналии,

и предрассветные бдения фараонов и жрецов отличались большой « целомудренностью» ( не могу подобрать более корректного термина).Ну, а если

бы мы силой магического кристалла смогли бы воссоздать на экране вооб-

ражения все, что выделывает современный человек в разных регионах и сообразно разным национальным традициям в межполовом общении, то, безусловно, режиссеры сексуального бизнеса показались бы нам просто наив-

ными институтками.

Ну, а любовь? Она была, есть и будет, отнюдь не прогрессируя и не улучшая нас с вами. И она не основа нашего общения, а лишь его грань, уповать на гоминизирующую суть которой бесполезно. Это лишь флёр, легкий и прекрасный покров, не меняющий сути, скрываемой им, - природы че-

ловека.

Другие мыслители (художники или ученыездесь не имеет никакого принципиального значения, ибо читатель, наверное, уже догадался, что сама интерпретация мною истории как развития сознающего мир духа исключает признание возможности особой науки о человеке) полагают, что осно-

вой истинно человеческого общения, выявляющего его природу, является

красота. Как эстетик, и я написал немало наивного на этот счет, выхватывая проблему из ее исторического контекста. Еще бы гуманное кредо: «Мир спасет красота» действует неотразимо, как дрожжи несбыточной надежды»1.

1 Наверное, такое убеждение во многом подкрепляется тем, что все мыслители, искавшие в красоте тайну общения. Обладали еще удивительным авторитетом художников, что, как правило, действует неотразимо. Ведь именно художники связывали доброе действие (без которого нет и «доброго» общения) с красотой. Вот как писал по этому поводу Ж.Ж.Руссо: «Я всегла считал, что доброе это прекрасное в действии, что добро и красота тесно связаны между собою и что оба они имеют общий источник в прекрасно созданной природе. Отсюда следует: вкус совершенствуется теми же средствами, что и мудрость, и душа, живо растроганная очарование добродетели, должна быть столь же чувствительна ко всем другим видам красоты». (Руссо Ж.Ж. Способствовало ли развитие наук и искусств очищению нравов. Жан Жак Руссо об искусстве. Л. - М., 1959, с. 101). Идея эта бытует от изначальных мифов до стройных концепций утопистов самого разного толка. Вспомним в этой связи, что сам родоначальник термина «утопия» Томас Мор писал: «Утопийцы любят и ценят красоту, силу, проворство как особые и приятные дары природы. Затем, кроме человека, нет других живых существ, которые благоговеют перед красотой и изяществом мира,

81

Но зачастую, просыпаясь по ночам, я вспоминаю некоторые эпизоды своих многочисленных боев периода Отечественной войны, года мы действитель-

но спасали мир (и в этом меня, равно как и все мое ушедшее поколение, никто и никогда не сумел бы переубедить, не сумеет и теперь, кощунствуя в разных «цивилизованных» странах Восточной Европы над могилами моих

боевых друзей!), и понимаю какая уж там красота! Не хотелось бы вспоминать, не только что рассказывать неискушенному читателю, впадающему в

истерический транс от любой аварии либо фактов мелкого разбоя.

Здесь, конечно, дело не только в том, что движение мира идет отнюдь не через «законы красоты» (которые до сих пор никто и не смог сколь-либо

убедительно объяснить). Но вспомним мир мифов, легенд и утопий: да ведь это же самые разные миры красоты, абсолютно равнозначные перед еди-

ным человеческим духом и все живущие в неведомом нам виде и до сих пор. И если мы не понимаем тайнописи шумеров или рисунки ацтеков, обрядов еще существующих среди нас «диких» народов, то в этом убедительное до-

казательство невозможности выведения единой природы человека из столь зыбкой и неадекватной основы.

Разум, божественный огонь света против тьмы таково мнение рацио-

налистов прошлого и настоящего о сущности человеческого общения (общности, как иногда говорят). Но и он зыбок, неопределен, условен даже тогда, когда приносит конкретные практические результаты почти космического

масштаба, ибо не приближает нас к сознанию и самосознанию, а все больше

и дальше отдаляет от них. Короче, чем мы «больше» познаем, тем мы фактически меньше знаем. И тогда вдруг вспоминаем, что в мифах, легендах, утопиях почти все, что мы считаем порождением своего интеллекта, уже было высказано, да так, что мы всерьез ударяемся в уфологию. Впрочем, здесь

возникают сомнения отнюдь не филогенетического свойства, ибо тот разум,

который мы любим соотносить с любым человеческим общением, в действительности крайне дробен, а посему доступен далеко не всем «интеллектуалам». Кроме того, как это ни прискорбно, подавляющее количество живших и живущих на нашей планете людей живет за пределами развитого разума,

вполне ограничивая свое общение элементарными бытовыми мыслями

вполне прагматического толка. Да и само понятие «развитого разума» мы берем в европейском рационализме последних веков, забывая, что в мифах, легендах и утопиях прошлого рождалось и утверждалось иное представление о сознании как основе общения, связывающее, например, его со всей

нашей жизненной структурой. Как можно, например, отмахнуться от глубо-

получают впечатление от приятного запаха (у зверей это имеет место только применительно к пище) и различают согласие и рознь в звуках и тонах. Поэтому утопийцы признают, как приятную приправу жизни, и те удовольствия, которые входят к нам через слух, зрение и обоняние и которое природа пожелала закрепить за человеком как его особое преимущество». (Мор Т. Утопия. М., 1953, с. 161) Кстати, этот авторитет художников и поныне используется, но несколько в ином плане легковесной журналистикой во всем мире, которая сделала унылым стереотипом… обращение к очередной звезде, исполнившей модную песенку или блеснувшей в первом фильме своими бедрами, с вопросом о будущем человечества, на что, естественно, получают вполне студенческий ответ: «Красота все спасет и всех спасет!»

82

чайших мыслей Шри Ауробиндо, распределившего сознание по четырем зонам:

«1. Сверхсознательное с единственным центром немного выше макушки головы, который управляет нашим размышляющим разумом и сообщается с высшими ментальными сферами озаренным разумом, интуитивным ра-

зумом, глобальным разумом и т.д.

2.Разум, имеющий два центра: один между бровями, который управля-

ет волей и динамикой нашей ментальной активности (он является также центром тонкого видения), «третьим глазом», о котором говорят некоторые традиции, второй на уровне сердца, он управляет всеми формами менталь-

ного выражения.

3.Витальное, имеет три центра один на уровне сердца управляет на-

шей эмоциональной жизнью (любовь, ненависть и т.д.); второй на уровне пупа управляет нашими импульсами власти: господствовать, обладать, покорять, а также нашим честолюбием и т.д.; и третий, низшее витальное между

нашим пупом и половым центром, на уровне брыжейкового сплетения управляет низжими вибрациямиревностью , завистью , вожделением, жад-

ностью, гневом;

4.Физическое и подсознательное с центром у основания позвоночника этот центр управляет нашим физическим существом и сексуальными импульсами; этот центр открыт низшими регионами подсознательного».

Здесь речь идет не о достоверности концепции Шри Ауробиндо: евро-

пейский снобизм, помноженный на наше массовое невежество бытового марксима уже ушел в прошлое. Ее заменил пристальный и плодотворный интерес к иным концепциям разума. Но, каковы бы они ни были по традиции, аппарату и перспективе, думать о разуме сегодня в категория х Х1Х века ,

игнорируя и мировой духовный опыт, новейшие данные самых разных наук,

практически невозможно.

Конечно, есть и другие (и , притом, весьма многочисленные, разветвленные) переводы в бытовое мировозрение самых разных представлений о человеке, об его коллективной либо индивидуальной природе. Они отлича-

ются стремлением, преодолевая охарактеризованные точки зрения, выдви-

нуть или единое суверенное начало для истолкования человека, или же развивают разные признаки мира человеческих ценностей, объединяя их какойлибо доминирующей идеей. Любопытно, что основой дифференциации оказываются порою человеческие качества, которые берутся изолирован-

но(скажем, воля безотносительно к эмоциям и сознанию и т.п.) либо в сово-

купности какого-либо доминирующего признака(например, вокруг свойствен-

ного человеку стремления к саморазвитию). Не следует наверное, отвергать такой «бытовой» подход, ибо в конечном счете он дает и практические ре-

зультаты, и утешительные для человека иллюзии и побуждает его к активности в мире одиночества и отчуждения. Но вот что, наверное, не дает такой путь бытовых философем, так это убедительного представления о драма-

тизме самой судьбы человеческого рода и, тем более, об его исторических перспективах. В итоге опять-таки даже самые глубокие философы, понимая

те западни, которые расставила сама жизнь на пути рассуждений о «Я» и

сознаваемом мире, склонны в итоге ответ перевести на неопределенноцелостный, а по сути дела, бытовой уровень. Прекрасно подметил это Бен

83

Мисюкович: «Августин, даже в своей «Исповеди», не одинок; у него есть бог также, как есть бог у фроммовского отшельника. Но на закате Ренессанса

мы наблюдаем, начиная с интроспективных опытов Монтеня, сосредоточение внимания авторов на личности и, косвенно, неосознанно, на проблеме личной тождественности. Затем, уже у Декарта, происходит не только новый

эпистомологический поворот к указанной проблеме, но и конституируется эгоцентрическое обязательство, которое с этих пор гнетет западного чело-

века и наталкивает его на еще более отчетливое осознание собственной абсолютной субъективности и метафизического одиночества («эгоцентрическая предпосылка»). В данном смысле Декарт просто проясняет то, что за-

падная философская мысль все больше попадает в своеобразную ловушку. Философия все чаще сосредоточивает свое внимание на проблематике от-

ношения между непосредственно воспринимающим, самосознающим «Я» и его проблематичным, вероятностным знанием о внешнем мире и другом сознании. И неудивительно, учитывая этот картезианский контекст, что

Лейбниц, захваченный все возрастающим интересом к данной проблеме, продолжал устанавливать онтологическую и опистомологическую монадоло-

гию и настаивать на ней, где единственная (по-видимому) гарантия взаимо-

действия между множеством существенно различных центров сознания оказывается полностью зависимой от первоначального вмешательства «предустановленной гармонии», от божественного промысла, где Бог монада

монад».

Но вот есть ли она для нас, детей человеческих, эта столь желанная предустановленная гармония? Как совместить мечту о ней, проходящую через все мифы, легенды и утопии, с нарастанием реальной дисгармонии человека, человеческого сообщества едва ли не в геометрической прогрессии?

Как объяснить, что очевидное общее движение к единому и гармоничному

по материальным возможностям миру дает не ассоциацию, а диссоциацию людей, все дальше разводит их. И не только в мир одиночества, но, что еще более страшно, в мир неведомого, но предощущаемого всеми «ничто»?

Мы сумеем ответить на этот вопрос, если преодолеем действительно

позитивные завоевания мировой антропософии и объясним природу челове-

ка с позиций трех взаимосвязанных проблем: что движет человеком; в чем выражается реально (без абстрактных рассуждений о прогрессе как цели, которые, на мой взгляд, уже полностью опровергнуты историей человеческого духа) это движение и человека, и человечества; каков непосредственный

и опосредованный результат этого движения, а в итоге что же все-таки ждет

нас в провидимом будущем. Так и только так мы подойдем к основополага-

ниям мементоморизма.

84

«ЛИДЕРЫ ЭВОЛЮЦИИ» ИЛИ СВЕЧА НА ВЕТРУ: КРАХ ИЛЛЮЗИИ

Никогда еще в человеческом познании человек не был более проблематичным для самого себя,

чем в наши дни. У нас есть научная, философская и теологическая антропология, каждая из

которых ничего не знает о других. Мы, следовательно, не обладаем более никакой ясной и устойчивой идеей человека. Возрастающее

число частных наук, занятых изучением человека, скорее путает и затемняет, нежели осве-

щает наше понятие человека

М Шелер

Очевидно, что сфера всех материальных и духовных актов человека настолько безгранична (и, само собою, не изучена вопреки стабильности ее

истолкования в мифах, легендах и утопиях всех времен), что подобная по-

ливариантность исключает сколь-либо точное логическое истолкование сокровенной природы человеческого общения, а стало быть, и драматической судьбы всего нашего рода.

Задумайтесь о столь желаемой гармонии, стройной согласованности

индивида и сообщества, дающей нам какое-то новое качество, а стало быть,

и новый выход для сознающего мир духа. Да где она и кто видел ее? Лишь прекраснодушные поэты, наши разведчики в будущее, порою воспевают возможность такой гармонии. А на самом деле вся наша жизнь, все наше бытие дисгармония в действии. И это на уровне индивида, сообщества и на

уровне общения, которое как бы перекидывает мост из микромира в макро-

мир человеческой реальности. С первых же шагов ребенка его развитие сплошная дисгармония: желаемого и возможного; стремления к свободе и реальной несвободы во всем от поведения до мнений, которые, при более внимательном анализе, всегда оказываются навязанными теми или иными

средствами "образования". По сути дела, в любом этносе ребенок с момента

рождения оказывается глиной, из которой взрослые стараются вылепить тот «образ» (образовать, как это деликатно говорится нами!), который гармони-

рует не с каким-то всеобщим мерилом совершенства, но именно с жесткими

установлениями конкретного этноса. И здесь различия, обусловленные незыблемостью мифов, легенд и утопий, столь велики и очевидны, что о всеобщей гармонии и говорить не приходится (хотя отмечу заранее, что при бо-

лее детальном рассмотрении форм сознающего себя духа мы найдем некоторую общность, но которая никак не свидетельствует о возможности обще-

человеческой гармонии на индивидуальном уровне).

В одних условиях ребенок едва ли не с первых шагов и нянька других детей, и работник в поле, и помощник в доме, притом - в самых сложных ви-

дах деятельности. Гармония? Едва ли, ибо сколько «человеческого» пропадает навсегда в нем, хотя само-то это представление о «человеческом» ока-

85

зывается перенесенным из совершенно другого человеческого мира, где гармония «образования» - занятия свободными искусствами, спортивное со-

вершенствование, интеллектуальное развитие с огромной затратой на подобную «гармонизацию» личности. Куда уж там ребенку туарега до такого «гармоничного развития»! Наше ханжество (а я имею в виду все развитые

страны) заключается именно в том, что убежденные теоретически именно в такой модели «гармонии» индивида, мы, прежде всего, не даем развития по

определенным педагогами параметрам подавляющему большинству детей. Всеобщее образование, ставшее мировой идеей, в действительности ложь, сводящая все к некоему осреднению образования. Естественно, наиболее

обеспеченные люди умудряются и здесь прорваться сквозь стены «педагогический установлений», обеспечив своим отпрыскам максимально свобод-

ное развитие. Далее, отработав, свою тощую схему гармонического развития ребенка, мы выбрасываем из нее то, что почему-то относим к каким-то «первобытным стадиям»: и максимальную сопричастность ребенка природе

(которую он все меньше и меньше ощущает и понимает, что, естественно, ведет к страшной по своим последствиям дисгармонии духа), и совершенст-

вование его интуитивных прозрений, которые закономерно убивает односто-

ронний рационализм схоластической выучке всеми всего в одинаковой мере, и осмысление себя как духовного существа вопреки всем прагматическим задачам и действиям.

Возмездие за педагогический диктат в сфере гармонизации индивиду-

альности ребенка молниеносно следует всегда и повсюду в период юности, когда дисгармония становится не то что более очевидной, но более ощутимой в нашем быту, в нашем установленном порядке. И здесь не помогает никакая «педагогическая наука» (которой, строго говоря, и быть не может в

свете развиваемой мною концепции, а есть лишь разные формы целена-

правленного общения). Маргарет Мид в этой связи (и, что очень важно, не в результате чистого философствования, а на основе пристальных этнографических наблюдений) справедливо подчеркнула: " За последние сто лет родители и педагоги перестали считать детство и юность чем-то очень про-

стым и самоочевидным. Они попытались приспособить образовательные

системы к потребностям ребенка, а не втискивать его в жесткие педагогические рамки. К этой новой постановке педагогических задач их вынудили два фактора рост научной психологии, а также трудности и конфликты юношеского возраста. Психология учила, что многого можно добиться, поняв харак-

тер развития детей, его основные стадии, поняв, чего следует ожидать от

двухмесячного младенца и двухлетнего ребенка. Гневные же проповеди с

кафедр, громогласные сетования консерваторов от социальной философии, отчеты судов по делам несовершеннолетних и других организаций свиде-

тельствовали, что надо делать что-то с тем периодом жизни человека, который наука называет юностью. Зрелище молодого поколения, все более отклоняющегося от норм и идеалов прошлого, сорванного с якоря респекта-

бельных семейных стандартов и групповых религиозных ценностей, пугало осторожного консерватора и соблазняло пропагандиста-радикала на мис-

сионерские крестовые походы против беззащитного юношества» .

Что сказала бы Маргарет Мид сегодня, когда о былой гармонии развития юношества не может быть и речи (даже если признать, что и ранее эта

86

гармония была весьма драматична и взрывоопасна)! Экстремизм юности, помноженный на полную растерянность перед изменяющимся миром, кото-

рый сдвигает все ценности, грозит молодости и безработицей, и неизбежным одиночеством, и жесточайшей борьбой за элементарное выживание и, вместе с тем - диктует условия игры, нормы достойного поведения, навязы-

ваемые порою грубейшей силой! Не уверенность в будущем, но звериный страх перед ним, не гармония индивида, а его разорванность, однобокость,

оскуднение, которое не преодолеть зазываниями и заклинаниями о «духовности» прошлого, ибо такой духовности просто никогда не было, она плод досужей фантазии мыслителей.

Нет гармонии духа и у тех, кто сегодня становится зрелым человеком, пройдя все драматические перипетии детства и юношества (точно такие же,

как и сто, и тысячу лет тому назад, о чем многократно и многопланово поведала нам мировая литература). Допустим на мгновение, что новое время принесло нам возможность «цивилизовать» свой быт (хотя такое предполо-

жение лишь проявление исторической спеси и незнания уровня развития предков: их информационной культуры, коммуникаций, быта, макияжа и т.д.),

равно как и недопонимание всего того негативного, что нам несет такая ци-

вилизация. Но можем ли мы сказать, что это бытовое благо (которое, кстати, доступно поныне меньшинству людей планеты) ведет к благу духовному, той гармонии всех проявлений индивида, которая способна избавить нас от

драматизма. А говоря откровенно обеспечить нам, человечеству, выжива-

ние? Едва ли! Мы все настолько противоречивы по сочетанию в едином облике самых разнообразных, порою, взимоисключающих качеств, в нас так уютно соседствуют и пещерный человек, и горожанин двадцатого века, и добропорядочный семьянин, и скрытый развратник, и мудрец, и полный де-

бил, что никакой Достоевский не смог бы дать анатомии индивидуального

совершенства духа, который для нас характерен. Об этом несовершенстве реальной дисгармонии индивидуального духа как всеобщей закономерности, написано немало, так что мои наблюдения отнюдь не личностны. Вспомним, например, прекрасное резюме на этот счет К.Д.Кавелина: «Посвятив все си-

лы и деятельность внешнему, окружающему миру, люди оставляют внутрен-

нюю психическую жизнь без всякого ухода и развития, вследствие чего она глохнет и атрофируется. Человек, до виртуозности выработанный и выдрессированный с виду для жизни общества, может оказаться, в то же время, презреннейшим негодяем и мерзавцем, в нравственном отношении, или, что

чаще всего встречается, быть, при большом знании и замечательном худо-

жественном развитии, ничтожнейшим в нравственном смысле, - куклой, не

имеющей элементарных нравственных понятий».

Но, быть может, гармонияудел коллектива, своеобразная равнодейст-

вующая разных воль, идей, устремлений, желаний. Коллектива, который есть сгусток отношений, и стихийных, и поддающихся целенаправленному регулированию, по крайней мере, сдерживанию более активному, чем в ду-

ховном мире изолированного индивида. Напротив, любой коллектив по самой своей природе антигармоничен, и если когда-либо отношения перерас-

тают в общение, иначе говоря, начинает в коллективе просвечивать челове-

ческая природа, то лишь в экстремальной ситуации либо при крайне удачном и недолговечном сочетании взаимных интересов индивидов, создаю-

87

щем иллюзию ее сгармонизированности. Конечно, полярники на льдине не могут не быть «совместимы» по большинству (конечно, не по всем, что аб-

солютно не реально) параметров, и они знают не мало минут, когда сквозь все их отношения начинают просвечивать гармония духа. Но вот проходит время, закончено испытание необычными условиями и все возвращаются в

человеческое общежитие, с его амбициями, завистью, претензиями, неодноплановостью человеческой устроенности. И сколько мы уже прочитали вос-

поминаний, где некогда «гармоничные» единицы «гармоничного коллектива выясняют какую-то правду, кого-то принижают, а кого-то (не обязательно себя) возвышают, даже поэтизируют. Историкам только остается выдавать на

гора самые разные версии единых событий. Какая уж тут гармония. А разве не типично желание многих первооткрывателей в науке, спорте, технике

принизить своих соучастников, бывших коллег и единомышленников, с которыми они находились в отношениях в пределах коллектива? Да и вообще присмотритесь к любому коллективу: разве не напоминает он собою зата-

ившихся и почему-то улыбающихся фантасмагорической улыбкой скорпионов, за словами которых или следуют, или могут последовать самые «не-

гармоничные» поступки, высказывания, эмоциональные всплески? Где оно,

это общение, когда Я это Ты, когда без Тебя нет ни Меня, ни моего счастья?

Кстати, как склонен любой «гармоничный» коллектив в итоге к тому,

чтобы добить, затоптать, забыть своего члена, того, с кем был еще недавно

в «отношении" уж если не гармоничном, то, по крайней мере, вполне корректном. Особенно если впереди начнет тускло светить надежда на какуюлибо свою, индивидуальную выгоду за счет этого человека: его должности, заработной платы, мнимых или реальных привилегий либо почестей. Тогда

прощай, человеческое общение: ему на смену идут так хорошо знакомые

всем выяснения отношений. И, притом, не только в нашей соцкультурной ситуации, но в любой человеческой среде с унылым однообразием.

Но, может быть, идея мифов легенд, утопий о духе, общении человека с человеком как высшем его проявлении, о человечности как символе этого

общения лишь теперь, сейчас наталкивается на дисгармонию реальности,

ее временный драматизм, который в будущем будет преодолен? И начнется движение к иной, более человечной цели? Подмена реальной дисгармонии мира мечтой об его совершенстве как цели еще один иллюзорный шаг к объяснению природы человека и его будущего, который сейчас развивается

на основе бытовой интерпретации выдающегося завоевания социологии

двадцатого века идеи гоминизации.

Вспомните, как еще Н.М.Карамзин сказал: «…Род человеческий возвышается, и хотя медленно, хотя неровными шагами, но всегда приближа-

ется к духовному совершенству». Поставив индивид в центре своих концепций, сторонники нового мышления, избегавшие суровой философичности формул и писавшие задорно, увлекательно, поэтично о возможностях чело-

века, именно на эту идею возможности самосовершенствования индивида сделали основной акцент. Они полагали, что это и будет искомый путь в же-

ланное и светлое будущее всего человечества, ибо через самосовершенст-

вования индивида неизбежен процесс совершенствования общества. Вот их кредо, изложенное Альбертом Швейцером: «В самых общих чертах развитие

88

культуры состоит в том, что разумные идеалы, призванные содействовать прогрессу человечества, воспринимаются индивидами и, полемизируя в них

с действительностью, принимают при этом такую форму, которая способствует наиболее эффективному и целесообразному воздействию их на условия жизни людей. Следовательно, способность человека быть носителем

культуры, то есть понимать ее и действовать во имя ее, зависит от того, в какой мере он является одновременно мыслящим и свободным существом.

Мыслящим он должен быть для того, чтобы вообще оказаться в состоянии выработать и достойным образом выразить разумные идеалы. Свободным он должен быть для того, чтобы оказаться способным распространить свои

разумные идеалы на универсум» 76.

Ав самом деле возможно ли самосовершенствование индивида (имея

ввиду не только узкую область тренировки его ума, воли, эмоций, интуиции и т.д.) в контексте социальной системы образования, включающей (согласно социальной педагогике) не только специальное обучение и воспитание, но и

все влияние действительности? На первый взгляд, который многие годы поддерживался и мною, здесь не может быть иного ответа, кроме положи-

тельного. В самом деле, что такое самосоверщенствование как не развитие

способностей, которое достигается в итоге на базе всего индивидуального жизненного опыта. Но ведь на этой же базе развиваются и те знания, навыки и умения, которые являются результатом натаскивания конкретного челове-

ка на основе тех или иных (как правило, весьма ограниченных по спектру)

способностей, но еще не тождественны этим способностям. Здесь и возникает тот порочный круг определения способностей, который прекрасно выявил психолог С.Л.Рубинштейн, немало потерпевший во время оно за самостоятельность и оригинальность мысли. Он говорил по этому поводу:

«…Развитие человека в отличие от накопления «опыта», овладения знания-

ми, умениями, навыками, - это и есть развитие его способностей, а развитие способностей человека это и есть то, что представляет собой развитие как таковое, в отличие от накопления знаний и умений».

Трудно, конечно, понять способность, истолковывая ее в плане «разви-

тия как такового». Психолога можно понять: признать, что развития индиви-

да нет и быть не может, что есть только движение сознающего мир духа, он никак не решится, оставаясь верным символу веры марксизма. Ведь тогда нет и развития способностей, а значит прощай, традиционная педагогика, ставящая подобное «развитие» своей основной целью веками. Но в дейст-

вительности эта педагогика не развивает, а использует те или иные способ-

ности человека в зависимости от социальной цели, в частности, от задачи

загнать индивид в рамки желаемого типа личности. Впрочем, порою индивид бунтует, и начинает демонстрировать развитие таких способностей, которые

кажутся аномальными окружающим. Так, в журнале «Фигаро» была опубликована прелюбопытная статья «Полуголый мужчина на крышах Парижа», перепечатанная в газете «Московский комсомолец». Ее герой Дон Хабрей

«выделывает» на глазах изумленных парижан такие трюки, которые ошеломляют и даже шокируют их: пятидесятилетний человек ходит зимой голый

по пояс и всегда босой, прыгает с крыши одного дома на другую, через всю

улицу, передвигается по пешеходному мостику над переполненной грузовиками автострадой, повиснув на руках. Этот «элантизм» для Дона Хабрея

89

выход из тоски нормальной жизни людей с нормально развитыми способностями соответственно стандартам групп. В действительности же никание

способности он не развил, и любой обитатель малайских джунглей даст французу сто очков вперед. И все, что зафиксировано в книге рекордов Гиннеса, - это лишь удивление нашего современника, напрочь забывшего ми-

фы, легенды и утопии прошлого, где рассказывается о таких чудесных способностях людей, которые нам и не снились. Какими интеллектуальными

способностями надо обладать, чтобы суметь, наподобие древнеегипетских жрецов, создать вполне адекватную современной астрономию? Как надо упражнять память и тонкость художественной деятельности руки, чтобы осво-

ить все китайские иероглифы величайшее сочетание науки и искусства? Какое саморазвитие может довести нынешнего европейца любителя йоги до

тех вершин, которые были доступны индусам тысячи лет тому назад?

Не спасает и хитроумный ход философов, которые, словно бы предчувствуя возможность бытовых марксистских заклинаний о равенстве спо-

собности, пошли в своих рассуждениях с менее категоричными и псевдогуманистическими утверждениями о равенстве способностей и возможности

их саморазвития всеми, кроме отъявленных ленивцев. Они не отрицают са-

моразвития способностей, но призывают учитывать их необычайное своеобразие у разных людей, что исключает всеобщее развитие всех способностей всеми. Так, Дж.Локк говорил в этой связи: «Существует, видимо, большое

разнообразие в человеческих рассудках, и природные конституции людей

создают в этом отношении такие широкие различия между ними, что ни искусство, ни усердие никогда не бывают в состоянии эти различия преодолеть; по-видимому, сама природа одних людей не является той базой, на которой они могли бы достичь того, чего достигают легко другие. Среди людей

одинакового воспитания существует большое неравенство способностей.

Американские леса, как и афинские школы, порождают в среде того же племени людей с различными способностями».

Мысль эта, вполне корректная, не доказывает главное-развитие способностей в процессе самосовершенствования человека. А такого развития,

по-видимому, просто не существует, и на индивидуальном уровне человек

до уныния константен. Правда, есть иной ходсовершенствование способностей, иначе говоря, развитие их вместе с движением социума, в соответствии с уровнем его «цивилизованности». В таком случае рассматривается уже не индивид, а социумгруппа, общество, и мы говорим о развитии чело-

века вообще. Если он не достигнет гармонии, то, может, он достигает духов-

ного совершенства? Не будем ставить казуистический (хотя и правомерный)

вопрос каковы критерии этого совершенства для бедуина и жителя Скандинавии, для киргиза и обитателя Пикадилли-сквер. То, что человек вообще

изменяется - спору нет. Напомню хотя бы те изменения, которые закономерно должны охватить такую грань его сущности, как быт в условиях информационного взрыва. Но изменение ли это способностей, которое можно на-

звать движением к духовному совершенству? Едва ли! Здесь мы имеем дело с иным применением способностей, выявлением одних, более скрытых, за-

туханием и других, менее необходимых. Скажем, способности обладать в

максимальном масштабе всей информацией, которой обладает социум. Ибо это просто нереально в современных условиях. Интересные соображения на

90