Leo_Shtraus_-_Estestvennoe_pravo_i_istoria

	300		ЛЕО ШТРАУС. ЕСТЕСТВЕННОЕ ПРАВО И ИСТОРИЯ				VI. КРИЗИС ЕСТЕСТВЕННОГО ПРАВА НОВОГО ВРЕМЕНИ		301
	дарств»99. Хороший строй или разумное есть результат сил, кото<					эпохой рыцарства есть здравое отношение: всё хорошее унаследо<
	рые сами по себе не склонны к хорошему строю или к разумному.					вано. То, что требуется, – это не «метафизическая юриспруденция»,
	Этот принцип был отнесен сперва к системе планет, а впоследствии					но «историческая юриспруденция»101. Таким образом, Бёрк мостит
	к «системе желаний», т. е. к экономике100. Приложение этого прин<					дорогу для «исторической школы». Но его непримиримое сопро<
	ципа к возникновению здравого политического строя было одной					тивление Французской революции не должно ослепить нас относи<
	из двух наиболее важных составных частей «открытия» истории.					тельно того факта, что, сопротивляясь Французской революции,
	Другую, одинаково важную составную часть представляло собой ис<					он прибегает к тому же самому фундаментальному принципу, кото<
	пользование того же принципа в понимании человеческой гуман<					рый лежит в основе революционных теорем и который является
	ности; человеческая гуманность понималась как нечто приобретен<					чуждым всей предыдущей мысли.
	ное в силу акцидентальной причинности. Эта точка зрения, чье клас<
	сическое изложение находится во Втором рассуждении Руссо, привела					Почти само собой разумеется, что Бёрк считает связь между «тя<
	к тому следствию, что «исторический процесс» мыслился достиг<					гой к барышу» и благополучием, с одной стороны, и между «вели<
	шим высшей точки в абсолютный момент – момент, когда человек,					ким множеством случаев» и благотворным политическим строем, с
	будучи результатом слепой судьбы, становится зрячим хозяином					другой, частью предопределенного строя; именно благодаря тому,
	своей судьбы, в первый раз адекватно поняв, что правильно и что					что процессы, которые не направляются человеческой рефлекси<
	неправильно в политическом и нравственном отношении. Она при<					ей, являются частью предопределенного строя, их продукты беско<
	вела к «полной революции», революции, которая простирается «даже					нечно превосходят мудростью продукты рефлексии. С подобной
	до конституции человеческого разума». Бёрк отвергает возможность					точки зрения Кант истолковывал учение «Второго рассуждения»
	абсолютного момента; человек никогда не может стать зрячим хо<					Руссо как оправдание Провидения102. Соответственно, может казать<
	зяином своей судьбы; то, что мудрейший индивид может решить для					ся, что идея Истории, точно так же, как и новая политическая эко<
	себя, всегда подчиненно тому, что создано «в течение великой дол<					номия, возникла путем видоизменения традиционной веры в Про<
	готы времени и посредством великого множества случаев». Он по<					видение. Это видоизменение обычно описывается как «секуляриза<
	этому отвергает если не осуществимость, то, по крайней мере, ле<					ция». «Секуляризация» есть «ограничение во времени» духовного
	гитимность «полной революции»; все остальные нравственные или					или вечного. Она есть попытка интегрировать вечное во времен<
	политические ошибки почти растворяются в ничтожности по срав<					ной контекст. Она предполагает поэтому, что вечное больше не по<
	нению с ошибкой, лежащей в основе Французской революции. Эпоха					нимается как вечное. Иными словами, «секуляризация» предпола<
	Французской революции настолько далека от того, чтобы быть аб<					гает радикальное изменение мышления, переход мышления от од<
	солютным моментом, что она есть «наиболее непросвещенная эпо<					ного уровня к совсем другому уровню. Это радикальное изменение
	ха, наименее компетентная в законодательстве, возможно, со вре<					появляется в своем незамаскированном виде в возникновении но<
	мени первого формирования гражданского общества». Так и манит					вой философии или науки; оно не является, главным образом, изме<
	сказать, что это эпоха совершенной греховности. Здравой позици<					нением внутри теологии. То, что представляется как «секуляриза<
	ей является не восхищение, но пренебрежение настоящим; не пре<					ция» теологических понятий, следует понимать, в конечном счете,
	небрежение, но восхищение античным строем и, в конце концов,					как приспособление традиционной теологии к интеллектуальному
						климату, произведенному новой философией или наукой, как есте<
						ственной, так и политической. «Секуляризация» понятия Провиде<
	99		Ibid., II, 33; V, 313; VI, 160; Letters, p. 270. По поводу согласия Бёр<
						ния достигает своей кульминации в той точке зрения, что пути Гос<
			ка с новыми «экономическими политиками» см. особенно Works,
			I, 299, 462; II, 93, 194, 351, 431–32; V, 89, 100, 124, 321; VIII, 69.
			Одна из немногих вещей, которые Бёрк, кажется, узнал благо<
						101 Works,II, 348–349, 363; VI, 413; см. также Thomas W. Copeland,
			даря Французской революции, – это то, что власть и влияние
			не обязательно сопровождают собственность. Ср. Works, III, 372,				Edmund Burке: Six Essays (London, 1950), p. 232.
			456–57; V, 256, с VI, 318; см. также Barker, op. cit., p. 159.			102 Works, II, 33, 307; V, 89, 100, 321; Kant, Sämtliche Werke, ed. Karl
	100 Ср. Hegel, Rechtsphilosophie, sec. 189 Zusatz.						Vorlandеr, VIIl, 280.

302	ЛЕО ШТРАУС. ЕСТЕСТВЕННОЕ ПРАВО И ИСТОРИЯ

подни постижимы для достаточно просвещенных людей. Теологи< ческая традиция признавала таинственный характер Провидения особенно из<за того факта, что Бог использует или допускает зло ради добрых целей. Она утверждала поэтому, что человек не может обрести опору в Божьем провидении, но только в Божьем законе, который просто запрещает человеку творить зло. В той мере, в ко< торой предопределенный строй стал считаться постижимым для человека, и поэтому зло стало считаться очевидно необходимым или полезным, запрет на злодейство лишался очевидности. Следователь< но, разные типы действия, прежде осуждаемые как зло, могут те< перь рассматриваться как добро. Цели человеческого действия были понижены. Но именно понижение этих целей новая политическая философия сознательно и имела в виду с самого начала.

Бёрк был убежден в том, что Французская революция была со< вершенным злом. Он осуждал ее так же решительно и безоговороч< но, как мы сегодня осуждаем Коммунистическую революцию. Он считал возможным, что Французская революция, которая вела «войну против всех сект и всех религий», может быть победоносной и, та< ким образом, революционное государство сможет существовать «как помеха* на земле в течение нескольких столетий». Он считал по< этому возможным, что победа французской революции могла быть установлена властью Провидения. Основываясь на своем «секуля< ризированном» понимании Провидения, Бёрк делал из этого вы< вод о том, что «если европейская система, включающая в себя зако< ны, нравы, религию и политику», обречена на гибель, то «те, кто упорствует в оппозиции этому мощному течению человеческих дел...

не являются ни решительными, ни стойкими, а только капризными и упрямыми»103. Бёрк подошел к тому, что сопротивление совершенно злому течению человеческих дел есть упрямство, если это течение является достаточно мощным; он забывает о благородстве безна< дежного сопротивления. Он не принимал во внимание то, что ка< ким<то непредсказуемым способом безнадежная борьба с врагами человечества и «смерть с оружием и развевающимся знаменем в руках» может стать великой причиной сохранения в памяти безмер< ной потери, понесенной человечеством, может вдохновлять и пи< тать желание и надежды возвращения, может стать маяком для тех,

VI. КРИЗИС ЕСТЕСТВЕННОГО ПРАВА НОВОГО ВРЕМЕНИ

303

кто покорно продолжает дело гуманизма в той, казалось бы, безгра< ничной долине мрака и разрушений*. Бёрк не принимал всего это< го во внимание, поскольку был слишком уверен в том, что человек может знать, навсегда ли утрачено дело, утраченное сейчас, или в том, что человек способен в достаточной мере понять смысл пре< допределенного Божьего промысла в отличие от нравственного за< кона. Остается только один маленький шаг от этой мысли Бёрка до замены различия между добром и злом различием между прогрес< сом и реакцией, или различием между тем, что соответствует, и тем, что не соответствует историческому процессу. Здесь мы определен< но оказываемся на полюсе, противоположном Катону, который посмел отдаться безнадежному делу.

Хотя «консерватизм» Бёрка находится в полном согласии с клас< сической мыслью, но его интерпретация этого «консерватизма» подготовила подход к человеческим делам, который является бо< лее чуждым классической мысли, чем сам «радикализм» теорети< ков Французской революции. Политическая философия или поли< тическая теория была с самого начала поиском гражданского обще< ства, каким оно должно быть. Политическая теория Бёрка есть или стремится стать тождественной с теорией британской конституции, т. е. попыткой «открыть скрытую мудрость, существующую» в ре< альном. Можно думать, что Бёрк должен был бы мерить Британс< кую конституцию меркой, выходящей за ее пределы, дабы оценить ее как мудрую, и он до определенной степени, несомненно, делает именно так: он без устали говорит о естественном праве, которое как таковое предшествует Британской конституции. Но он говорит тоже, что «наша конституция основана на давнем обычае; это есть такая конституция, единственным авторитетом которой является то, что она существует искони», или что Британская конституция заявляет и утверждает свободы англичан «как состояние, в особен< ности принадлежащее народу этого королевства, без всякого отно< шения к любому более общему или предшествовавшему праву». Право давности не может быть единственным авторитетом конституции, и поэтому обращение к правам, предшествующим конституции, т. е. к естественным правам, не может быть излишним, если право дав< ности само по себе не есть достаточная гарантия добродетельнос<

*	– в оригинале: «nuisance», букв. «вредитель, разрушитель по<	* – кажется, здесь Штраус намекaeт на 22<й псалом: «Если я пой<
	рядка», то, что мешает, создает проблемы. – Прим . перев.	ду и долиною смертной тени, не убоюсь зла...» (Пс. 22, 4). – Прим.
	Works, III, 375, 393, 443; VIII, 510; Letters, p. 308.
103		перев.

304	ЛЕО ШТРАУС. ЕСТЕСТВЕННОЕ ПРАВО И ИСТОРИЯ

ти. Трансцендентные нормы обходятся без чего<либо, если они при< сущи процессу; «реальное и настоящее есть разумное». То, что мог< ло бы казаться возвращением к исконному приравниванию хоро< шего с прародительским, есть на самом деле подготовка к Гегелю104.

Мы уже отметили ранее, что то, что казалось впоследствии от< крытием Истории, первоначально было скорее восстановлением различия между теорией и практикой. Это различие было затума< нено доктринерством XVII и XVIII столетий или, что в основном то же самое, пониманием всей теории как существенно служащей прак< тике (scientia propter potentiam). Восстановление различия между тео< рией и практикой было сначала модифицировано скептицизмом от< носительно теоретической метафизики, скептицизмом, который до< стиг своей кульминации в умалении теории в пользу практики. В соответствии с этим предшествованием высший тип практики – ос< нование или формирование политического общества – рассматри< вался как квази<естественный процесс, не контролируемый рефлек< сией; таким образом, он мог стать чисто теоретическим предметом. Политическая теория стала осмыслением того, что произвела прак< тика, или реального, и перестала быть поиском того, что должно быть; политическая теория перестала быть «теоретически практи< ческой» (т. е. совещательной на втором шаге) и стала чисто теоре< тической в том же смысле, в каком метафизика (и физика) осмыс< ливалась традицией как чисто теоретическая. Возник новый тип теории, метафизики, имеющий своим высочайшим предметом че< ловеческое действие и его продукт, скорее чем целое, которое ни< коим образом не есть объект человеческого действия. Внутри цело< го и той метафизики, которая ориентируется на него, человечес< кое действие занимает высокое, но подчиненное место. Когда метафизика стала, как она сейчас и делает, рассматривать челове< ческое действие и его продукт как цель, на которую все остальные существа или процессы направлены, метафизика стала философи< ей истории. Философия истории была в основном теорией, т. е. созерцанием человеческой практики, и неизбежно завершенной человеческой практики; она предполагала, что значимое человечес< кое действие, История, было уже завершено. Став высочайшим предметом философии, практика перестала быть собственно прак< тикой, т. е. заботой о agenda. Восстания против гегелианства со сто<

VI. КРИЗИС ЕСТЕСТВЕННОГО ПРАВА НОВОГО ВРЕМЕНИ

305

роны Киркегора и Ницше, коль скоро они сейчас оказывают силь< ное влияние на общественное мнение, кажутся, таким образом, по< пытками восстановить возможность практики, т. е. человеческой жизни, у которой есть значимое и неопределенное будущее. Но эти попытки умножили путаницу, поскольку они разрушили по мере своих сил саму возможность теории. «Доктринерство» и «экзистенциализм» кажутся нам двумя ошибочными крайностями. Будучи противопо< ложными друг другу, они согласны друг с другом в решающем отно< шении – они согласны в пренебрежении благоразумием, «божеством этого нижнего мира»105. Благоразумие и «этот нижний мир» нельзя должным образом понять без некоего знания «высшего мира» – без подлинной theoria.

Среди великих теоретических произведений прошлого нет, ка< жется, более близкого по духу к высказываниям Бёрка о британс< кой конституции, чем «Государство» Цицерона. Сходство тем более поразительно, что Бёрк не мог быть знакомым с этим шедевром Цицерона, найденным только в 1820 г. Так же, как Бёрк считает британскую конституцию образцом, Цицерон утверждает, что наи< лучший государственный строй – римский государственный строй; Цицерон предпочитает описывать римский государственный строй, нежели выдумать новый, как сделал Сократ в «Государстве» Платона. Эти утверждения Бёрка и Цицерона, взятые сами по себе, совер< шенно согласны с классическими принципами: наилучший государ< ственный строй, будучи в высшей степени «возможным», мог стать реальным где<то и когда<то. Надо отметить, однако, что тогда как Бёрк полагал, что образцовая конституция была реальна в его вре< мя, Цицерон полагал, что наилучший государственный строй был реальным в прошлом, но больше не существует. Прежде всего, Ци< церон сделал совершенно ясным то, что свойства наилучшего госу< дарственного строя можно определить невзирая ни на какой при< мер, и в особенности на пример римского государственного строя. В этом отношении нет никакой разницы между Цицероном и Пла< тоном в частности; Платон продолжил свое «Государство» именно «Критием», где «изобретенный» государственный строй «Государства» был показан реально существующим в прошлом Афин. Следующее согласие Бёрка с Цицероном кажется более важным: так же, как Бёрк возводил превосходство британской конституции к тому факту, что она возникала «в течение великой долготы времени» и воплощает,

104 Works, II, 306, 359, 443; III, 110, 112; VI, 146; Гегель, op. cit., Vorrede;	105 Works, II, 28.
ср. также Barker, op. cit., p. 225.

306	ЛЕО ШТРАУС. ЕСТЕСТВЕННОЕ ПРАВО И ИСТОРИЯ		VI. КРИЗИС ЕСТЕСТВЕННОГО ПРАВА НОВОГО ВРЕМЕНИ	307
таким образом, «собирательный разум веков», Цицерон возводил			ное есть творение ума. Естественность тождественна свободному
превосходство римского государственного строя к тому факту, что			расцвету индивидуальности. Следовательно, свободное развитие ин<
оно было делом не одного человека или одного поколения, но мно<			дивидов в их индивидуальности, отнюдь не ведущее к хаосу, влечет
гих людей и многих поколений. Цицерон называет тот способ, ко<			за собой наилучший строй, строй, не только совместимый с «неко<
торым римский порядок развился в наилучший государственный			торой неравномерностью в целой массе», но требующий ее. Есть
строй, «неким естественным путем». Тем не менее, «сама идея кон<			красота в неравномерности: «порядок и точность, дух пропорции,
струирования нового правления» не наполняла Цицерона, как Бёр<			оказываются скорее вредными, чем полезными, делу красоты»107.
ка, «отвращением и ужасом». Если Цицерон предпочитал римский			Ссора древних и новых касается в конечном итоге, и, возможно,
государственный строй, который был делом многих людей и мно<			даже с самого начала, статуса «индивидуальности». Бёрк сам еще
гих поколений, спартанскому государственному строю, который был			был слишком глубоко воспитанным в духе «здравой античности»,
делом одного человека, он не отрицал, что спартанский государствен<			чтобы позволять заботе об индивидуальности пересилить заботу о
ный строй был заслуживающим уважения. В его изложении возник<			добродетели.

новения римского государственного строя Ромул представляется почти аналогом Ликурга; Цицерон не оставлял представления о том, что гражданские общества основываются лучшими индивидами. Именно «совет и обучение», в отличие от случайности, Цицерон истолковывает как «естественный путь», по которому римский го< сударственный строй достиг своего совершенства; он не истолко< вывает «естественный путь» как процессы, не управляемые рефлек< сией106.

Бёрк расходился с классиками по поводу происхождения здра< вого общественного строя потому, что он расходился с ними по поводу характера здравого общественного строя. На его взгляд, здра< вый общественный или политический строй не должен быть «сфор< мирован по регулярному плану или с каким<нибудь единством замыс< ла» потому, что такие «систематические» действия, такая «презумп< ция мудрости человеческих затей» была бы несовместима с высочайшей возможной степенью «личной свободы»; государство должно преследовать «наибольшее множество целей» и должно как можно меньше «приносить любую из них в жертву другой или цело< му». Oно должно заботиться об «индивидуальности», или уважать как можно глубже «индивидуальное чувство и индивидуальны инте< рес». Именно по этой причине происхождение здравого обществен< ного строя не должно быть процессом, управляемым рефлексией, но должно приближаться как можно ближе к естественному, неза< метному процессу: естественное есть индивидуальное, а универсаль<

106 Cicero, Republic, i. 31–32, 34, 70–71; ii. 2–3, 15, 17, 21–22, 30, 37,
51–52, 66; v. 2; Offices i. 76. См. также Polybius vi. 4.13, 9.10, 10.12–	107 Works, I, 117, 462; II, 309; V, 253–55.
14, 48.2.

ОТ ПЕРЕВОДЧИКОВ

Нет, пожалуй, ни одной области человеческого знания столь подверженной субъективизму, как политическая философия. Похо< же, что всякий, обращающийся к ней, изначально считает себя и политиком, и философом сразу. А если учесть ту легкость и просто< ту, с которой с подобного рода «философы» и «политики» обраща< ются с историческим материалом, то совершенно понятна и не уди< вительна их привычка судить о вещах не занимаясь их изучением, а вычитывая и переписывая мнения об этих вещах, зачастую пристра< стные и ангажированные. В полной мере чашу пристрастности и субъективизма испил и Лео Штраус.

Он родился 20 сентября 1899 г. в Германии, под Марбургом. Учился в гимназии при университете Марбурга, где начал читать Ницше и Шопенгауэра. Уже тогда у него зародилась мечта о «философской жизни». Он хотел вести скромную жизнь деревенского почтмейсте< ра, разводить кроликов и проводить свободное время в философс< ких беседах с друзьями и чтении Платона. Но, едва начав летом 1917 г. учебу в Марбургском университете, был призван на службу в армию и прослужил до декабря 1918 г. в качестве переводчика в оккупиро< ванной Бельгии. После возвращения с армейской службы учился в Марбурге, Франкфурте<на<Майне, Берлине, Гамбурге, где изучал в основном философию, математику, естественные науки. Степень доктора философии он получил в Гамбурге, где защитил работу «Об эпистемологии в философской доктрине Ф. Г. Якоби». Еще в нача< ле 1920<х Штраус познакомился с работами Спинозы, Маймонида, Мендельсона, которого переводил с иврита для юбилейного акаде< мического издания; тогда же он впервые столкнулся с работами Гоб< бса. «Этот безрассудный, проказливый экстремист<ниспровергатель, этот первый плебейский философ, столь привлекательный как пи< сатель в силу его почти детской прямоты, его неослабевающего гу< манизма и его изумительной ясности и мощи»1, произвел на Штра< уса достаточно сильное впечатление, следы которого прослежива<

1 – см. стр. 158<159.

ОТ ПЕРЕВОДЧИКОВ

309

ются в самом языке «Естественного права и истории». В 1932 г. Штраус перебрался в Париж, откуда в 1934<м, не видя для себя воз< можности вернуться в ставшую к тому времени нацистской Гер< манию, отправился в Англию. В Англии в 1935 г. он некоторое вре< мя работал в Кембридже, но поскольку не смог найти там постоян< ной работы (а был он уже женатым человеком и обязан был заботиться о семье), в 1937 г. уехал в Соединенные Штаты Амери< ки. С 1938<го по 1948 гг. Штраус работал лектором политологии в Новой Школе Социальных Исследований Нью<Йорка. Работа, по всей видимости, была не очень доходной; приходилось подрабаты< вать, читая выездные лекции в колледжах штатов Вермонт, Масса< чусетс, Коннектикут. В 1949 г. Штраус получил в Университете Чи< каго место профессора политологии. В октябре 1949 г. прочитал шесть уолгриновских лекций «О естественном праве и истории». В 1953 г. эти лекции увидели свет в виде книги «Естественное право и история».

Скончался Лео Штраус 18 октября 1973 г. Все его родственни< ки, оставшиеся в Германии, погибли в концлагере в 1942 г.

Критический ум и широта интересов сыграли со Штраусом злую шутку. Его интересы простирались на всю политическую филосо< фию от досократиков, Фукидида, Платона и Аристотеля через Аль< Фараби, Маймонида, Макиавелли, Гоббса, Спинозу до Ницше, Хай< дегера и Вебера. И хотя у Штрауса, кажется, нет ни одной работы «на злобу дня», до сих пор в работах «критиков» и «аналитиков» он предстает перед читателем в ипостасях то «главного политическо< го философа неолиберализма, то «крёстного отца неоконсервато< ров», а то и вовсе «фашиствующего профессора». Его обвиняли в «антиамериканизме» и «марксизме», а с другой стороны, приписы< вали ему гипертрофированный американский патриотизм, обеспо< коенный выработкой устойчивости к угрозе «коммунизма» и «вос< точного деспотизма». Томас Пэнгл (Thomas L. Pangle) во введении к сборнику «Возрождение классического политического рациона< лизма» после краткой подборки подобных «отзывов» писал: «Я пе< речислил эти обвинения (я уж не говорю о самых невменяемых и взбешенных) не только для того, чтобы дать некоторое представле< ние о восприятии Штрауса в некоторых научных журналах, но и для того, чтобы показать высоту и толщину стены неприязненного предубеждения, которая блокирует доступ к мысли Штрауса. Мое желание очевидно – помочь непредвзятому читателю прорваться или перепрыгнуть через эту стену; и я знаю, что нет иного способа

310	ЛЕО ШТРАУС. ЕСТЕСТВЕННОЕ ПРАВО И ИСТОРИЯ

сделать это, кроме как поставить такого читателя лицом к лицу пе< ред этой стеной»2.

Российского читателя даже от этой самой стены загораживает еще и «языковой барьер». Мы надеемся, что наша работа будет спо< собствовать лучшему знакомству русского читателя с политической философией Лео Штрауса. В процессе перевода «Естественного права и истории» мы видели свою задачу в том, чтобы предоставить читателю текст, наиболее точный перевод, передать содержание оригинала на русском языке. Перевод философских текстов – все< гда в некотором смысле их толкование. Нам не хотелось выступать в роли толкователей философии Лео Штрауса, для этого есть поли< тики и философы. Мы же видели свою цель в достижении макси мальной точности перевода. При этом нам хотелось по возможности сохранить стилистику оригинала; хотелось, чтобы читатель почув< ствовал «легкий излом» английского языка, на котором говорил и писал эмигрант из Германии, для которого, по отзывам близких, ан< глийский так и не стал родным. О том, насколько нам это удалось, судить читателю, но в случае противоречия этих двух требований мы, руководствуясь любимым выражением Штрауса о предпочти< тельности «буквального» («literal translation») перевода, всегда пред< почитали точность стилистике. «Нет высшей удачи для перевода философской книги, чем предельная буквальность, что он in ultimitate literalitatis3, если воспользоваться латынью тех чудесных средневе< ковых переводчиков, чьи переводы с арабского на иврит или с лю< бого языка на латынь бесконечно превосходят большинство совре< менных переводов, несмотря на то, что их латынь в особенности часто in ultimitate turpitudinis4. Трудно понять, почему многие совре< менные переводчики испытывают такой суеверный страх перед бук< вальным переводом. Это приводит к тому, что человек, который вынужден всецело полагаться на современные переводы философ< ских работ, не способен достичь точного понимания мысли автора. Соответственно, даже самые слабые лингвисты (такие как ваш ны< нешний оратор), вынуждены читать оригиналы. В Средние века было не так. Средневековые ученики Аристотеля, которые не знали ни

2	– «The Rebirth of Classical Political Rationalism. An Introduction
	to the Thought of Leo Strauss», The University of Chicago Press,
	Chicago and London, 1989, p. xi.
3	– до крайности буквален (лат.)
4	– до крайности дефективна (лат.)

ОТ ПЕРЕВОДЧИКОВ

311

слова по<гречески, как интерпретаторы Аристотеля намного пре< восходят современных ученых, которые обладают просто несмет< ными знаниями о греческой античности. Это превосходство пол< ностью обязано тому факту, что средневековые комментаторы рас< полагали самыми буквальными переводами аристотелевского текста, и они придерживались текста и терминологии текста»5.

Стоит также отметить, что сам текст «Естественного права и истории» возник из цикла лекций, который был сначала прочитан Штраусом, а потом оформлен в виде книги, и многие ссылки в тек< сте являются скорее пересказом, чем прямыми цитатами из работ других авторов. Поэтому, чтобы не плодить неточности, мы позво< лили себе оставить ссылки «как есть» и не согласовывать их с изве< стными читателю изданиями этих авторов на русском языке.

В предисловии к седьмому изданию «Естественного права и ис< тории» Штраус писал: «Почти несомненно, что если бы я писал эту книгу заново, я написал бы ее иначе. Но я убеждаюсь со всех сто< рон, что эта книга, как она была написана, была полезна и продол< жает оставаться полезной»6.

Б. П.

5	– L. Strauss, «How to Begin to Study Medieval Philosophy», in «The
	Rebirth of Classical Political Rationalism. An Introduction to the
	Thought of Leo Strauss», The University of Chicago Press, Chicago
	and London, 1989, p220. Курсив автора.
6	– L. Strauss, «Preface to The 7<th Impressions», in «Natural Right
	and History», The University of Chicago Press, Chicago and London,
	1999, p. vii.

Штраус Лео

Естественное право и история

Научное издание

Технический редактор А. Ильина Корректор В. Резвый

Подписано в печать 22.01.07. Формат 60х90/16 Бумага офсетная. Гарнитура NewBaskerville Печать офсетная. Печ. л. 19,5

Тираж 500 экз. Заказ №

Издательство «Водолей Publishers» 119330, г. Москва, ул. Мосфильмовская, 17<Б Отдел реализации: (495) 786<36<35

E<mail: [e-mail]

Отпечатано в ИПП «Гриф и К°», г. Тула, ул. Октябрьская, 81<а