martynovich_s_f_red_osnovy_filosofii_nauki

121

содержании которых вполне определенно высказался в свое время И. Кант. Для Рейхенбаха они не обладают статусом интуиций, а являются результатом процесса вывода. Их не следует рассматривать как итог простого наблюдения. Для анализа утверждений такого типа, которые не обладают простотой утверждений языка шахматной игры, важно определить их логическую форму. На эту мысль, по признанию Рейхенбаха, его натолкнула работа Р. Карнапа “Логическая структура, мира” (Берлин, 1928). Карнап полагал, что для выявления логической формы базисных утверждений следует обратить внимание на отношение подобия. Рейхенбах назвал дизъюнкцией подобия утверждение типа “Это есть вещь а1 или другая вещь, находящаяся в отношении непосредственного подобия к а1”123. При этом так называемая полная дизъюнкция подобия будет учитывать явления совпадения и другие психические процессы. Утверждение типа полной дизъюнкции подобия имеет форму: “Это — вещь а1, или другая, подобная а1, или не наблюдаемая физическая вещь, а только восприятие, как оно произведено вещью а1”124. Это — логическая форма утверждений, которые получили название утверждений наблюдения, базисных утверждений. Они должны описывать явления нашего опыта.

В теории вероятности допускается, что вероятность дизъюнкции подобия больше, чем вероятность терминов, являющихся элементами дизъюнкции. Поэтому, отмечает Рейхенбах, переход к базисным предложениям увеличивает предсказательную силу, вероятностное значение высказываний. Рейхенбах устанавливает связь между логической формой высказывания и его вероятностным значением.

Полезен анализ примера перехода от утверждения краткой дизъюнкции подобия к утверждению полной дизъюнкции подобия. Для перевода предложения краткой дизъюнкции подобия “Это прожектор или вещь, подобная ему” Рейхенбах прибавляет “или я имею только восприятие прожектора”. Тогда полная дизъюнкция подобия имеет вид “Здесь прожектор или вещь, подобная ему, или я имею только восприятие прожектора”.

Возникает проблема определенности предложений этого типа. Более определенным может показаться предложение формы: I1(а1)”, то есть “Это есть восприятие, подобное тому, которое производит прожектор”. Данное утверждение восприятия хотя и имеет более высокую предсказательную силу, но менее определенно по сравнению с утверждениями типа полной дизъюнкции подобия.

Преодолевая некоторые аспекты созерцательной гносеологии позитивизма, Рейхенбах ставит вопрос о возможности абсолютной определенности утверждений. Он отмечает, что позитивизм дает на этот вопрос утвердительный ответ, так как в контексте этой традиции восприятие

123Reichenbach, H. Experience and prediction, p. 171-172

124Reichenbach, H. Experience and prediction, p. 17

122

рассматривается как несомненный факт, множество которых якобы формирует базис нашего познания внешнего мира. Для преодоления такого типа созерцательности Рейхенбах ставит задачу в чисто логическом стиле мышления. Он утверждает, что “…нужна интерпретация предложений восприятия как дизъюнкции подобия”125. Перевод гносеологической проблемы cоотношения высказываний, опыта и реальности на логический уровень открывает специальные возможности для анализа знания.

Согласно теории вероятности, степень вероятности дизъюнкции А или не-А равна единице. Неполная дизъюнкция имеет меньшую степень вероятности, но не исключает единицу. Базисные утверждения не являются абсолютно определенными, так как они относятся не только к настоящему объекту, но и к объекту, который воспринимался в прошлом. Анализируя временные характеристики соотношения восприятия и объекта восприятия и их выражение в предложениях языка, Рейхенбах приходит к выводу, что абсолютная определенность базисных утверждений есть недосягаемый предел для человека. “Было бы хорошо, если бы это приближение было неограниченным. Но квантовая механика показала, что такое неограниченное приближение недействительно для предсказаний относительно будущих событий”126.

В принципе, все утверждения эмпирического статуса характеризуются некоторой неопределенностью. И высказывания о физических событиях, и высказывания о восприятиях, рассматривавшиеся позитивистами как абсолютно верифицируемые, в действительности, считает Рейхенбах, характеризуются только предикатом предсказательной силы.

“Предикат истинности высказываний — фиктивное качество. Его место — в идеальном мире науки. Актуальная наука не может его использовать. Она использует предикат предсказательной силы”127. Поэтому истинность Рейхенбах понимает как высокую предсказательную силу, а ложность как низкую. Промежуточная область называется неопределенностью. На основе универсализации свойства предсказательной силы высказывания Рейхенбах переосмысливает образ науки и научнопознавательной деятельности. “Концепция науки как системы истинных высказываний, — отмечает он, — есть схематизация. Для многих целей это понятие достаточно приблизительное, но для точного эпистемологического исследования оно не является надежным базисом”128. В отличие от позитивистской верификационной теории значения, которая элиминирует многие высказывания научного типа, вероятностная теория значения, считает Рейхенбах, свободна от такого догматизма.

125Reichenbach, H. Experience and prediction, p. 175

126Reichenbach, H. Experience and prediction, p. 187

127Reichenbach, H. Experience and prediction, p. 189

128Reichenbach, H. Experience and prediction, p. 189

123

Используя идеи предсказательной силы высказываний и вероятности, считает Рейхенбах, удалось построить концептуальный мост между знанием и незнанием, найти своеобразную меру научности мышления. Вероятностная теория значения не может быть редуцирована к истинностной теории значения. Наоборот, истинностная теория значения является, по убеждению философа науки, схематизацией и приближением к вероятностной.

Вероятностные высказывания неустранимы из содержания науки. Эпистемологическим обоснованием этого тезиса является то, что “…отношения между восприятиями и физическими фактами являются вероятностными отношениями”129. К сожалению, Рейхенбах не углубляет исследования до поиска натуральных и социальных, антропных и культурноисторических оснований, определяющих вероятностный статус отношений между восприятиями и объектами восприятий.

Понятие вероятности является фундаментальным понятием, на котором основывается все познание природы, интерпретация которого определяет формулирование любой теории познания130. Учение о вероятности сопряжено в эпистемологии мыслителя с понятием идеала формы науки, которым считается аксиоматическая система. Этот идеал выступает в качестве цели, к которой отдельные науки более или менее успешно приближаются131. Логический анализ науки показал, что в науке различаются утверждения — тавтологии и синтетические утверждения. Логика формулирует тавтологии типа “если a, то b”, но при этом истинность аксиом a не является предметом логики. Вклад математики в науку, по Рейхенбаху, тот же: она дает метод получения следствий из данной системы аксиом. Математика имеет дело только с тавтологичными импликациями. Рейхенбах поэтому согласился с Б. Расселом в том, что “…математика — отдел логики”132, что, конечно, весьма проблематично.

Наука состоит из синтетических утверждений. Цель ученого — продуцирование “…утверждений, которые информирует нас о физическом мире”133. Но простая коллекция истинных синтетических суждений не может быть названа наукой. Она должна быть упорядочена логически в форме дедуктивной системы. При построении такой системы выделяются синтетические суждения — аксиомы, из которых логически дедуцируются все другие утверждения науки.

Обосновывая и применяя идеи вероятностно-эмпиристской эпистемологии, Рейхенбах доказывал, что геометрия развивалась как эмпирическая наука, что разрушало Кантову идею синтетического априори. Евклид придал геометрии форму аксиоматической системы, аксиомы

129Reichenbach, H. Experience and prediction, p. 192

130Reichenbach, H. The theory of probability. 2–nd ed. Berkeley and Los Angeles, 1949, p. 11

131Reichenbach, H. The theory of probability, p. 38

132Reichenbach, H. The theory of probability, p. 39

133Reichenbach, H. The theory of probability, p. 38

124

которой кажутся очевидными. Идеи Рейхенбаха интересны тем, что они направлены на выяснение статуса очевидности аксиом геометрии. Философ науки опирается на философские концепции, объяснявшие природу очевидности аксиом геометрии. Платон, по оценке Рейхенбаха, объяснял очевидность аксиом посредством теории идей, Кант — с помощью идеи синтетического априори.

Подчеркивая эмпирический характер аксиом геометрии и, следовательно, возражая и Платону, и Канту, Рейхенбах отмечает относительность различия компонентов геометрического знания: “…то, что является аксиомой в одной системе, то в другой системе является теоремой и наоборот”134. Идея относительности различия аксиом и теорем применяется к историко-научному факту существования множества геометрий, который актуализировал проблему геометрии физического мира.

Евклидова геометрия, аксиомы которой ранее казались очевидными, естественно применялись к описанию физической реальности. Соотношение математической геометрии и геометрии физической потребовало нового объяснения, отличного от платоновского и кантовского, в условиях нарастающей пролиферации математических геометрических систем. “Разум не давал ответа, его ждали от эмпирического наблюдения”, констатировал Рейхенбах. Поэтому он высоко оценил вклад Гаусса в решение проблемы эмпирического обоснования геометрии.

Гаусс пытался эмпирически проверить теорему евклидовой геометрии о сумме углов треугольника. Он сделал вывод, что в пределах ошибок наблюдения эта теорема верна, то есть, если отклонение суммы углов треугольника от 180 градусов имеется, то неизбежные ошибки наблюдения сделают невозможным доказательство его существования. Рейхенбах считал, что измерения Гаусса требуют обсуждения135.

Проблема геометрии физического пространства более сложна, чем полагал Гаусс. “Допустим, что результат Гаусса о том, что сумма углов треугольника отлична от 180 градусов, верен. Значит ли это, что геометрия мира неевклидова?”136. Как можно знать, что световые лучи движутся по прямым линиям? Если их путь в мире физической реальности изогнут, то измерения Гаусса не относятся к треугольнику, стороны которого являются прямыми линиями. Трудность повторяется, если проверить прямизну светового луча жесткими отрезками, которые тоже находятся в мире физической реальности и подвергнуты влияниям среды.

Рейхенбах констатирует, что изменение параметров тел под действием сил, универсально направленных на весь телесный мир, в том числе и на человека, в принципе ненаблюдаемо. Используя понятие координатных

134Reichenbach, H. The rise of scientific philosophy. Berkeley and Los Angeles, 1951, p. 128

135Reichenbach, H. The rise of scientific philosophy, p. 129

136Reichenbach, H. The rise of scientific philosophy, p. 130

125

дефиниций, которое функционировало как основание соответствующего метода детерминации семантики абстрактных математических пространств, философ науки показал, как эти дефиниции устанавливают отношения физических объектов с понятием равная длина. В связи с этим представлялось, что “…утверждения о геометрии физического мира имеют значение только после координатного определения конгруэнтности”137. Поэтому, если изменим координатное определение конгруэнтности, то получим иную геометрию, в чем проявляется своеобразная относительность геометрии. В геометрии конгруэнтные фигуры есть фигуры, совпадающие при наложении. Допущение существования универсальных сил, действующих на лучи света и твердые предметы, изменяет координатные определения конгруэнтности. Это показывает, что нет одного-единственного геометрического описания физического мира, что “…существует класс эквивалентных описаний”138.

Рейхенбах делает вывод, который является предметом эпистемологических дискуссий: “…каждое из этих описаний истинное, а явные различия между ними касаются не их содержания, а только языка, в котором они сформулированы”139. Философ науки старается уйти от априористского понимания пространства кантовского типа, а также от конвенционализма. Для этого Рейхенбах вводит понятие полного геометрического описания физического мира, которое с необходимостью включает утверждение о поведении твердых тел и световых лучей. Эквивалентные равно истинные описания мыслятся как полные в этом смысле описания.

Для обоснования идеи эмпиричности геометрии физического пространства Рейхенбах вводит понятие нормальной системы геометрического описания и натуральной (естественной) геометрии. Под нормальной системой он понимает единственное эквивалентное описание, в котором твердые тела и световые лучи считаются недеформируемыми под действием универсальных сил. Натуральная геометрия — это геометрия, ведущая к нормальной системе. Вопрос о натуральной геометрии, по Рейхенбаху, есть эмпирический вопрос. Но эмпирические утверждения о геометрии физического мира возможны только после введения координатного определения конгруэнтности. Пуанкаре, отмечает Рейхенбах, был прав, сели хотел сказать, что выбор одной формы класса эквивалентных описаний есть предмет конвенции. Но он ошибался, если верил, что обусловленность натуральной геометрии в определенном смысле есть предмет конвенции.

Акцентируя идею эмпиричности, Рейхенбах подводит итог своему осмыслению природы геометрии. Он считает, что необходимо различать

137Reichenbach, H. The rise of scientific philosophy, p. 132

138Reichenbach, H. The rise of scientific philosophy, p. 133

139Reichenbach, H. The rise of scientific philosophy, p. 133

126

математическую геометрию и геометрию физическую. С математической точки зрения есть много геометрических систем, логически совместимых внутри себя. Геометрические системы интересны не истинностью аксиом, а импликацией аксиом и теорем: если аксиомы истинны, то истинны и теоремы.

Философский анализ показывает, что эти импликации аналитичны, осуществляются посредством дедуктивного хода мысли. Только тогда, когда аксиомы и теоремы утверждаются автономно, геометрия ведет к синтетическим утверждениям140. В таком случае аксиомы становятся посредством специальной интерпретации координатными определениями, то есть утверждениями о физических объектах. Следовательно, нет синтетической априорной геометрии. Математическая геометрия аналитична, а физическая геометрия синтетична и, следовательно, эмпирична.

Выводы, полученные философом науки, сводятся к следующим основным положениям: (1) непосредственным объектом эпистемологии является социологическое бытие знания; (2) эпистемология решает три задачи: дескриптивную, критическую и содержательно-консультативную; (3) для неё характерно лингвистическое видение ее проблем, их постановки, обсуждения и решения; (4) адекватной эпистемологическим задачам является лингво-функциональная концепция значения символов языка; (5) язык есть система правил, которая соединяет символы и факты посредством функции значения символов; (6) система правил языка неаприорна и открыта миру нашего опыта, миру явлений; (7) существует триада предикатов высказываний (значение, истинность и предсказательная сила, или вероятность), причем значение и истинность высказываний редуцируются к их предсказательной силе; (8) истинностная теория значения редуцируется к вероятностной теории значения высказываний языка; (9) существует связь между логической формой высказывания и его вероятностным значением, в связи с чем целесообразно различать логические формы утверждений краткой дизъюнкции подобия и полной дизъюнкции подобия; (10) вероятностные высказывания неустранимы из содержания науки; эпистемическим основанием этого тезиса является убеждение, что отношения между восприятиями и объектами восприятий являются вероятностными; (11) наука состоит из синтетических утверждений, информирующих нас о физическом мире, но многообразие истинных синтетических суждений должно быть упорядочено логически в форме дедуктивно-аксиоматической системы; (12) существует класс геометрически-эквивалентных описаний физического мира, причем каждое из них истинное, а явные различия между ними касаются не их содержания, а только языка, в котором они сформулированы; (13) для решения проблемы эквивалентных описаний принципиально важно различение математической геометрии и геометрии физической.

140 Reichenbach, H. The rise of scientific philosophy, p. 139-140

127

Математическая геометрия аналитична, физическая геометрия синтетична и эмпирична.

Бертран Рассел о человеческом познании, его сфере и границах141

Настоящий труд адресован не только и не прежде всего профессиональным философам, но и тому более широкому кругу читателей, которые интересуются философскими вопросами и хотят или имеют возможность посвятить их обсуждению очень ограниченное время. Декарт, Лейбниц, Локк, Беркли и Юм писали именно для такого читателя, и я считаю печальным недоразумением то обстоятельство, что в продолжение последних примерно ста шестидесяти лет философия рассматривалась в качестве столь же специальной науки, как и математика. Необходимо признать, что логика так же специальна, как и математика, но я полагаю, что логика не является частью философии. Собственно философия занимается предметами, представляющими интерес для широкой образованной публики, и теряет очень много, если только узкий круг профессионалов способен понимать то, что она говорит. …

Ведение Главной целью этой книги является исследование отношения между

индивидуальным опытом и общим составом научного знания. Обычно считается само собой разумеющимся, что научное знание в его широких очертаниях должно быть принятым. Скептицизм по отношению к нему, хотя логически и безупречен, психологически невозможен, и во всякой философии, претендующей на такой скептицизм, всегда содержится элемент фривольной неискренности. Более того, если скептицизм хочет защищать себя теоретически, он должен отвергать все выводы из того, что получено в опыте; частичный скептицизм, как, например, отрицание не данных в опыте физических явлений, или солипсизм, который допускает события лишь в моем будущем или в моем прошлом, которого я не помню, не имеет логического оправдания, поскольку он должен допустить принципы вывода, ведущие к верованиям, которые он отвергает.

Со времени Канта, или, может быть, правильнее сказать, со времени Беркли, среди философов имела место ошибочная тенденция допускать описания мира, на которые неправомерно влияли соображения, извлеченные из исследования природы человеческого познания. Научному здравому смыслу (который я принимаю) ясно, что познана только бесконечно малая часть вселенной, что прошли бесчисленные века, в течение которых вообще не существовало познания, и что, возможно, вновь наступят бесчисленные века, на протяжении которых будет отсутствовать познание. С космической и причинной точек зрения познание есть несущественная черта вселенной;

141 Рассел Б. Человеческое познание. Его сфера и границы. Киев, 1997

128

наука, которая забыла упомянуть о его наличии, страдала бы с безличной точки зрения очень тривиальным несовершенством. В описании мира субъективность является пороком. Кант говорил о себе, что он совершил "коперниканскую революцию", но выразился бы точнее, если бы сказал о "птолемеевской контрреволюции", поскольку он поставил человека снова в центр, в то время как Коперник низложил его.

Но когда мы спрашиваем не о том, "что представляет собой мир, в котором мы живем", а о том, "как мы приходим к познанию мира", субъективность оказывается вполне законной. Знание каждого человека в основном зависит от его собственного индивидуального опыта: он знает то, что он видел и слышал, что он прочел и что ему сообщили, а также то, о чем он, исходя их этих данных, смог заключить. Вопрос стоит именно об индивидуальном, а не о коллективном опыте, так как для перехода от моих данных к принятию какого-либо словесного доказательства требуется вывод. Если я верю, что существует такой, например, населенный пункт, как Семипалатинск, то я верю в это потому, что нечто дает мне основание для этого; и если бы я не принял определенных основополагающих принципов вывода, я должен был бы допустить, что все это могло бы произойти со мной и без действительного существования этого места.

Желание избежать субъективности в описании мира (которое я разделяю) ведет - как, по крайней мере, мне кажется - некоторых современных философов по ложному пути в отношении теории познания. Потеряв вкус к ее проблемам, они пытались отрицать существование самих этих проблем. Со времени Протагора известен тезис, что данные опыта личны и частны. Этот тезис отрицался, потому что считали, как и сам Протагор считал, что если его принять, то он необходимо приведет к заключению, что и все познание частно и индивидуально. Что же касается меня, то я принимаю тезис, но отрицаю вывод; как и почему - это должны показать последующие страницы. …

Установление минимальных принципов, необходимых для оправдания научных выводов, является одной из основных целей этой книги.

Было бы общей фразой сказать, что основные выводы науки в противоположность выводам логики и математики являются только вероятными, это значило бы сказать, что при истинных посылках и правильном построении вывода заключение только вероятно истинно. Необходимо поэтому исследовать, что значит "вероятность". В дальнейшем обнаружится, что это слово обозначает два различных понятия. С одной стороны, имеется математическая вероятность; если класс имеет n членов, а из них m членов имеют определенную характеристику, то математическая вероятность того, что взятый наугад член класса будет иметь данную характеристику, определяется как m/n. С другой стороны, имеется более широкое и менее определенное понятие, которое я называю "степенью правдоподобия", представляющее собой то количество правдоподобия,

129

которое рационально приписать суждению, истинность которого в большей или меньшей степени не установлена. Оба эти вида вероятности имеют отношение к установлению принципов научного вывода.

Ход нашего исследования в основном будет следующим.

Часть первая - о мире науки - описывает главные черты вселенной, которые научное исследование сделало вероятными. Эта часть может рассматриваться как устанавливающая цель, которую вывод должен быть способен достичь, если наши опытные данные и наши принципы вывода могут оправдать научную практику.

Часть вторая - о языке - касается предварительных вопросов. Это вопросы, главным образом, двух видов. С одной стороны, важно выяснить значение некоторых основных терминов, таких, например, как "факт" и "истина". С другой стороны, необходимо исследовать отношение чувственного опыта к эмпирическим понятиям, таким, как "красный", "твердый", "метр" или "секунда". Кроме того, мы исследуем здесь зависимость слов, имеющих существенное отношение к говорящему, таких, как "здесь" и "теперь", от безличных слов, которые устанавливают широту, долготу и дату. Это ставит довольно важные и трудные проблемы, связанные

сотношением индивидуального опыта к общественно признанному составу общего знания.

Втретьей части - о знании и восприятии - мы начинаем наше главное исследование. Мы стараемся здесь отделить опытные данные от тех выводов,

спомощью которых осуществляется наше эмпирическое познание. Здесь мы еще не стремимся оправдать выводы или исследовать принципы, согласно которым они делаются, но стараемся показать, что выводы (в противоположность логическим конструкциям) необходимы для знания. Мы стараемся также различить два вида пространства и времени: один - субъективный и относящийся к опытным данным, и другой - объективный и выводной. Кстати, мы будем утверждать, что солипсизм, за исключением той его крайней формы, в которой он никогда не встречается, есть нелогичная промежуточная позиция, нашедшая свое место где-то между фрагментарным миром опытных данных и полным миром знания.

Часть четвертая - о научных понятиях - есть попытка проанализировать основные понятия в области выводов науки, особенно понятий о физическом пространстве, историческом времени и причинных законах. Термины, употребляемые в математической физике, должны удовлетворять следующим двум видам условий: с одной стороны, эти термины должны удовлетворять определенным формулам; с другой стороны, они должны допускать такую интерпретацию, чтобы дать результаты, которые наблюдение может подтвердить или опровергнуть. Через это последнее условие они связаны с опытными данными, хотя и не слишком тесно; благодаря первому они становятся определенными в отношении некоторых структурных признаков. При всем том все же остается значительная широта их толкования. Эту

130

широту целесообразно использовать с целью свести к минимуму роль выводов, поскольку они идут вразрез с построением; на этом основании, например, точки-моменты point-instans в пространстве-времени конструируются как группы событий или качеств. В этой части два понятия - понятие пространственно-временной структуры и понятие причинной связи - приобретают постепенно возрастающее значение. Если в третьей части мы старались установить, что может считаться данными опыта, то в четвертой части мы стараемся установить в общей форме то, что мы можем - если признать науку истинным знанием - вывести из наших данных.

Поскольку признается, что научные выводы, как правило, сообщают своим заключениям только вероятность, часть пятая посвящается исследованию вероятности. Этот термин дает возможность для различных толкований и разными авторами определялся различно. Эти толкования и определения исследуются здесь, как исследуются и попытки связать индукцию с вероятностью. Результат, которого мы достигли в этом вопросе, в основном тот же, что и у Кейнса, а именно: индукция не в состоянии дать вероятные заключения, если не выполнены определенные условия, и опыт сам по себе никогда не может доказать, что эти условия выполнены.

Часть шестая - о постулатах научного вывода - представляет собой попытку установить те минимальные, предшествующие опыту допущения, которые необходимы, чтобы оправдать наше выведение законов из совокупности опытных данных, и, далее, исследовать, в каком смысле - если вообще в этом есть какой-то смысл - можно сказать, что эти допущения истинны. Основной логической функцией, которую эти допущения должны выполнять, является функция сообщения высшей вероятности заключениям индукции, удовлетворяющей определенным условиям. Для этой цели, поскольку речь идет только о вероятности, нам не нужно допущение, что такая-то связь событий имеет место всегда, а достаточно допустить, что она имеет место иногда (довольно часто). …

ГЛАВА 10. ГРАНИЦЫ ЭМПИРИЗМА.

Эмпиризм может быть определен как утверждение: "Всякое синтетическое знание основывается на опыте". Является ли это утверждение полностью истинным или истинным только с некоторыми ограничениями?

Для ответа мы должны определить слова "синтетическое", "знание", "основывается на" и "опыт". За исключением слова "синтетическое".

В отношении слова "синтетический" точное определение дать трудно, но для наших целей мы можем определить его негативно, как всякое высказывание, не являющееся частью математики или дедуктивной логики и не выводимое из какого-либо высказывания математики или дедуктивной логики. Таким образом, оно исключает не только "2 плюс 2 есть четыре", но также и "два яблока плюс два яблока есть четыре яблока". Но оно включает