тимофеев м.ю.Naciosfera

Курта Левина «Теория поля в социальных науках»204. Иногда оно используется как синоним социального пространства. Так, например, Бурдьё отмечал, что «в той мере, в какой свойства, выбранные для построения пространства, являются активными его свойствами, можно описать это пространство как поле сил, точнее, как совокупность объективных отношений сил, которые навязываются всем входящим в это поле и которые несводимы к намерениям индивидуальных агентов или же к их непосредст-

венным взаимодействиям»205.

При использовании категорий пространства и поля очень важно обозначить характер их связи, модель их отношений, а также такие их внутренние характеристики, как континуальность и дискретность, гомогенность и гетерогенность. Примером дискретного понимания феномена поля может служить позиция социолога В. И. Ильина, который считает, что «социальное пространство прерывисто и распадается на социальные поля — основные его единицы, представляющие собой узлы переплетения тех или иных процессов. Разные процессы, пересекаясь, порождают разные типы полей»206. Учитывая то, что социальное пространство нации неоднородно, подобное понимание категории поля позволяет выяснить механизмы формирования этой неоднородности. Сложная многомерная картина современного мира наций требует именно такого эффективного инструмента для описания. Как отмечает В. С. Малахов, «для осмысления культуры современных обществ более пригодной представляется метафора поля, на котором сталкиваются, соревнуются, переплетаются различные дискурсы, давая рождение новым, ранее не существовавшим дискурсам»207. Дискретные узлы столкновения и переплетения дискурсов становятся источниками воздействия на

204См.: Левин К. Теория поля в социальных науках. СПб., 2000.

205Бурдьё П. Социальное пространство и генезис «классов» // Бурдьё П. Социология политики. М., 1993. С. 53.

206 Ильин В. И. Феномен поля: от метафоры к научной категории.

С.35.

207 Малахов В. Осуществим ли в России русский проект? http:// www.strana-oz.ru/test/nonfree/2002_03/2002_03_14.html

51

окружающее пространство, степень интенсивности которого уменьшается по мере удаления от этого центра. Наличие же множества узлов создает полицентричную континуальную матрицу пространства. Понимание феномена поля Пьером Бурдьё как сферы реализации гомогенизирующего дискурса дополняет эту картину. Структура поля в его работах рассматривается как «состояние соотношения сил между агентами или институциями, вовлеченными в борьбу, где распределение специфического капитала, накопленного в течение предшествующей борьбы, управляет будущими стратегиями. Эта структура, которая представлена, в принципе, стратегиями, направленными на ее трансформацию, сама поставлена на карту: поле есть место борьбы, имеющее ставкой монополию легитимного насилия, которая характеризует рассматриваемое поле, т. е. в итоге сохранение или изменение распределения специфического капитала»208.

Формирование гомогенного пространства наций (в рамках метадискурса нации) происходит в различных участках социального пространства по сценариям, зависящим от социокультурного контекста, от степени близости к различным по своему характеру узлам пересечения конкурирующих дискурсов. Гражданский «российский национальный проект», в частности, масштабно конструировался в официальных СМИ — в 1999 году с использованием «пушкинского ресурса» в рамках нациокультурного дискурса, в 2004 году, во время Олимпиады в Афинах, с привлечением спортивного олимпийского ресурса, а в 2005 году, в связи с 60-летием победы в Великой Отечественной войне, используется военно-исторический ресурс в рамках национальнопатриотического дискурса.

Нациосфера, являясь областью символической репрезентации дискурсов нации, включает в себя и социальное пространство с генерируемыми в нем полями, и семиотическое пространство, интенсивно воздействующее на участников социального взаимодействия с помощью знаково-символических комплексов, используемых для объективации представлений о нации. В свою

208 Шматко Н. А. Предисловие // Бурдьё П. Социология политики.

С. 19.

52

очередь, эти представления формируются на основании концепта и структуры нации как системы. Как уже отмечалось, усвоение акторами принципов организации, структурирования этой системы, а также конвенций по ее использованию позволяет преодолеть границу между ментальным образом нации, ее идеей и физическим, объективированным измерением ее бытия. Именно социокультурные практики, осуществляемые в соответствии с этими конвенциями, являются необходимым условием существования таких воображаемых сообществ, как нации, поскольку не существует каких-либо культурных признаков, безусловно указывающих на нацию209.

(→ Что такое нация? (4): пространствограницы)

Что такое нация? (3): эффект полисемантичности

Ложное впечатление «объективности» означающих распространяется также и на то ответвление семиологии, которое, казалось бы, застраховано от него, а именно на семантику как науку о значениях. Когда структурная семантика старается привести в систему единицы значения, возникает сильный соблазн считать — коль скоро перед нами система, — что мы имеем дело с однозначно определяемой объективной реальностью.

У. Эко. Отсутствующая структура (1968)

Присвоение национальных значений происходит как целенаправленно из некоего легитимизированного источника, так и спонтанно в любой точке социального пространства. Единственным условием существования обращенного в оборот символа с соответствующим ему смыслом является возникновение конвенций по его использованию между участниками социального взаимодействия и параллельная трансляция кода для расшифровки

209 См.: Балакришнан Г. Национальное воображение // Нации и национализм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Хрок и др. М., 2000. С. 275.

53

вложенного в символ смысла. «Идя от значения к символу, — писал Эко, — мы получаем отношения именования (ономастика), когда какие-то смыслы привязываются к какому-то звуковому образу, и напротив, взяв точкой отсчета звучание, мы получаем отношения семасиологического порядка (какой-то звуковой образ получает определенное значение). К тому же… отношения между символом и его значением могут меняться: они могут разрастаться, усложняться, искажаться; символ может оставаться неизменным, тогда как значение может обогащаться или скудеть. И вот этот-то безостановочный динамический процесс и должно называть “смыслом”»210.

Нациосферу можно представить как своего рода склад, хранящий огромный «семиотический потенциал, конкретные возможности которого могут или реализоваться, или не реализоваться. Семиотический потенциал зависит от множества распространенных в данное время кодов и от их реализации или нереализации»211. Семантическое или ассоциативное поле, спектр ассоциаций212 понятия «нация» настолько велик, что возможности его использования создают проблемы для исследователей и снимают проблемы у «практикующих» идеологов национализма. Значение слова «нация», по меткому замечанию В. А. Тишкова, является смутным, но привлекательным. Активно отстаивая принципы конструктивизма, он настаивает на том, что «нация

— это категория семантико-метафорическая, которая обрела в истории большую эмоциональную и политическую легитимность и которая не стала и не может быть категорией анализа, т. е. стать научной дефиницией»213.

Энтони Коэн достаточно подробно обосновал «символический статус» как результат конструирования и онтологический статус сообщества214. Рассматривая процесс символического

210Эко У. Указ. соч. С. 50.

211Лахман Р. Ценностные аспекты семиотики культуры / семиотики текста Юрия Лотмана // Лотмановский сборник / Ред.-сост. Е. В. Пер-

мяков. М., 1995. Т. 1. С. 199—200.

212Эти понятия использует Умберто Эко. См.: Эко У. Указ. соч. С. 55.

213Тишков В.А. Забыть о нации: (Пост-националистическое понимание национализма). С. 18.

214Cohen A. P. The Symbolic Construction of Community. Р. 98.

54

конструирования, он отмечал, что стабильность границ сообщества связана с условностью и многозначностью символов, используемых для их маркировки. «Некоторые социальные категории изменчивы в своих значениях, — писал он, — и их содержание порой настолько неясно, что они существуют в значительной степени лишь в пределах своих конвенциональных границ. Такие категории, как справедливость, совершенство, патриотизм, долг, любовь, мир, почти невозможно точно объяснить. Попытка сделать это неизменно приводит к неудаче. Но диапазон их потенциальных значений используется в качестве общепринятых символов, что позволяет приверженцам их использования придавать им свои собственные значения. Они разделяют символ, но не обязательно разделяют значения. Сообщество — только такой выражающий границу символ»215.

«Плавающее» означаемое понятия «нация» выполняет интегративную функцию. Как справедливо отмечает Катрин Вердери, «в качестве символа нация служит легитимации многочисленных социальных движений и действий, часто имеющих очень разные цели. Она действует как символ по двум причинам. Вопервых, как все символы, она неоднозначна. Поэтому люди, которые им по-разному пользуются, могут привлекать на свою сторону в корне различные аудитории (как у себя дома, так и на международной арене), которые будут считать, что понимают под этим одно и то же. Во-вторых, его использование пробуждает чувства и склонности, которые формировались по отношению к нации на протяжении десятилетий так называемого национального строительства»216.

На уровне семантики нации представляют собой открытые системы, обладающие благодаря концепту системы «изменчи- востью-в-постоянстве».

215Ibid. P. 15.

216Вердери К. Куда идут «нация» и «национализм»? // Нации и национализм. С. 298.

55

С чего начинается нация?

Политика является исключительно благодатным местом для эффективной символической деятельности, понимаемой как действия, осуществляемые с помощью знаков, способных производить социальное, и в частности группы.

П. Бурдьё. Социальное пространство и генезис «классов»

«В самой своей сути национализм есть гомогенизирующий, дифференцирующий или классифицирующий дискурс, или приведения к однородности: он адресует свой призыв людям, которых предположительно что-то объединяет друг с другом, противопоставляя их тем людям, которых, опять же предположительно, ничто не связывает между собой. В современных видах национализма такими наиболее важными общими вещами служат определенные формы культуры, традиции и особая история»217. В определении, данном Катрин Вердери, изложен оптимальный принцип анализа этого феномена. В основе национализма, по ее словам, лежит «политическое применение символа нации при помощи дискурса и политической деятельности, а также чувство, которое заставляет людей реагировать на его применение» (курсив мой. — М. Т.)218. Понятие «символ нации» в данном контексте не что иное, как идея нации или её концепт.

Массимо д'Адзельо после объединения Италии афористично заявил: «Мы создали Италию, теперь нужно создавать итальянцев»219. Афоризм этот актуален для сообществ, легитимизирующих свое национальное пространство (реализующих в определенных, означенных пределах национальный дискурс) по сей день. Национальные активисты среди находящихся у власти политиков и сотрудничающих с ними интеллектуалов в но-

217 Там же. С. 298. См. также: Eriksen Th. H. Ethnicity and Nationalism: Anthropological Perspectives. L.; East Haven (Conn.), 1993. P. 11.

218Вердери К. Указ. соч. С. 298.

219Цит. по: Italian Unification: Cavour, Garibaldi and the Making of Italy. http://www.age-of-the-sage.org/cavour_garibaldi_italy.html#Cavour_ Garibaldi_Italy

56

вых государствах, формирующихся, в частности, на территории бывших СССР и Югославии, в полной мере озабочены поиском оптимальных технологий для создания гомогенного социального (социокультурного, социополитического) пространства, соответствующих символических практик, сценариев включения населения в новое символическое пространство.

Впрочем, первичный универсальный способ «новообращения» хорошо известен — это процедура означивания, номинации. «Официальный выразитель, — отмечал Пьер Бурдьё, — это тот, кто, говоря о группе, о месте группы, скрыто ставит вопрос о существовании группы, учреждает эту группу при помощи магической операции, свойственной любому акту номинации»220. Именно так Сан-Мартин в 1821 году постановил, чтобы в будущем местных жителей не называли более индейцами или туземцами («…они дети и граждане Перу и впредь будут известны как перуанцы»221). Примеры, подобные тем, что привел Бенедикт Андерсон, можно множить, т. к. через процедуру номинации прошли все современные нации, различались лишь формы ее проведения.

Акт номинации, означивания общности как нации задает границы соответствующего символического пространства, запускает механизм формирования соответствующих практик, отношений как внутри пространства нации, так и за ее пределами. Главная задача состоит не столько в том, чтобы «произвести народ», а в том, как заметил Этьен Балибар, «чтобы народ непрерывно производил сам себя в качестве национального сообщества. Или же в том, чтобы произвести эффект единства, благодаря которому народ предстанет во всеобщем мнении “в качестве народа”…»222. Не стоит забывать, что «народа» как эмпирически фиксируемого целого не существует. Малахов подчеркивает, что «“возникновение” нации совпадает с ее (само)провозглашением. Нация учреждается вместе с возвещением собствен-

220Бурдьё П. Социальное пространство и генезис «классов». С. 91.

221Цит. по: Андерсон Б. Указ. соч. С. 73.

222Балибар Э. Нация как форма: история и идеология // Балибар Э., Валлерстайн И. Раса, нация, класс: Двусмысленные идентичности. М., 2003. С. 110.

57

ного существования как единственного суверена; ее конституирование есть самоконституирование, ибо может состояться только в акте собственного провозглашения. Нация, народ есть и тот, кто учреждает, и тот, кого учреждают. Это значит также, что народ есть и субъект власти, и ее объект, и тот, кто наделяет властью, и тот, кто должен будет ее предписания исполнять»223.

Сам акт провозглашения общности представляет собой результат принятия символических конвенций и последующее распространение этих конвенций в рамках соответствующим образом расширяющегося социокультурного пространства. Этот процесс описан Пьером Бурдьё с помощью понятия habitus. Среди различных его определений мы выделим следующее: «Габитус производит практики, как индивидуальные, так и коллективные, а следовательно — саму историю в соответствии со схемами, порожденными историей. Он обеспечивает активное присутствие прошлого опыта, который, существуя в каждом организме в форме схем восприятия, мышления и действия, более верным способом, чем все формальные правила и все явным образом сформулированные нормы, дает гарантию тождества и постоянства практик во времени»224. Таким образом, мы вновь сталкиваемся с «изменчивостью-в-постоянстве» или «смещенной преемственностью». Национальный метадискурс подобно perpetuum mobile воспроизводит национальное. Один из теоретиков конструктивизма — английский историк Эрик Хобсбаум два десятилетия назад даже предложил считать нацией «всякое достаточно

крупное человеческое сообщество, члены которого воспринимают себя как “нацию”»225.

На уровне локальных дискурсов непрерывно, хотя и незаметно для посторонних, идет процесс сопротивления официаль-

223Малахов В. Неудобства с идентичностью. С. 96.

224Бурдьё П. Структура, габитус, практика // Журн. социологии и соц. антропологии. 1998. Т. 1. № 2. С. 46; То же. http://www.soc.pu.ru: 8101/publications/jssa/1998/2/4bourd.html#n1

225Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1780 года. СПб., 1998.

С. 17.

58

ной политике номинации226. Достоянием гласности эта «подковерная» борьба становится, в частности, во время проведения переписей населения227. Крайним же случаем является представление официальной номинации как проявления политики насильственной ассимиляции.

Борьба дискурсов внутри пространства нации обычно неактуальна вне этого пространства. Семиотический аспект данного явления Ю. С. Степанов описал следующим образом: «…наблюдатель извне относит к наблюдаемой знаковой системе по крайней мере на один ярус больше (“сверху” или “снизу” или “сверху” и “снизу”), чем наблюдатель-участник»228. На практике это выражается, например, в том, что для многих жителей Британских островов все граждане России (а до 1991 года СССР) являются русскими, а для россиян все подданные Елизаветы II — англичанами.

Дистанция между народами (пространственная, культурная, политическая и т. д.) способна либо увеличить, либо снизить степень семантических разночтений. Однако лингвистический ресурс может существенно сузить свободу выбора. «Поляки более или менее успешно отличали советское от русского, — пишет Анджей де Лазари, — теперь же у нас трудности с правильным употреблением определений “русский” и “российский” на польском языке. Впрочем, трудности возникли и у самих россиян. <…> На первый взгляд все как будто просто: Россия — многонациональное государство, и слово “российский” определяет эту многонациональную государственность (россиянин — это любой гражданин Российской Федерации независимо от его национальности). Слово же “русский” определяет принадлежность к культуре собственно русской. Русский вместе с чукчей, евреем и

226См., напр.: McDonald M. «We are not French!»: Language, Culture, and Identity in Brittany. L.; N. Y., 1989.

227См.: Кадио Ж. Как упорядочивали разнообразие: списки и классификации национальностей в Российской империи и в Советском Союзе (1897 — 1939) // Ab Imperio. 2004. № 4; Тишков В. А. О переписи населения // Тишков В. А. Этнология и политика: Науч. публицистика.

М., 2001.

228 Степанов Ю. С. Указ. соч. С. 111.

59

поляком, если они граждане Российской Федерации, суть россияне. Государство — российское, язык, разумеется, — русский. Наверняка мы бы справились с этой сложностью и на польском языке, возродив для современности и подняв в их стилистическом статусе слова “Русь”, “ruski”, а может быть, и “rusek”. Государство по-польски было бы “rosyjskie”, язык “ruski” (украинский и белорусский по соображениям политкорректности не были бы “ruskimi” языками), вареникам, которые по-польски называются “pierogi ruskie”, имя можно было бы не менять. Это было бы возможно — если бы россияне (то есть граждане Российской Федерации) сами справлялись с нарицанием имен»229. Ирония польского исследователя вполне уместна. Насколько корректно, например, считать маршала Г. К. Жукова не русским и советским, а российским военачальником, как принято писать в настоящее время?230

Анализируя идею «Русского проекта» Глеба Павловского, Владимир Малахов пишет о том, что следует «усомниться в самой возможности освободить термин “русский” от этнической нагрузки. Если в царской России быть русским означало, в первую очередь, быть православным и, во-вторых, быть лояльным императорскому трону, то в советское время скрепляющая скоба империи отпала, а конфессиональная лояльность отошла на периферию. “Русский” в сегодняшнем употреблении — это именно этническая характеристика, и если кто-то из нерусских (например, из “лиц кавказской национальности”) в этом усомнится, московские милиционеры все доходчиво разъяснят. <…> И убеждать жителя Чебоксар, чувствующего себя чувашем (даже если он не активист “Ассамблеи тюркских народов”), принять самоназвание “русский” — напрасный труд»231.

229Lazari A. de. Польская и русская душа — взаимное восприятие. http://www.auditorium.ru/aud/conf/conf_view.php?cid=590. См. также: Dusza polska i rosyjska: Spojrzenie wspolczesne.

230Памяти полководца. http://www.omsknews.ru/print.php3?id=4955; Родился Г. К. Жуков. http://ts.vpk.ru/cgi-bin/ts/cal_day_fool.pl?hmon= 12&hday=1&num=7

231Малахов В. Осуществим ли в России русский проект?

60