Учебный год 22-23 / E_Yu_Samoylov_Publichnaya_dostovernost
.pdfпрактически исключает для собственника возможность самостоятельно создать виновный повод для возникновения видимости права другого лица.
Вызываемая типовым легитимационным фактом видимость права признается средством легитимации. Однако действие легитимации обусловлено требованием к субъективному моменту на стороне приобретателя. Последний должен отвечать признакам добросовестности, поскольку у лица, осведомленного о неуправомоченности контрагента в момент приобретения, не может возникнуть «подлинной» видимости права.
Вместе с тем следует отметить, что легитимационный факт, вызывающий видимость права на стороне отчуждателя, имеет значение объективной предпосылки защиты добросовестного приобретателя только в тех правопорядках, где для перехода вещного титула принята система традиции (обязательного внесения). Система консенсуса (соглашения) нивелирует значение видимости права. Этот вывод очевиден, прежде всего, на примере французского гражданского законодательства, которое связывает момент перехода (переноса) вещных прав с достижением сторонами соглашения (консенсуса). При этом ни владению движимой вещью, ни содержанию реестра недвижимости не придается значение средства легитимации лица, обладающего вещным титулом.
Параграф третий главы первой работы («Механизм и способ приобретения вещного права добросовестным лицом») содержит описание материально-правового эффекта публичной достоверности.
Действие публичной достоверности необходимо связано с прямым и однозначным положением закона о том, что добросовестный приобретатель становится обладателем вещного титула на спорное имущество.
Первичное действие публичной достоверности заключается в признании за добросовестным лицом полноценного вещного права на спорное имущество, приобретенное по сделке с неуправомоченным отчуждателем. При этом возникающее у добросовестного приобретателя вещное право считается совершенно свободным от какихлибо недостатков, ограничений и обременений. Все последние одновременно и бесповоротно устраняются ipso jure. Материально-правовой эффект публичной достоверности всегда направлен к выгоде (пользе) для имущественно-правовой сферы добросовестного приобретателя, но ни в коем случае не к ее умалению. Разумеется, вещное право возникает у приобретателя в объеме, соразмерном существовавшей в момент приобретения видимости права и выраженной в сделке воле (ожиданию) самого приобретателя.
Изложенное служит основанием для вывода об отсутствии правопреемства при применении публичной достоверности. Следовательно, добросовестное приобретение
11
следует отнести к первоначальным способам приобретения вещного титула (права собственности). Это обстоятельство также выводит добросовестное приобретение из-под действия традиционного правила, согласно которому «никто не может передать другому больше прав на вещь, чем имеет сам».
Юридически рефлективным, но одномоментным первичным действием публичной достоверности является также утрата прежним собственником вещного права на спорное имущество. Данная утрата является окончательной и бесповоротной.
Отдельного рассмотрения заслуживает вопрос о том, наступает ли материальноправовой эффект публичной достоверности «принудительно» или добросовестный приобретатель вправе отказаться от предоставляемой ему защиты, т.е. возникновению вещного титула предпочесть обязательственно-правовое требование к отчуждателю. Осуществление права на защиту не может быть обязательным для лица, в пользу которого такая защита предусмотрена. Следовательно, наступление эффекта публичной достоверности для добросовестного лица диспозитивно. Отказ приобретателя от защиты при возникновении спора о праве на приобретенное имущество означает, что вещное право сохраняется за прежним действительным правообладателем.
Основанием возникновения вещного права у добросовестного приобретателя является сложный юридический состав – корпус фактических предпосылок, строго определенный законом. Правовой эффект публичной достоверности наступает, если в конкретном случае одновременно наличествуют два вида фактических предпосылок – объективные и субъективная. К объективным предпосылкам относятся законодательно определенный типовой легитимационный факт; сделка по приобретению имущества; соответствие предмета приобретения особым требованиям. Единственной субъективной и при этом презюмируемой предпосылкой является добросовестность приобретателя.
Глава вторая работы («Объективные предпосылки публичной достоверности»)
состоит из трех параграфов.
В параграфе первом главы второй работы («Легитимационный факт») раскрывается значение первой предпосылки действия публичной достоверности - понятия «видимости права» применительно к правам на недвижимое имущество.
Легитимационные факты условно разграничиваются на естественные и искусственные. К первым относятся владение движимой вещью, в том числе ценной бумагой. Эти факты состоят в очевидной связи с соответствующим правом, поскольку без них немыслимо господство над вещью и пользование ею, а также осуществление прав из ценной бумаги. К искусственным фактическим составам относится запись о правах на недвижимое имущество в специально созданном публичном реестре. Особенность такого
12
реестра заключается в том, что его содержание не имеет фактической внешне видимой и распознаваемой связи с осуществлением права на недвижимость.
Легитимационные факты обладают различной степенью достоверности. Публичный реестр недвижимости признается более достоверным источником сведений о принадлежности прав, чем естественный факт владения движимой вещью.
Во все времена существовала потребность в особой искусственной фиксации (публикации) сведений о вещных правах на недвижимое имущество. Именно создание и непрерывное ведение реестра прав на недвижимость (ипотечной, поземельной книги) способствует как интересам укрепления прав собственников и их кредиторов, так и интересам стабильности оборота в целом.
Для того, чтобы запись в публичном реестре выполняла функцию легитимационного факта, а, следовательно, объективной предпосылки публичной достоверности необходимы следующие условия.
Во-первых, законодательство должно закреплять принцип обязательного внесения всех вещных прав на недвижимое имущество в публичный реестр.
Во-вторых, закон должен закрепить презумпцию соответствия записи о праве на недвижимость в реестре и действительной принадлежности недвижимости. Одновременно с этим будет распределено бремя доказывания. Если отраженное в реестре правовое положение ставится под сомнение, то занесенный в реестр правообладатель не обязан доказывать правильность соответствующей записи. Данная норма закона, с одной стороны, даст приобретателям законный повод доверять указанному в реестре лицу как действительно управомоченному, с другой стороны, предоставит процессуальные гарантии внесенному в реестр лицу.
В-третьих, закон должен определять однозначные материально-правовые последствия неправильности записей в реестре недвижимости (т.е. случаев несоответствия записи о правах истинному правовому положению). Тот, кто в обороте недвижимости полагается на содержание публичного реестра, должен быть защищен в своем доверии. Добросовестный приобретатель, невзирая на установленную позднее неуправомоченность отчуждателя, должен получить ту правовую позицию, которая полагалась бы ему при действительном приобретении от управомоченного лица. Следовательно, внесенная в реестр запись на имя приобретателя должна признаваться действительной и бесповоротной. Именно в этом положении находит свое выражение принцип публичной достоверности, действие которого очевидно как в материальноправовом, так и в процессуальном смысле.
13
Закрепление описанного выше материально-правового эффекта публичной достоверности немыслимо без создания соответствующих организационных условий функционирования публичного реестра, исключающих или снижающих до минимума риск несоответствия реестровых записей и действительного правового положения.
В параграфе втором главы второй работы («Сделка по приобретению») раскрывается значение второй объективной предпосылки публичной достоверности.
Защита добросовестного приобретателя ограничена случаями приобретения по сделке. Смысл этого ограничения заключается в том, что сама необходимость защиты добросовестного приобретения от неуправомоченных лиц обусловлена преимущественным обеспечением стабильности оборота. Поэтому такая типичная оборотная операция, как двусторонняя сделка, является необходимой предпосылкой публичной достоверности. Правовой защиты достойна только воля добросовестного приобретателя, выраженная в сделке по приобретению вещи и опирающаяся на типовой легитимационный факт. Таким образом, волевой критерий рассматривается как юридически значимый для применения публичной достоверности. Напротив, приобретение в силу закона не защищается. Безвозмездный приобретатель (наследник, одаряемый, легатарий и т.п.) также не несет прямых материальных потерь в случае истребования у него приобретенной вещи. Защита подобных приобретателей не соответствует такой цели публичной достоверности, как обеспечение безопасности оборота. Поэтому только защита приобретения по двусторонней сделке имеет справедливое с точки зрения распределения имущественных рисков обоснование.
Сделка по приобретению вещи должна отвечать требованиям к ее действительности. Единственным допустимым недостатком (пороком) сделки может быть неизвестное приобретателю отсутствие распорядительных правомочий отчуждателя.
Вопрос о том, мыслим ли в системном смысле институт публичной достоверности в отсутствие известного сочетания принципов разделения и абстрактности сделок, заслуживает положительного ответа. Институт публичной достоверности, служащий в сущности тем же целям, для достижения которых сформулирован принцип абстрактности распорядительных сделок (основанный в свою очередь на принципе разделения сделок на обязательственные и распорядительные), имеет независимую природу, поскольку сформирован вовсе не на основе принципов разделения и абстрактности сделок. Последние сконструированы ради той же самой цели, а именно обеспечения стабильности оборота путем защиты приобретателей. Независимость перехода вещных прав по распорядительной сделке ограждает приобретателя не только от недостатков
14
обязательственной сделки, заключенной им с отчуждателем, но и от пороков всех предыдущих обязательственных сделок в отношении конкретной вещи.
Но эти принципы не могут гарантировать действительность распорядительных сделок и охватить ситуации, когда отчуждатель получил вещь не по сделке, а в результате неправомерных действий. Следовательно, данные принципы не способны защитить приобретателя от недостатков распорядительных правомочий отчуждателя и обеспечить легальное основание возникновения вещного права у приобретателя. Для восполнения этого недостатка потребовался институт публичной достоверности, предусматривающий в качестве исключения конвалидацию (исцеление) распорядительной сделки. Таким образом, публичная достоверность содержательно и конструктивно не связана, а тем более не должна отождествляться с принципом абстрактности, нашедшим обоснование и применение только в немецком правопорядке.
В параграфе третьем главы второй работы («Требования к объекту приобретения») рассматривается очередная объективная предпосылка публичной достоверности - соответствие предмета приобретения особым требованиям.
Для наступления правового эффекта публичной достоверности требуется соответствие предмета приобретения, а точнее его «истории», квалифицированным признакам. Если публичный реестр содержит возражение, т.е. зарегистрированное заявление о неправильности записи о правах на недвижимость, то любое приобретение недействительно в той мере, в какой оно может помешать удовлетворению заявленного в возражении требования, и до тех пор, пока возражение не будет снято вследствие отклонения этого требования.
Особым требованием к предмету приобретения является отсутствие специально установленных запретов на отчуждение вещи. Относительные запреты на отчуждение действуют только inter partes и ограждают определенные частные интересы (к примеру, запрет на отчуждение, установленный в порядке обеспечения иска). Абсолютные запреты на отчуждение вещи устанавливаются в публичных интересах, в том числе с целью защиты третьих лиц.
Невозможно применение публичной достоверности к случаям приобретения изъятых из оборота вещей. Внеоборотные вещи лишены способности быть объектом частного права и гражданского оборота. Эффект публичной достоверности способен восполнить недостатки, связанные с распорядительной способностью отчуждателя как субъекта гражданского права, но никак не влияет на «объективную неуправомоченность» ввиду особого режима самой вещи, исключенной из оборота.
15
Глава третья работы («Субъективная предпосылка публичной достоверности») включает пять параграфов.
Параграф первый главы третьей работы («Добросовестность как фактическая ошибка приобретателя») посвящена анализу субъективного момента приобретения с точки зрения учения об ошибке.
Вопрос о добросовестности становится юридически релевантным только тогда, когда выраженное приобретателем доверие к внешнему факту, который легитимировал отчуждателя, не соответствовало скрытому от внимания приобретателя действительному правовому положению. Незнание приобретателя в таком случае оказывается неотъемлемым условием принятого приобретателем ошибочного решения о вступлении в сделку.
Правовое значение любой ошибки заключается в ее связи с юридическими фактами, т.е. основаниями возникновения и прекращения правоотношений. Если ошибка оказала прямое влияние на такой факт (действие или бездействие), то возникает вопрос, разрушает ли эта ошибка правовой эффект, с которым связано и на который направлено соответствующее действие или бездействие.
Добросовестность как доверие может основываться только на незнании факта принадлежности вещи продавцу. Ошибка в праве (юридическая ошибка) исключает добросовестность. Определенно неизвинительным стало бы доверие к наличию правовой нормы, дозволяющей правонарушение, а именно распоряжение неуправомоченного лица чужим имуществом. Незнание же приобретателя о нарушении закона, обусловленное в свою очередь незнанием фактов (неуправомоченности), которые приводят к нарушению, рассматривается как фактическая ошибка. Таким образом, рациональную (когнитивную) основу добросовестного приобретения может составлять только фактическая ошибка.
Несоблюдение норм закона, содержащих иные, не связанные с управомоченностью отчуждателя требования к действительному переходу права собственности на вещь, исключает не столько добросовестность, сколько само приобретение как недействительное или несостоявшееся. Ссылка на добросовестность в этих случаях также не допускается, поскольку от приобретателя здесь требуется не доверие, а знание закона.
При определении добросовестности как фактической ошибки неотъемлемым является требование «извинительности» такой ошибки. С этим связана проблема критериев разумной осмотрительности (осторожности).
Первым правовым «ограничителем» индивидуального доверия является сведение его направленности к внешним фактам («базису доверия»), круг которых в свою очередь строго определен. Так, субъективный момент привязывается к объективному элементу
16
квалификации. Оправданием, извинительностью доверия служит то обстоятельство, что обычным средством оглашения (внешнего распознавания) вещных прав на недвижимость для третьих лиц выступает содержание публичного реестра; применительно к движимым вещам ту же функцию выполняет факт владения ими. Извинительной признается ошибка приобретателя, обусловленная строго определенными фактами. Таким образом, допустимым признается только доверие, находящееся в причинно-следственной связи (зависимости) с внешним легитимационным фактом.
Вместе с тем, следует отметить, что раскрытие этого вопроса выявило проблемы так называемой общей теории видимости права. В случае владения движимой вещью «видимость права» оказывается недостаточной для легитимации отчуждателя. Применительно же к публично достоверному реестру недвижимости «видимость права» является практически невостребованной, поскольку требование добросовестности становится формальным. Это подтверждает, что последовательное и некритическое обобщение теории видимости права, объединение составляющих базис доверия внешних фактов едиными критериями защиты доверия (добросовестности) невозможно и нецелесообразно.
В параграфе втором главы третьей работы («Добросовестность как негативное понятие») доказывается, что добросовестность необходимо рассматривать как негативный факт. Именно из этого вывода следует также то, что добросовестность сама по себе является хотя и презюмируемой, но не положительной предпосылкой признания приобретения добросовестным.
Доверие приобретателя имеет рациональную (когнитивную) основу, которую можно охарактеризовать как «смесь» знания и незнания. В цивилистической доктрине сохраняется дискуссия о том, негативный или позитивный момент является определяющим признаком правового понятия добросовестности.
К выводу о том, что добросовестность должна иметь прежде всего положительное содержание, склоняются, например, Б.Виндшайд, К.Г.ф.Вэхтер, Г.Дернбург, К.А.Меллентиль, К.И.Скловский.
Однако более обоснованным оказывается другое мнение, согласно которому содержание понятия добросовестности сводится к обязательному негативному моменту, а позитивный остается всегда иррелевантным, независимо от его наличия или отсутствия в конкретном случае. Этой позиции придерживались такие цивилисты, как Ф.К.ф.Савиньи, Г.Ф.Пухта, Э.Пферше, Ф.Регельсбергер, К.А.ф.Вангеров.
Во-первых, приобретатель не всегда имеет точное положительное убеждение в правомерности приобретения. Ему не может быть вменена обязанность делать такой
17
вывод и тем более быть в нем уверенным. Ограниченность объема знания о фактах, подтверждающих управомоченность отчуждателя, неизбежна, что вынуждает приобретателя больше доверять, верить в отсутствие неизвестных препятствий приобретения, нежели быть в этом убежденным. Во-вторых, наличие соответствующего положительного убеждения практически недоказуемо, поскольку не имеет прямого внешнего выражения. В-третьих, ошибочное позитивное убеждение в правомерности приобретения характерно не только для доброй совести, но и для недобросовестности как незнания вследствие грубой неосторожности.
Таким, образом, в юридическом смысле достаточным будет определить добросовестность только как незнание, не приписывая какого-либо положительного содержания этому понятию. В конкретном проявлении это - негативный факт. В догматическом смысле добросовестность представляет собой негативное понятие, которое образуется путем отрицания позитивного - недобросовестности как знания (добросовестность – это «не недобросовестность»).
Таким образом, для защиты приобретателя необходимо отсутствие недобросовестности, в этом состоит смысл добросовестности. Поэтому не следует определять добросовестность как позитивную предпосылку добросовестного приобретения. Напротив, надлежит рассматривать недобросовестность как препятствие такого приобретения. Этим разрешается и вопрос о правильном распределении бремени доказывания субъективного момента. Добросовестность предполагается, обратное должно быть доказано.
Параграф третий главы третьей работы («Недобросовестность как положительное знание») посвящен изучению так называемого субъективного критерия недобросовестности. Недобросовестным признается прежде всего приобретатель, который знал об отсутствии у продавца права на отчуждение имущества. Несмотря на то, что областью квалификации здесь служит интеллектуальная сфера конкретного приобретателя, для установления положительного знания не нужно исследовать состояние сознания приобретателя в момент приобретения. Достаточно указать на такие обстоятельства, сопровождавшие приобретение, из которых данный приобретатель непременно вывел бы заключение, что его контрагент распоряжается чужим имуществом, не имея на это правомочий. Следовательно, осведомленность приобретателя о фактах, которые влекут логически неизбежный вывод о неуправомоченности отчуждателя, становится основанием вменения данному приобретателю положительного знания и тем самым признания его недобросовестным.
18
Во-первых, свидетельством практически безусловного знания приобретателя о неуправомоченности отчуждателя может быть его непосредственная осведомленность о наличии таких фактов на стороне отчуждателя, неправомерность которых прямо исключает принадлежность последнему имущества или права распоряжения им.
Во-вторых, свидетельством практически безусловного знания приобретателя о неуправомоченности отчуждателя может быть непосредственная осведомленность о наличии таких фактов на стороне действительного собственника, которые прямо исключают принадлежность данного имущества или права распоряжения им кому-либо иному, кроме действительного собственника.
Иные обстоятельства не могут прямо свидетельствовать о знании приобретателем действительного правового положения. Однако при определенных условиях такие факты дают повод усомниться в правах отчуждателя.
Простые сомнения, которые носят общий (абстрактный) характер, не являются свидетельством знания о неуправомоченности отчуждателя, а значит, сами по себе не исключают добросовестность. Для того, чтобы сомнения в принадлежности отчуждателю права распоряжения оказали влияние на субъективный момент (состояние) приобретателя, они должны по меньшей мере иметь под собой конкретные основания, дающие повод к дополнительной проверке правомочий контрагента. Невыполнение такой проверки может свидетельствовать о недобросовестности приобретателя, но не по причине его знания о неуправомоченности (т.е. умысла на нарушение чужого права), а ввиду незнания об этом вследствие проявленной грубой неосторожности (небрежности).
В основе разграничения добросовестного и недобросовестного приобретения лежит понятие вины. Недобросовестность, или отсутствие добросовестности - это определенное субъективное состояние, которое прямо или косвенно содержит элемент противоправного отношения лица к своим действиям. Это обстоятельство позволяет определить недобросовестность как частное проявление вины в гражданском праве. Недобросовестность характеризуется не только наличной или должной осведомленностью, но и волевой направленностью. Если, несмотря на знание или обязанность знать о негативных последствиях совершаемой сделки, покупатель совершает приобретение, есть все основания говорить о том, что он своей волей допускает нарушение чужого права. Поэтому положительное знание о неуправомоченности отчуждателя следует квалифицировать как вину в форме умысла на нарушение чужого субъективного права. Незнание по неизвинительной причине приравнивается к вине в форме грубой неосторожности или небрежности.
19
В параграфе четвертом главы третьей работы («Недобросовестность как незнание вследствие грубой неосторожности») анализу подвергается так называемый объективный критерий недобросовестности.
Правопорядок всецело покоится на возможности доверия людей друг к другу. Первичным мотивом распределения риска в пользу приобретателя является неизбежность его доверия, так как объем доступной информации о принадлежности права всегда ограничен не только для данного приобретателя, но и для всякого участника оборота.
При этом во многих случаях при определении принадлежности приобретаемого имущества приобретатель все же может избежать ошибки. Для этого требуется более внимательно изучить имеющиеся сведения либо получить их из иных доступных источников. Если приобретатель не использовал эту возможность, то его незнание об истинном правовом положении нельзя признать извинительным. Поэтому существует практическая необходимость сформулировать правовой критерий разграничения незнания (доверия) приобретателя на действительно неизбежное и объективно непростительное. Именно такой критерий позволит в полной мере определить соотношение понятий добросовестности и недобросовестности приобретателя.
Большинство развитых иностранных правопорядков (Германии, Австрии, Швейцарии, Франции, Великобритании, США и др.) не поощряет легкомысленное отношение к проверке распорядительных правомочий отчуждателя, особенно при наличии очевидных сомнительных (подозрительных) обстоятельств. Отечественный законодатель сформулировал объективный критерий добросовестности приобретателя в п. 1 ст. 302 ГК РФ: приобретатель признается добросовестным, если он не мог знать, что имущество приобретено у лица, которое не имело права его отчуждать. Нет никаких оснований полагать, что этот критерий извинительности незнания не соответствует смыслу зарубежных аналогов.
Формулировки «мог знать» и «должен был знать» не равнозначны. Однако выбор второй вместо первой ничего принципиально не изменит. Сохранение в п. 1 ст. 302 ГК РФ оборота «мог знать» не препятствует его верному толкованию. В действительности обе формулировки выражают одно и то же требование к субъективному моменту приобретателя. Оно состоит в недопущении неосторожности при приобретении имущества. Можно сказать, что в определенном смысле выражения «мог знать» и «должен был знать» дополняют друг друга. Первое обозначает возможность распознания признаков подозрительности сделки и получения дальнейшего знания в этом направлении, но прямо не содержит требования использовать такую возможность. Второе же, напротив, указывает на необходимость знания, не учитывая возможность его
20