2. Классификация оснований возникновения обязательств в буржуазном праве

Вместе с понятием обязательства буржуазные правовые системы и бур­жуазная цивилистическая наука получили от римского права и классификацию оснований возникновения обязательств. Создавая свою классификацию, римские юристы не преследовали теоретических целей, а просто излагали в определенном порядке материал, относящийся к возникновению обязательств. Необходимость в этом возникла потому, что они исходили из общего понятия обязательства, которым объединяли совокупность соответствующих правил. Мы не находим в источниках римского права какого-либо обоснования того деления, которое в них дано. Все деление обычно излагается как вводная фраза к изложению отдельных видов обязательств. Римская классификация в дошедших до нас источниках сформулирована Гаем. У Гая содержатся все редакции этой классификации, представляющие собой три ступени ее детализации и уточнения.

В наиболее упрощенвой форме она сводится к разделению всех обязательств на возникающие из деликтов (Gains I.3.88 «Nuns transeamus ad obligationes, quarum summa divisio in duas species diducitur: omnis enim obligatio vel ex contracta nascitur vel ex delicto». Затем Гай добавляет к этой классификации указания на обязательства, возни-

88

кающие из различных других оснований (Gaius libro secundo aureorum_, D. 44.7, l pr., «obligaüones aut ex contractu uascuntur, aut ex maleficio, aut proprio quodam jure ex variis causarum figuris»). И, наконец, излагая далее отдельные виды возникновения обязательств, он детализирует понятие «obligationes ex variis causarum figuris» и говорит об обязательствах quasi ex contractu и—«quasi ex maleficio» (Gaius libro secundo aureorum, D. 44.7.5). В наиболее развитой своей форме эта классификация перешла и.в институции Юстиниана. Институции, дав определение обязательства и разделив_обязадельства на цивильные и преторские, указывают в качестве другой классификации_на четыре вида: обязательства из договоров, как бы из договоров, из деликта и как бы из деликта (1. 3. 12. 2: «Sequens divisio in quatuor species deducttur : aut enim ex contractu sunt, aut quasi ex contractu, aut ex maleficio, aut quasi ex maleficio»). В институциях это деление является введе­нием, за которым следует рассмотрение обязательств из договоров, основного вида обязательств. Второй член классификации (obligationes quasi ex contractu) представляет собой сборную группу. Институции не определяют ее указанием определенного положительного признака, присущего всей группе, а чисто внешним образом сближают ее с договорными обязательствами, ввиду того, что она не имеет ничего о^;бщего с деликтами (I. 3. 27. pr: «Post generа contractuum enumerate dispiciamus etiam de his obligationibus, quae non proprie quidem ex contractu nasci intelliguntur, sed tarnen, quia non ex ma­leficio substantiam capiunt,, quasi ex contractu nasci vïdentur»). К обяза­тельствам qausi ex maleficio были отнесены обязательства из неумышленных поступков и обязательства возмещения вреда, причиненного другим лицом, ре­бенком, рабом, а также ответственность корабельщиков, трактирщиков и со­держателей постоялых дворов (I. 4. 5).

Изложенное показывает чисто служебное значение, которое имела классифи­кация обязательств в римском праве. Она нужна была лишь как известный по­рядок изложения обязательственного права, преимущественно с учебными це­лями, и позволяла выдвинуть на первое место в качестве основного вида договорные обязательства, а затем – деликтные.

Римская классификация обязательств оказала решающее влияние ва вопрос об основаниях возникновения обязательств в буржуазном праве.

Остановимся в связи с атим вопросом на ведущих системах буржуазного гражданского права.

На французский гражданский кодекс римское право оказывало влияние главным образом через «Трактат об обязательствах» Потье (Pothier).

Потье строит следующую систему оснований возникновения обязательств.

Основанием возникновения обязательств бывают либо договоры, либо как бы договоры, (quasi-contrats), либо деликты, либо как бы деликты (quasi-délits), кнотда просто закон или справедливость («quelquefois la loi ou l'équité seule»)¹. Далее, он переходит к рассмотрению отдельных оснований возникнове­ния обязательств, особенно (подробно останавливаясь на договорах. Каждому из указанных им видов оснований он дает определение. Эти определения пред­ставляют большой интерес по тому значению, которое они имели при состав­лении кодекса, а также в последующей французской цивилистике.

89

Потъе определяет договор как вид соглашения. Соглашением, говорит он, называется согласие двух или нескольких лиц, направленное на установление между ними обязательства либо ва прекращение или изменение возникшего ранее обязательства. Договором называется тот вид соглашения, который на­правлен на возникновение обязательства («L'espèce de convention qui a pour objet de former quelque engagement est celle qu'on appelle contrat»).

Он строго различает договор и pollcitatio. Pollicitatio представляет собой одностороннее обещание, не принятое еще другой стороной. Хотя римское право и допускало в некоторых исключительных и специфических случаях pollicitatio жак основание возникновения обязательства, во французском праве, по мне­нию Потье, pollicitatio такого значения не имеет².

Потье дает определение «как бы договора» (quasi-contrat), которое и до настоящего времени во Франции нередко повторяется с кафедры, в учебниках и курсах. «Как бы договором» он называет разрешенное законом действие лица, которое обязывает это лицо в отношении другого, либо обязывает другого в от­ношении этого лица, без того, чтобы между сторонами имело место какое бы то ни было соглашение. В .качестве примеров квази-контрактов Потье указывает принятие наследником наследства, обязывающее наследника в отношении лега­тария, уплату недолитого, добровольную деятельность в чужом интересе без по­ручения. Из этого определения Потье выводит, что раз квази-контракт не есть договор, то соответствующее обязательство может возникнуть из действий лица недееспособного. В конечном счете основанием обязательств, возникающих как бы из договоров, Потье считает закон или справедливость, которые прядают связующую силу действию, порождающему обязательство ³.

Деликты и как бы деликты Потье определяет как действия, которыми кто-либо умышленно или злостно {деликт) либо по непозволительной неосторожности (квази-деликт) причиняет вред другому⁴.

До сих пор, как мы видим, Потье воспроизводит классификацию оснований возникновения обязательств, которая содержится в институциях Юстиниана. Шагом вперед по сравнению с институциями является лишь ясно изложенное определение квази-контракта. Это определение много раз подвергалось критике и заслужило эту критику. Но и сторонникам и противникам этого определения было очевидно, что Потье имел в виду. Однако эта обычная для него ясность изменила ему, когда он перешел к пятому члену классификации, которого в ин­ституциях не было, — к закону. Прежде всего приходится отметить, что, формулируя свою классификацию, Потье говорит о законе и справедливости ⁵. Об­ратившись же к рассмотрению этого основания возникновения обязательств, .Потье говорит уже только о законе. Но, говоря о законе, он то имеет в виду «естественный закон» (la loi naturelle), то явно отсылает к позитивному зако­ну. Он начинает с того, что естественный закон является, по крайней мере по­средственно, основанием всякого рода обязательств, в том числе и возникаю­щих из договоров, как бы из договоров, из деликтов и как бы из деликтов. Но .при наличии этих оснований закон порождает обязательства через посредство определенных фактов, с которыми он связывает их возникновение. В некото­рых же случаях закон сам непосредственно порождает обязательство. Так, на­пример, обязанность детей доставлять алименты нуждающимся родителям осно-

90

вана непосредственно на естественном законе. В качестве другого примера Потье указывает на собственника дома в городе Орлеане, который, в силу правила, из­данного местной властью, обязан продать соседу долю в собственности на сте­ну, к которой оосад желает пристроить свой дом. Обязательство в этом случае имеет вполне позитивный источник ⁶.

Авторы французского гражданского кодекса принимают классификацию Потье, но все же они по сравнению с ним только ученики, не особенно удачно и далеко не точно повторяющие мысли своего учителя. В законодательных орга­нах общим вопросам обязательственного права было посвящено шесть выступле­ний: 1) изложение мотивов тит. III. кн. III (о договорных обязательствах вооб­ще), сделанное одним из четырех членов комиссии по составлению проекта Ко­декса, Биго-Преаменё (Bigot-Preameneu); 2) доклад трибунов Фавара (Farard) и Жобера (Jauber) в трибунате по тому же вопросу; 3) речь трибуна Морико (Mauricauet) в законодательном 'корпусе по тому же вопросу; 4) изложение мотивов тит. IV кн. III (о внедоговорных обязательствах), сделанное Трельяром (Treilhard); 5) доклад трибуна Бертрана де Грейль (Bertrand de Greuille) в трибунате по тому же вопросу; 6) речь по тому же вопросу трибуна Таррибля (Tarrible) в законодательном корпусе ⁷. Ни в одном из этих выступлений не была полностью воспроизведена классификация Потье, ни в одном из них не была сделана попытка свести в единую систему все основания возникновения обязательств хотя бы для того, чтобы обосновать систему изложения обяза­тельственного права в проекте. Немудрено, что по сравнению с «Трактатом об обязательствах» Потье система расположения материала оказалась ухудшенной. Действительно, в «Трактате об обязательствах» материал расположен логиче­ски правильно: автор начинает с определения понятия обязательства, затем рас­сматривает основания возникновения обязательств, остановившись при этом сперва на классификации оснований, а затем на каждом основании в отдельно­сти—прежде всего на договоре, затем на остальных. После этого он излагает остальные вопросы общего учения об обязательствах. Иначе было сделано в проекте: в нем один титул (III) был посвящен договорам и договорным обяза­тельствам вообще и другой (IV)—обязательствам, возникающим не из догово­ров. Все общее учение об обязательствах было дано применительно к одним лишь договорным обязательствам. В соответствии с этим в выступлениях Биго-Дреаменё, Фавара, Жобера и Морико речь идет о договорах и обязательствах вообще, в выступлениях же Трельяра, Бертрана де Грейля и Таррибля—лишь о возникновении обязательств не из договоров. Авторы этих выступлений исходят из классификации Потье. Трельяр указывает, что обязательства, основанные не­посредственно на законе, не собраны в единый титул. Они урегулированы в раз­ных местах проекта кодекса. В тит. IV речь идет о тех недоговорных обяза­тельствах, которые основаны на том или ином действии лица правомерном или неправомерном, т. е. о quasi-contrats, délits и quasi-délits. Бертран де Грейль повторяет эти указания, не добавляя к ним ничего существенного. Так же по­ступает и Таррибль, у которого интересно отметить лишь следующее: он пре­красно понимает, что прибавление пятого члена (обязательства, возникающие из закона), который имели в виду вслед за Потье и авторы проекта, является шагом вперед по сравнению с классификацией институций Юстиниана.

91

Проект стал законом. Вопрос о возникновении обязательств во французском гражданском кодексе урегулирован ib соответствии с классификацией Потье. Но в отступление от логически последовательного проведения этой классификация, в которой договор фигурируют лишь как одно из оснований возникновения обязательств, хотя и первостепенный по важности, кодекс слил в одном титуле изложение договорных обязательств с общими правилами, касающимися обя­зательств вообще, В результате этого, как замечают авторы одного из курсов французского гражданского права, тит. III книги III французского гражданского кодекса не дал полностью ни общего учения о договорах, ни общего учения об обязательствах ⁸. Авторы этого курса задаются вопросом, в чем причины такого отступления от методологически правильного расположения материала, и ука­зывают на две. Во-первых, такой причиной явились практические соображе­ния, — большинство обязательств возникает из договоров. Договорное обяза­тельство является обязательством по преимуществу. Практически договорные обязательства и обязательства вообще — настолько близкие понятия, что их часто смешивают. Во-вторых, причиной явилась историческая традиция: в рим­ском праве договор был только основанием возникновения обязательств, вещные права были лишь результатом осуществления определенного способа исполнения обязательств. Правда, во французском праве договор стал не только основанием возникновения обязательств, но и основанием приобретения права собственности (ст. 1138 С. С.), но все же 'римская традиция продолжала жить в авторах ко­декса.

Мы не можем считать ато объяснение удовлетворительным. Правда, смешение понятия договорного обязательства с общим понятием обязательства налицо. Оно особенно бросается в глаза в ст. 1101; здесь определение обяза­тельства, которое давал Потье, сузилось до определения договора. У Потье обя­зательство вслед за римскими источниками определяется как правовая связан­ность, принуждающая в отношении другого лица что-либо дать, делать либо не делать (un lieu de droit qui nous astreint envers un autre à lui donner quel­que chose, ou à faire ou à ne pas faire quelque chose)⁹. В ст. 1101 француз­ского гражданского кодекса это определение превращено в определение договора: «Le contrat est une convention par laquelle une ou plusieurs personnes s'obligent, envers une ou plusieurs autres, à donner, à faire ou à ne pas faire quelque chose». Практические соображения ничего не объясняют. Авторы про­екта Тронше, Портали, Биго-Преаменё и Мальвиль (Tronchet, Portalis, Bigot-Préameneu, Maleville) были, правда, практиками, но они были вместе с тем и хорошими знатоками цивилистической теории своего времени. Это верно не толь­ко для первых двух, несомненно, наиболее крупных из четырех, но и для двух остальных. Это совершенно ясно из доклада Биго-Преаменё, несмотря на неиз­бежную в те времена реторику, в которой много ссылок на «естественный ра­зум» (raison naturelle) и много фраз в стиле тех речей, которые римские исто­рики вкладывали в уста тех или иных персонажей Римской республики. Да и практические соображения не только не заставляли это делать, но, казалось, наоборот, побуждали к надлежащей систематике. В качестве практиков авто­ры кодекса несомненно имели много дела и с внедоговорными обязательствами, например, с обязательствами из деликтов. Правда, эти обязательства не зани-

92

мали тогда такого большого места во французской судебной практике, как в настоящее время, когда, по свидетельству одного из крупных французских спе­циалистов по вопросам гражданской ответственности, половина, а может быть и больше всех судебных процессов более или менее непосредственно относятся к этой области¹⁰. Однако и в то время это была область, мимо которой не проходило внимание судьи и адвоката. Еще менее убедительна ссылка на рим­скую традицию. Прежде всего неправильно указание, что соглашение не имело в Риме значения как способ приобретения права собственности. Ведь traditio (была именно соглашением о передаче права собственности, да к тому же пере­носившим это право независимо от того, совершалась ли она для исполнения по обязательству или нет. Кроме того, совершенно несомненно, как это показы­вают многочисленные примеры, что римское влияние прежде всего передава­лось авторам кодекса через того же Потье. Они повторяли его ошибки в пони­мании источников римского права, и им никогда не приходило в голову чер­пать из римских источников не через его посредство, а в о п р е к и ему.

Мы думаем, что причины, которые привели к указанному способу изложе­ния материала общей части обязательственного права, лежат гораздо глубже. Они вовсе не специфичны для авторов кодекса, а характерны для всей буржуаазной цивилистики и для се отношения к месту договора в системе гра­жданского права. Поэтому прежде чем перейти к рассмотрению этих причин, мы продолжим наш обзор вопроса о классификации оснований возникновения обязательств в буржуазном праве.

Если в вопросе о месте договора в системе обязательственного права фран­цузский гражданский кодекс отступил от тото порядка изложения, который не­посредственно вытекал из принятой кодексом классификации Потье, то в воп­росе об обязательствах, возникающих без соглашения сторон, этот кодекс точ­но повторяет свой образец, порой воспроизводя его буквально. Для тою чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить с цитированными выше местами из Потье ст. ст. 1370 и 1371 французского гражданского кодекса. Первая из них имеет чисто описательный характер: «Certains engagements se forment sans qu'il intervienne aucune convention, ni de la part de celui qui s'oblige, ni de la part de celui envers lequel il est obligé. — Les uns résultent de l'autorité seule de la loi; les autres naissent d'un fait personnel à celui qui se trouve obligé.—Les premiers sont les engagements formés involontaire­ment, tels que ceux entre propriétaires voisins, ou ceux des tuteurs et des autres administrateurs, qui ne peuvent refuser la fonction, qui leur est déférée.—Les engagements qui naissent d'un fait personnel à celui, qui se trouve obligé, résultent ou des quasi-contrats, ou des délits ou quasi-délits; ils font la matière du présent titre». Эта сравнительно длинная статья производит впечатление цитаты из учебного пособия. За ней непосредственно следует .ст. 1371, дающая определение quasi-contrat: — «Les sont les faits purement volontaires de l'homme, dont il résulte un quelconque envers un tiers et quelquefois un engagement réciproque des deux parties».

В определении понятия quasi-contrat ст. 1371 отступает от Потье в сле-

93

дующих отношениях. Во-иервых, она не указывает, как это делает Потье, что действие лица может издавать также и обязанности для другой стороны, что может иметь место в случае condictio indebiti. Во-вторых, она добавляет указа­ние на возможность взаимных обязанностей сторон. Это—отступление более по форме, чем по содержанию. Раз, с точки зрения Потье, квази-конгракт мо­жет создавать обязанности как для того, кто действовал, так и для другой стороны, то очевидно, что такие обязанности могут быть и взаимными (negotiorum gestio).

Наибольшая неопределенность во всей классификации имеется в отноше­нии квази-контракта. Под это понятие французский .гражданский кодекс под­водит два института: а) обязательства из деятельности в чужом интересе без поручения (negotioriim gestio римского права) и б) обязательство вернуть недолжно уплаченное (condictio indebiti римского нрава). Поэтому обсуждение во французской цивилистике классификации оснований возникновения обяза­тельств, которая дана в кодексе, главным образом связывалась с критикой ли­бо защитой этого понятия. Понятие délit (умышленная вина — art. 1382) и quasi-délit (неумышленная, неосторожная вина — art. 1383), если и сдела­лись, главным образом в XX веке, предметом больших споров, то не в непо­средственной связи с вопросом о классификации, а как самостоятельная проб­лема основания обязательства возместить причиненный вред.

Среди крупных комментаторов Code civil ib XIX веке Обри и Po (Aubry, Ran) просто воспроизводят определения ст.ст. 1370 и 1371, другие, напри­мер Ларомбьер (Larombière) и Лоран (Laurent), стараются их уточнить, на конец, третьи просто от них отказываются (Демоломб — Demolombe). При этом некоторые из этих комментаторов отмечают, что по существу обязательства из квази-контрактов являются просто обязательными ex lege (Ларомбьер)¹¹ Спор перешел в литературу XX века. Понятие квази-коитракга сохранило до последнего времени сторонников. Отметим прежде всего Е. Годеме (E, Guaudemet), автора сравнительно мало известного за пределами Франции, но заслу­живающего внимания, особенно в отношении вышедшей уже после его смерти книги Theorie générale des obligations. Защита этил автором понятия квази-контракта тем более интересна, что он, по общему правилу, отнюдь не являет­ся представителем традиционных во французской цивилистике взглядов. Тем, не менее в данном случае он не находит нужным отказываться от традиции. Он указывает, что обязательства из квази-контракта не могут быть отнесены к группе обязательств ex lege. Они не вытекают непосредственно из закона, так как для их возникновения необходимо соответствующее действие челове­ка. К числу квази-контрактов он относит ведение чужого дела без поручения, уплату недолжного и неосновательное обогащение. Оц прибавляет, таким об­разом, к первым двум видам третий, в кодексе не указанный, но введенный во французское гражданское право судебной практикой ¹². Гораздо менее интере­сен другой защитник, понятия квази-контракта—Р. Дамог (R. Demogue). Он признает понятие квазинконтракта неправильным, в частности ставит ему в •упрек его индивидуалистический характер. Констатация, конечно, правильная, но нельзя сказать, чтобы она поражала новизной и оригинальностью. Вместо индивидуалистической теории французского кодекса, Демог (предлагает создать

94

новую, построенную на идее социальной солидарности. С обычной для этого автора расплывчатостью и мысли и формулировок он говорит: «С социальной точки зрения понимаемый таким образом квази-контракт покоится на той идее, что в интересах солидарности одно лицо может требовать определенного права в отношении чужого имущества при условии принятия на себя определенных обязательств». Посредством этого принципа Демог объединяет понятием quasi-contrat случаи negotiorum gestio, принятия наследства, добровольного приня­тия на себя опеки и частично некоторые виды неосновательного обогащения (случаи, основанные на действиях того, за счет кого произошло обогащение другой стороны)¹³. Конечно, смешно в этой попытке усматривать какие бы то ни было социальные моменты. Индивидуалистическая теория французского ко­декса имеет перед ней по крайней мере преимущество большей ясности. Сам Демог, впрочем, не сумел использовать предложенное им понимание квази-­контракта и не построил никакой обобщающей теории. Основным недостатком понятия квази-контракта была его бессодержателъ ностъ. Признаки, при помощи которых старались его определить, не дали возможности построить обобщающую теорию. Естественно, что в настоящее время многие французские цивилисты от него отказались. Укажем на некоторые важнейшие взгляды, высказанные по этому поводу.

Планиоль взял в основу своей классификации мысль, которую мы находим у Потъе и которую повторяют за ним все сторонники традиционной классификации. Как было указано выше, Потье считал, что обязательства, возни­кающие в результате квази-контрактов, деликтов и квази-деликтов, в конечном счете тоже основаны на законе. Но только в этих случаях они возникают из закона не непосредственно, а, в отличие от обязательств из закона в собственном смысле слова, возникают через посредство определенного факта, которому закон придал силу порождать обязательство. Планиоль откинул различие между обязательствами, основанными непосредственно на законе, и обя|зательствами, основанными на нем через посредство какого-либо факта. В результате он получает двучленную классификацию оснований возникновения обязательств: договор и закон. По его мнению, при отсутствии договора обязательство не может иметь другого основания, кроме закона. Раз нет воли, сторон, направленной на создание обязательства, оно может быть создано лишь волей законодателя. Законодатель, создавая обязательства, стремится либо пре- •дотвратить вред, который может быть причинен в будущем, либо обязать к возмещению вреда, уже причиненного.

В случае деликта и квази-деликта наличие вреда незачем, обосновывать. Случаи, подводимые традиционной классификацией под квази-контракт, с точки зрения Планиоля, сводятся все к неосновательному обогащению. Неосновательное же обогащение предполагает обогащение одной стороны за счет другой, т. е. вред для обедневшего. Во всех трех случаях, таким образом, есть вред, который подлежит возмещению. Во всех осталь­ных случаях, подводимых традиционной классификацией под понятие обя­зательств, основанных непосредственно на законе, дело идет, по утвер­ждению Планиоля, о предотвращении будущего вреда. K числу таких обяза­тельств он относит обязательства из соседских отношений, обязательство быть

95

опекуном, обязанность управлять чужим имуществом, обязанность роди­телей воспитывать детей, алиментную обязанность, обязанность соблюдать профессиональную тайну, обязанность претерпевать иски о недействительности сделок и о расторжении договоров и даже обязанность воздерживаться от дей­ствий, караемых в силу уголовного закона. В этом несколько странном переч­не сказывается присущее Планиолю смешение понятий обязанности и обязательства¹⁴. Кроме обязательств из соседства и алиментных обя­зательств, больше никаких обязательств в собственном смысле слова в списке не имеется. Отметим, что указание Планиоля на присущую последней группе обязательств цель предотвращения будущего вреда является довольно поверхно­стным, так как будущий вред заключается как раз в неисполнении обязатель­ства. Вред, который предотвращается, например алиментным обязательством, заключается в неполучении алиментов управомоченным лицом.

Вслед за Планиолем авторы другого распространенного курса гражданского права, Колен и Капитан (A. Colin et H. Capitant), предложили делить все основания возникновения обязательств на четыре группы: до­говор, одностороннее волеизъявление, правонарушение и закон¹⁵. С принци­пиальной стороны эта классификация не отличается от классификации Планио­ля. Она ставит себе ту же чисто формальную задачу — разбить обязательства на несколько групп в зависимости от основания их возникновения. Поставлен­ная таким образом задача имеет несколько решений, формально различных, по существу одинаковых. По существу нет разницы в том, выделяются ли из труппы обязательств, возникающих из закона, обязательства по правонаруше­ниям или не выделяются. По сравнению с классификацией Планиоля класси­фикация Колена и Капитана характеризуется добавлением нового члена — одностороннего волеизъявления.

Наконец, мы должны отметить еще взгляды Боннеказа (Bonnecase), разви­тые в его курсе гражданского права. Еще в конце XIX века под влиянием ра­бот Салейля (R. Saleilles) во французской цикилистической литературе, кото­рая до этого времени не знала общей части гражданского права подобной общей части в литературе пандектного права, и в литературе, выросшей в Германии на почве германского гражданского уложения, начало вырабатываться общее учение о юридических фактах. Капитан сделал попытку применительно к французскому праву изложить общую часть гражданского права ¹⁶. Посвященная этому вопросу работа Капитана имела во Франции большой успех и выдер­жала несколько изданий. В учебниках гражданского права появился раздел, посвященный юридическим действиям (actes juridiques). Под влиянием этой вполне прочной в настоящее время традиции Боннеказ свел проблему классифи­кации оснований возникновения обязательств к классификации юридических фактов. Он различает две группы юридических фактов: юридические действия (actes juridiques) и юридические события (faits juridiques). Под actes juridi­ques он понимает сделку, т. е. волеизъявление одного или нескольких лиц, направленное на определенный юридический результат. К faits juridiques он относит все остальные юридические факты, т. е. события, не зависящие от воли человека (faits purement matériels), дозволенные действия, не являющие­ся сделкой, и правонарушения. Боннеказ добавляет, что понятию fait juridique

96

можно придать кроме указанного специального значения также и более общее, понимая под ним всякий факт (действие или .событие), с которым право свя­зывает те или иные юридические последствия. При таком понимании fait juridique будет обозначать родовое понятие, обнимающее и acte juridique и fait juridique в более узком я специальном значении, как понятия видовые ¹⁷. В дальнейшем Боннеказ излагает отдельные основания возникновения обя­зательств, следуя традиционной классификации.

Нам кажется, что для характеристики постановки вопроса об основаниях возникновения обязательств в буржуазном праве французское право и француз­ская цивилистика представляют совершенно специальный интерес. Связанные непосредственно через Потье и гражданский кодекс с римской классификацией, они представляют картину, развертывающуюся в течение свыше 135 лет. Произведенный нами обзор позволяет (сделать следущие_ выводы:

1. Французская цивилистика в вопросе об основании возникновения обяза­тельств ставит себе чисто формально-логическую задачу разбить эти основания по нескольким рубрикам в зависимости от признаков, присущих отдельным основаниям.

2. Она преследует при этом чисто вспомогательную цель—найти удоб­ный порядок для изложения материала закона и судебной практики.

3. Она не связывает проблему оснований возникновения обязательств с вопросом о цели в обязательстве. Таким образом, вопрос о классификации осно­ваний она не поднимает до вопроса о системе этих оснований, увязанной с системой обязательственного права и гражданского права в целом. Проблема оснований возникновения обязательств рассматривается изолированно и сво­дится к их классификации и к рассмотрению отдельных оснований (договора, причинения вреда и т. д.).

4.. Французская цивилистика в этом вопросе, как и в других, выражает основные особенности буржуазной науки и не дает социально-классового ана­лиза.

5. Указанными особенностями французской цивилистики определяется и ха­рактер литературы, посвященной предмету. Обладая обширным количеством мо­нографий по вопросам, касающимся отдельных оснований возникновения обя­зательств (договор, причинение вреда и пр.), французская цивилистика занима­ет в этой области весьма значительное место в буржуазной цивилистической науке. Наоборот, по вопросу об общей системе этих оснований и даже просто по их классификации французская цивилистика не знает монографических ра­бот, кроме цитированной выше журнальной статьи Планиоля. Вопрос рассмат­ривается лишь в курсах и комментариях к французскому гражданскому ко­дексу.

Некоторым завершением развития французского права и французской тео­рии в области обязательственного права является франко-итальянский проект 1927 г. Нам кажется, что после изложенного выше нет ничего удивительного в том, что этот проект просто отказался от мысли дать 'классификацию основа­ний возникновения обязательств.

Итальянский гражданский кодекс 1865 г. воспроизвел в ст. 1097 без всяких изменений классификацию Потье: «Le obligazione derivano dalla

97

legge, da contratto, o quasi-contratto, da delitto, o quasi-delitto. Комиссия французских и итальянских юристов, разработавшая проект, признала клас­сификацию Потье неточной. Первоначально итальянская часть комиссии пред­полагала сохранить ст. 1097, добавив в ней указание на завещание и на одностороннее волеизъявление, и обобщив понятия деликта (delitto) и квази-­деликта (quasi-delitto) понятием неправомерных действий (atti illicit), но .затем отказалась от намерения главным образом ввиду тех возражений, кото­рые были сделаны против сохранения понятия квази-контракта ¹⁸.

Если таково в рассматриваемом вопросе положение французской цивили­стики, которую на исследование этой проблемы наталкивали и традиция, иду­щая от Потье, и наличие классификации, содержащейся в кодексе, то трудно было бы ждать (более счастливых результатов от германской литературы. Для того, чтобы иметь право сделать соответствующие выводы, остановимся кратко на пандектистах, а затем на литературе, посвященной германскому граждан­скому уложению.

Чтобы иллюстрировать положение дела в пандектной литературе, возьмем грех крупнейших ее представителей — Савиньи (Savigny), Виндшейда (Windscheid) и Дернбурга (Dernburg).

Савиньи, начинает с указания, что обязательщо по своему происхождению может быть первоначальным или превращенным. В случае превращения обязательства (Umwandlung) имеет место продолжение прежнего обязательст­ва, но в измененной форме. Изменение может касаться либо лиц (универсаль­ное или сингулярное преемство), либо содержания обязательства (превращение в обязательство возместить убытки, прибавление процентов ж капитальной сум­ме и другие случаи). Что же касается первоначального возникновения обя­зательств, то Савиньи, остановившись на римских текстах по этому вопросу, замечает, что классификация, которая в них содержится, может иметь двоякое значение. Во-первых, она может служить для изложения общего учения о важнейших основаниях возникновения обязательств, договоре и деликте; на договоре и деликте Савиньи и останавливается ib дальнейшем. Во-вторых, она может служить для изложения особенной части обязательственного права ¹⁹. Виндшейд указывает, что обязательства возникают, «как и права вооб­ще», или из сделки, или из судебного решения, или же из какого-либо другого факта, с которым право связывает такой результат. Таким образом, Виндшейд прежде всего отсылает к общему учению о юридических фактах. В частности, он отсылает к общей части по вопросу о возникновении обяза­тельств из судебного решения. Он отмечает дальше в качестве основа­ния деликт и указывает, что другие основания возникновения обяза­тельств примыкают одни к сделкам, другие—к деликтам ²⁰. Таким образом, в отношении остальных оснований он ограничивается, так же как и римская классификация, указанием на их близость либо к сделке, либо к деликту.

Дернбург излагает сперва римскую (классификацию, а затем кратко замеча­ет, что значительная часть обязательств возникает из сделок. Другие обяза­тельства возникают из разнообразных оснований. Поэтому общие положения он дает лишь относительно возникновения обязательств из сделок, возникно­вение других обязательств он рассматривает в специальной части обязатель-

98

венного права²¹. Так же поступило и германское гражданское уложение, вслед за ним и вся посвященная ему литература.

Изложенные выше взгляды трех корифеев германской цивилистики, из которых каждый составил эпоху в литературе пандектного права, показывают, итоги этой литературы в интересующем нас вопросе не только не велики, но проето равняются нулю. Такой результат мог бы вызвать даже некоторое удивление. Ведь пандектная литература охотно занималась всякого рода фор­мальными классификациями, и можно было бы ждать, что в данном вопросе она также пойдет по этому пути. Ключ к правильному разъяснению этого недоумения лежит в отсылке, которую делает Виндшейд к общему учению о юридических фактах. Поскольку пандектисты не ставили перед собой задачи углубить вопрос о системе возникновения обязательств, связать его с какими-либо общими вопросами обязательственного права, в частности с вопросом о цели в обязательстве (вопрос о цели в обязательстве Гартман поставил еще в 1875 г.), они, естественно, могли вполне удовлетвориться теми общими поло­жениями, которые пандектное право выработало по вопросу о юридических фактах.

Издание германского гражданского уложения не внесло ничего нового в этот вопрос. Оно не последовало примеру французского гражданского кодекса и не дало классификации оснований возникновения обязательств.

Автор одного из наиболее крупных комментариев к обязательственному праву германского гражданского уложения—Эртман (Oertmann) указывает на ненужность такой классификации в законе ²². Действительно, германское гра­жданское уложение так расположило материал, что избегло (чисто внешне) не­обходимости давать классификацию. Из отдельных оснований возникновения обязательств оно подробно регулирует в общей части обязательственного пра­ва, только договор. Среди «отдельных обязательств» {разд. 7) оно помещает не­которые обязательства из одностороннего волеизъявления (в частности, обя­зательства на предъявителя и публичное обещание награды), а также обя­зательства из ведения чужих дел без поручения, из неправомерного обогаще­ния и из недозволенных действий. Ряд обязательств, возникающих из других оснований, урегулирован в других частях уложения (в семейном, наследствен­ном, вещном праве). Во всяком случае, германское гражданское уложение на­столько мало внесло нового в вопрос об общей системе оснований возникнове­ния обязательств, что французский исследователь проекта этого уложения (а само уложение в этом отношении ничем существенным не отличается от всех редакций проекта) счел возможным рассматривать материал проекта по тради­ционной французской схеме: 1) сделки (кроме сделок mortis eausae), 2) делик­ты и 3) квази-контракты ²³.

Литература, посвященная германскому гражданскому уложению, не дает специальных исследований по данному вопросу. Общие курсы и учебники ог­раничиваются немногочисленными замечаниями и если пытаются дать классификацию, то не предлагают ничего принципиально нового. Самое большое—та или иная передвижка в обычном списке оснований возникновения обязательств. Чтобы подтвердить это положение, приведем некоторые примеры. Возьмем обстоятельный курс Эннекцеруса, Киппа и Вольфа (Enneccerus, Kipp, Wolff)

99

капитальное, по существу монографическое исследование Ф. Леонарда (Fr. Leonhard) по общей части обязательственного права в Systematisches Handbuch der Deutschen Rechtswissenschaft, основанном Биндингом (Binding), а также курсы обязательного права Гека (Heck) и Кресса (Kress), претендующие на оригинальность общего построения и исходных положений и действительно в пре­делах германской литературы дающих своеобразное освещение некоторых во­просов. Наконец, остановимся на работе 0. Гирке (O.Gierke) Deutsches Pri­vatrecht, чтобы не обойти представленное им течение в германской цивили­стике. Такая выборка даст нам в основном общую картину результатов гер­манской цивилистики в этом вопросе.

Эннекцерус кратко указывает, что обязательства возникают из сделок, из аналогичных сделкам действий (geschaftsähnliche Handlungen) и действии, не являющихся сделками (Realaicte), из недозволенных действий, из действий хо­тя и совершенных без вины, но обязывающих к возмещению вреда, из раз­личных состояний (Zustände), юридических и фактических, как, например, вещные права, семейные права, наследственные права, неосновательное обога­щение. В общей части обязательственного права, как указывает Эннекцерус, рассмотрению подлежит лишь возникновение обязательств из договоров и то лишь в части, которая остается после рассмотрения в общей части граждан­ского права общей теории договора. Возникновение обязательств из односторон­него волеизъявления подлежит рассмотрению в особенной части обязатель­ственного права и в наследственном праве (распоряжения на случай смерти). Возникновение обязательства возместить вред, поскольку дело идет об общих положениях, также должно быть рассмотрено в общей части гражданского права. Возникновение обязательств из различных состояний (Zustände), по мнению Эннекцеруса, не дает оснований создавать какие-либо общие положения ²⁴.

Таким образом, по существу дела рассуждения Эннекцеруса по вопросу об основаниях возникновения обязательств сводятся к отсылке к общей части гражданского права, т. е. к учению о юридических фактах.

Ф. Леонард отвергает римское деление ввиду неопределенности признаков, по которым некоторые обязательства (например, из неосновательного обогаще­ния) сближаются с договорными, и предлагает делить основания возникнове­ния обязательств на две категории—обязательства из сделок и обязательства, возникающие «только из закона». Называть их просто обязательства из зако­на, по его мнению, неточно, так как обязательства из сделок также основаны на законе. Обязательства «только из закона» охватывают, в частности, обяза­тельства из неправомерных действий, из неосновательного обогащения и из ведения чужих дел без поручения ²³.

Нельзя не отметить, что классификация Леонарда крайне неудачна, даже если рассматривать ее в плоскости чисто буржуазных (построений и не предъ­являть к ней требований, которым не удовлетворяет буржуазная цивилистика в целом. Действительно, обязательства из правонарушений или из неоснователь­ного обогащения в такой же степени, как и обязательства из сделок, не возни­кают «только из закона». Как и в случае обязательств, возникающих из до-

100

говоров и односторонних сделок, обязательства из правонарушения, из неосно­вательного обогащения и т. п. возникают из определенных фактов (фактиче­ски составов), с которыми закон связывает появление обязательственного пра­воотношения. Классификация, отстаиваемая Леонардом, ничем не отличается от классификации обязательств, возникающих из сделок и из закона. Так же, как и последняя, она без всякого для себя ущерба могла бы быть заменена, следую­щей: обязательства, возникающие из сделок, и все остальные обязательства. Такое разделение не может ни в малейшей степени претендовать на название научной 'Классификации. Это не классификация, а лишь способ оттенить, что сделка, особенно договор, является наиболее важным основанием возникновения обязательственных отношений.

Гек находит, что деление обязательств по основанию их возникновения на обязательства ex contractu, ex delictu, quasi ex contractu и quasi ex delictu до настоящего времени еще может служить для обозрения этих оснований, хо­тя и неполного. Сам он не предлагает никакой классификации, ограничиваясь простым перечислением и указанием на близость некоторых обязательств, воз­никающих не из сделок, к обязательствам из сделок (например, обязательств из negotiorum gestio). Эту близость он находит в тех интересах, которые дол­жны быть урегулированы в том ,и другом случае 'законом ²⁶.

Работа Кресса при первом с ней ознакомлении производит впечатление новой постановки вопроса. Он непрочь подчеркнуть реалистический характер своей трактовки вопросов гражданского права. В предисловии к своей книге, посвященной специальной части обязательственного права, Кресс пишет, что цель является душой обязательственного отношения. Он указывает, далее, что юридические отношения являются «з е p к а л ь н ы м» отражением хозяйствен­ных отношений ²⁷. Уже в этом утверждении нельзя не отметить вульгаризации той мысли, что юридические отношения отражают собой экономические отно­шения. Мы знаем четкую формулировку К. Маркса: «...Юридическое отноше­ние... есть волевое отношение, в котором отражается экономическое отношение. Содержание этого юридического, или волевого, отношения дано самим экономи­ческим отношением» ²⁸. Вместо этой глубокой формулы, вскрывающей природу юридического отношения как волевого отношения, отражающего экономическое отношение, мы находим у Кресса вульгарную мысль о юридическом отношении как «зеркальном» отображении экономических отношений. Еще более вульгар­но-пошлые «истины» мы находим у Кресса, когда он характеризует те эконо­мические отношения, которые отражаются в «зеркале» юридических отноше­ний. По мнению Кресса, стремление к приобретению благ и к сохранению при­обретенных благ заложено в природе человека. Имущественные блага измеряют­ся золотом. К золоту все стремится, от золота все зависит.

При таком понимания природы общественных отношений нельзя, конечно, от Кресса ожидать и правильной постановки вопроса ни об основаниях возникно­вения обязательств, ни о цели в обязательственных отношениях. Действительно, излагая этот вопрос, Кресс, кроме некоторых вульгарных и якобы реалистических мыслей, не дает ничего принципиально нового по сравнению с тем, что имеет­ся в буржуазной, в частности в германской, цивилистике. Обязательственные отношения основаны, по его мнению, на сделке либо непосредственно на пра-

101

вопорядке (Rechtsordnung). Субъекты гражданского права могут достигать пос­тавленных ими хозяйственных целей посредством cовершения сделок, по общему правилу—посредством договоров, в определенных, установленных законом слу­чаях—посредством односторонних сделок. В тех случаях, когда обязательство основано непосредственно на правопорядке, оно преследует цель охраны иму­щественных благ. Рассматривая основные цели, которые преследуют участники договоров и других сделок, Кресс классифицирует их следующим образом: а) обмен одного блага на другое; б) безвозмездное предоставление какого-либо блага; в) погашение, ликвидация существующих отношений²⁹. В этой класси­фикации можно без труда узнать очень старых знакомых каждого цивилиста causa credendi (или causa aquirendi), causa donandi и causa solvendi. Таким образом, обещанное автором рассмотрение обязательственных отношений с точ­ки зрения хозяйственных интересов, как и надо было ожидать, при его уровне понимания природы хозяйства и общественных явлений свелось лишь к вос­произведению традиционного учения.

О. Гиркe—признанный глава германистической школы в гражданском пра­ве. Он идеолог тех начал, якобы национально-германских, которые эта школа противопоставляла началам римского права. Германисты, и 0. Гирке особенно, любили противопоставлять германские начала как «социальные» индивидуализ­му римского права. 0. Гирке в «социальное» платье рядит и свои взгляды по вопросу о системе оснований возникновения обязательств. Они сводятся к сле­дующему. Так как обязательственное право является той областью гражданского права, в которой индивидуальная воля имеет решающее значение, то обяза­тельства прежде всего возникают из сделок и недозволенных действий. Римское право рассматривало эти два основания как нормальные источники обязатель­ственных отношений и допускало другие основания лишь по их сходству с этими основными типами. 0. Гирке противопоставляет этому следующую декла­рацию: «Для нас они неприемлемы. В нашем праве никогда не затухало и в настоящее время вновь разгорелось германское воззрение, что обязательства воз­никают не только из собственных действий, но также и из социальной взаи­мозависимости». Поэтому он считает нужным рядом со сделкой и недозволен­ными действиями признать наличие других оснований, общим признаком кото­рых является заложенная в них социально-обязывающая сила (deren gemeinsa­mes Merkmal in der ihnen beigelegten sozialen Verpfliechtungskraft besteht). Установив эти основные положения, 0. Гирке рассматривает возникновение обя­зательств из сделок, из недозволенных действий и, наконец, посвящает неболь­шой параграф, скромно озаглавленный «Sonstige Tatbestände», столь громко анонсированным обязательствам из оснований, в которых заложена «социаль­но-обязывающая сила». К этим обязательствам он относит обязательства, возни­кающие в связи с вещными, семейными, наследственными и корпоративными отношениями и рассматриваемые в соответствующий отделах граждан­ского права. К этой же категории он относит обязательства из ведения чужих дел без поручения, из неосновательного обогащения и обязатель­ство представить вещь (Vorlegung der Sachen). Последние три вида обя­зательств урегулированы в германском гражданском уложении в обязатель­ственном праве. Там же урегулированы и обязательства, вытекающие из общего

102

обладания каким-либо правой (Gemeinschaft)³⁰. Таким образом, совокупность обязательств, в которых проявляется «социально-обязывающая сила», это — просто некоторые из обязательств, признанных буржуазным правом и в конеч­ном счете, как и все буржуазное право, основанных на частной собственности. Совершенно непонятно, почему в них «социально-обязывающая сила» сказы­вается больше, чем в других (ср., например, с обязательствами из неоснова­тельного обогащения из неправомерных действий). -

Наш обзор (выборочный) положения вопроса о системе оснований возникно­вения обязательств в германской цивилистике показывает, что в этом отноше­нии нет существенной разницы между германской и французсий юридиче­ской наукой. И та и другая ушли очень недалеко от традиционной римской классификации и лишь несколько обобщили (вместо «обязательств из дого­воров»—«обязательства из сделок») и детализировали (перечисление внедоговорных обязательств).

Ничего интересного по этому вопросу мы не находим также и в литерату­ре, посвященной швейцарскому обязательственному праву. Швейцарское обя­зательственное право (1881—1911—1936 гг.) не дает классификации осно­ваний возникновения обязательств. Оно рассматривает последовательно в титу­ле первом общей части возникновение обязательств из договора, из неправо­мерных действий и из неосновательного обогащения. Во второй части, оза­главленной «О различных видах договоров», оно рассматривает и возникно­вение обязательств из ведения чужого дела без поручения (т. е. из недо­говорного основания). Наконец, в третьей части, объединяющей ряд инсти­тутов торгового права, оно регулирует некоторые обязательства из односто­роннего волеизъявления (ценные бумаги). Комментаторы швейцарского обя­зательственного права ограничиваются малозначительными замечаниями, не отступающими от обычных положений, высказываемых во французской и в германской литературе³¹.

Английское право, как уже было отмечено, не имеет единой системы обяза­тельственного права. Судебные прецеденты, образующие (вместе с отдельными законами) английское обязательственное право, объединяются главным образом в две основные группы: law of contract и law of torts. Некоторые вопросы обязательственного права рассматриваются в учении о personal property в связи с понятием choses in action. Наконец, со второй половины XVIII века после ре­шения по делу Moses v. Macferlau (1760 г.), вынесенного знаменитым англий­ским юристом той эпохи лордом Мансфильдом (Mansfield) стала накапливаться практика, объединяемая понятием квази-контракта, главным образом по вопро­су об истребо;вании недолжво уплаченного. По этому вопросу были решения и раньше, но лорд Мансфильд впервые в английском праве формулировал поня­тие квази-контракта со ссылкой на римское право. Таким образом, образовалась особая группа обязательств «arising from quasi-contract». В частной кодификации английского гражданского права Дженкса (Jenks) дано следующее определение: «Если право налагает на одно лицо на основании естественной справедливости обязательство в отношении другого лица, подобное тому, (которое возникает из договора, хотя между сторонами и не был заключен договор, прямо ли выра-

103

женный или подразумеваемый, то такое обязательство считается возникшим из квази-контракта».

Понятие квази-контракта объединяет в настоящее время случаи неоснова­тельного обогащения (включая и исполнение недолжиого) и ведения чужих дел без поручения. Следует, однако, отметить, что понятие квази-контракта да­леко не является таким твердо вошедшим в английское право понятием, кото­рое можно было бы поставить рядом с понятием договора. Некоторые англий­ские авторы указывают, что оно чуждо английскому праву. К тому же в Ан­глии нередко не разграничивают квази-контракта с так называемым implied contract, т. е. подразумеваемым договором, под который подводятся случаи, когда воля стороны выражена конклюдентными действиями ³².

В настоящее время в английской юридической литературе довольно обычно расположение материала по привычным для континентальной цивилистики руб­рикам. Однако, поскольку вое же английское право до настоящего времени не выработало общей системы обязательственного отрава, трудно было бы ждать, что английские юристы займутся более основательно, чем их коллеги во Фран­ции и в Германии, вопросом о системе оснований возникновения обязательств. Действительно, ничего останавливающего внимание мы по этому вопросу у них не находим ³³.

В заключение нашего обзора отметим, что по вопросу об основания возник­новения обязательств мы не находим ничего оригинального и в дореволюцион­ной русской цивилистике. Высказанные в ней взгляды являются повторением того, что можно найти в германской и французской литературе. Наиболее под­робные соображения можно найти в мотивах редакционной комиссии по состав­лению проекта гражданского уложения. Проект в ст. 1568 указывал, что «обя­зательства возникают лз договоров и других указанных в законе оснований». Статья в этой редакции вошла и в окончательный вариант проекта, который был внесен в Государственную думу ³⁴.

Рассматривая взгляды, высказанные в буржуазной цивилистике по вопросу об основании возникновения обязательств, нельзя не обратить внимания на то преимущественное значение, которое среди этих оснований имеет договор. Договор является главным основанием возникновения обязательств. Обязательственное право по преимуществу является договорным правом. Отсюда, в буржуазной цивилистике (и в законодательстве,—см. особенно французский гражданский кодекс) мы нередко встречаем вместо рассмотрения обязательственного права рассмотрение договорно-обязательственного права. Причина этого не только в том, что договор является наиболее частым основанием возникно­вения обязательств на практике, — корни преимущественного значения договора гораздо глубже. Они заложены в самых основах капиталистического строя, в характерном для него режиме конкуренции и анархии производства. В. И. Ленин указывал, что попытки монополистов организовать хозяйство приводят не к планомерному регулированию, а к еще более жестким формам конкуренции и к росту анархии ³⁵. Конкуренция я анархия характерны для капитализма во всех его стадиях. Они остаются и в стадии империализма, в стадии его паразитизма и загнивания. В гражданском праве буржуазного общества конкуренция и анар­хия находят свое отражение в принципе так называемой свободы договоров и

104

преимущественном значении договора как основания возникновения обяза­тельств.

Что такой вгляд на договор не является особенностью одних только дивилистов, можно показать, обозревая взгляды по этому вопросу, высказанные в буржуазной философско-правовой литературе. Мы не можем давать здесь такого обзора, но для того, чтобы иллюстрировать высказанное нами положение, при­ведем несколько характерных примеров. При этом мы возьмем эти примеры не из истории буржуазных политических учений, в которых идея договора, как. известно, также сыграла большую роль, а из высказываний, специально посвященных гражданскому праву.

Наиболее характерными являются высказывания Канта. В своей «Метафи­зике нравов», переходя от рассмотрения вещных прав к рассмотрению личных (т. е. обязательственных), он указывает, что возникновение личных (обяза­тельственных) прав никогда не может иметь место иначе, как в силу догово­ра. Обязательственное право не может, по мнению Канта, возникнуть даже из недозволенного действия, так как если потерпевший требует возмещения от правонарушителя, то он требует лишь то, что ему, собственно говоря, при­надлежит. Таким образом, Кант придает договору не только основное, но и исключительное значение в качестве основания возникновения обя­зательств ^зв.

Соответствующие высказывания мы находим в течение всего XIX века ³⁷. Весьма характерно заявление французского философа и социолога А. Фуллье (A. Fouillé), что договор занимает девять десятых действующих кодексов и когда-нибудь ему будут посвящены в кодексах все статьи от первой до послед­ней ³⁸.

Взгляд на договор как на основной институт гражданского права остается характерным для буржуазной идеологии и в XX веке, в частности после импе­риалистической войны. Весьма интересным в этом отношении является такой последовательный идеолог буржуазии, как известный теоретик права В. Буркхардт (W. Burkhardt). Договор является с его точки зрения тем институтом, который характеризует собой все гражданское право. Гражданское (частное) право в отличие от публичного есть область применения сделок, в первую очередь договора. Не только обязательственное право предполагает вещное, так как для того, чтобы отчуждать, отдавать в пользование и т. д., необходи­ма собственность, но и обратно — вещное право предполагает обязательствен­ное, причем именно договорно-обязательственное право. Если бы, говорит он, закон охранял владение и пользование вещью, но не допускал распоряжения ею, то такого рода отношения не были бы частно-правовыми отношениями ³⁹.

Выше мы указывали на Гиппеля, который хочет сделать вопрос о сделке центральной (и по существу поглощающей все остальные) проблемой граж­данского права.

Если буржуазная правовая идеология, в частности буржуазная цивилистика, упорно на всем протяжении своей истории считает договор преимущественным основанием возникновения обязательств, то она делает это не потому, что, анализируя связь между договором и целями обязательственных правоотноше-

105

ний в капиталистическом обществе, приходит к выводу, что договорные отно­шения отражают наиболее основные и важные экономические связи этого об­щества, а потому, что считает договор «естественным» основанием возникнове­ния обязательств. Приобретение собственности от другого лица может иметь место лишь в результате общей воли сторон, — говорит Кант ⁴⁰. Гегель так формулирует связь между собственностью и договором: «В качестве определен­ного бытия наличное бытие есть по своему существу бытие для другого; собственность с той стороны, с .которой она в качестве внешней вещи пред­ставляет собой некоторое наличное бытие, существует для других внешностей и в связи последних она есть необходимость и случайность. Но в качестве наличного бытия воли она, как то, что есть для другого, есть лишь для в о л и другого лица. Это отношение воли к воле есть та своеобразная и под­линная почва, коренясь в которой свобода обладает наличным бытием. Это опосредствование, заключающееся в том, что, обладаю собственностью уже не только посредством вещи и моей субъективной воли, а также и посредством другой воли и, следовательно, в некоей общей воле, составляет сферу д ог о в о p a» ⁴¹. Маркс вскрыл истинную природу тех отношений, которые в бур­жуазном обществе находят свое отражение в договорно-обязательственном пра­ве: «Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаро­владельцы должны относиться друг к другу как лица, воля которых распоря­жается этими вещами: таким образом, один товаровладелец лишь по воле дру­гого, следовательно каждый из них лишь при посредстве одного общего им обоим волевого акта может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой соб­ственный»⁴².

История буржуазного обязательственного права в эпоху империализма по­казывает, что договор остался преимущественным основанием возникновения обязательств. Этому нисколько не противоречат те изменения в буржуазном нраве и в условиях функционирования договора, которые имели место еще в конце лрошлого столетия и особенно в XX веке, после империалистической вой­ны и жестоких кризисов, потрясавших капиталистическую систему хозяйства⁴³.

Эти изменения сводились к следующему.

Во-первых, развитие капиталистических монополий наглядно показало, что в тех случаях, когда капиталистическое предприятие имеет дело с отдельным физическим лицом, выступающим в качестве потребителя, клиента, а также и в тех случаях, когда предприятие вступает в отношения с более мелким и менее мощным предприятием, оно диктует контрагенту свои условия. На всех стадиях развития капитализма владельцы средств и орудий производства дикто­вали пролетариату условия труда и размер заработной платы. Пока дело шло о пролетариате, буржуазная наука видела в этом «свободу договора» и «свободу труда». Когда лее монополистический капитал стал диктовать в форме заранее выработанных монополистическими предприятиями общих условий сделок («clauses générales», «allgemeine Geschäftsbedingungen»), условия кредит­ных сделок (так называемых Kontokorrentbedingungen» германских банков), страховых договоров (полисные условия), договоров перевозки, постарок и т. д., то в буржуазной литературе, с легкой руки Салейля, заговорили о «новой

106

категории» договоров, названной договорами присоединения (contrats d'adhé­sion) ⁴¹- Появилась довольно обширная литература, главным образом представ­ленная французскими докторскими тезами, которой, однако, не удалось устано­вить каких-либо юридических особенностей этих договоров с точки зрения буржуазного права. Отражением мелкобуржуазных чаяний и иллюзий в втой литературе была надежда на вмешательство буржуазного государства в интере­сах более слабой стороны⁴⁵.

Во-вторых, многочисленные и характерные для эпохи империализма законо­дательные акты и обширная судебная практика привели к различным формам ограничения начала так называемой свободы договоров и к ослаблению силы договоров благодаря льготам, которые законодатель предоставляет различным категориям должников, и отступлениям от прямого смысла договоров, которые допускаются на основании «'каучуковых» параграфов, содержащихся в гражданских законах (как, например, § 242 германского гражданского уложения). Гро­мадное значение в этом отношении имели валютные кризисы. Отдельные, законо­дательные акты, а также судебная практика отдельных буржуазных стран в результате этих кризисов в большей или меньшей степени признали оговорку rébus sic siandibus. Однако все эти явления все же свидетельствовали не о том, что договор потерял свое значение в буржуазном праве, а о том, что капитализм бессилен устранить разъедающие его противоречия. Если некото­рые авторы, как, например, Морен (Morin) наивно стремились заменить падающий авторитет закона и договора судейским усмотрением⁴⁶, то это свидетельствовало лишь о непонимании того, что болезнь, которую они конста­тировали, является неизлечимым старческим заболеванием капиталистического строя. Невозможность для буржуазного строя заменить чем-нибудь договор как источник возникновения обязательств ясно видит Рипер, который со своей (социально весьма реакционной) точки зрения выступил на защиту буржуаз­ного договора ⁴⁷.

Нам остается еще отметить, что если в начале прошлого столетия буржуаз­ные юристы, классифицируя основания возникновения обязательств, говорили о договоре, то в настоящее время они, обобщая, говорят о сделке. Это объяс­няется увеличением числа случаев, в которых буржуазный закон и судебная практика признали основанием возникновения обязательств одностороннее во­леизъявление. Расширение области применения одностороннего волеизъявления за пределы издавна существовавших случаев (как, например, завещание) про­изошло главным образом за счет развития института ценных бумаг, особеоно пенных бумаг на предъявителя⁴⁸. В буржуазной литературе высказывалось мнение, что одностороннее волеизъявление может сделаться таким же общим основанием возникновения обязательств, как и договор⁴⁹. Однако это мнение свидетельствует лишь о непонимании того, почему договор имеет основное зна­чение в буржуазном праве. Одностороннее волеизъявление как основание воз­никновения обязательств, вызываемое к жизни потребностями капиталистиче­ского оборота, не могло вытеснить договор, который является тем общим воле­вым актом, посредством которого один товаровладелец «...может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой собственный» ⁵⁰.

107

3. ПОСТАНОВКА ВОПРОСА О СИСТЕМЕ ОСНОВАНИЙ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ ПО СОВЕТСКОМУ ПРАВУ

Выше мы отметили самую тесную связь, которая существует между вопро­сом о системе оснований возникновения обязательств по советскому граждан­скому праву я основами социалистического строя, на которые указывают ст.ст. 2 и 4 Сталинской Конституции, а также между этим вопросом и целями хозяйственной жизни СССР, сформулированными в ст. 11 Конституции. Вопрос о системе оснований возникновения обязательств может быть, таким образом, поставлен только как проблема диалектической связи между этими основами и целями в области обязательственного права. Советское обязательственное право является той частью советского гражданского права, которая направлена на регулирование динамики имущественных отношений в социалистическом хозяй­стве — на имущественный оборот.

Наряду с обязательственным правом динамика имущественных отношений регулируется и некоторыми другими отраслями советского права, а именно — трудовым правом, колхозным правом, бюджетно-финансовым правом, отчасти административным правом и даже уголовным и судебным правом. Однако все перечисленные отрасли советского права, так пли иначе затрагивая эту об­ласть, делают это со своих специальных точек зрения. Бюджетно-финансовое право регулирует имущественные отношения с целью перераспределения госу­дарственных доходов через бюджет, административное право — постольку, по­скольку имущественные отношения неотделимы от государственного управле­ния, т. е. администрации, которая является организующей деятельностью го­сударства ¹ и т. д. Обязательственное же право как часть советского граждан­ского права регулирует динамику имущественных отношений в социалистиче­ском хозяйстве как таковую ². Регулирование динамики имущественных отноше­ний составляет непосредственную задачу обязательственного права, тогда как другие области права касаются этих отношений лишь постольку, поскольку имущественный отношения неразрывно связаны с их специальными задачами. Так, например, уголовное право рассматривает вопрос о конфискации имуще­ства, следовательно об определенной форме безвозмездного перехода имущества к государству, поскольку конфискация является карательной мерой, устано­вленной уголовным законом.

Движение имущественных отношений, регулируемое советским обязательст­венным правом, можно назвать советским гражданским оборотом. Необходимо лишь помнить, что понятие гражданского оборота применительно к социалисти­ческому хозяйству и социалистическому праву не имеет по существу ничего общего с понятием гражданского оборота в буржуазном гражданском праве. Принципиально разница между понятием гражданского оборота в социалисти­ческом праве и тем же понятием в буржуазном праве та же, что и разница между социалистическим гражданским правом и буржуазным гражданским пра­вом. Отметим, в частности, следующий весьма существенный пункт: граждан­ский оборот в социалистическом гражданском npaiße не означает движения имущества в пределах г p а ж, данского о б щ е с т ва, противопоставляемо­го государству; в социалистическом обществе это противопоставление не имеет

108

места. Важнейшими участниками социалистического гражданского оборота являются советское государство и его органы.

Оказанного достаточно для наших целей, так как позволяет нам, говоря об основаниях возникновения обязательств, не выходить из рамок гражданского права. Мы, таким образом, не ставим вопроса об основаниях возникновения налоговых отношений и т. д. Однако мы все же должны оговорить следующее. Мы не представляем себе разграничения различных отраслей советского права наподобие шахматной доски с резко очерченными и не знающими переходов из одной клеточки в другую границами. Единство советского права находит, ме­жду прочим, свое выражение в том, что между отдельными его отраслями имеются не только точки соприкосновения, но и точки пересечения, которые не могут без ущерба для дела быть оторваны ни от одной, ни от другой отра­сли. Специальной задачей научного исследования (выходящей за пределы на­шей задачи) является, в частности, вопрос о применении некоторых положе­нии обязательственного права к отношениям, которые находятся за пределами гражданского права, как, например, обязательные поставки, налоговые отно­шения и некоторые другие. В дальнейшем мы будем рассматривать лишь обязательственные отношения в собственном смысле этого термина, т. е. лишь определенный вид гражданско-правовых отношений.

Мы указали выше на цели, которые преследуют обязательственные отноше­ния в социалистическом советском хозяйстве. Рассмотрим теперь в наиболее общем и предварительном виде вопрос о том, каким образом эти цели увязаны с определенными фактическими составами, порождающими обязательственные отношения, для того чтобы после такого общего обзора перейти ж уточнению системы оснований возникновения обязательств. При этом нашей задачей яв­ляется именно поставить вопрдс о системе, а не исследовать каждое основа­ние в отдельности. Исследование каждого основания в отдельности должно со­ставить предмет самостоятельных монографий, посвященных таким вопросам, каж договор по советскому праву, причинение вреда и т. д.

Ст. 106 ГК РСФСР и соответствующие статьи гражданских кодексов дру­гих союзных республик следующим образом говорят о возникновении обяза­тельств по советскому гражданскому праву: «Обязательства возникают из договоров и других указанных в законе оснований, в частности вследствие неосновательного обогащения и вследствие причинения вреда».

Мы должны установить точный смысл этой статьи и ее значение для со­ветского обязательственного права в настоящее время. Прежде всего отметим совершенно ясно выраженную в ней мысль. Д о- говор, не о с нов а т е л ь н о е .о б о г а щ е н и е, п p и ч и н е н и е вреда друг о м у лицу, а также и другие основания, порождаю­щие обязательства, имеют з н а ч е н и е таких оснований потому, что это установлено законом. Ст.106 не говорит, что обязательства возникают из закона. Она не противопоставляет закон договору и т. д. и не ставит закон рядом с отдельными упомянутыми в ней основа­ниями как одно из таких оснований. Напротив, ст. 106 подчеркивает, что закон не является основанием в том специальном значении, в котором мы пользуемся этим термином, т. е. не является фактическим составом, с которым связано

109

возникновение тех или иных обязательств. Закон стоит над этими основаниями. Те или иные фактические составы делаются юридическими ф а к т а м и лишь потому, что закон связывает с ними возникновение обязательств.

Ст. 106 не дает систематической классификации оснований возникновения обязательств. Она указывает на договор, на неосновательное обогащение, на причинение вреда и отсылает к другим указанным в законе основаниям. По­скольку ст. 106 является введением к изложению норм обязательственного права, такой прием представляет известные удобства. Полное перечисление всех оснований очень загромоздило бы эту вводную по существу статью. Кроме того, при таком перечислении всегда есть опасность упустить какой-либо от­дельный случай возникновения обязательств, не подходящий под типовое и распространенное основание (например, под понятие договора). Пропуск в слу­чае исчерпывающего перечисления может создать немалые затруднения для практики. К тому же невозможно требовать от закона, да притом настолько большого и сложного, как ГК, чтобы в процессе его подготовки была проделана исчерпывающая научная работа по выявлению всех фактических составов, с которыми в силу кодекса и других законодательных актов может быть связано возникновение обязательств.

Ст. 106 в качестве оснований возникновения обязательств особо выделила договор, неосновательное обогащение и причинение вреда другому лицу. В 1922 г., когда составлялся ГК, ничего другого написать было нельзя. Ст. 106 выделила те три основания, которые были урегулированы в обязательствен­ном праве самого Гражданского кодекса (договор—ст.ст. 130—398, неоснова­тельное обогащение—ст.ст. 399—402, причинение вреда — ст.ст. 403—415). Ст. 106 не упомянула особо в качестве основания одностороннюю сделку, так как, хотя односторонняя сделка и является в силу самого Гражданского ко­декса основанием возникновения обязательства, но лишь в единичном случае (легат — ст. 423), а не в качестве основания, имеющего общее зна­чение. Равным образом ГК не упоминал особо и других оснований, при­знанных действующими в момент его издания законами, так как в то вре­мя еще не было достаточного материала для обобщения. Естественно, что ГК не мог упоминать про такие основания, которые выявились в дальнейшем развитии советского гражданского права (например занаряживание, предусмо­тренное Положением о трестах 1923 г.).

То обстоятельство, что ст. 106 выделила те основания возникновения обязательств, которые фигурируют и в буржуазных гражданских кодексах, ни в малейшей степени не идет вразрез с тем, что ГК был и является социали­стическим кодексом социалистического государства в определенной фазе его развития, на определенном этапе социалистического строительства. Что основа­ния, указанные в ст. 106, с одной стороны, и договор, причинение вреда и неосновательное обогащение по буржуазному праву, с другой стороны, глубоко различны, что они являются юридическими институтами различных социально-экономических систем, — первые — социалистической, вторые —капиталисти­ческой,— об этом свидетельствуют известные слова Ленина в его записке к Курскому: «Мы ничего «частного» не признаем, для нас все в области хо­зяйства есть публично-правовое, а не частное. Мы допускаем капи-

110

тализм только государства. Отсюда расширить применение государственного-вмешательства в «частно-правовые» отношения, расширить право государства отменять «частные» договоры, применять не corpus juris romani «, «гражданским правоотношениям», а наше революционное правосозна­ние...»³, на сессии ВЦИК IX созыва Ленин говорил о ГК: «Мы и здесь -ста­рались соблюсти грани между тем, что является законным удовлетворением любого гражданина, связанным с современным экономическим оборотом, и тем, что представляет собой злоупотребление нэпом, которое во всех государствах легально, и которое мы легализовать не хотим» ⁴, Гражданский кодекс, изданный в период перехода от военного коммунизма к новой экономической политике, и мирной работе по восстановлению народного хозяйства, отражал гу здачу, которую тогда поставил Ленин. «Военный коммунизм был попыткой взять крепость капиталистических элементов в городе и деревне штурмом, ло­бовой атакой. В этом наступлении партия забежала далеко вперед, рискуя оторваться от своей базы. Теперь Ленин предлагал отойти немного назад, от­ступить на время поближе ж своему тылу, перейти от штурма к более дли­тельной осаде крепости, чтобы, накопив силы, вновь начать наступление» ⁵.. Таким образом, ст. 106 ГК в момент своего издания отражала соответст­вующий этап социалистического строительства. Представляя собой одно из звеньев в структуре советского права того периода, она была одним из поло­жений советского социалистического права на определенной фазе его развития, В настоящее время ст. 106 явно и бесспорно устарела. Она не отражает действительного состояния советского обязательственного права. Само собой ра­зумеется, формально все основания возникновения обязательств, устанавливае­мые различного рода законодательными актами, могут быть под нее подведены, так жаж она упоминает «о других указанных в законе» основаниях. Но дело не в этом. Для того чтобы формально охватить всю систему оснований возник­новения обязательств, достаточно бьио бы сказать, что они возникают из осно­ваний, указанных в законе. Для этого нет надобности выделять некоторые из этих оснований. Выделение в примерном списке тех или иных оснований пре­следует другую задачу: оно должно подчеркнуть наиболее характерные факти­ческие составы, с которыми закон связывает возникновение обязательствен­ных правоотношений. С этой точки зрения ст. 106 в настоящее время, как это будет видно из дальнейшего, уже не удовлетворяет своему назначению.

Для того чтобы подойти к разрешению вопроса о системе оснований воз­никновения обязательств по советскому праву, мы не можем ограничиться тем материалом, который содержится в Гражданском кодексе. Необходимо при­влечь и другой нормативный материал. Чтобы можно было обозреть этот ма­териал в основных его контурах прежде чем располагать его в системе, ко­торая ему присуща, сделаем попытку установить, какие основания порождают обязательства, предназначенные служить указанным выше целям. После такой предварительной разбивки мы сможем перейти к более подробной инвентари­зации этих оснований и к уточнению их взаимоотношений с целями обяза­тельств по советскому праву.

1. Среди тех целей, достижению которых служат обязательственные отно­шения в СССР, основное значение имеет выполнение государственного плана

111

народного хозяйства. Оно имеет основное значение, во-первых, потому, что от выполнения плава зависит достижение всех других целей обязательственны« правоотношений. План является предпосылкой для всякого рода, имуществен­ных отношений, складывающихся в нашей стране, и для достижения всякого рода допустимых советским законом индивидуальных целей. В частности, те конкретные цели, которые ставят себе отдельные граждане для удовлетворения своих материальных и культурных потребностей, могут быть достигнуты лишь благодаря тому, что выполнение государственного плана народного хозяйства создает необходимые для этого предпосылки. Выполнение плана, во-вторых, имеет основное значение потому, что те конкретные конечные цели, которые преследуются планированием в целом, не только являются предпосылками для достижения других целей, которым могут служить обязательственные правоот­ношения в СССР, но в значительной своей части непосредственно с ними сов­падают. Так, выполнение планов внутренней торговли, т. е. снабжение потре­бителей определенными товарами, непосредственно совпадает с целями, которые преследуют потребители, покупая необходимые им товары. «Социализм не мо­жет отвлекаться от индивидуальных интересов. Дать наиболее полное удовле­творение этим личным интересам может только социалистическое общество. Более того,—социалистическое общество представляет единственно прочную гарантию охраны интересов личности» ⁶.

Рассмотрение вопроса о том, что представляют собой государственный на­роднохозяйственный план и отдельные (плановые акты с юридической точки зрения, не входит в наши задачи. Самый вопрос относится к области советско­го конституционного и административного права⁷. Для нас существенно, что государственный народнохозяйственный план не является, как утверждали вре­дители, началом, противоположным праву, началом, вытесняющим право, что, наоборот, выполнение плана является задачей, которая обеспечивается, в ча­стности, и правовыми мероприятиями. План не только не вытесняет и не ведет к отмиранию права, наоборот, он требует укрепления социалистической закон­ности я определяет собой содержание советского права, которое имеет одной из своих важнейших целей обеспечение выполнения плана. Самое установле­ние планов представляет собой совокупность определенных актов советской го­сударственной власти, действующей в лице органов, наделенных соответствую­щей компетенцией. Кроме того, для нас существенно подчеркнуть характер пла­новых актов как актов, в конечном счете всегда конкретизированных и дове­денных до указания каждому исполнителю совершенно определенного практи­ческого задания, которое он может и должен выполнить. В своей речи на со­вещании хозяйственников 23 июня 1931 г. товарищ Сталин сказал: «Было бы глупо думать, что производственный план сводится к перечню цифр и за­даний. На самом деле производственный шая есть живая и практическая деятельность миллионов людей. Реальность нашего производственного плана — это миллионы трудящихся, творящие новую жизнь. Реальность нашей програм­мы — это живые люди, это мы с вами, ваша воля к труду, наша готовность работать по-новому, паша решимость выполнить план» ⁸. Народнохозяйствен­ный план, конкретность и реальность плана, практические задачи, которые он ставит перед живыми людьми, воля к его исполнению представляют собой

112

фундамент, на котором строятся многочисленные обязательственные отношения в нашей стране.

Так как план сам является проявлением воли трудящихся, выраженной в постановлениях, приказах и т. д. компетентных органов советского государства и направленной яа определенные задания, то естественно, что и те обязатель­ственные отношения, непосредственной щелью которых является выполнение плна, возникают из волевых ажтов, направленных на создание таких отношенй. Таким волевыми актами, поскольку они порождают юридические отноше­ния, являются юридические акты. Юридическим актом мы называем волеизъ­явление, направленное на (возникновение правоотношаний либо на их измене­ние или прекращение. Поскольку мы не предрешаем здесь вопроса (см. ниже Ш, 4) о том, какие акты порождают обязательства, направленные на выпол­нение плана, нам удобно пользоваться этим обобщающим понятием, которое об­нимает собой как гражданско-правовые акты (договор и одностороннюю сдел­ку), так и соответствующие акты органов власти (административные акты). Таким образом, в этой части поставленная нами проблема сводится к следующему: какие акты, адми­нистративные, либо сделки (односторонние сделки и договоры) создают обязательственные правоотно­шения, непосредственно направленные на выпол­нение плановых заданий?

Для ответа на этот вопрос надо остановиться на типичных случаях возник­новения обязательств в различных областях нашего имущественного оборо­та. Так как нашей задачей является лишь построение системы оснований возникновения, обязательств, то мы не будем входить в рассмотрение контро­верз по вопросу об отнесении того или иного обязательственного отношения к определенному типу (например, к договорным обязательствам или к обяза­тельствам из одностороннего волеизъявления), если оба эти типа даны в на­шем праве и помимо ответа на такой спорный вопрос. Указанного рода споры имеют в таком случае значение не для вопроса о системе оснований, лишь до частного вопроса о сущности данного института.

Социалистическое хозяйство, выполняя государственный план народного хо­зяйства и увеличивая общественное богатство, тем самым осуществляет неук­лонный подъем благосостояния трудящихся, обеспечивает все большее повы­шение материального и культурного уровня их жизни.

Труд граждан, примененный в социалистическом хозяйстве к социалистической собственности, создает социалистический народный доход. Часть его идет на социалистическое воспроизводство. Другая часть — на удовлетворение материальных и культурных потребностей граждан. Часть того, что гражданин получает, заключается в непосредственном пользовании общественной собствен­ностью (например, бесплатною пользование домами отдыха, санаториями, му­зеями и т. д.), другую часть он получает в виде личной собственности как свои трудовые доходы. Получив в личную собственность свои трудовые доходы в виде заработной платы, оплаченных трудодней колхозника, авторского возна­граждения и т. д., гражданин свободно распоряжается своим доходом дал удовлетворения личных материальных и культурных потребностей. Социалисгиче-

113

ский строй, гарантируя каждому право на труд, обеспечивает трудящемуся действительное удовлетворение его потребностей. Гражданин социалистического общества, обеспеченный и уверенный в собственной судьбе, имеет полную воз­можность распоряжаться личной собственностью для удовлетворения своих материальных и культурных потребностей. Для этого он и вступает в обяза­тельственные отношения, которые служат средством для получения необходи­мых ему вещей и услуг. Он волен также в порядке, указанном в законе, использовать свою личную собственность не только для удовлетворения своих строго индивидуальных потребностей и потребностей членов своей семьи и других близких ему людей, но и для безвозмездного предоставления другим лицам возможности удовлетворить ту или иную их конкретную потребность иди просто предоставить другим средства в личное распоряжение (например, по договору дарения) для того, чтобы они сами использовали их на удовле­творение личных потребностей.

Во всех этих случаях обязательственное отношение может возникнуть лишь в результате определбийого юридических), акта (административного акта либо гражданской сделки), следовательно всегда в результате определенного волеизъявления. Таким юридическим актом может быть административный акт, специально направленный на создание обязательственного отношения, пред­назначенного удовлетворить определенную потребность гражданина, Таким юри­дическим актом будет чаще всего договор между гражданином и какой-либо государственной, кооперативной или общественной организацией. Наконец, это может быть договор одного гражданина с другим. Обязательства, непосредственно направленные на удовлетворение материальных и культурных потребностей граж­дан, так же как и обязательства, непосредственно направленные на исполнение плана, возникают из юридических актов. Анализ того, из каких актов они воз­никают, приведет нас в дальнейшем к выводу, что эти обязательственные отно­шения представляют собой в вопросе об основаниях их возникновения опреде­ленное единство и являются поэтому тесным образом связанными друге другом.

2. Социалистическое гражданское право знает не только обязательства, направленные непосредственно на выполнение государствешого плана народ­ного хозяйства и на удовлетворение конкретных материальных и культурных потребностей граждан, но и группу обязательств, непосредственной целью кото­рых является охрана и обеспечение имущества советского государства, колхо­зов и других кооперативных и общественных организаций и имущества от­дельных граждан. Эта охрана вызывает к жвзни ряд институтов, которые находят себе место и в административном, и в уголовном праве, но занимают также -большое место и в гражданском праве. Часть из них (и весьма важная) относится к обязательственному праву. К их числу относятся обязательства из причинения вреда, обязательства из неосновательного обогащения и неко­торые другие. Характерная особенность этих обязательственных отношений состоит в том, что они, по общему правилу, возникают не из сделок, хотя в некоторых случаях сделка имеет косвенное значение при их возникновении. Поскольку цель этих обязательств заключается в охране и обеспечении иму­щественного положения государственного хозяйства, кооперативных органи­заций и отдельных граждан, само собой понятно, что она возникают при на-

114

личин фактических составов, свидетельствующих о необходимости такой охраны, а не из волеизъявлений, специально направленных на их создание.

3. Для того, чтобы отдельный гражданин мог распоряжаться своим имуще­ством для достижения тех или иных поставленных им конкретных целей, на­правленных на удовлетворение материальных и культурных потребностей его самого или других лиц, необходимо, чтобы т имел для этого надлежащие сред­ства. Обладание средствами гарантировано ему социалистическим обществом на началах, выраженных в Сталинской Конституции. Он пользуется принадле­жащим ему в силу ст. 118 Конституции правом на труд, т. е. правом на по­лучение гарантированной работы с оплатой труда в соответствии с его коли­чеством и качеством. Нетрудоспособный по старости, болезни или инвалид­ности имеет право на материальное обеспечение (ст. 120). Наконец, в силу ст. 122 Конституции, гарантирована государственная охрана интересов матери и ребенка. Из указанных статей Конституции вытекает цель распределения между гражданами определенной части дохода, получаемого социалистическим народным хозяйством в целом. Для осуществления целей, вытекающих из ука­занных статей Конституции советское право в частности использует и обяза­тельственное право. Некоторые институты, предназначенные для достижения тех целей, у нас не принято относить к гражданскому праву (например тру­довой договор). Но другие институты обычно включают в состав гражданского права (издательский договор, алименты). Из этих указаний уже видно, что обязательства этой группы возникают частью из сделок, частью же из других оснований, которые нам придется конкретизировать ниже.

4. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ, НЕПОСРЕДСТВЕННО НАПРАВЛЕННЫХ

НА ВЫПОЛНЕНИЕ ПЛАНА И НА УДОВЛЕТВОРЕНИЕ МАТЕРИАЛЬНЫХ И КУЛЬТУРНЫХ ПОТРЕБНОСТЕЙ ГРАЖДАН

Выполнение государственного плана народного хозяйства требует деятель­ности, непосредственно направленной на осуществление тех конкретных зада­ний, которые им установлены. Поэтому, как было указано выше, соответ­ствующие обязательства возникают из юридических актов, т. е. действий (волеизъявлении), непосредственно направленных на создание этих обяза­тельств. Такими юридическими актами могут быть акты государственного управления (административные акты) и гражданско-правовые акты (сделки). Для выяснения вопроса о возникновении обязательств, непосредственно на­правленных на выполнение плана, нам надо предварительно установить, какое значение может иметь административный акт для возникновения обязатель­ственных отношений. После этого мы рассмотрим отдельные случаи, урегули­рованные действующим гражданским правом.

Можно указать следующие случаи, когда административный акт имеет зна­чение да возникновения обязательственных отношений, непосредственно на­правленных на выполнение плана.

а) административный акт может установить обязательство, в силу которо­го должник обязан передать кредитору вещь в собственность или в пользова-

115

ние либо совершить какую-нибудь работу или оказать определенную услугу. В этом случае административный акт сам по себе порождает то обстоятельство, 'использование которого будет вместе с тем и совершением действия, техниче­ски или экономически необходимого для достижения хозяйственной цели, по­ставленной планом.

б) Административный ажт может установить обязательство, в силу которого сторона (одна или обе⁴) обязана совершить сделку о поставке, о производстве работы а т. д. Административный акт в этом случае порождает обязательство совершить сделку. После того как сделка совершена, имеются налицо все факты, порождающие обязательство совершить действия, необходимые для выпол­нения плана. Вопрос о соотношении между административным актом и сделкой совершенно не разработан. Он еще мало выявлен в судебной и арбитражной практике и совершенно не исследован в нашей юридической литературе. Нам придется ниже остановиться на этом вопросе в тех пределах, в каких это нужно непосредственно для нашей темы. Сделка, которую сторона связана, со­вершить в силу административного акта, по общему правилу является догово­ром. Однако в некоторых случаях, как будет указано ниже, это может быть и не договор, а односторонняя сделка.

в) Административный акт имеет значение разрешения ва заключение сделки. Административный акт в этом случае не направлен на создание обяза­тельственного отношения. Административный акт лишь разpешает сделку, т. е. волеизъявления сторон, направленные на возникновение обязательства.

г) Административный акт ни сам по себе, ни в качестве элемента, какого-либо фактического состава не порождает обязательства. Он лишь устанавлива­ет обязательное для определенного хозоргана (или хозорганов) плановое задание, которое последний и должен выполнить. Обязательность такого задания; для хозоргана не создает для него обязательства перед каким-либо другим хозорганом. Эта обязательность заключается лишь в общей обязанности подчинения законным постановлениям, распоряжениям, инструкциям, приказа и т. д., изданным государственными органами в пределах их компетенции. Для выполнения задания хозарган, быть может, должен будет вступить в те или иные обязательственные отношения. В таком случае эти обязательственные отношения возникнут из тех сделок, которые совершают хозорганы, Административный акт, который установил соответствующее задание, может своим содержанием определить то или иное условие действительности: сделок, которые будет заключать хозорган. Договор, заключенный в противоречии с планом, может оказаться недействительным как совершенный с целью, противной кону (ст. 30 ГК), но обязательства сторон по действительному договору возникают в рассматриваемом случае лишь из самого договора.

Эта предварительная классификация позволяет нам перейти к систематическому рассмотрению отдельных случаев возникновения обязательств, непосредственно направленных на выполнение плана.

1. Если взять в целом обязательственные отношения между учреждениями, предприятиями и организациями, то нельзя не отметить, что непосредственное возникновение обязательства в результате ;административного акта является некоторым исключением из общего правила. Выполнение плана через посредство

116

обязательств, основанных на сделках, заключаемых хозоргаиами, является общим правилом, вытекающим из начала хозяйственного расчета. Хозяйст­венный расчет является незыблемым методом хозяйственной деятельности соци­алистических предприятий. «Перевод предприятий на хозяйственный расчет вполне себя оправдал. Хозрасчет выявляет лицо предприятия, способствует ра­ционализации производства, правильной организации сбыта и снабжения и вы­зывает вместе с тем противодействие элементам бюрократизма и волокиты. Од­новременно перевод предприятий на хозяйственный расчет способствует раци­ональной постановке учета, производственной деятельности предприятия и озна­комлению масс с этой деятельностью» (постановление ЦК ВКП(б) от 5 де­кабря 1929 г. «О реорганизации управления промышленностью»)^1. Хоз­расчет, как это вполне определенно выражено в действующем праве, требует, чтобы государственные, хозяйственные и кооперативные орга­ны и предприятия в пределах плановых заданий устанавливали свои взаимоот­ношения по поставкам товаров, производству работ и оказанию услуг путем за­ключения договоров и дачи заказов {поетановление СНК СССР от 20 марта 1931 г. «Об изменении в системе кредитования, укреплении кредитной работы и обеспечении хозрасчета во всех хозорганах», СЗ СССР 1931 г., № 18, ст. 166). Таким образом, как указал товарищ Молотов, договор «...является луч­шим средством сочетания хозяйственного плана и принципов хозрасчета...» ². Однако в советском праве договор и .договорное начало не являются фетишами, как это имеет место в буржуазном лраве. Если хозрасчет и выполнение госу­дарственного плана народного хозяйства требуют другого способа создания обязательств, непосредственно направленных на это выполнение, то такой спо­соб должен найти свое место в системе советского обязательственного права. Действительно, такие случаи имеются и объясняются они теми же самыми началами, которые придают в нашем праве такое большое значение договору как способу установления обязательств.

Административный акт непосредственно порождает обязательства в деле сбыта автомашин. Согласно постановлению СТО от 7 апреля 1935 г. (СЗ СССР 1935 г. № 21, ст. 167) правительство утверждает план распределения авто­машин. В силу этого плана для заводов, производящих автомашины, непосредственно возникают обязательства в отношении покупателей, каковыми являются организации, входящие в систему органов, указанных в ст. 1 упомяну­того постановления СТО. По нарядам этих органов заводы совершают отгрузку автомашин. Расчеты за отгруженные автомашины производятся по месту на­хождения заводов немедленно по отгрузке машин. Отношения между сторонами не оформляются договорами. Взаимные обязательства сторон возникают не из договора, а непосредственно из соответствующего административного акта. От­дельные вопросы, касающиеся взаимоотношений сторон, регулируются основ­ными условиями поставки автомашин, изданными Глававтопромом.

Мотивы, вызвавшие введение такого порядка сбыта автомашин, указаны в самом постановлении СТО от 7 апреля 1935 г. Постановление издано «...в це­лях упорядочения сбыта автомашин и доставки их покупателям, а также уст­ранения наблюдающихся в этом деле недочетов и извращений (посылка поку­пателями многочисленных представителей и толкачей на заводы и в связи с

117

этим растрата крупных государственных средств, недостаточная охрана авто­машин в пути, способствующая хищениям, и т. д.)…». Полная стандартиза­ция самого объекта, единообразие условий «дачи и доставки машин, установле­ние ъ плановом порядке потребности в машинах —все это сделало не только ненужным, но и хозяйственно нецелесообразным иной метод сбыта. Порядок, установленный для сбыта машин и применяемый в течение ряда лет до на­стоящего времени (постановление Эконосовета от 10 июля 1939 г. «О плане распределения автомашин на III квартал 1939 г.»), не только не противоречит хозрасчету, а наоборот, является наилучшей формой его осуществления в дан­ных условиях и в дайной отрасли социалистического хозяйства. Все цели хоз­расчета, четко сформулированные, как указано выше, в постановлении ЦК ВКП(б) от 5 декабря 1929 г., т. е. выявление лица предприятия, рационализация производства, правильная организация сбыта и снабжения, противодей­ствие бюрократизму и волоките, рациональный учет производственной деятель­ности, имеются налицо и в этом случае.

То обстоятельство, что административные акты непосредственно порождают гражданско-правовые обязательственные отношения между двумя субъектами является невозможным в буржуазном праве. В буржуазном праве возможны обязательственные отношения, возникающие из административного акта, но эти отношения имеют место между государством как таковым, либо тем или другим органом власти, с одной стороны, и частным физическим или юриди­ческим лицом, с другой. Государственная власть устанавливает обязательственные отношения между собой и другой стороной. Это имеет место, например, в случае вознаграждения за принудительное отчуждение частной собственности. К тому же такое обязательственное отношение, с господствующей (хотя и не общепринятой) в буржуазной науке точки зрения, является не гражданским правоотношением, а публично-правовым ³.

Наоборот, в советском праве существование такого института отражает ос­новные начала социалистического строя. Единство социалистического народного хозяйства ведет к тому, что нет и не может быть резких граней, разделяющих административное и гражданское право. Социалистической системе народного хозяйства, не знающей классового антагонизма, иаправияемой единым государ­ственным планом и исключающей анархию в области экономических отноше­ний, соответствует и внутренне единое право, разделяющееся на отдельные от­расли, но не теряющее в силу этого своего единства.

К обязательствам, возникающим из административных актов, относят часто обязательные поставки государству зерна, мяса, молока, масла, подсолнуха и некоторых других продуктов сельского хозяйства. Равным образом к граждан­скому праву относят и сдачу совхозами своей продукции органам Наркомзага. Мы не входим здесь в рассмотрение вопроса о месте этих институтов в системе советского права. Указанная выше схема не изменится в зависимости от того или иного ответа на вопрос. В зависимости от ответа находится лишь количе­ство институтов, которые надо будет отнести в числу обязательственных отно­шений, порождаемых административным актом.

2. Громадное значение в советском обязательственном праве принадлежит административным актам, порождающим обязательство совершить сделку. К

118

этой категории актов прежде всего относятся акты по планированию снабже­ния материалами, оборудованием и топливом. Порядок издания этих актов уре­гулирован постановлением Зкономсовега при СНК СССР от 2 декабря 1938 г. «О порядке составления и утверждения годовых и квартальных балансов и планов снабжения народного хозяйства материалами, оборудованием и топли­вом» (СПиР СССР 1938 г. № 56, ст. 316). Планы снабжения материалами, оборудованием и топливом, указанные в приложении 1 к этому постановлению, каж годовые, так и (квартальные, утверждаются Экономсоветом при СНК СССР. Распределение годовых и квартальных фондов снабжения производят наркома­ты-поставщики, т. е. наркоматы, в систему которых входят хозорганы, заклю­чающие договоры на поставку материалов, оборудования и т. д.

Наркоматы-поставщики выдают предприятиям, входящим в их систему, на­ряды на поставку согласно плану соответствующих материалов, оборудования и топлива. Аннулирование нарядов, выданных в счет квартальных фондов, за­прещается. Эти наряды сохраняют свою силу до конца года (ст. 5 постановле­ния Эвономсовета от 2 декабря 1938 г.). К этому ст. 5 добавляет весьма важ­ное правило: «Предусмотренные квартальными планами снабжения материалы и оборудование, недопоставленные в течение данного квартала, подлежат по­ставке в следующем квартале, для чего в ресурсах, подлежащих распределе­нию, резервируется необходимое количество материалов и оборудования на по­крытие недогрузов прошлых ква!ртал^;ов; при этом санации, предусмотренные договорами за нарушение сроков поставки, остаются в силе».

Постановление Экономсовота от 2 декабря 1938 г. имеет в виду порядок, при котором наркоматы-поставщики дают наряды предприятиям, входящим в их систему. В силу этих нарядов предприятия обязаны заключать договор с предприятием-потребителем. Такой порядок был установлен еще ст. 39 По­ложения о государственных промышленных трестах (постановление ЦИК и СНК СССР от 29 июня 1927 г., СЗ СССР 1927 г. № 39, ст. 392). Ст. 39 дей­ствует и в отношении предприятий-заводов, непосредственно подчиненных наркомату (см. § 5 Устава государственного союзного завода, (состоящего в непосредственном подчинении НКТП). В силу ст. 39, допускается занаряживание в пользу государственных органов продукции треста по ценам ниже ры­ночных, но не ниже себестоимости с начислением средней прибыли». Занаряживавяе в отношении трестов общесоюзного и республиканского значения про­изводится народным комиссариатом, в ведении которого находится трест, по со­глашению с соответствующим наркомфином и ведомством, в пользу которого производятся занаряживание. «При отсутствии соглашения, — говорит та же статья, — занаряживание производится по постановлению СТО или ЭКОСО со­юзной республики по принадлежности». «3 а н a p я ж и в а н и е n p о и з в од u т с я п у т е м о б я з а н и я треста заключить с о о т в е т с т в у ю щ и и д о г о в о p с государственным органом, в п о л ь з у которого дан наряд». (Курсив автора. — М. А.) Далее, ст. 39 ре­гулирует занаряживание в пользу государственных органов, состоящих в бюджете. Наконец, эта статья говорит: «В случае, если тресту, отпускающему свою продукцию в порядке заиаряживания, не будет произведен какой-нибудь платеж в один из установленных по договору сроков, тресту предоставляется

119

право отказаться от дальнейшей поставки и взыскать свои убытки на общем основании».

В ст. 39 многое устарело (например, правила о ценах, отказ от договора, занаряживание лишь в пользу госорганов, но не кооперации) и не соответству­ет в настоящее время действующему праву. Но в ней совершенно определенно формулированы гражданско-правовые последствия наряда. Наряд обязывает треста-поставщика заключить договор с госорганом-потребителем.

Государственный арбитраж при CНK СССР стоит на той точке зрения, что органы Госарбитража должны обязывать предприятие, указанное наркоматом-поставщиком, к заключению договора на фондируемую продукцию (решение по иску Центромясоштицы к Пролетарскому лесокомбинату, «Арбитраж», 1937 г., M 13, стр. 16).

Для выяснения того значения, которое имеют акты планирования снабже­ния материалами, оборудованием и топливом в качестве основания возникнове­ния обязательств, необходимо коснуться следующих вопросов.

Наряд, выданный наркоматом-поставщиком на основании плана снабже­ния, утвержденного Эвономсоветом при СНК СССР, создает для предприятия-поставщика обязанность заключить договор с предприятием-потребителем. Спра­шивается, создает ля этот ларяд также и обязанность предприятия-потребите­ля заключить договор ю поставщиком? Другими словами, возлагает ли в этом случае обязательственное отношение обязанности на обе стороны или же только на одну из них? ⁴.

Hам кажется, что единственно правильным является положительный ответ на этот вопрос. Наряд, выданный наркоматом-поставщиком на основании пла­на снабжения, утвержденного Экономсоветом при СНК СССР, создает обязан­ность заключить договор как для предприятия-поставщика, так и для пред­приятия-потребителя. Иной ответ противоречил бы началу плановости социали­стического народного хозяйства я хозрасчету. Планы снабжения, установлен­ные Экономсоветом при СНК СССР, обязательны для обеих сторон. Что полу­чится, если эта обязательность будет подкреплена для поставщика обязатель­ством в отношении потребителя заключить соответствующий договор, тогда как на потребителе такого обязательства лежать не будет? Поставщик в таком слу­чае будет лишен гражданско-правовых средств понудить потребителя выпол­нить план. Он сможет лишь поднять перед соответствующими инстанциями вопрос о неисправности предприятия-потребителя. Нельзя смотреть на план снабжения материалами, обурудованием и топливом, утвержденный Экономсоветом при СНК СССР, как на броню, создаваемую для потребителей, броню, ко­торой потребитель может воспользоваться или не воспользоваться. План—не броня. Указанный план устанавливает определенное направление, по которо­му должны иттн фондируемые товары. План составляется на основании заявок наркоматов-потребителей и после основательной проработки вопроса в соответ­ствующих инстанциях (наркомат-поставщик, Госплан), утверждается Экономсоветом при СНК СССР. Установленный им путь движения товара признан целе­сообразным для социалистического народного хозяйства. В соответствии с этим ст. 5 постановления Экономсовета от 2 декабря 1938 г. запрещает аннулиро­вание нарядов на поставку материалов н оборудования, выданных в ечег

120

квартальных фондов. Эти наряды сохраняют свою силу до конца года. Таким, образом, для аннулирования наряда необходимо изменение плана. Если же нет оснований для изменения плана, то предприятие-поставщик могло бы прибегать лишь к жалобам по административной линии. Оно не имело бы возможности в соответствии с принципом хозрасчета добиваться исполнения предприятием-по­требителем его обязанности. Поэтому возложение на предприятие-потребителя не только обязанности подчинения соответствующему акту хозяйственного упра­вления, но и обязательства в отношении другой стороны означает регулиро­вание отношений сторон в соответствии с принципом хозрасчета.

Вопрос имеет не только теоретическое, но и практическое значение. Заим­ствуем из практики Государственного арбитража при СНК СССР следующий пример для иллюстрации этого положения. Завод им. Сталина предъявил иск к Ново-Краматорскому заводу о недопоставке продукции в IV квартале 1938 года (дело 2/312 1939 г.). Договор, как это было признано арбитражем, не был своевременно заключен по вине истца. Однако арбитраж признал, что можно взыскивать санкции за недопоставку в срок, если сроки были установ­лены соглашением между наркоматами. Поэтому главарбитр возложил иа Ново-Краматорский завод ответственность за недостачу, но уменьшил сумму, при­сужденную в пользу истца, со 160 тыс. рублей до 100 тыс. рублей в каче­стве санкции за задержку оформления договора по вине самого истца.

Совершенно очевидно, что при отсутствии, обязательства завода-потребителя (в данном случае завода им. Сталина) перед заводом-поставщиком заключить договор нельзя было бы возлагать на Ново-Краматорский завод ответственность за недопоставку в срок. Если обязательство заключить договор существует лишь на стороне поставщика, а на стороне потребителя имеется лишь право требовать от поставщика исполнения этого обязательства, то поскольку потре­битель не воспользовался своим правом (договор не был заключен по его вине), на поставщике не может лежать какая бы то ни была ответственность. Предпосылкой такой ответственности должно быть не только обязательство по­ставщика, но и обязательство потребителя, который, хотя бы он и не хотел этогo, обязан перед поставщиком заключить договор. Если план — лишь броня для потребителя, то поставщик не может отвечать за то, что потребитель не воспользовался этой броней. Кроме того, главарбитр возложил санкции н а и с т ц а в пользу ответчика за задержку по вине истца в заключении договора. Это может иметь место лишь при условии, что на истце лежало обя­зательство в отношении ответчика заключить договор.

Не менее серьезным является вопрос о соотношении между возникающим аз административного акта обязательством заключить договор и заключен­ным в силу этого обязательства договором. Вопрос этот в нашей цивилистичеекой литературе совершенно не разработан. Мы думаем, что он должен соста­вить предмет особого рассмотрения. Однако и для нашей темы мы должны, остановиться на определенных, принципиально весьма существенных особен­ностях, без которых останется неясным место административного акта в си­стеме оснований возникновения обязательств по советскому праву.

Если ограничиться констатированием того, что административный акт соз­дает обязательство заключить договор, а договор, заключенный в силу этого

121

обязательства, порождает обычные последствия договора продажи, т. е. обязан­ность продавца поставить товар и обязанность покупателя уплатить цену, а также порождает различного рода дополнительные обязанности, вытекающие из втого договора (ответственность за качество, обязанность принять товар и т. д.), то мы будем иметь не только недостаточное представление о тех отношениях, которые на самом деле существуют, но и просто неправильную картину этих отношений. .Между тем чаще всего ограничиваются указанным выше констати­рованием. В результате этого получается, что соотношение между обязатель­ством заключить договор, порожденным административным актом, и договором, заключенным в результате этого обязательства, такое же, как в случае гак называемого предварительного договора (ipactum de contrahendo), например за­продажи или предварительного договора о будущем займе. По существу же дело обстоит совершенно иначе, притом различие не сводится только к тому, что обязанность заключить договор в одном случае установлена актом власти, который жак таковой связывает стороны, тогда как в другом —обязанность •вступить в договорные отношения создана добровольно самими сторонами. Раз­личие гораздо глубже. Оно заключается в следующем.

1. Стороны могут заключить основной договор, даже если предварительного договора не было. Так, совершенно очевидно, что собственник дома может не­посредственно заключить договор о продаже дома, не совершая предварительно запродажи. Наоборот, в случае фондируемой продукция поставщик не может продать эту продукцию, не имея наряда от своего наркомата, выданного на основании утвержденного Экономсоветом при СНК СССР плана, Такой наряд нетолько создает для предприятия-поставщика обязательство заключить договор, но и управомочивает его на это.

2. ß случае предварительного договора стороны могут по соглашению освободить друг друга от созданных им обязательств. Например, в случае запродажи стороны по взаимному соглашению могут отказаться от намерения совершить договор продажи. В случае фондируемой продукции стороны не могут освободить себя от обязательства заключить договор, так как они связаны не только обязательством в отношении друг друга, но и обязанностью под­чинения акту государственной власти. Заключение договора будет не только исполнением обязательства сторон, но исполнением их обязанности перед госу­дарственной властью.

3. В случае предварительного договора как предварительный договор, так и договор, заключенный в его исполнение, порождают каждый в отдельности свои особые юридические последствия. Предварительный договор рождает обя­зательство заключить предусмотренный им договор. Например, запродажа по­ рождает обязательство заключить договор продажи. Договор же, заключенный на основании предварительного договора, порождает обязательство передать вещь, уплатить деньги и т. д. Обязательства, возникшие из этого договора, имеют своим основанием только этот договор. Для возникновения ука­занных обязательств безразлично, был ли предварительный договор или же его не было. Если не было договора запродажи и стороны непосредственно заклю­чили договор продажи, то последствия будут такие же, как и в случае, если имела место запродажа. Если стороны, заключая договор продажи, отступили от ус-

122

ловий, предусмотренных в запродаже, то отношения между ними будут регу­лироваться договором продажи. Совершенно иначе обстоит дело в случае обязательства заключить договор поставки на основании наряда, выданного наркоматом-поставщиком. Стороны (предприятие-поставщик и предприятие-потребитель) не могут по взаимному соглашению освободить друг друга от обязатель­ства заключить договор поставки. Они не могут изменить условия поставки, вы­текающие из плана и выданного на его основании наряда. (Взаимоотношения между ними будут регулироваться не только договором поставки, но и соответствую­щим плановым актом. Если договор поставки отступит от плана, он может в зависимости от характера такого отступления либо оказаться недействитель­ным, либо подлежать приведению в соответствие с планом. Мы должны, таким образом, формулировать следующий вывод: п р ед в а р и т е л ь н ы й д о г ов о p и з аключенный в силу его договор соединены волей сторон и производят каждый свое собственное юридическое действие; наряд, выданный на основании плана, утвержденного Эко- номсоветом при СНК СССР, и заключенный на основании его договор представ­ляют собой единое целое, систему ю p и ди ч е с к и х д е й с т в и й, направленных на одну цель—выполнение планового з а д а н и я. Вместе с договором н а р я д пред­ставляет собой единый ело ж н ы й ф а к т и ч е с к и й с о с т а в, порождающий взаимные обязательства стоpон по поставке. Без плана, утвержденного Э к о н о м с о в е т о м, и вы данного в силу его наряда договор поставки сам по себе не мог бы породить эти последствия.

4. Предварительный договор порождает обязательство для одной или обеих сторон заключить в будущем основной договор. Стороны по предварительному договору не обязаны предпринимать ничего для исполнения основного договора, пока последний не заключен. Иначе обстоит дело в случае наряда, выданного иа основании утвержденного Экономооветом плана. Стороны обязаны заклю­чить предусмотренный нарядом договор. Это—их обязательство друг перед дру­гом. Но так как этот договор обязательно должен быть заключен, то они должны принять все меры, необходимые не только для его заключения, но и для обеспечения его исполнения, т. е. для осуществления планового задания. Если по тем или иным причинам произойдет задержка с заключением договора, то ввиду того, что он все же должен быть заключен, стороны обязаны сделать все от них зависящее, чтобы он не только был заключен, но и надлежащим образом исполнен. Эта обязанность не является обязанностью, отдельной от обязательства заключить договор, а дополнительной к этому обязательству и неотделимой от него ввиду той цели, ради которой возникает рассматриваемое нами юридическое отношение.

Эти специфические особенности обязательства заключить договор, основанного на актах планирования снабжения фондируемой продукцией, имеют крупное практическое значение. Наряд, выданный на основании плана, и заключаеый в результате этого договор являются двумя последовательными и неразрывно связанными друг с другом стадиями, направленными в конечном

123

счете на переход фондируемой продукции от одного предприятия к другому. Поэтому даже если вторая стадия (заключение договора) по тем или иным причинам задержалась, нельзя терять из виду конечную цель всей операции. Несколько примеров, заимствованных из арбитражной практики, могут послу­жить для иллюстрации этого положения.

Выше мы приводили решение главарбитра при СНК СССР по иску завода им. Сталина к Ново-Краматорскому заводу о недопоставке продукции в IV квар­тале 1938 г. Договор (по вине истца) не был заключен. Однако главарбитр признал, что завод им. Сталина может взыскивать санкции за недопоставку в срок, так как сроки были установлены соглашением между наркоматами. Эти сроки стороны обязаны были включить в договор. Арбитр не обязал стороны заключить договор, так как при рассмотрении дела спора по этому вопросу между сторонами уже не было. Таким образом, арбитраж учел конечную цель всей операции и, поскольку сроки были установлены соглашением наркоматов и обязательны для сторон, признал ответственность поставщика. Наоборот, в ряде случаев споры возникали по вопросам, которые могли быть окончатель­но урегулированы только договором, но договор не был заключен. В этих случаях в исках было отказано. Вопрос возник по иску Ново-Мальцевского завода к Быховекому ацетонобутиловому заводу о 101 710 руб. (дело 5/584 1939 г.). Истец требовал перерасчета, за полученный в июне и в августе 1938 года бутанол. По утверждению истца, бутанол не соответствовал требо­ваниям ОСТ'’а Главхимпрома в отношении показателя разгонки спирта, кото­рый зависит от содержания бутилового спирта в бутаноле, причем с повыше­нием фракции разгонки повышается и процент спирта в бутаноле. Вызванный в качестве эксперта представитель Научно-исследовательского института хи­мической промышленности дал следующее заключение. В стандарте нет ука­зания на процент содержания спирта в бутаноле, и этот процент нельзя уста­новить по показателям разгонки. Данные, которые содержались в сертифика­тах, выданных Быховским заводом на бутанол, показали, что бутанол не был вполне кондиционен, но ввиду отсутствия технических условий на бутанол, а также какого-либо соглашения сторон о проценте скидки в случае поставки: бутанола с пониженным процентом разгонки, экспертиза нашла невозможным установить размер этой скидки. Госарбитраж, приняв во внимание результат-экспертизы, а, также то обстоятельство, что стороны не оформили поставку договором и поэтому нет технических условий, в иске отказал.

Другим примером может служить дело по иску Приволжской мануфактуры «Красный Октябрь» и Троицкой шорноседельной фабрике о 59 243 р. 15 к. (дело 5/558 1939 г.). Истец просил взыскать с ответчика стоимость отгружен­ного товара плюс штраф в 1% за неосновательный отказ от акцепта и еще некоторые суммы. Ответчик сперва отказывался принять товар, как им не за­казанный. Затем товар был им принят. В арбитраже он признал основную за­долженность в сумме 55 889 р. 81 к. Договор заключен не был. Госарбитраж присудил задолженность в сумме 55 889 р. 81 к., в требовании же штрафг за уклонение от акцепта отказал, так как договор заключен не был.

Аналогичные решения были вынесены арбитражем по двум другим делам между теми же сторонами (дело 5/557 1939 г.). Такой же подход к вопросу

124

.наблюдается и в ведомственных арбитражах. Так, постановлением заместителя главарбитра Наркомтяжпрома от 26 февраля 1938 года по делу № 69472 бы­ло признано, что Магнитогорский металлургический комбинат отвечает за не­допоставку сутунки в III квартале 1937 г. по наряду Главного управления металлургической промышленности, хотя договор стороны и не заключили.

Все указанные решения признают обязанность стороны перед другой стороной заключить договор. Равным образом указанные решения признают, что для возникновения всей совокупности прав и обязанностей как поставщика перед покупателем, так и покупателя перед поставщиком необходимо заключе­ние договора. Однако ввиду неразрывной связи между нарядом, выданным на основания утвержденного плана, и договором как последовательными этапами на пути к выполнению планового задания, из которых второй (договор) должен необходимо следовать за первым (нарядом), эти решения возлагают на сторону ответственность за несовершение тех действий, которые были в достаточной степени конкретизированы и которые она могла совершить, хотя заключение договора и задержалось по той или иной причине. На сторону возлагается от­ветственность, если даже договор не был заключен по вине другой стороны. В случае же несовершения тех действий, которые без договора не были до­статочно конкретизированы, ответственность наступает лишь при наличии до­говора. Какие действия являются достаточно конкретизированными, чтобы не­совершение их влекло за собой ответственность, может быть установлено лишь при рассмотрении каждого отдельного дела, с учетом специфических особен­ностей данного случая.

На такой же точке зрения стоит и наркоматская практика. Это видно из приказа Народного комиссара тяжелой промышленности Г. К. Орджоникидзе

13 апреля 1935 г. № 437. Вводная часть и первые две статьи этого приказа формулированы следующим образом.

«В целях быстрого и своевременного выполнения заказов и работ, производство которых предусмотрено специальными распоряжениями моими и моих заместителей, приказываю:

1. Руководителям всех организаций тяжелой промышленности к выполнению поставок и работ, предусмотренных приказами и распоряжениями моими и моих заместителей, приступать немедленно по получении приказа или распоряжения.

2. На указанные поставки и работы заключать хозяйственные договоры не позже, чем в течение 3 дней с момента получения приказа, не допуская затяжки заключения договоров под предлогом преддоговорных споров».

В этом приказе, как нам кажется, четко выражена мысль, что обязатель­ство заключить договор есть вместе с тем и обязательство выполнить все, что нужно и можно для того, чтобы договор, который обязательно должен быть заключен, был бы и обязательно исполнен. В этом приказе, как и в приве­денных выше решениях арбитража, не проводится мысль, что наряд сам по себе рождает обязательство поставить товар, что договор должен быть заклю­чен лишь для уточнения и конкретизации деталей. В них проводится совер­шенно другое положение—обязательство заключить договор есть вместе с тем, ввиду обязательности его заключения, п обязательство сделать все для его

125

выполнения. Неисполнение этого обязательства может влечь за собой ответ­ственность на общих основаниях.

В составе фондируемой продукции особое положение создано для черных металлов постановлением Экономсовета при СНК СССР (№ 830 от 29 ноября 1938 г.), утвердившим «Общие условия поставки металлопродукции». Извест­на роль, которая принадлежит общим условиям поставок в различных отраслях нашего социалистического оборота. Общие условия поставок, согласованные ме­жду ведомствами и утвержденные приказами по соответствующим наркоматам, определяют содержание тех обязательственных отношений, которые возникают в силу договоров, заключенных между входящими в систему этих ведомств хозорганами. Иначе обстоит дело с общими условиями поставки металлопродукции; они утверждены Экономсоветом и устанавливают порядок возникновения обя­зательств по поставке без заключения договоров между поставщиком и поку­пателем. Поставка производится всем потребителям, предусмотренным планом, в соответствии с «Общими условиями», обязательными для сторон. «Поставка металлопродукции производится на основе заказов потребителей. В заказах предусматриваются: количество и сроки поставки, сортимент, качество (марка, ОСТ, технические условия), а в особых случаях порядок приемки и порядок расчетов» (ст. 2). Количество определяется утвержденным планом распределе­ния. Покупатель (потребитель) в пятидневный срок по получении плановых назначений представляет конторе Главметаллосбыта квартальную специфика­цию (заказ) по нормам соответствующего квартала, содержащую все указанные выше данные. В силу ст. 5 абзаца 2 «Общих условий», контора Главметалла обязана в трехдневный еров подтвердить принятие к исполнению представлен­ной спецификации (заказа) или сообщить возражения по заказу. Разногласия, возникшие между сторонами, разрешаются согласованием вопроса между Главметаллосбытом и Главным управлением соответствующего наркомата, в систему которого входит покупатель. Заказ не является предложением вступить в дого­вор. Подтверждение не есть принятие предложений. Разрешение разногласий в междуведомственном порядке не есть разрешение преддоговорного спора.

Эти три констатации имеют громадное практическое значение. Из них, в частности, следует, что к возникновению отношений по поставке черных ме­таллов не применяются ни правила о возникновении обязательств из договоров, ни правила, которые содержатся в Гражданском кодексе, ни пра­вила, специально установленные для договорных отношений между хозорганами. Моментом возникновения обязательств необходимо считать момент получения поставщиком заказа покупателя. Заказ покупателя представляет собой односто­роннее волеизъявление, адресованное поставщику, следовательно — односторон­нюю сделку. Подтверждение принятия заказа к исполнению не является сдел­кой. Оно не имеет значения для возникновения обязательственных отношений яо поставке. Его сущность и роль совершенно иные. Подтверждение Главметаллосбыта является констатацией поставщиком, что заказ сделан покупателем, правильно, т. е. в соответствии с плановым распределением черного металла и с основными условиями поставки. В случае если Главметаллосбыт не даст подтверждения, спор должен быть ликвидирован в междуведомственном поряд­ке. Рассмотрение вопроса в междуведомственном порядке имеет лишь целью-

126

проверить правильность заказа покупателя. Если заказ сделан правильно, то с момента получения заказа поставщиком возникла вся сумма взаимных прав и обязательств, которые урегулированы «Общими условиями».

Подтверждение Главметаллосбытом принятия к исполнению, не являясь волеизъявлением, направленным на возникновение обязательств по поставке, и не являясь поэтому сделкой, принадлежит к числу дозволенных юридических дей­ствии, которые в довольно большом количестве урегулированы в различных отде­лах гражданского права. К числу таких же дозволенных юридических действий принадлежит, например, признание долга должником, прямое или посредством совершения действий, свидетельствующих о признании долга (ст. 50 ГК)⁵.

Практическое значение отличия этой конструкции от договорной выявляется в ряде вопросов. Выше уже было указано, что с изложенной точки зрения необходимо отнести возникновение обязательственных отношений по поставке к моменту получения заказа поставщиком. Другим отличием будет следующее. Если подтверждение не является сделкой, то не имеет значения, выражено ли поставщиком намерение принять на себя обязательства по поставке, достаточно, что поставщик констатировал правильность заказа. Такая констатация возлагает ответственность за соответствие заказа плану также и на поставщика, такая констатация имеется, то хотя бы поставщик под тем или иным предлогом отказался от поставки, между сторонами становится бесспорным, что обязательства возникли с момента получения поставщиком заказа. За невыполнение заказа он будет нести гражданскую ответственность перед покупателем.

Изложенная конструкция соответствует тексту «Общих условий», которые говорят, что «поставка металлопродукции производится на основе заказов по­требителей» (ст. 2), подчеркивая тем самым отказ в снабжении черными ме­таллами от договорной конструкции отношений.

Так обстоит дело de lege lata. На этой точке зрения стояла и практика снабжения черными металлами в 1939 году. Однако среди деятелей нашего хозяйства вопрос о целесообразности этого порядка вызывает споры. По сообра­жениям целесообразности бывший Наркомат машиностроения считал желательным заключение договоров. Он ссылался на постановление СНК СССР от февраля 1931 г. Госарбитраж СССР также считает целесообразным заключение договоров и на поставку черных металлов.

Мы не останавливаемся на рассмотрении вопроса de lege ferenda, так как для нашей темы существенно лишь отметить отдельные фактические составы, порождающие обязательственные отношения. Равным образом мы не останавливаемся на попытках распространить аналогичный порядок на другие отрасли нашей промышленности (топливо).

Поскольку в настоящее время поставка черных металлов совершается не на основе договоров, а на основе заказов покупателей, встают вопросы, аналогичные тем, которые были поставлены нами в отношении договоров, заключаемых на основании нарядов. Во-первых, встает вопрос, обязано ли предприятие-потребитель (покупатель) сделать заказ? Во-вторых, каково соотнешение этой обязанности с обязательствами, вытекающими из поставки? Мы по-

127

лагаем, что ответы на эти вопросы должны быть совершенно аналогичны тем ответам, которые мы дали выше.

Предприятие-потребитель обязано дать заказ так же, как в случае наряда стороны обязаны заключить договор. Те соображения, которые мы уже привели в отношении обязанности покупателя заключить договор, имеют полное приме­нение также и в случае поставки черных металлов. Естественно, что в отно­шении поставщика черных металлов нет надобности ставить аналогичный во­прос, так как изъявление им намерения вступить в обязательственные отноше­ния, как было указано выше, не имеет значения для возникновения этих от­ношений.

Равным образом то, что было сказано выше по вопросу о соотношении обязательства заключить договор и обязательств, возникающих из самого дого­вора поставки, таклсе сохраняет mutatis mutandis свою силу для рассматри­ваемого случая. Покупатель обязан не просто дать заказ, но и принять все меры для выполнения планового задания. Поставщик со своей стороны обязан принять все меры для выполнения этого задания. Отметим, что отказ от дого­ворного порядка при снабжении черными металлами упрощает эти отношения и, несомненно, суживает поле возможных конфликтов, вызываемых тем, что по той или иной причине договор не был заключен.

Изложенное выше позволяет нам подойти к вопросу, очень мало освещен­ному в нашей юридической литературе. Мы имеем в виду вопрос о железнодо­рожной перевозке грузов по Уставу железных дорог 1935 г. Обычно вопрос о железнодорожной перевозке грузов у нас рассматривают совершенно изоли­рованно от обязательственных правоотношении в промышленности. Нам кажет­ся, что дальнейший анализ покажет, что к этому нет достаточных оснований ⁶.

Устав железных дорог СССР, утвержденный СНК CСCP 10 февраля 1935 г, и введенный в действие с 15 марта того же года (C3 СССР 1935 г. № 9 ст. 73), дал новую по сравнению с Уставом 1927 г. конструкцию отношений по железнодорожной перевозке грузов, обобщив, впрочем, частично, нормативный материал, который накопился после 1927 г. Согласно ст. 1 Устава, «основной обязанностью железных дорог является выполнение государственного плана грузовых и пассажирских перевозок». В силу ст. 9, грузы принимаются же­лезными дорогами к перевозке по плану. Годовые, квартальные и месячные планы перевозки грузов по всей железнодорожной сети составляются Народным комиссариатом путей сообщения и утверждаются правительством. Устав де­тально регулирует порядок составления планов. План перевозки грузов по же­лезной дороге не только создает, так же, как и всякий иной план, обязанность для соответствующих хозорганов перед государством, но и устанавливает непосредственные обязанности железной дороги и грузоотправителя друг в отно­шении друга.

Устав железных дорог говорит о выполнении установленной планом нормы погрузок. Для выполнения нормы погрузки железная дорога должна подать грузоотправителю под погрузку соответствующее количество подвижного со­става, а грузоотправитель должен погрузить этот состав. Что в данном случае дело идет именно об обязательствах сторон друг перед другом, видно из того, что Устав санкционирует эти обязательства штрафом, который в случае непо-

128

дачи железной дорогой предусмотренного месячным планом состава или непо­грузки клиентом поданного состава неисправная сторона должна уплатить дру­гой стороне (ет. 62 Устава железных дорог). Этот штраф, размер которого фиксируется Уставом по определенным нормам в зависимости от характера подвижного состава и для некоторых грузов (металл, уголь, флюсы, кокс, руда и соль) по недогруженному весу, должен быть уплачен по истечении месяца, в котором план не был выполнен. Штраф исключает как требование убытков, гак и требование реального исполнения. Его исключительный в этом отношении характер вполне понятен и не требует долгих пояснений.

Штраф представляет по своему размеру достаточную денежную санкцию, которая чаще всего покрывает возможные убытки. В большинстве случаев, как показывает опыт, он превышает эти убытки и является штрафом в специфи­ческом значении этого термина. Было бы нецелесообразно применять к этим оношениям обычный метод исчисления и доказывания убытков. Трудность до­казывания, неизбежное благодаря этому умножение, усложнение и затяжка су­дебных споров, ложились бы тяжелым бременем на железнодорожное хозяй­ство. Столь же понятно исключение требования реального исполнения. Требо­вание реального исполнения срывало бы план погрузок в следующем месяце. Совершенно очевидно, что непогруженное в одном месяце должно грузиться в следующем месяце в счет выполнения плана этого месяца. Требование реаль­ного исполнения грозило бы вместо выполнения плана еще большим его на­рушением.

Таким образом, штраф, установленный ст. 62 Устава, является санкцией обязательства железной дороги предоставить по плану подвижной состав и обязательства клиента использовать этот состав под погрузку. Мы имеем в дан­ном случае действительно гражданско-правовую санкцию, свидетельствующую u наличии определенного обязательственного правоотношения, порожденного административным актом.

Аналогичные отношения существуют между органами водного транспорта и клиентурой по выполнению государственного плана перевозок по внутренним водным путям и по морским путям в малом каботаже (Положение от 3 июля 1934 г., СЗ СССР 1934г. № 35, ст. 281) и между органами водного транс­порта и клиентурой по выполнению плановых перевозок в заграничном сооб­щении и в большом каботаже (Положение от 2.9 сентября 1934 г., С3 СССР 1934 г. № 51, ст. 402; см. также постановление о взаимной ответственно­сти железных дорог и пароходств за невыполнение планов перевалки грузов в прямом, смешанном железнодорожно-водном сообщении от 4 июня 1934 г., СЗ СССР 1934 .г. № 35, ст. 280).

Типичными являются отношения по железнодорожному транспорту. Поэто­му мы остановимся специально на них. В чем же, собственно говоря, заклю­чается обязательство железной дороги и грузоотправителя по выполнению плановых норм погрузки? Ведь это обязательство не ограничивается подачей подвижного состава и его погрузкой. Такой вывод был бы нелеп. Подвижной состав подается и погрузка совершается для того, чтобы была произведена необходимая для выполнения плана народного хозяйства перевозка определенных грузов. Поэтому обязательство грузоотправителя погрузить груз

129

есть вместе с тем обязательство предъявить его в перевозке согласно ст. 29 Устава железных дорог, а обязанность железной дороги предоставить подвижной, состав есть вместе с тем обязанность принять груз к перевозке. В силу ст. 29, ч. 1, Устава железных дорог 1935 г. «одновременно с предъявлением груза к перевозке отправитель вручает дороге накладную, которая сопровождает груз на всем пути его следования. Груз считается принятым к перевозке с тог» момента, когда он принят станцией отправления вместе с накладной и отпра­вителем внесены платежи, подлежащие уплате при отправлении груза». Устав 1935 г., в противоположность предшествующим уставам (1922 и 1927 гг.), не квалифицирует железнодорожную перевозку как договорное отношение. Не­смотря на это и хотя никаких следов договора в отношениях но перевозке гру­зов, урегулированных Уставом 1935 г., найти нельзя, чаще всего у нас все же говорят о договоре железнодорожной перевозки⁷.

Еще до Устава 1935 г. вопрос этот в нашей литературе был спорным⁸. Нам нет надобности возобновлять здесь этот спор, так как он ничего не даст специально для рассматриваемой в настоящей работе проблемы. Действительно, если признать, что эти отношения не договорные, то по Уставу железных до­рог 1935 г. их следует конструировать следующим образом. В силу плана перевозки грузов железная дорога обязана предоставить грузоотправителю опре­деленный подвижной состав, а грузоотправитель обязан погрузить в этот состав определенный груз. Для этого отправитель должен предъявить железной до­роге груз вместе с накладной в порядке ст. 29 Устава железных дорог. Предъ­явление груза к перевозке вместе с накладной является волеизъявлением гру­зоотправителя (односторонней, притом реальной сделкой). Предъявление груза к перевозке, т. е. совершение такого волеизъявления, составляет обязанность грузоотправителя перед железной дорогой, так как иначе не будет выполнен план погрузки. Железная дорога должна принять предъявленный таким обра­зом груз. Принятие груза железной дорогой не является ни сделкой, ни воле­изъявлением, составляющим элемент в сделке (акцептом в договоре), а лишь констатацией, что грузоотправитель действует согласно установленным прави­ла. Все действия, которые после этого совершает железная дорога, являются просто выполнением ее обязательств.

Так как принятие груза железной дорогой не является волеизъявлением в сделке, то к этому принятию не применимы правила, установленные специ­ально для сделок и договоров. Например, к этому случаю неприменима ст. 321 ГК. Вопрос об обмане или заблуждении на стороне дороги не имеет никакого значения. Имеет значение лишь соответствие предъявления отправителем груза существующим правилам. Если оно соответствует существующим правилам, то хотя бы железная дорога действовала, принимая груз, под влиянием обмана или заблуждения, это не имеет никакого значения. Не может иметь также никакого применения ст. 131 ГК. В рассматриваемом вопросе не имеет ника­кого значения вопрос о связанности лица, предложившего заключить договор. Одним словом, в рассматриваемых отношениях настолько отпали все вопросы договора, что количество перешло в качество. Отношение перестало быть дого­ворным, и по нему надо ставить совершенно новые вопросы. Таким образом получается конструкция этих отношений, совершенно аналогичная тем, которая

130

дана в правилах поставки черных металлов. Эти отношения находят свое ме­сто в той системе оснований возникновения обязательств, которая намечается в результате рассмотренного уже материала. Железнодорожную перевозку грузов надо отнести к той группе отношений, в которых административный (притом плановый) акт создает обязанность совершить сделку, в. дан­ной случае одностороннюю сделку (предъявление груза к перевозке отправителем).

Однако даже если рассматривать железнодорожную перевозку (грузов как договорное отношение, то получится конструкция, аналогичная той, которая изложена выше для случаев снабжения фондируемой продукцией вообще. Таким образом, независимо от того, является ли железнодорожная перевозка договор­ным отношением или отношением, основанным на односторонней сделке, совер­шение договора либо односторонней сделки составляет содержание обязатель­ства, установленного плановым актом. Так же, как и в случае фондируемой лродукции (в частности, черных металлов), на сторонах (или соответственно на одной стороне) лежит обязательство не только совершить сделку, но и при­готовить и сделать все необходимое для того, чтобы запланированная перевоз­ка имела место. Ввиду большей стандартизации железнодорожных операций Устав железных дорог регулирует полностью эти обязательства и фиксирует ответственность за их нарушения (ст. 62). Устав железных дорог содержит в себе, таким образом, тот принцип, который мы выше получили, анализируя отно­шения по снабжению фондируемой продукцией. Основанное на административ­ном плановом акте обязательство совершить сделку сопровождается для той и для другой стороны обязательством подготовить и сделать все необходимое для выполнения обязательств по этой сделке.

3. В некоторых случаях административный акт не направлен непосред­ственно на создание обязательства либо на обязание сторон совершить сделку, а имеет лишь значение разрешения определенной сделки. Примером этого яв­ляется ст. 2 лит. «б» постановления ЦИК т СНК СССР от 23 июля 1930 г. о договоре контокоррента (СЗ 1930 г. № 38, ст. 409), согласно которой «до­говор контокоррента имеют право заключать... б) организации обобществлен­ного сектора народного хозяйства как между собой, так и с другими контр­агентами, но не иначе, как в случаях, предусмотренных особыми законами, или же с особого разрешения Государственного банка Союза ССP». Госбанк СССР выступает в этом случае как административный орган, которому принад­лежат функции контроля над порядком расчетов, производимых между учреж­дениями, предприятиями и организациями. Акт, совершаемый Госбанком в этом случае, является определенным видом административных актов, а именно, административным разрешением. Следует, впрочем, отметить, что терминология наших источников не всегда выдержана. Ст. 2 постановления о договоре кон­токоррента говорит о разрешении Госбанка. Но в постановлении СНК CCCP, которое ввело у нас так называемые периодические расчеты между хозорганами (СЗ 1931 г. № 140, ст. 283), и в утвержденной СНК СССР ин­струкции Госбанка (опубликована там же) говорится, что периодические расчеты создаются между организациями, связанными между собой постоянными хозяйственными отношениями и имеющими постоянные расчеты, и что список

131

этих предприятий, срок и порядок расчетов устанавливаются хозорганом «по соглашению с Госбанком». Между тем речь и в том и в другом случаях идет об одном и том же. Периодические расчеты между хозорганами являются ви­дом договора контокоррента и подпадают под действие закона от 23 июля 1930 г. «Соглашение» же, о котором говорится в постановлении СНК СССР, является не чем иным, как разрешением, о котором говорится в законе о договоре контокоррента.

Договор контокоррента, в частности договор о периодических расчетах, так же, как и всякая сделка о порядке расчетов между хозорганами, тоже является основанием возникновения обязательственных отношений (часто и их изме­нения и прекращения), непосредственно направленных на выполнение плана. Расчеты производятся по отношениям поставки, подряда, перевозки и т. д., которые служат делу выполнения плана народного хозяйства.

Сделки, на совершение которых требуется разрешение, даваемое админи­стративным актом, имеют сложный фактический состав. С одной стороны, в этот состав входят волеизъявления сторон (обычно образующие договор), с дру­гой — административный акт (разрешение). Эти две части существуют раз­дельно, они не сливаются в одну сделку, как, например, предложение вступить в договор и акцепт тажого предложения, но они координированы друг с другом. Раздельность обеих частей сказывается в следующем. Если, например, админи­стративный акт (разрешение) по тем или другим основаниям недействителен (дан, допустим, не уполномоченным на это лицом), то для возникновения обяза­тельств по сделке нет надобности снова совершать сделку (в случае порочностя одного из волеизъявлений в договоре и т. п.). Достаточно, чтобы был совершен новый, действительный, административный акт (разрешение). Координация сказывается в том, что лишь обе части фактического состава в совокупности приводят к установленным юридическим последствиям (например, возникают обязательства по договору контокоррента) ⁹.

4. Все социалистическое народное хозяйство в целом, а также деятель­ность каждой отдельной организации, государственной, кооперативной и обще­ственной, направляются и регулируются планом. Однако, за исключением ос­нованных на законе случаев, те административные акты, которые устанавли­вают план, ни сами по себе, ни в качестве элемента какого-либо фактического состава, не порождают обязательственных правоотношений. План в этих слу­чаях устанавливает цель, которая должна быть достигнута хозорганом. План является обязательным для хозоргана как акт государственной власти, но он не создает непосредственно обязательства перед другим хозорганом, не дает одному хозоргану права требовать от другого совершения определенного дейст­вия, не делает один хозорган кредитором, а другой — должником. Поскольку для выполнения плана хозоргану необходимо вступить в обязательственные отношения с другим хозорганом, он обязан это сделать, но эта обязанность есть обязанность выполнять план, обязанность руководствоваться указаниями и заданиями, которые даны компетентными органами государственной власти. Обязательства же, в которые хозорган вступит с целью осуществления своего плана, будут всегда основаны на волевых актах, направленных на создание этих обязательств, т. е. на сделках.

132

По общему правилу обязательственные отношения, о которых идет речь, возникают из взаимных сделок, т. е. из договоров. Договор — наиболее важное и частое на практике основание возникновения обязательств в отношениях между учреждениями, предприятиями и организациями. Заключение договоров является тем способом возникновения обязательственных отношений, который в значительном большинстве отраслей нашего хозяйства представляет «обой лучшую форму осуществления хозрасчета, т. е. лучшую форму возникновения обязательственных отношений, позволяющую выявлять лицо предприятия, ра­ционализировать производство, правильно организовать сбыт и снабжение, про­тиводействовать элементам бюрократизма и волокиты, правильно поставить учет производственной деятельности предприятия (см. постановление ЦК ВКП(б) от 5 декабря 1929 г. о реорганизации управления промышленностью). Поэтому, «для того, чтобы обеспечить осуществление народнохозяйственных планов, не­обходимо добиться точного и своевременного выполнения договоров о заказах и поставках для промышленности, транспорта, сельского хозяйства и других отраслей народного хозяйства» (постановление ЦИК и СНК СССР от 18 февра­ля 1931 г., СЗ ОООР 1931 г. № 10, ст. 109). В силу этих соображений, указанный закон постановляет в ст. 1 «обязать хозяйственные органы оформ­лять свои заказы и поставки путем заключения письменных договоров». Эгог закон установил одну из основных норм советского обязательственного права и явился краеугольным камнем быстро воздвигнутого и разросшегося здания договорно-обязательственных отношений в социалистическом обороте. Он делает договор одним из первостепенных оснований возникновения обязательств по со­ветскому гражданскому праву.

В соответствии со своей социалистической .сущностью, в соответствии тре­бованиями планового направления и руководства социалистическим хозяйством, договор между хозорганами обладает многочисленными специфическими черта­ми. Среди них отметим одну, весьма характерную и существенную при изуче­нии договора как основания возникновения обязательств, а именно, особый порядок (арбитражный) разрешения преддоговорных споров. Вопрос о порядке разрешения преддоговорных споров, так же как и другие относящиеся сюда вопросы, должны составить тему специальных исследований, которые, как мы уверены, появятся в нашей цивилистической литературе. Сказанного же нами достаточно для определения того места, которое принадлежит договору в си­стеме оснований возникновения обязательств по нашему праву.

Договору принадлежит первостепенное значение в области социалистиче­ского товарооборота, транспорта, кредитно-расчетного дела. Но договор является также и преимущественным основанием возникновения обязательств по нашей внешней торговле, т. е. в той отрасли нашего хозяйства, в которой оно всту­пает в торговые отношения с капиталистическим окружением.

Кроме договора в некоторых случаях в качестве основания возникновения обязательств, непосредственно направленных на осуществление плана, фигу­рирует также одностороннее волеизъявление. Выше были указаны случая, когда одностороннее волеизъявление является, наряду с административным ак­том, элементом фактического состава, порождающим обязательственные отноше­ния. В указанных выше случаях порождаемые таким образом обязательствен-133

ные отношения включали не только обязанности для стороны, изъявляющей свою волю, но также и для другой стороны. Например, при снабжении черным металлом волеизъявление (заказ) потребителя создает обязанности не только для самого потребителя (принять товар, оплатить его), но и для поставщика (поставить товар и т. д.). Но могут иметь место и односторонние волеизъявле­ния, создающие обязанности самостоятельно, а не в качестве элемента какого-либо сложного фактического состава.

Примером такой односторонней сделки по нашему праву является чек. В силу ст. 1 Положения о чеках 1929 г. (СЗ СССР 1929 г. № 73, ст. 697), «чеком признается письменное предложение чекодателя плательщику произве­сти платеж определенной суммы денег чекодержателю...», содержащее указанные в этой статье реквизиты. Дожумент, удовлетворяющий требованиям этой статьи, является чеком. В таком документе содержится выражение воли чекодателя, и только чекодателя. Воля, выраженная в форме, установленной ст. 1 Положений о чеках, является основанием возникновения того обязательства, которое ле­жит на чекодателе, т. е. обязательства отвечать за оплату чека. Закон для действительности чека не требует больше ничего, кроме соблюдения ст. 1. Обя­зательство чекодателя, таким образом, основано на односторонней сделке¹⁰. Чекодатель в силу этой сделки отвечает перед каждым легитимированным чеко­держателем, если только он не может противопоставить последнему допущенные законом возражения (ст. 31 Положения о чеках). Анализом соответствующих статей Положения о чеках можно было бы показать, что ответственность по чеку других лиц (акцептанта, надписателей, лиц, поставивших свои подписи на обороте предъявительского чека) также основана на одностороннем воле­изъявлении. Однако для наших целей достаточно установить, что односторон­нее волеизъявление, обязывающее того, кто его сделал, в случаях, специаль­но указанных в законе, является основанием возникновения обязательства.

Мы не можем не упомянуть также и о нашем вексельном праве. Вексель имеет у нас применение лишь во внешнеторговых отношениях. B социалисти­ческом обороте его применение исключено кредитной реформой 1930 г., запре­тившей коммерческое, кредитование. В настоящее время действующим законом является Положение о переводном и простом векселе, утвержденное постанов­лением ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1937 г. (СЗ СССР 1937 г., № 52 ст. 221). Это положение издано в результате присоединения СССР к Женевской международной конвенции о векселях и воспроизводит международный вексельный устав. Положение считает все обязательства как по переводному, так и по простому векселям основанными на одностороннем волеизъявлении (ст.ст. 1, 13, 25, 31, 77). Спор, как нам кажется, может иметь место лишь межд так называемой кцеационной и эмиссионной теориями (см. ст. 1). Правда, применительно к международному вексельному уставу, в литературе было высказано мнение, что обязательства по векселю имеют договорное основание за исключением обязательства акцептанта, основанного на одностороннем волеизъявлении ¹¹. Но оно не имеет никакой почвы в тексте устава. Мы лишь отмечаем этот вопрос и не останавливаемся специально на его рассмотрении, так как он не имеет значения для системы оснований возникновения обязательств по советскому праву. Являются ли обязательства по векселю основанными на

134

договоре или на одностороннем волеизъявлении, они найдут свое место в этой системе, и система от этого не изменится.

Выполняя план, учреждение, предприятие или организация может вступать в обязательственные отношения с гражданами. Поскольку задачей данной орга­низаций является удовлетворение потребностей граждан (магазин, столовая и т. д.), непосредственной целью обязательственного отношения является как выполнение плана, так и удовлетворение потребности гражданина. Выполнение плана и удовлетворение потребностей граждан являются единой целью, которая достигается предприятием посредством тех обязательственных отношений, в ко­торые оно вступает с гражданами (по продаже товаров, и т. д.). Мы ниже еще остановимся нa возникновении этих обязательств. Но учреждения, предприятия и организации иногда прибегают к услугам отдельных граждан не в порядке трудовых договоров. Например организация прибегает к услугам адвоката (до­говор поручения). Такие отношения по нашему праву всегда возникают из до­говоров.

Нередко учреждение или предприятие объявляет о назначении награды (премии) за выполнение того иди иного действия (составление архитектурного проекта, написание книги на определенную тему и т. д.). В таком случае воз­никает обязательство организации, объявившей о назначении награды (пре­мии), перед лицом, которое удовлетворило объявленным требованиям. Этот род обязательств (публичное обещание награды) не урегулирован нашим законом. Вообще говоря, мыслимо построить такое обязательство и как договорное обяза­тельство и как обязательство, основанное на одностороннем волеизъявлении ¹². Ввиду того что наш закон специально не указывает, что данное обязательство возникает из одностороннего волеизъявления, остается считать его, в силу ст. 106 ГК, договорным. Действительно, в силу ст. 106, «обязательства возникают из договоров и других указанных в законе оснований». Таким образом, по­скольку нельзя указать на другое специально установленное законом основа­ние, необходимо считать указанное обязательство основанным на договоре.

Социалистический строй обеспечивает каждому гражданину трудовой доход сообразно количеству и качеству общественно-полезного труда. Социалистиче­ский строй не гарантирует еще полного удовлетворения всех потребностей каж­дого, как это будет иметь место при развернутом коммунистическом строе (второй фазе коммунизма), когда каждый будет давать по способностям и по­лучать по потребностям. Но, получив трудовой доход в соответствии с трудом, который он дал обществу, гражданин может удовлетворять свои потребности, как он того желает, при условии, конечно, не нарушать закона и правил со­циалистического общежития. Как указал товарищ Сталин комбайнеру Пономаре­ву на Всесоюзном совещании передовых комбайнеров 1 декабря 11935 г.: «Деньги ваши — ваше дело, как хотите, так и расходуйте». Социалистиче­ский строй гарантирует гражданам действительную свободу потребления, так как создает все необходимые предпосылки для того, чтобы материальные и культурные потребности граждан были удовлетворены согласно их желанию. Свобода потребления может иметь место лишь там, где имеется настоящая свобода. В своей беседе с американским журналистом Рой Говардом товарищ Сталин указал, где может быть настоящая свобода. «Настоящая свобода имеется

135

только там, где уничтожена эксплоатация, где нет угнетения одних людей другими, где нет безработицы и нищенства, где человек не дрожит за то, что завтра может потерять работу, жилище, хлеб. Только в таком обществе воз­можна настоящая, а не бумажная, личная и всякая другая свобода» ¹³.

Свобода потребления, предоставленная социалистическим строем советскому гражданину, ведет к тому, что обязательства, имеющие непосредственной целью удовлетворение материальных и культурных потребностей граждан, должны, по общему правилу, возникать из сделок, совершаемых при участии гражданина. Такими сделками будут, по крайней мере в громадном большинстве случаев, договоры, «.которых хотя бы одной стороной является гражданин. Однако опреде­ленное и весьма существенное значение может принадлежать и административ­ному акту. Административный акт может создать обязательственные отношения в пользу гражданина. Свобода гражданина в удовлетворении своих потребностей этим, естественно, нисколько не ограничивается. Такой акт обычно совершается по ходатайству гражданина, который к тому же может и не воспользоваться созданным в его пользу обязательством. Возникновение такого рода обязательств из административных актов является одной из форм, в которых проявляется деятельность советского государства по обеспечению материальных и культур­ных потребностей граждан.

Административным актом, порождающим обязательство в пользу граждани­на, является акт распоряжения свободной жилплощадью в домах местных советов. В силу ст. 23 постановления ЦИК и СНК СССР от 17 октября 1937 г. «О сохранении жилищного фонда и улучшении жилищного хозяйства в горо­дах» (СЗ 1937 г. № 69, ст. 314) — «...свободные жилые помещения... в до­мах местных советов предоставляются в пользование граждан исключительно по распоряжениям (ордерам) жилищного управления отдела коммунального хо­зяйства местного совета». Распоряжение местного совета создает между соот­ветствующим домоуправлением и гражданином обязательственное отношение, в силу которого гражданин имеет право требовать от домоуправления заключения с ним арендного договора на указанную в ордере жилплощадь. В случае отказа домоуправления заключить договор гражданин, имеющий ордер, может требо­вать судом совершения договора. Таким образом, административный акт создает обязательство, содержанием которого является совершение договора. Самое же обязательство домоуправления предоставить площадь, равно как и встречное обязательство съемщика уплачивать арендную плату, возникают из договора (ст. 24 постановления ЦИК и (СНК СССР от 17 октября 1937 г.).

Для удовлетворения своих материальных и культурных потребностей граждане заключают договоры с государственными и кооперативными органи­зациями, а также друг с другом. Договоры с государственными и кооператив­ными организациями являются договорами, в которых одной стороной является предприятие, т. е. планомерно действующая организация, которая руковод­ствуется определенными правилами, устанавливающими порядок ее работы. Это обстоятельство делает необходимым единообразие в отношении способа заключе­ния и содержания сделок, совершаемых с гражданами. В связи с этим воз­никают вопросы, касающиеся отдельных отраслей нашего хозяйства, занимаю­щихся обслуживанием потребительских нужд граждан. Эти вопросы, поскольку

136

они касаются гражданского права, главным образом сводятся к проблеме охра­ны прав потребителей ¹⁴.

К числу договоров с государственными и кооперативными организациями относятся прежде всего договоры по розничной торговле и договоры по оказа­нию гражданам различного рода бытовых услуг (пошивка платья, починка и ремонт платья, обуви, предметов домашнего обихода и т. д.). К числу таких договоров относятся также договоры с ломбардом, сберегательными кассами, до­говоры личного и имущественного страхования. Эти договоры также создают обязательственные отношения, направленные на непосредственное удовлетворе­ние потребностей граждан в потребительском кредите, в сбережении и хране­ния средств, в переводе денег из одного места в другое (перевод, аккредитив)_, в сбережении с целью обеспечения будущих потребностей своих или своих близких (страхование) и т. д.¹⁵.

Граждане пользуются услугами транспорта железнодорожного, водного, воз­душного и др, По общему правилу, действующий закон регулирует эти отно­шения как договорные. В частности, по Уставу железных дорог 1935 года надо рассматривать отношения по перевозке пассажиров как договорные отношения. Хотя в ст. 1 и указано, что «основной обязанностью железных дорог является выполнение государственного плана грузовых и пассажирских перево­зок», но обязанность, на которую указывает эта статья, является лишь обя­занностью железной дороги перед государством. Кроме того, указание в ст. 1 на обязанность является способом определения компе­тенции железной дороги как госоргана. Никакой имущественной ответствен­ности железной дороги перед пассажиром за отказ выдать билет Устав; 1935 г. не устанавливает. Гражданин может лишь требовать, чтобы железная дорога выполняла возложенную на нее законом обязанность перевозки согласно существующим правилам. Такое требование гражданин имеет право предъявить к любому государственному органу, с которым ему прихо­дится иметь дело. Это не гражданско-правовое требование. Нет гражданско-правового обязательства железной дороги перед пассажиром заключить с ним договор перевозки, нет также и возникновения отношений по перевозке из [одностороннего волеизъявления пассажира. Эти отношения по Уставу 1935 г. возникают непосредственно из договора, заключаемого путем покупки железнодорожного билета.

Для удовлетворения своих материальных и культурных потребностей граждане могут вступать в договорно-обязательственные отношения друг с другом. Некоторые из таких договорно-обязательственных отношений имеют большое значение в быту. Таковы договоры о продаже жилых домов, являющихся актом личной собственности, договоры найма жилых помещений в таких домах и некоторые другие, Наконец, надо указать на урегулированный законом случай возникновения обязательств из одностороннего волеизъявления. В силу ст. 423 ГК, завещатель может возложить на лиц, получающих наследство по завещанию (но не на государство, партийные, профессиональные, общественные и кооперативные организации), обязательство в пользу одного, нескольких или всех остальных наследников (так называемый легат).

137

Наш обзор наиболее типичных оснований возникновения обязательств, непосредственно направленных на выполнение плана и на удовлетворение ма­териальных и культурных потребностей граждан позволяет нам формулировать следующие выводы.

1. Поскольку эти обязательства направлены на достижение тех целей, ко­торые стоят перед социалистическим хозяйством, они имеют своим основанием сознательные волевые акты, направленные именно на создание этих обяза­тельств. Они возникают либо из административных актов, либо из сделок, ли­бо в результате cлoжных фактических составов, в которые входят и админи­стративные акты и сделки.

2. В соответствии с основными принципами социалистического строя воз­никновение этих обязательств из административных актов и из сделок, совер­шаемых учреждениями, предприятиями и организациями, а также гражданами, отражает единство социалистического хозяйства и отсутствие противоречий между обществом и личностью. Правоотношения, возникающие между органи­зациями социалистического хозяйства, с одной стороны, и правоотношения, в которых одной по крайней мере стороной является гражданин, с другой сторо­ны, по ряду вопросов подлежат действию общих для тех и других норм. Это не исключает, однако, существенных различий между ними, которые должны быть учтены при построении системы советского права.

5. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ, НЕПОСРЕДСТВЕННО НАПРАВЛЕННЫХ НА ЗАЩИТУ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ И ЛИЧНОЙ СОБСТВЕННОСТИ

Обязательственные правоотношения могут быть непосредственно направле­ны не только на выполнение заданий, вытекающих из государственного плана народного хозяйства, и на удовлетворение материальных и культурных потреб­ностей граждан, но также и на защиту имущества советского государства, кол­хозов и других кооперативных и общественных организаций, а также имуще­ства граждан. Защищая это имущество, такого рода обязательства обеспечивают выполнение плана народного хозяйства и удовлетворение материальных и куль­турных интеросов граждан.

Советское государство как взятое в целом, так и в лице отдельных госу­дарственных учреждений и предприятий, а также колхозные и другие коопе­ративные и общественные организации обладают определенным имуществом, составляющим социалистическую собственность (ст. ст. 5, 6, 7 Конституция СССР). Граждане обладают имуществом, составляющим их личную собствен­ность (ст. ст. 7 и 10 Конституции СССР). Деятельность государства и его органов, а также деятельность колхозных и других кооперативных и общест­венных организаций увеличивает принадлежащее им имущество. Неуклонно растет богатство социалистического общества, все более обеспечивая благососто­яние трудящихся и приближая нашу страну ко второй фазе коммунизма, к пол­ному удовлетворению каждого по его потребностям. Обязательства, направ­ленные на защиту социалистической собственности, защищают не только имущество, которым государство, .колхозные и другие кооперативные и обще-

138

ственпые организации обладают в каждый данный момент, но защищают и то имущество, которое было бы создано и получено, не будь тех фак­тов, которые являются основанием для возникновения интересующих нас здесь обязательств. Равным образом гражданин, выполняя свой долг перед социали­стическим обществом и занимаясь общественно-полезным трудом, приобретает те трудовые доходы, которые, в силу ст. 10 Сталинской Конституции, составля­ют его личную собственность. Обязательства, непосредственно направленные на, защиту этой собственности, служат для защиты яе только имущества, кото­рым гражданин уже обладает, но и возможности получить имущество в резуль­тате своей работы. В этом смысле можно сказать, что закон защищает имущественные возможности.

Конечно, закон не может защищать всякого рода возможности, не может принимать во внимание более или менее гадательные расчеты. Закон защищает лишь имущественные возможности, которые учитываются в практике социали­стического строительства и в социалистическом быту, как такие, которые дей­ствительно будут реализованы. Например, гражданину причинено увечье, ли­шившее его трудоспособности. Дело идет не о возмещении за принадлежащее ему имущество, а о возмещении за то имущество, которое он еще не заработал, за кoтоpoe он получил бы, если бы остался трудоспособным. Закон, защищая имущество советского государства, колхозных и других кооперативных и обще­ственных организаций, а также имущество граждан, принимает во внимание не только статику, но и динамику имущественных отношений, движение этих от­ношений в социалистическом хозяйстве, связанность имущественных отношений каждого субъекта с социалистическими имущественными отношениями в целом. Действующее советское право знает ряд обязательственных отношений, не­посредственно направленных на защиту имущества советского государства, раз­личного рода юридических лиц и граждан. Остановимся на этих институтах в тех пределах, в каких это нужно для вопроса о системе оснований возникно­вения обязательств по советскому праву.

1. Важнейшим из институтов рассматриваемой группы бесспорно являются обязательства из причинения вреда, урегулированные в ст. ст. 403—415 ГК, также в некоторых других законодательных актах (например, в Кодексе тор­гового мореплавания СССР, в Воздушном кодексе CССP и др.). Основные принципы этого института выражены в ст. 403 ГК следующим образом: «Причинивший вред личности или имуществу другого обязан возместить причиненный вред. Он освобождается от этой обязанности, если докажет, что он не мог предотвратить вреда, либо что был управомочен на причинение вреда, либо что вред возник вследствие умысла или грубой неосторожности самого потерпевшего. Ст. 410 добавляет к этому: «возмещение за вред должно состоять в восстановлении прежнего состояния, а поскольку такое восстановление невозможно — в возмещении причиненных убытков». Согласно терминологии, которой пользовались в Учебнике гражданского права¹ и которая до сих пор не вызывала возражении в нашей цивилистической литературе, вредом мы называем всякое умаление того или иного личного или имущественного блага. Например, личным вредом мы называем ухудшение здоровья потерпевшего, оклеветание потерпевшего и т. д. Вред, нанесенный имуществу (порча вещи

139

и т. п.), мы называем убытком. Необходимо точно представлять себе соотно­шение этих двух понятий. В p е д— понятие более общее, убыток пo отношению к в p е д у является понятием видовым. Не надо, однако, думать, что может иметь место либо вред, как умаление личного блага, либо вред, как умаление имущественного блага (т. е. убытки). Личный и имущественный вред могут быть тесно связаны друг с другом и наступить в результате одного и того же правонарушения. Например, телесное повреждение приводит к утрате трудоспособности и потере заработка.

Обязательства из причинения вреда, как и все обязательственное право, от­носятся к имущественному праву. Возмещение вреда прежде всего означает восстановление прежнего состояния. Например, в случае повреждения здоровья ответственное за это лицо должно дать потерпевшему возможность восстановить свое здоровье, т. е. оплатить необходимые для этого расходы по лечению. Вос­становление прежнего состояния даже тогда, когда дело идет о вреде, причи­ненном непосредственно личности потерпевшего, всегда требует жакой-то иму­щественной жертвы со стороны ответственного лица. В этом заключается одна из особенностей гражданской ответственности, которую поэтому нередко и пра­вильно называют имущественной ответственностью.

В качестве одного из видов имущественной ответственности обязательства из причинения вреда всегда непосредственно направлены на возмещение вреда имуществу, на компенсацию потерпевшему его имущественных потерь. П о этому эти обязательства прежде всего непосред­ственно направлены на охрану собственности, с о­циалистической или личной. Личные блага, которым причинен вред правонарушением (жизнь, здоровье, честь и др.), охраняются обязатель­ствами из причинения вреда не прямо, а посредственно. Потерпевшему возме­щается имущественный вред, связанный с вредом личным. Возмещение в виде восстановления прежнего состояния также является возложением на ответ­ственное лицо тех имущественных жертв, которые для этого необходимы.

Наше действующее право не знает возмещения так называемого неимущественного вреда. Если в той или иной степени ввести такое возмещение в наше право, то формулированные выше положения не изменятся. Действительно, возмещение так называемого неимущественного вреда основано на следующих соображениях. Человеку причинен личный вред, который не может быть устра­нен никакими имущественными затратами; Например, вследствие увечья он обречен в будущем на неустранимые страдания (слепота, паралич и т. д.). Для того чтобы получать от жизни удовлетворение, приближающееся к тому, ко­торое получает нормальный человек, ему необходимы лишние затраты. Эти лишние затраты не устранят его страданий, но уменьшат их. Добавочное воз­мещение за такой вред избавляет потерпевшего от таких затрат, перекладывает их на ответственное лицо. В конечном счете дело все же идет об обеспечении имущественного положения потерпевшего,—следовательно, о защите его личной собственности. Определенные расходы снимаются с его имущества и перекла­дываются на имущество ответственного лица ².

Защищая имущество физических и юридических лиц, обязательства из при­чинения вреда защищают тем самым и те личные и имущественные блага и со-

140

ответствующие им права, от которых зависит имущественное положение потер­певшего и для восстановления которых необходимы те или иные имущественные жертвы. Обязательства из причинения вреда не являются ни единствен­ным, ни универсальным средством защиты прав. Они обладают своими специ­фическими особенностями, которыми и определяются поле их применения и их значение, среди других мер охраны прав (другие меры гражданского права, уго­ловно-правовые и административные мероприятия).

Какой же фактический состав порождает обязательство из причинения вреда? Общее правило содержится в ст. 403, из которой легко извлечь элемен­ты этого состава. Обязательству из причинения вреда возникают при наличии следующих фактов: 1) противоправность поведения причинителя вреда, 2) вина причинителя вреда ,3) вред на стороне потерпевшего; 4) причинная связь между противоправным поведением лричинителя вреда и вредом, нанесенным потерпевшему. При отсутствии третьего (вред) и четвертого (при­чинная связь) из этих элементов обязательство возместить вред вообще воз­никнуть не может. Иное значение имеют первые два элемента (противоправ­ность и умысел или неосторожность). Нам необходимо поэтому несколько на них остановиться для того, чтобы разграничить различные виды оснований возникновения обязательств.

Правонарушением мы называем поведение человека (действие либо воздер­жание от действия), противоречащее норме права. Соответственно этому право­нарушением в социалистическом советском праве будет поведение человека, противоречащее норме социалистического советского права.

Советское право содержится прежде всего в законах, издаваемых в порядке, определенном Конституцией СССР и конституциями союзных и автономных республик, а также во всякого рода нормах, издаваемых на основе закона и в соответствии с ним компетентными государственными органами. Кроме того, в силу закона в некоторых редких случаях обязательную силу имеют обычаи. Наконец, ст. 130 Конституции СССР обязывает каждого гражданина уважать правила социалистического общежития. Таким образом, все содержание совет­ского права в конечном счете основано на законе. Мы не можем здесь останав­ливаться яа крайне интересном вопросе о значении правил социалистического общежития для гражданского права. Нам уже приходилось указывать на гро­мадную роль, которая принадлежит им в области гражданской ответетвен-лости. Во всяком случае, мы считаем бесспорным, что в вопросе о правомер­ности или неправомерности чьего-либо поведения нельзя не учитывать правил социалистического общежития. Вопрос о правилах социалистического общежи­тия еще ждет своих исследователей. Он сможет быть обстоятельно разработан лишь совокупными усилиями представителей различных юридических дисцип­лин. Рассмотрение его выходит за пределы нашей специальной темы. Для нас необходимо лишь констатировать, что правила социалистического общежития, в силу Конституции СССР, должны быть приняты во внимание при оценке пра­вомерности или неправомерности того или иного поведения ³.

Правонарушением может быть лишь поведение человека, т. е. действие или воздержание от действия. События (состояния), т. е. факты, которые не зави­сят от воли человека, не могут быть ни правомерны, ни неправомерны. Такого

141

рода факты играют большую роль в гражданских правоотношениях. Самые раз­нообразные факты этого рода, — начиная от вращения земли вокруг солнца, которым мы измеряем время и на котором основываем наш календарь, и кон­чая смертью человека от болезни или вследствие старости,—имеют значения, для возникновения, изменения и прекращения гражданских правоотношений. Легко умножить эти примеры. Но и без этого можно констатировать, что ква­лификация таких фактов, как правомерных или неправомерных, яе имеет смысла. Право регулирует общественные отношения, т. е. отношения между людьми. Лишь человеческое поведение может быть правомерным или неправо­мерным. Нередко мы встречаем состояния, которые были вызваны поведением человека. Вследствие причинения одним лицом другому увечья для потерпев­шего наступило состояние нетрудоспособности. Неправомерным может быть лишь то поведение, которое вызвало наступление этого состояния, но не самое состояние.

Утверждение, что правомерным или неправомерным может быть лишь пове­дение человека, но отнюдь не какие-либо другие факты, как нам кажется, не заслуживает более подробного обоснования, несмотря на то, что противополож­ное мнение и высказывалось в буржуазной юридической литературе⁴. Если исходить из единственно правильного положения, что право регулирует отноше­ния между людьми, то другого ответа на вопрос и не может быть. Гораздо более интересен другой вопрос, а именно: является да правонарушением лишь самый факт поведения, противоречащего праву, или же правонарушением можно счи­тать только поведение того, кто, вопреки закону, поступает умышленно или неосторожно. Ответ на этот вопрос имеет большое значение для выявления си­стемы оснований возникновения обязательств по советскому праву.

В буржуазной юридической литературе уже сравнительно давно возник спор по этому вопросу. Ряд авторов утверждал, что правонарушением может быть лишь субъективная неправда, т. е. такое поведение человека, которое вызвано его умыслом либо неосторожностью. Эту точку зрения отстаивал криминалист А. Меркель (A. Merkel), который считал, что поведение человека, не вызван­ное субъективными моментами, умыслом или неосторожностью, не может со­держать в себе отрицания права. Против взглядов А. Меркеля выступил Иеринг, указавший, чта в случае объективной неправды, т. е. противоправ­ного поведения, ве вызванного умыслом или неосторожностью, нет вины, но все же есть человеческая воля. Если третье лицо bona fide владеет чужой вещью и не возвращает ее, то мы имеем дело с человеческой волей, которая противостоит воле собственника и препятствует последнему осуществить свое право. Иеринг поетому считает правильным ;различать два вида противоправ­ного поведения — объективную и субъективную неправду ⁵.

Взгляд, высказанный Меркелем, получил подробное обоснование в работе Гольд фон Фернека (Hold v. Ferneck), аргументация которого сводится к сле­дующим положениям. Поведение человека может быть противоправным лишь потому, что оно является нарушением обязанности. Законодатель, устанав­ливая определенную обязанность, рассчитывает на ее выполнение. Но ожи­дать выполнения обязанности он может только от лиц дееспособных и притом лишь при условии, что они могли дать себе отчет в своих поступках. Закон

142

может требовать от человека лишь такого поведения, которое можно ему вме­нить ⁶. Недееспособный, а также я дееспособный, который не мог дать себе отчет в значении своего поступка, не являются правонарушителями. Дети, душевнобольные и слабоумные поэтому не являются субъектами обязанностей. В действительности субъектами обязанностей, которые им приписываются, являются другие лица. Гольд фон Фернек указывает, что юристы обычно го­ворят об обязанностях всякий раз, как об атом говорит закон. При этом они не задаются вопросом о том, что же представляет собой обязанность. В про­тивоположность этому он считает своей заслугой указание на психологиче­скую сторону вопроса ⁷.

Последовательное проведение взглядов Гольд фон Фернека потребовало бы радикальной перестройки основных понятий гражданского права. Однако этот радикализм ни в малейшей степени не направлен на социальное содержание права и нисколько не затрагивал бы по существу не только основ, но и де­талей буржуазного права. Гольд фон Фернек сам признает, что его точка зре­ния лишь кажущимся образом противоречит той, которую он в противопо­ложность психологической называет юридической, — практически и та ж другая приходят к одним и тем же выводам (конечно, в пределах буржуазной социальной юридической системы).

Для нас взгляды Гольд фон Фернека представляют интерес лишь потому, что они дают нам возможность противопоставить им методологически правильное понимание противоправности.

Все построение Гольд фон Фернека основано на двух предпосылках:

а) по собственному его признанию, он является представителем психологизма, т. е. переносит в область юридических отношений положения, заимствованные из психологии;

б) другой предпосылкой является понятие адресата, правовой нормы; пра­вая норма рассматривается им как волеизъявление законодателя, адресо-нное дееспособным лицам и действующее лишь постольку, поскольку оно восринято или должно быть воспринято.

В общественных науках нередко прибегали к психологическим объяснениям с целью придать той или иной экономической либо юридической теории псевдо-реалистическую окраску. Типичным примером этого в юридической науке была психологическая теория права Петражицкого. Такую же псевдо-реалистическую теорию противоправности предлагает и Гольд фон Фернек. На самом деле она реалистической не является, так как построена на неправильных методологичееких предпосылках, на непонимании и на игнорировании социальной природы права.

Юридическая наука является общественной наукой и как всякая общественная наука она не может игнорировать психологические факты, в частности интеллектуальные и волевые свойства человека, но не может также строить на этих фактах здание общественных отношений и выводить из них правовые категории.

Правовые нормы, юридические отношения, права и обязанности людей отнюдь не являются психологическими фактами. Они явля-(»циальными фактами, т. е. относятся к -качественно иной области.

143.

Выше мы уже приводили данное Марксом определение юридического отноше­ния как волевого отношения, в котором отражается экономическое отношение⁸. Маркс очень хорошо подчеркивает «волевое отношение», а не «воля», т. е. имеет в виду не психологический факт (воля как психологическое состоя­ние), а факт социальный (волевое отношение между людьми). Наличие воле­вого отношения отнюдь не означает, что в психике лиц, связанных .юридическим отношением, в течение всего времени существования отношения должны иметь место определенные волевые психические состояния.

Юридическое отношение не прекращается от того, что участники его спят, о нем не думают или даже не знают о нем. Должник не перестает быть должником от того, что он забыл о своем долге или не знал о нем (напри­мер, оказавшись должником в качестве наследника). Реальность юридического отношения не есть реальность психического состояния, а реальность его со­держания, определяемого соответствующими экономическими отношениями. Оно реально как содержание воли господствующих классов, выраженной в право­вых нормах, применение которых обеспечивается принудительной силой госу­дарства. Государство как организация господствующего класса обеспечивает осуществление правовых норм, в которых выражена воля этих классов. Конечно, для применения правовых норм и для реализации юридических отношений нужны определенные конкретные волевые акты тех или иных лиц. Правовые нормы и соответствующие им юридические отношения приводят к этим воле­вым актам и предполагают их, но отождествление права и юридических отно­шений с этими волевыми актами является грубой ошибкой.

Очень поверхностной и неправильной является также и вторая предпосылка Гольд фон Фернека: законодателя и адресата правовой нормы он ставит как бы в положение лиц — участников в гражданско-правовой сделки, правовая норма, закон, как бы приравнивается к односторонней сделке, для действи­тельности которой необходимо, чтобы она была воспринята тем, кому она адресована. На немецком юридическом языке такая сделка называется empfang-bedürftigte Willenserklärung- Издание закона рассматривается так же, как, например, заявление одного контрагента другому о расторжении договора или как заявление стороны в альтернативном обязательстве о произве­денном ею выборе. Конечно, законы публикуются во всеобщее сведение. В совет­ском государстве, в отличие от буржуазных, принимаются широкие меры для озна­комления граждан с советским правом. Одной из наиболее действительных мер в этом отношении является гарантированное и обеспеченное Конституцией СССР право на образование (ст. 121) и колоссальный, непрерывно продолжа­ющийся подъем культурного уровня трудящихся после Великой Октябрьской революции. Но все же действие закона не может быть поставлено в зависи­мость от ознакомления с ним того или другого гражданина или от способности его ознакомиться с законом. Закон, устанавливая определенный порядок, обес­печивает его осуществление независимо от того, жак он понят и понят ли отдельным лицом. В этом особенность закона как мероприятия госу­дарственной власти, обязательного для всякого и каждого. Это не значит, что в отдельном конкретном случае не будет принято во внимание извинительное незнание тем или другим лицом закона. Но знание или незнание закона

144

отдельным лицом или лицами не может быть условием его при­менения.

Неправильность предпосылок приводит и к неправильному выводу. Гольд фои Ферев смотрят на правовую норму как на правило, несоблюдение кото­рого можно вменить в вину человеку, на правонарушение — как на умышлен­ное пли неосторожное нарушение правовой нормы. Психический факт (умысел, неосторожность), с которым право считается, который оно n p и и и м а е т во внимание, сделан характерным признаком: правовой нормы и правонарушения. Между тем, если право считается с умыслом и не­осторожностью, то это не значит, что там, где нет умысла и неосторожности, право не имеет значения и не может быть правонарушения. Закон связывает определенные последствия и с теми случаями человеческого поведения, когда лицо, нарушающее норму, летает это без умысла и не по неосторожности. Так, например, должник, не погашающий своего долга, нарушает закон, хотя бы он не знал, что он является должником. Добросовестный приобретатель похищен­ной или утраченной вещи должен вернуть ее собственнику. Должником и вооб­ще обязанным лицом может быть малолетний, душевнобольной или .слабоумный, т. е. лица, которые неспособны понимать значение своих поступков. В отно­шении недееспособных закон, как известно, устанавливает особый порядок их представительства (опека), который обеспечивает возможность их участия в гржданских правоотношениях в качестве субъектов прав и обязанностей. Но некоторые последствия нарушения права закон связывает не просто с фактом противоправного поведения, а с более сложным фактическим составом — с умышленным или неосторожным противоправным поведением (например, уго­ловная .кара, гражданская ответственность по ст. 403 ГК). Таким образом, Иеринг был прав, когда различал два вида противоправного поведения : а) объективно противоправное поведение и б) субъективно про­тивоправное поведение. Будучи правильным по существу, это различие, однако, получило неудачное терминологическое выражение. Термин «субъективное правонарушение» (субъективная неправда), который довольно широко рас­пространен, может вызывать неправильное представление. Он может навести на мысль, что дело идет о случае, когда лицо полагает, что оно действует неправомерно, хотя на самом деле его поведение может быть и правомерным. Этот термин может быть истолкован в том смысле, что в понятие умысла, а также и неосторожности входит сознание неправомерности поведения. Между тем дело совсем не в этом. В случае субъективио-противоправного поведения (субъективной неправды) самый факт правонарушения, т. е. противоречия поведения правовой норме, дан объективно, а совсем не обязательно в сознании правонарушителя. В сознании правонарушителя понимание неправомерности может быть, а может и не быть.

Так называемая субъективная противоправность есть сложный фактический состав, состоящий из факта противоправного поведения (правонарушения) плюс наличие у правонарушителя умысла или неосторожности. При этом ни в понятие умысла, ни тем более в понятие неосторожности не входят в качестве необходимого элемента сознание деятелем противоправности своего поведения. Умысел или неосторожность лица, обусловившие

145

совершенное им правонарушение, называется виной. Вина является таким образом определенным психическим состоянием правонарушителя, В определение вины не­обходимо ввести указание на противоправность обусловленного умыслом или неосторожностью действия. Действие может быть умышленное, т. е. деятель может предвидеть и желать наступления .результата, но он не будет виновным, если действие не является противоправным. Равным образом неосторожность будет виной только в случае, если вызванное неосторожностью действие будет противоправным.

Фактическим составом, порождающим, в силу ст. 403 ГК, обязательства возместить вред, является виновное причинение вреда, т. е. умышленное или неосторожное правонарушение, причинившее вред. Ст. 403 ГК формулирует требование противоправности отрицательным образом («причинивший вред личности или имуществу другого обязан возместить причиненный вред. Он освобождается от этой обязанности, если докажет..., что был управомочеи на причинение вреда...»). Кроме того, она формулирует это требование в общей форме, т. е. не дает ни перечисления отдельных фактических составов непра­вомерного поведения, ни перечисления случаев правомерного поведения. Ст. 403, таким образом, не знает отдельных гражданских деликтов, а знает еди­ный общий гражданский деликт. Всякий неправомерно, умышленно либо не­осторожно причиненный вред порождает обязательство его возмещения. Воп-Сос о специальных деликтах или об общем деликте в гражданском праве представляет большой интерес не только сам по себе, но и для нашей темы. Поэтому мы должны на нем остановиться, начав с историко-юридической справки.

Римское право не знало обязательства возместить всякий противоправный вред. Деликтные иски были индивидуализированы, т. е. они возникали лишь при наличии специальных фактических составов. Противоправность причине­ния вреда была необходима для всякого требования о возмещении вреда («nemo damnum facit, nisi qui id facît quod facere jus non habet», D, 50, 17, 171), но эти требования могли возникнуть лишь при наличии опреде­ленных составов ⁹.

Изданное в конце XVIII века (1794 г.) Прусское земское уложение го­ворило следующее: Schade heisst jede Verschlimmerung des Zustandes eines Menschen in Ansehung seines Körpers, seiner Freiheit oder Ehre, oder seines Vermögens (I 6, § I). Несмотря на это довольно широкое перечисление, в Прусском земском уложении еще нет общей формулировки гражданского пра­вонарушения. Решительный шаг в этом направлении сделал французский гражданский кодекс, который дает знаменитую формулу: «Tout fait quel­conque de l'homme, qui cause à autrui un dommage, oblige celui par la faute du quel il est arrivé, à le reparer» (ст. 1382). Элемент противоправ­ности, как это и признают французская цивилистическая наука и судебная практика, включен в понятие вины. Подготовителыные работы к кодексу не оставляют сомнения в там, что, говоря о вине, кодекс имеет в виду в частно­сти и элемент противоправности. Докладчик по вопросу о внедоговорных обя­зательствах в Государственном Совете — Трельяр — говорил: «Действия,

146

порождающие эти обязательства, могут быть либо дозволенными, либо непра­вомерными. Действия дозволенные образуют так называемые квази-контракты; факты неправомерные являются деликтами иди квази-деликтами» ¹⁰. Док­ладчик по этому же вопросу в Трибунате — Бертран де Грейль — формули­ровал ту же самую мысль¹¹. Французская судебная практика широко использовала ст. 1382 в .качестве общего средства защиты гражданских прав буржуазного общества, т. е. в первую очередь частной собственности и фигу­рирующей в буржуазной идеологии под разными названиями (чаще всего под названием свободы договоров) свободы для владельцев средств производства зксплоатировать представителей наемного труда. Ст. 1382 сделалась одной из наиболее цитируемых в решениях французских судов. Она давала большие возможности и ставила мало преград для защиты против всякого посягатель­ства, которое суды признавали противоправным. Простор, оставляемый ее фор­мулировкой, соответствует общему характеру французского гражданского ко­декса, который, избегая казуистики, предпочел давать основные принципы буржуазного права в форме, порой приближающейся к декларации.¹²

По пути французского кодекса пошло и австрийское гражданское уложение 1811 г. (Allgemeines bürgerliches Gesetzbuch). Это уложение также в об­щей форме устанавливает, что обязанность возместить вред предполагает противоправность поведения причинителя, — и не дает при этом ни перечи­сления отдельных правонарушений, ни понятий для отдельных случаев противоправного поведения. Согласно § 1294, «Der Schade entspringt entweder aus einer widerrechtlichen Handlung, oder Unterlassung eines Ändern oder aus einem Zufalle. Die widerrechtliche Beschädigung wird willkürlich, oder unwillkürlich zugefügt. Die willkürliche Beschäaber gründet sich teils in einer bösen Absicht, wenn der Schade mit Wissen und Willen; teils in einem Versehen, wenn er aus schuldbarer oder aus Mangel der gehörigen Aufmerksamkeit, oder des verursacht worden ist. Beides wird ein Verschulden». § 1295 добавляет к этому: «Jedermann ist berechtigt, von demger den Ersatz des Schadens, welchen dieser ihm aus Verschuldenfordern...».

Интересно отметить ту позицию, которую занимало в этом вопросе зако­нодательство дореволюционной России. Свод законов (т. X, ч. 1) рассматривал отдельно вознаграждение за вред и убытки, причиненные преступлением или проступком (ст. 644 и след.), и вознаграждение за вред и убытки, последовавшие от деяний, не признававшихся преступлениями и проступками ст. 684). Соответствующие ст.ст. т. X, ч. 1 появились лишь в 1851 г. в результате работы комиссии Блудова. Ст. 644 совершенно отчетливо предполагала понятие противоправного поведения: «Виновный в .совершении какого-преступления или проступка, несмотря на то, с предумышленней или оного учинено им сие преступление, обязав вознаградить за все непооредственно причиненные сим действием его вред и убытки». Наоборот, буквальное содержание ст. 684 не указывает на противоправность причинения вреда: «Всякий обязан вознаградить за вред и убытки, причиненные кому-либо его деянием или упущением, хотя бы сие деяние или упущение и не составляли

147

ни преступления, ни проступка, если только будет доказано, что он не был принужден к тому требованиями закона или правительства или необходимой личной обороной, или же стечением таких обстоятельств, которых он не мог предотвратить». Статья expressis verbis освобождала от ответственности лишь в случае, если причиниталь был принужден требованиями закона или правительства, и умалчивала о случае управомочия, т. е. о правомерно причиненном вреде.

Ст. ст. 644 и 684 доставили много забот дореволюционным комментато­рам. Классификация, поставившая гражданскую ответственность в зависи­мость от признаков, заимствованных из уголовного закона (преступление и проступок), не была связана с существом обязательства возместить вред. Слу­чайное распределение материала между двумя рубриками привело к неустра­нимым противоречиям (например, освобождение от ответственности за случай было предусмотрено лишь для деяний, запрещенных в качестве преступле-вия или проступка,—ст. 647). Наиболее правильное объяснение было осно­вало на истории указанных статей. Авторы закона 1851 года имели в виду воспроизвести в ст.от. 644 и 684 деление на деликты и квази-деликты, со­держащееся в ст.ст. 1382 и 1383 французского гражданского кодекса, но сде­лали это крайне неудачно, опутав понятие умышленного правонарушения (délit) с понятием уголовно-караемого, а неосторожное правонарушение (quasi-délit) с понятием уголовно не караемого¹³. Авторы закона 1851 г., невидимому, не имели в виду отказаться от признака противоправности пове­дения, как необходимого условия для возникновения обязанности возместить причиненный вред. Так понимала ст. 684 сенатская практика, которая неодно­кратно указывала, что для возникновения обязанности возместить причинен­ный вред необходимо нарушение какого-либо права потерпевшего и что, в частности, по смыслу ст. 684, ответственность наступает «вследствие деяний, которые учинившее их лицо не имело права совершать, и упущений, допу­щенных лицом, обязанным и имевшим возможность их предупредить или пред­отвратить» ¹⁴. На той же точке зрения стояли и дореволюционные коммен­таторы.

Таким образом, дореволюционное право не ставило возникновение обяза­тельств из причинения вреда в зависимость от тех нли иных определенных составов. Оно знало общий гражданский деликт.

Швейцарское обязательственное право 1881 года также требовало проти­воправности для возникновения обязательства возмещения вреда. Посвященная втой теме гл. II была озаглавлена: «Die Entstehung durch unerlaubte Hand­lungen». Однако самый текст ст. 41, с которой начинается эта глава, умал­чивал об этом («Wer einem Anderen widerrechtlich Schaden zufügt, sei es mit Absicht, sei aus Fahrlässigkeit, wird ihm zum Ersätze verpflichtet»). Это упущение было исправлено при пересмотре обязательственного права в 1911 т., в котором ст. 41 начинается словами: «Wer einem Anderen widerre­chtlich Schaden zufügt...». Получившийся текст не был затронут ревизией 1936 г. Таким образом, швейцарский закон также говорит о противоправности ü общей форме, не перечисляя отдельных деликтов.

По иному пути пошло германское гражданское уложение. Павдектная док-

148

трина, оказавшая столь сильное влияние на эту кодификацию, пришла к об­щему признании противоправного поведения как основания (при наличии ви­ны), порождающего обязательство из причинения вреда, и вышла, таким обра­зом, за пределы текстов гостиниановской кодификации, которая хотя и широко допускала соответствующие иски, но в принципе знала все же лишь отдель­ные иски из причинения вреда. Но германское гражданское уложение сочло этот путь опасный, как слишком: расширяющий поле гражданской ответствен­ности. Оно избрало средний путь между римским правом и ст. 1382 француз­ского гражданского кодекса. Denkschrift zum Entwurt eines BGB указывает, что германское гражданское уложение по образцу большинства кодификаций нового времени отказалось от установленной по римскому образцу гражданской ответственности лишь за определенные правонарушения. Германское уложение в общей форме устанавливает предпосылки такой ответственности, но при «том не идет так далеко, как французское право, допускающее ответствен­ность за всякое противоправное умышленное или неосторожное причинение вреда ¹⁵. Германское гражданское уложение исходит из следующего противопо­ставления, формулированного в цитированном выше Denkschrift: «Правовая сфера отдельного лица определяется частью принадлежащими ему правами, частью общими, преимущественно относящимися к уголовному праву прави­лами, которые для защиты такого лица запрещают или предписывают какое-либо действие другого лица» ^î6. В соответствии с этим германское граждан­ское уложение различает в § 823, с одной стороны, нарушения субъективного гражданского права, с другой—противоправные посягательства на жизнь, тело, здоровье или свободу другого лица и, наконец, нарушение какого-либо иного закона, направленного на охрану другого лица (§ 823: Wer vorsätzlich oder fahrlässig das Leben, den Körper, die Gesundheit, die Freiheit, das Eigentum oder ein sonstiges Recht eines Anderen widerrechtlich verletzt, ist dem Anderen zum Ersätze des daraus entstehenden Schadens verpflichtet. Die gleiche Verpflichtung trifft denjenigen, welcher gegen ein den Schutz eines Anderen bezweckendes Gesetz verstösst. Ist nach dem Inhalte des Gesetzes ein Verstoss gegen dieses auch ohne Verschulden möglich, so tritt, die Er­satzpflicht nur im Falle des Verschuldens ein»). Таким образом, германское гражданское уложение не знает обязательства возместить всякий противоправно умышленно или неосторожно причиненный вред. В силу § 823, обязательство возместить вред возникает лишь в трех следующих случаях: 1) если совер­шено посягательство на собственность либо на иное субъективное право; 2) если совершено посягательство на жизнь, тело, здоровье и свободу другого зица; 3) если нарушен закон, имеющий целью охрану чьих-либо интересов.

Правда, некоторые германские авторы придерживаются другого толкования и оттают, что § 823 относит к числу субъективных пражданских прав и право на жизнь, на собственное тело, здоровье, и свободу. В таком случае следовало бы признать, что § 823 устанавливает обязательство возместить вред в случае нарушения чьего-либо субъективного права, а также в случае -нарушения закона, охраняющего чей-либо интерес. Однако судебная практи­ка не приняла это толкование, находя, что то не соответствует ни точному смыслу § 823, ни его истории. Таким образом, как ни широко формулированы

149

в германском гражданском уложении три случая, когда возникает обязатель­ство возместить вред, все же общего признания ответственности за всякий противоправный вpeд оно не знает. Кроме трех случаев, указанных вг § 823, германское гражданское уложение указывает еще один принципиально важ­ный случай—в § 826. Согласно этому параграфу, умышленное причинение вреда способом, противным добрым нравам, обязывает возместить причинен­ный таким образом вред. Вместе с тремя составами, установленными § 823, состав, указанный в § 826, образует четыре основных гражданских деликта. Кроме того, германское гражданское уложение знает еще ряд специальных деликтов (§§ 824, 825, 831, 832, 836, 837, 838, 839). Хотя все эти пара­графы и расширяют поле применения обязательств из причинения вреда, однако они не меняют принципиального отрицания германским правом общего гражданского деликта ¹⁷.

Буржуазные кодификации XX века склоняются к признанию общего граж­данского деликта.

Так, например, китайский гражданский кодекс 1929 г. в § 184 форму­лирует следующее правило: «Кто умышленно или по неосторожности противо­законно нарушит принадлежащее другому право, обязан возместить ущерб. То же правило применяется в том случа«, когда кто-либо умышленно при­чинит другому ущерб способом, противным добрым нравам».

Обособленно от континентального буржуазного права стоит английское law of torts. Оно до настоящего времени в основной своей массе состоит из судебных¹ прецедентов. В этих судебных прецедентах кристаллизировался ряд фактических составов, охватывающих типичные случаи правонарушений. Так как английские суды не любят формулировать общие принципы, то в их решениях нельзя найти формулы генерального гражданского деликта, охваты­вающей отдельные составы. Однако они проявляют довольно широкое усмо­трение в расширении случаев ответственности. В английской литературе вопрос является предметом оживленного спора. Одни, как, например, Салъмовд (Salmond), считают, что ответственность наступает лишь в случае совершения определенного деликта, фактический состав которого установлен правом, т. е. склоняются к тому, что существует numerus clausus фактических составов, порождающих обязательство возмещения¹⁸. Другие, как, например, Поллок, стоят на точке зрения генерального гражданского деликта и считают, что вся-ксе правонарушение при наличия других необходимых условий порождает обязательство возместить вред ^je.

Таким образом, буржуазное гражданское право в разных странах пользует­ся разными приемами для определения того, какое противоправное поведение является необходимым для возникновения обязательства возместить вред. Одна­ко большинство буржуазных правовых систем вслед за французским гражданским кодексом стоит на точке зрения генерального деликта.

Cт. 403 ГК устанавливает для советского гражданского права генераль­ный гражданский деликт. Этот прием в советском праве находится в полном соответствии со всем нашим правом и в первую очередь со Сталинской Кон­ституцией. Именно благодаря этому приему осуществляется наиболее полная защита социалистической и личной собственности. Действительно, если бы

150

советское гражданское право установило в той или иной форме numerus clausus гражданских деликгов, характеризуемых каждый своим специальным фактическим составом, то получилась бы неполная защита имущественного положения наших юридических лиц и граждан. (Генеральный же деликт, уста­новленный ст. 403, позволяет осуществлять такую защиту наиболее полным образом. Всякое противоправное умаление имущественного положения наших юридических лиц и граждан при наличии остальных элементов фактического состава, установленного ст. 403, порождает обязательство возместить вред.

Выше было указано, что вред и причинная связь между вредом и поведе­нием лричинителя вреда являются всегда и без исключения элементом факти­ческого состава, порождающего обязательство возместить вред. Иначе обстоит дело с правонарушением и виной. Во-первых, обязательство возмещения в не­которых случаях может возникнуть при наличии противоправного причинения вреда, но при отсутствии умысла или неосторожности. Во-вторых, обязатель­ство возмещения в некоторых случаях возникает в результате правомер­ного причинения вреда. Управомочие на причинение вреда, согласно ст. 403, устраняя противоправность, устраняет вместе с тем и ответственность. Одна­ко ст. 403 сама по себе дает лишь основание утверждать, что управомочие на причинение вреда устраняет ответственность только по этой статье, но не исключает в отдельных случаях ответственности по другому основанию.

Обязательство возмещения вреда при наличии противоправности, но при отсутствии умысла или неосторожности может иметь место в силу ст. 406. Равным образом противоправное причинение вреда при отсутствии умысла или неосторожности порождает обязательство при наличии предпосылок, указан­ных в ст. 404. Однако в отношении ст. 404 нам приходится столкнуться с мнением, которое считает причинение вреда, предусмотренное этой статьей, за правомерное. Сторонники этого взгляда рассуждают следующим образом: использование источника повышенной опасности является правомерным; при­чинение вреда третьим лицам, которое имеет место в результате деятельности, создающей повышенную опасность, поэтому также является правомерным²⁰.

Это мнение неправильно. Оно основано на смешении двух разных вопро­сов, — вопроса о правомерности деятельности, связанной с повышенной опасностью для окружающих, с вопросом о правомерности причинения вреда при занятии этой деятельностью. Само собой ра­зумеется, что эксплоатация железной дороги, трамвая, фабрично-заводского предприятия и другие виды деятельности, предусмотренные ст. 404, являются правомерными. Но отсюда не следует, что причинение при этом смерти или увечья, либо порча или уничтожение чужого имущества также являются правомерными. В этом вопросе, часто не отдавая себе отчета, встают на тачку зрения рассмотренной выше теории Меркеля и Гольд фон Фернека и пола­гают, что неправомерным является лишь умышленное или неосторожное дей­ствие. Так как лицо, ответственное по ст. 401, не может освободить себя от ответственности ссылкой на отсутствие умысла или неосторожности, то отсю­да делают вывод, что причинение вреда, предусмотренное этой статьей, яв-аяется правомерным. Мы видели, что эта теория ошибочна. Ошибочен поэтому а указанный вывод. Ошибочность его наглядно явствует из следующего: в

151

случае причинения вреда, например при эксплоатации трамвая, вред может быть причинен как случайно, так и по неосторожности {мыслимо и умышлен­ное причинение).

Поскольку вред был причинен деятельностью, связанной с повышенной опасностью для окружающих (источником повышенной опасности), имеет при­менение ст. 404, хотя бы вред был причинен и виновным образом. Вопрос о том, имела ли место неосторожность при причинении вреда, может в таком деле и не вставать. Он не имеет значения для дела, так как трамвайное предприятие отвечает и за случайный вред (кроме вреда, причиненного дей­ствием непреодолимой силы). Если считать, что ст. 404 устанавливает от­ветственность за правомерно причиненный вред, то пришлось бы сделать вы­вод, что лица и предприятия, указанные в этой статье, имеют право неосто­рожно (и даже намеренно) причинять вред третьим лицам. Вообще оспаривае­мое нами мнение является неестественным. Нельзя вред, причиненный не только неосторожно, но и случайно, считать правомерным, раз этого вреда можно избежать. А избежать можно не только неосторожного вреда, но и слу­чайного, если только он не вызван действием непреодолимой силы. Особыми мероприятиями можно исключить и случайный вред.

Обязательство возместить вред, причиненный правомерным действием, может иметь место, но лишь в случаях, когда в силу закона одно конкретное благо сознательно приносится в жертву для ограждения другого, большего блага. Ничего подобного нет в случаях, предусмотренных в ст. 404. В этой статье закон считается с тем, что при эксплоатации железной дороги, трамвая и т. п. вероятность несчастных случаев больше, чем при езде на лошади, но он не разрешает давить людей, портить имущество и т. д. для того, чтобы сделать эту эксплоатацию возможной. Наоборот, он не только не разрешает этого, но устанавливает ввиду особенностей такой деятельности повышенную ответственность, принимая во внимание: а) необходимость особой бдительно­сти при этой деятельности; б) трудность для потерпевшего опровергать дово­ды, приводимые причинителем в свое оправдание.

5. В некоторых случаях обязанность возмещения может возникнуть и из правомерного причинения вреда. Само собой понятно, что не может быть об­щего правила, обязывающего возмещать всякий правомерно причиненный вред. Правомерное действие, т. е. действие, дозволенное правом, по общему правилу не может влечь за собой ответственности. Но в определенных случаях закон может устанавливать обязанность возместить правомерно причиненный вред, исходя ве из мысли об ответственности, а из совершенно других моти­вов. Нередко для обеспечения какого-либо законного и подлежащего удовле­творению интереса необходимо пожертвовать другим тоже законным и по общему правилу подлежащим удовлетворению, но менее значительным ин­тересом другого лица. В таком случае закон может допустить такую жертву, признать ее правомерной, но дать потерпевшему право требовать возмещения. В каких случаях такая жертва допустима, определяется законом. Примером втого в нашем праве является институт реквизиции. В силу ст. 1 постановле­ния ВЦИК и СНК РСФСР от 28 марта 1927 г. (СУ 1927 г. № 38, ст. 248), «реквизицией считается применяемое в силу государственной необходимости

152

принудительное возмездное отчуждение или временное изъятие государством имущества, находящегося в обладании частных физических и юридических лиц, а также кооперативных и других общественных организаций».

К вопросу о возмещении за правомерно причиненный вред сводится во­прос о возмещении в случае крайней необходимости. В силу ст. 13 абз. 2 УК, меры социальной защиты не применяются, когда действия, предусмотренные уголовными законами, совершены для отвращения опасности, которая была неотвратима при данных обстоятельствах другими средствами, если причинен­ий при этом вред является менее важным по сравнению с предупрежден­ии вредом. Наши гражданские законы на говорят ни о крайней необходимо­сти, ни о необходимой обороне, хотя эти институты имеют в гражданском праве столь же важное значение, как и в уголовном. Определения, которые содержатся в УК, имеют поэтому значение и для гражданского права. Со­стояния необходимой обороны и крайней необходимости устраняют противо­правность причинения вреда лицам, находившимся в таком состоянии. Устраняя противоправность, они устраняют вместе с тем и гражданскую ответ­ственность. Но крайняя необходимость ставит еще и другой вопрос. Пусть жертва чужим интересом, менее важным по сравнению с тем, ради которого жертва принесена, является правомерной. Но есть ли основания, чтобы эта жертва приносилась безвозмездно или же потерпевший имеет право на вознаграждение? De lege fereiida едва ли могут быть основания ответить на тот вопрос отрицательно. Пусть кто-либо для спасения своей жизни пожертвует чужим имуществом. Такое действие является правомерным. Но пусть он возместит потерпевшему стоимость этого имущества. Если человеку угро­жает опасность, то ясно, что его надо спасти, пожертвовав для этого хотя и чужой вещью. Но было бы непонятно, почему спасение в конечном счете должно ложиться на имущество собственника вещи. Поэтому есть достаточно оснований для того, чтобы в таком случае возникало обязательство возместить прчиненный вред. Мы не останавливаемся здесь на спорном вопросе о том, на кого должна ложиться обязанность возмещения, — на того ли, кто действовал в состоянии крайней необходимости, или же на того, в пользу кого он действовал (если эти лица не совпадают). Для нас существенно лишь отметить, желательность возникновения в этом случае обязательства возместить вред.

Необходимо, впрочем, сразу же внести ограничение. Нет достаточных оснований для возникновения такого обязательства, если опасность угрожала ог той самой вещи, которая была уничтожена или повреждена в состоянии крайней необходимости. Например, человек подвергся нападению чужой собаки и, спасая себя, убил ее. Однако, если опасность была вызвана умыслом или неосторожностью лица, оказавшегося в опасности, то он должен возместить вред на общем основании, так как в этом случае он противоправно, умышленно неосторожно (следовательно, виновно), причинил вред. Так обстоит дело lege ferenda. Желательно было бы урегулировать этот вопрос в будущем СССР. Но de lege lata вой-рое прямо не решен. Действующее гражданское законодательство не касается вопроса о крайней необходимости. Правда для освобождения от ответственности по ст. 403 ГК достаточно наличия ст. 13 УК. Но вопрос о вознаграждении этим не разрешается. De lege lata

153

вопрос о вознаграждении может быть разрешен только применением ст. 406 ГК. Текст ст. 406 дает возможность суду возложить ответственность и в тех случаях, когда вред причинен правомерным действием²¹.

Следует отметить, что во всех рассматриваемых случаях действие, причи­няющее вред, является правомерным и намеренным. Как действие правомерное оно не может быть виновным.

3) Ст.ст. 399—402 ГК регулируют обязатльства, возникающие из так называемого неосновательного обогащения. Основание, из которого возникают эти обязательства, формулировано в ст. 399 следующим образом: «Обогатив­шийся за счет другого без достаточного установленного законом или договором основания обязан возвратить неосновательно полученное. Обязанность возвра­та наступает и тогда, когда основание обогащения отпадает впоследствии».

У нас уже неоднократно обращали внимание на то, что термин «неосновательное обогащение», с которым неизбежно связан и обратный термин «основательное обогащение», неудачен как термин социалистического права. Советская юридическая терминология далеко не является установившейся. В ней много наследия прошлого, много терминов, имеющих в социалистиче­ском праве чисто условное значение. Этими терминами приходится пользо­ваться (ими пользуется и советский закон) просто потому, что язык не вы­работал еще новых обозначений. Но и при таком положении дела термин «не­основательное обогащение» является инородным и совершенно не отражаетсущества тех отношений, которые он обозначает. Однако, поскольку он до настоящего времени сохраняется в нашем гражданском законодательстве, мы будем им пользоваться, чтобы не было терминологического разрыва между текстом ГК и теми соображениями, которые мы ниже изложим. Отметим толь­ко, что вместо «неосновательное обогащение» было бы правильнее сказать «неосновательное получение выгоды» или воспользоваться каким-либо другим равнозначным выражением.

Институт обязательств из неосновательного обогащения принадлежит и в буржуазном праве к числу недостаточно исследованных. Как мы увидим дальше, в советском праве он имеет совершенно специфическое значение, резко противоположное тому значению, которое придают ему буржуазные юристы.

Исторические корни института лежат в римском праве, которое знало ряд исков, называвшихся со времени легисакционного процесса кондикциями (condicticmes). Эти иски первоначально были направлены на возврат денеж­ных сумм и других видов имущества, предоставленных одним лицом другому (actio certae pecimiae creditae, condictio tritircaria, condictio indebiti). Ho уже в конце республиканского периода кондикциями стали пользоваться для требований из внедоговорных отношений, а именно для требования возврата имущества, приобретенного без достаточного основания. Юридическая техника института, к которой и были приурочены те споры, которые он вызывал в буржуазной науке права, получила свое выражение в следующей формуле Папиниана: Наес condictio ex boiio et aequo introducta, quod alterius apud alterum sine causa deprehenditur, revocare consuevit (D. 12.6.66). Римское право выработало несколько кондикционных исков, в том числе condictio in­debiti, практически особенно важный (иск о возврате платежа по несуще-

154

ствующелу долгу), и condictio sine causa, под который подводились все слу­чаи, не подходящие под ту или иную специальную кондикцию ²².

Обязательства из неосновательного обогащения прежде всего требовали от[вета на следующий вопрос: почему имущество, приобретенное одним лицом, хотя бы и за счет другого, подлежит возврату, раз оно действительно приобретено, т. е. в силу нормы права считается принадлежащим оботатошемуся²³.

На этот вопрос не раз пыталась ответить буржуазная цивилистика. Оста­новимся на наиболее характерных ответах, которые давались в германской и во французской литературе. Так как во Франции интерес к этому институту проявился несколько позже, чем в Германии, то мы начнем с германской ли­тературы.

Несмотря на различие в формулировках, в оттенках мысли и в разно­гласиях по поводу частных вопросов, господствующее мнение в германской ли­тературе сводится к тому, что обязательства из неосновательного обогащения служат для приведения результатов, к которым приводит «формальное право», в соответствие с требованиями материальной справедливости. Это мнение²⁴ нашло свое наиболее, законченное выражение во взглядах Штаммлера, который, совмещая в себе цивилиста с философом права, по многим принципиальным вопросам буржуазной цивилистики давал формулировки, в которых буржуаз­ная идеология отражалась в ее наиболее абстрактном и вместе с тем наиболее характерном виде. По его мнению, в обязательствах из неосновательного обогащения проявляется противоположность между технически оформленным прел и «правильным» правом. В интересах прочности правопорядка техни­чески оформленное право признает совершившимся определенный переход иму­щества. Но так как в определенных случаях такой переход не является обо­снованным с точки зрения «правильного» права, то обязательства из неосно­вательного обогащения и служат для того, чтобы привести технически оформ­ленное право в соответствие с «правильным» правом ²⁵. В тех случаях, когда германские цивилисты отступают от указанного господствующего течения, они по большей части комментируют соответствующие правила ВGВ (§ 812— 822) ²⁶.

Во Франции за последнее время интерес к обязательствам из неосновательного обогащения сильно возрос. Французский гражданский кодекс не ре­гулировал этот институт в целом, а остановился только на одном, правда, практически наиболее важном случае, а именно на обязательстве вернуть недолжно полученное (art. 1376: «Celui que reçoit par erreur ou sciemment ce no lui est pas dû, s'oblige à le restituer à celui de qui il l'a indûment recu»). Так как обязательство вернуть недолжно полученное было урегулировано в законе, то обязательства из неосновательного обогащения стали рассматривать как особую группу квази-контрактов см. выше III, 2) наряду с теми, которые были урегулированы в кодексе. Французская судебная практика довольно широко допустила иск из неосновательного обогащения, обосновывая его вслед за Обри и Ро на соображениях справедливости²⁷. Французская цивилистическая литература уделила институту много внимания. После нескольких попыток подвести понятие обязательств из неосновательного обога-

155

щения под более твердо установленные французской юридической традицией понятия ²⁸, французская цивилистика по существу вернулась к традицион­ному обоснованию соображениями справедливости. «Современное право просто санкционирует моральную обязанность не обогащаться несправедливым образом за чужой счет», — говорит Рипер. Весь институт неосновательного обогащения объявляется одним из проявлений морали в гражданском праве ²⁹.

Попытки буржуазной цивилистики искать обоснование институтов буржу­азного права в морали популярны в капиталистических странах, особенно в настоящее время, ибо ссылка на мораль, во-первых, служит прикрытием для неприглядной капиталистической действительности, прикрытием эксплоа-тации человека человеком, во-вторых, своей неопределенностью избавляет от тщательного и доводимого до конца анализа институтов буржуазного права.

Само собой разумеется, что обязательства из неосновательного обогаще­ния в буржуазном праве, так же как и другие так называемые внедоговорные обязательства, в конечном счете направлены на охрану частной собствен­ности.

Объяснение института обязательств из неосновательного обогащения путем ссылок на мораль не годится для советского права. Социалистическое право не нуждается в том, чтобы его подпирали со стороны столбами или столбиками морали. Социалистическое право ни в каком отношении не стоит в противоречии с социалистической этикой. Наоборот, оно отражает обществен­ные отношения, в которых отсутствует эксплоатация человека человеком, ко­торые проникнуты социалистическим гуманизмом. Для социалистического пра­ва вопрос об обязательствах из неосновательного обогащения заключается прежде всего в следующем. Почему для охраны социалистической и личной собственности нужны, кроме вещных исков (виндижациовного и негаторного) и обязательств из причинения вреда, также и обязательства из неосновательного обогащения? Какова задача этого института в советском праве?

Анализ гражданско-правовых способов охраны социалистической и личной собственности действительно показывает, что перед обязательствами из неос­новательного обогащения стоит совершенно специальная задача, которую не могут разрешить взятые в совокупности вещные иски и обязательства из причинения вреда.

Рассматривая выше (II, 2) обязательство, как относительное правоотноше­ние, мы указали, что вещное право всегда имеет своим объектом индивидуа­лизированную вещь. Если объектом права собственности даже и является вещь, которая обычно в обороте фигурирует как определяемая родовыми при­знаками, то все же для того, чтобы быть объектам права собственности, она должна быть так или иначе индивидуализирована. Например, денежные знаки как объект права личной собственности данного гражданина индивидуали­зированы тем, что они находятся у него в кармане, дрова—тем, что они нахо­дятся в сарае его дома, и т. д. Виндикационный иск может быть предъявлен лишь в отношении индивидуализированной тем или иным способом вещи. Нельзя предъявить виндикационный иск, например, о денежных знаках, ничем не ин­дивидуализированных. Поэтому виндикационный иск не может помочь, если

156

собственник лишился имущества, которое утратило свои индивидуальные признаки. Так по общему правилу обстоит дело с денежными знаками. Де­нежные знаки в наибольшей степени обладают свойством родовых вещей, откуда старая французская поговорка—«l'argent n'a pas de maître» («y денег нет господина»), которую цитировал еще Маркс, противопоставляя дви­жимую собственность недвижимой («nulle terre sans seigneur» — «нет зем­ли без господина») ³⁰. Поэтому на практике, хотя это правило в нашем зако­не я не выражено, денежные знаки, находящиеся у определенного лица, счи­таются его собственностью, и всякого рода требования о возвращении определенной суммы денег рассматриваются как обязательственные требования. Исключения из этого редки и чаще всего имеют место тогда, когда можно ули­чить кого-либо в похищении именно тех самых денежных сумм, которые у него найдены. Например, деньги были похищены из какой-либо кассы, и у кассира были записаны номера банковых билетов. Утрата вещью тех призна­ков, которые ее индивидуализировали как объект собственности определенного лица, может, конечно, иметь место не только в отношении денег (самый ча­стый пример), но и в других случаях.

Если мы возьмем практически наиболее частый случай требования из не­основательного обогащения, а именно требование о возврате недолжно упла­ченного, то мы будем иметь иллюстрацию того, что сказано выше. Если пе­реданная в исполнение по несуществующему обязательству вещь не утратила своих индивидуализирующих признаков, то она может быть просто виндицирована. Но в тех случаях, когда в качестве платежа по несуществующему дагу была уплачена денежная сумма, причем денежные знаки (как это часто имеет место) не были индивидуализированы, виндикационный иск невозможен, и для защиты собственности уплатившего необходимо возникнове­ние обязательства вернуть недолжно полученное, т. е. обязательства из не­основательного обогащения.

Громадную роль в наших гражданско-правовых отношениях, особенно между учреждениями, предприятиями и организациями, имеют расчеты посредством перечисления со счета на счет в кредитном учреждении. В этих расчетах переход вещного права вообще не имеет места. Все отношения сторон (плательщика и получателя платежа, а также каждого из них с кредитным учрежде­нием) являются чисто обязательственными отношениями. Допустим, что на чей-либо счет была зачислена сумма, которая владельцу счета не причиталась. В таком случае восстановление имущественного положения может иметь место лишь посредством обязательственного же требования из неосновательного обогащения.

Таким образом, обязательства из неосновательного обогащения являются необходимым дополнением к другим институтам советского гражданского права, предназначенным для охраны имущества советского государства, колхозных и других кооперативных и общественных организаций, а также имущества граждан. Без этого института такая охрана была бы неполной и недостаточной.

Установление всех деталей этого института составляет задачу специальных исследований, которые должны быть ему посвящены. Для вопроса о системе

157

оснований возникновения обязательств по советскому гражданскому праву нам необходимо отметить следующее.

Закон (ст. 399 ГК) ставит возникновение обязательства из неоснователь­ного обогащения в зависимость от следующего фактического состава: а) уве­личение или сбережение имущества одного лица; б) за счет другого лица; в) без достаточного, установленного законом или договором основания.

В этом фактическом составе наибольшие затруднения связаны с вопросом о том, что представляет собой «достаточное, установленное законом или дого­вором основание». Необходимо предупредить против ошибки, которая иногда делается. Нельзя смешивать «отсутствие достаточного, установленного зако­ном или договором основания» с противозаконностью, противоправностью ка­кого-либо поведения. Увеличение (либо сбережение) имущества одного лица за счет другого может произойти и при отсутствии каких бы то ни было противоправных действий (при воздержании от действий). Но и без каких-либо противоправных действий такое увеличение имущества лица может иметь место без достаточного, установленного законом или договором основа­ния.

Получение недолжного, взятое само по себе и не осложненное никакими привходящими обстоятельствами, как, например, обманными действиями или умолчанием, имеющим целью ввести другую сторону в заблуждение, не яв­ляется противоправным действием. Никакой ответственности за это не уста­новлено. Возьмем другой пример. Кто-либо дал своему брату деньги на пу­тевку в дом отдыха. Брат не получил отпуска, не поехал отдыхать и не ку­пил поэтому путевку. Отпало основание, по которому были даны деньги. Деньги должны быть возвращены. Отпало основание, установленное договором, но ничего противоправного в действиях сторон не было. Однако в результате получения недолжного возникает обязательство вернуть недолжно полученное. Всякое увеличение (либо сбережение) имущества одного лица за счет другого должно иметь достаточное основание, установленное законом или до­говором. Мы уже видели, что основание для такого увеличения или сбереже­ния может лежать в правилах социалистического общежития (см. выше II, 4). Таким основанием всегда является цель, которую пре с л е д у е т увеличение (либо с б е p е ж е н и е) имущества одного лица за счет др у г о г о. Эти цели те же самые, которые характеризуют собой гражданские, в частности обязательственные правоотноше­ния социалистического общества и которые мы формулировали выше (см. II, 6). При отсутствии такого основания, т. е. если увеличение имущества одного лица за стет другого произошло не для достижения указанных целей, возникает обязательство вернуть неосновательное обогащение.

Дальнейший анализ того, в каких случаях имеется достаточное, установ­ленное законом или договором основание, выходит за рамки нашей работы н составляет задачу систематического рассмотрения института обязательств из неосновательного обогащения³¹. Нам надо было только установить место этого института в системе оснований возникновения обязательств по советскому праву.

4. К рассматриваемой здесь группе обязательств необходимо также отне-

158

сти ряд обязательств, для которых закон не дает обобщающей регламентации, но о которых он говорит по поводу различных гражданских правоотношений. Мы имеем в виду различного рода требования в порядке регресса (часто на­зываемые обратными требованиями). Закон знает большое количество таких, требований. Возьмем несколько примеров.

В силу ст. 115, ч. 3 ГК, «должник, наполнивший солидарное обязатель­ство, имеет, поскольку иное не установлено законом или договором, право об­ратного требования к остальным должникам в [равной доле. Неуплаченное одним из содолжников падает в равной доле на всех остальных». В силу ст. 246, «поручитель, исполнивший обязательство вместо должника, становит­ся на место кредитора по главному обязательству». Согласно ст. 395, «к страховщику, уплатившему страховую сумму, переходят в пределах этой суммы притязания и црава, которые имеет страхователь или выгодоприобрета­тель к третьим лицам о возмещении им тех убытков, на покрытие которых выдана страховая сумма». В силу ст. 413, ч. 2, и ст. 414, в определенных случаях органы социального страхования, удовлетворившие потерпевшего, име­ют право требования к причинителю вреда в размере выданною потерпев­шему пособия.

Эти примеры можно было бы значительно умножить, например, за счет правил, взятых из области вексельного и чекового права, но в этом нет на­добности, так как и приведенные выше примеры позволяют выявить те характерные черты соответствующих обязательств, которые нужны для целей нашей работы.

Характерной особенностью указанных отношений является следущее: в них всегда имеется минимум три стороны, из которых минимум две являются должниками в отношении, третьей (либо четвертой, пятой и т. д.). Обяза­тельственные отношения между этими двумя сторонами и третьей возникают либо из единого основания (например, солидарная ответственность лиц, сов­местно причинивших вред) либо из разных оснований (ответственность пору­чителя и главного должника, Госстраха и третьего лица, органа соцстраха и причинителя вреда)³². Но во всех случаях обязательственные отношения между должниками и третьей стороной направлены непосредственно на одну цель. Так, в случае солидарного обязательства несколько должников должны все вместе или каждый порознь погасить кредитору определенный долг. Госстрах и третье лицо (ст. 395 ГК) должны покрыть страхователю или выгодоприоб­ретателю определенный убыток. Орган соцстраха и причинитель вреда должны возместить потерпевшему убытки от увечья. Размер ответственности перед третьим лицом может не совпадать. Так, например, поручитель взялся отвечать за весь долг, а лишь за часть, орган соцстраха обязан покрыть не весь убыток от утраты трудоспособности, а только часть. Но в той части, в которой размер ответственности перед третьим лицом совпадает, обязанность должников направлена на одну цель. Если третья сторона (крвдитор по солидарному обязательству, потерпевший и т. д.) получила удовлетворение от одного из должников, то она в соответствующей части не может уже ничего требовать от других. Другие должники свободны от ответственности перед третьим лицом. Платеж одного из должников освободил других должников.

159

Можно было бы поставить на этом точку и предоставить должникам рас­считаться между собой только в том случае, если между ними существуют такие отношения, в силу которых уплативший имел бы регресс к другим. (Так и поступало римское право. Если должники не были связаны друг с дру­гом такими отношениями, на которых можно было бы обосновать регресс (на­пример специальным соглашением), то регресс и не имел места. Однако такое решение вопроса в целом ряде случаев было бы совершенно неудовлетвори­тельным. Так, регресс не имел бы места в случае совместного причинения вреда двумя лицами, из которых одно возместило потерпевшему убытки. По­ручитель, давший поручительство, не договорившись с должником по основному обязательству, не имел бы к нему обратного требования. Госстрах не получил «бы притязаний, принадлежащих страхователю или выгодоприобретателю, в случае, предусмотренном, ст. 395. Органы соцстраха не имели (бы регресса к причинителю вреда по ст. ст. 413 и 414. Между тем такой регресс необхо­дим потому, что ответственность должников перед кредитором устанавливается "во всех указанных случаях, чтобы укрепить позицию кредито­ра, а совсем не для создания необоснованнго преимущества одному должнику за счет другого. Поэтому, посколь­ку регресс не вытекает из отношений между должниками, закон устанавливает его, считаясь с существом соответствующих случаев. Так как эти случаи весьма разнообразны, то закон не создает обобщающей регламентации (как, например, в отношении обязательств из причинения вреда и т. д.).

В каждом из указанных случаев фактический состав, в силу которого возникает такое обязательство, является довольно сложным. Элементами этого фактического состава всегда являются: 1) наличие двух или нескольких долж­ников, обязанных произвести одному и тому же кредитору исполнение, непо­средственно направленное на одну и ту же цель; 2) исполнение, произведенное по крайней мере одним из должников. В остальном эти фактические составы весьма разнообразны и должны быть рассматриваемы каждый в отдельности. Регрессивные обязательства непосредственно направлены на охрану иму­щества различных участников советских гражданских правоотношений. По­средством этих обязательств закон ограждает имущество тех должников, которые были обязаны перед кредитором (третьим лицом), но которых закон не обязывал за свой счет освобождать других должников того же кре­дитора от их обязательств ³³.

Мы рассмотрели различные случаи возникновения обязательств, непосред­ственно направленных на охрану имущества советского государства, колхозов и других кооперативных и общественных организаций, а также имущества граждан. Основания, из которых возникают эти обязательства, весьма разнообразны. Они охватывают собой различные фактические составы, при которых необходимо восстановить такое имущественное положение, которое закон считает правильным. Для этого закон и создает соответствующие обязательства. Эти обязательства никогда не возникают из договоров и вообще из сделок, а всегда из иных, указанных выше, фактических составов. Что сделка не можег явиться основанием возникновения этих обязательств, явствует из существа тех отношений, о которых идет речь.

160

6. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ, НЕПОСРЕДСТВЕННО НАПРАВЛЕННЫХ НА СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ РАСПРЕДЕЛЕНИЕ

Основной принцип социалистического распределения получил четкое выра­жение в ст. 12 Сталинской Конституции: «Труд в СССР является обязанно­стью и делом чести каждого способного к труду гражданина по принципу: «кто не работает, тот не ест». В СССР осуществляется принцип социализма: «от каждого по его способности, каждому — по его труду ».

В резолюции XVIII съезда ВКП(б) подведены итоги строительства социа­лизма в СССР. «...В СССР разрешена основная историческая за­дача второй пятилетки—окончательно ликвидированы все эксплуататорские кассы, полностью уничтожены причины, порождающие эксплуатацию чело­века человеком и разделение общества на эксплуататоров и эксплуатируе­мых» ¹. Государственная и колхозно-кооперативная собственность составляла к концу второй пятилетки 98,7% всех производственных фондов в СССР. Социалистическое хозяйство, по предварительным данным Центрального уп­равления народнохозяйственного учета Госплана СССР, занимало в 1938 г. в народном доходе 99,3%, в 1939 г., по данным Всесоюзной переписи, в со­циалистическом хозяйстве было занято 96,6% населения. Крестьяне-едино­личники и некооперированные кустари составляли в 1939 г. 2,6% населе­ния; народный доход в 1938 г. был в 5 раз больше, чем в 1913 г., и в 2,2 раза больше, чем в 1933 г.².

Доход нашего народного хозяйства распределяется в соответствии с прин­ципами социализма. Часть идет на нужды социалистического общества в це­лом, другая часть—на удовлетворение индивидуальных потребностей отдель­ных членов социалистического общества. Часть индивидуальных потребностей граждан удовлетворяется непосредственно государством в безвозмездном поряд­ке (бесплатное обучение, предоставление бесплатного пользования различного рода культурными и другими благами). Другая часть дохода, идущего на удовлетворение материальных и культурных потребностей граждан, распреде­ляется между гражданами. Эта часть дохода народного хозяйства как трудовой доход поступает в личную собственность граждан. Поэтому ст. 10 Констиуции СССР начинается именно с указания на трудовые доходы («Право личной собственности граждан на их трудовые доходы...»).

Распределение соответствующей части народного дохода между гражданами определяет собой содержание ряда юридических отношений; часть их относится к гражданскому праву в собственном смысле слова.

В значительной своей части юридические отношения, направленные непосредственно на социалистическое распределение, лежат вне сферы, обычно относимой к гражданскому праву. Основной материал относится к трудовому праву и к колхозному праву. Рабочие и служщие получают свой доход по трудовому договору. Колхозники получают свой доход в порядке, определенном Примерным уставом сельскохозяйственной артели, принятым Вторым Всесоюзным съездом колхозников-ударников и утвержденным ЦК ВКП(б) и CНK СССР 17 февраля 1935 г. Члены промысловых артелей получают свой доход в по-рядке, установленном уставом артели. Лица, потерявшие трудоспособность,

161

получают обеспечение в порядке социального страхования или социального « обеспечения. Однако и среди отношений, включаемых в гражданское право, имеются обязательственные отношения, непосредственно направленные на со­циалистическое распределение. К их числу относятся обязательства по оплате труда авторов литературных, научных, художественных и музыкальных про­изведений, труда изобретателей, а также алиментные обязательства, устана­вливаемые семейным правом. Остановимся на этих отношениях.

1. B силу законодательства Союза ССР и союзных республик автор имеет право сам издать и распространить свое произведение (ст. 7 Основ авторско­го права СССР, СЗ 1928 г. № 27, ст. 246). Если автор сам издает свое про­изведение, то вознаграждение за труд он будет получать в результате прода­жи экземпляров своего произведения. Как известно, такая форма реализации автором своего произведения у нас применения не имеет. Издание произве­дения является сложным делом, требующим по общему правилу специальной издательской техники и специально организованных для этого дела пред­приятий. Поэтому издание литературных произведений производится на осно-увании издательских договоров автора с издательством (в виде договора лите­ратурного или художественного заказа, иногда же в виде издательского до­говора на готовое произведение). Обязательство уплатить автору вознагражде­ние является обязательством из договора.

Особый порядок существует для драматических, музыкальных, музыкально-драматических, пантомимных, хореографических и кинематографических про­изведений. Автору такого произведения, пока оно не издано и не было хотя бы однажды публично исполнено, принадлежит исключительное право на пуб­личное его исполнение. Таким образом, произведение может быть исполнено кем-либо другим (физическим или юридическим лицом) лишь по соглашению с автором. Если произведение не издано, но было хотя бы однажды публично исполнено, народные комиссариаты просвещения соответствующих республик могут разрешать их исполнение без согласия автора с уплатой авторского гонорара в порядке, установленном законодательством союзных республик. Если произведение было издано, то автор не имеет права воспрещать его пуб­личное исполнение, но имеет право на получение авторского гонорара, кроме, впрочем, случая исполнения произведения в учреждениях культурно-просве­тительного характера без взимания платы с посетителей (ст. 8 и ст. 9 лит. «и» Основ авторского права СССР).

Таким образом, в отношении драматических, музыкальных и т. п. пройзведений наряду с договорным основанием возникновения обязательства упла­ты вознаграждения автору имеется и другое, недоговорное. Какой же факти­ческий состав порождает в этом случае обязательство? Этот фактический со­став очень прост. При наличии у автора авторского права обязательство уплаты автору вознаграждения возникает из факта публичного ис­полнения произведения автора другим лицом (физическим или юридическим). Публичное исполнение произведения другим лицом (при усло­вии соблюдения соответствующих правил) является дозволенным действием. Оно является юридическим действием, поскольку оно порождает обязательство. Вместе с тем оно, естественно, не является сделкой, так как оно не направ-

162

непосредственно на создание обязательства в отношении автора. Обязательство уплатить вознаграждение автору возникает в результате публичного лнения произведения совершенно независимо от того, было ли у исполнителя намереяие создать обязательственное отношение с автором или нет. Связь между этим фактом и возникновением обязательства, установленная законом, является непосредственным следствием принципа: «от каждого по способности, каждому — по труду».

2. Труд изобретателя, как известно, приводит по советскому праву к со­зданию для изобретателя ряда прав или по авторскому свидетельству или по патенту. Патент сохраняется в нашем законодательстве лишь потому, что этот институт представляет определенные удобства с точки зрения отношений с капиталистическими странами. По общему правилу советские изобретатели берут авторское свидетельство и не прибегают к патенту, хотя закон и предоставляет им на выбор ту или иную форму. В случае патента изобретатель по­ручает вознаграждение за свое изобретение на основании договоров, по кото­рым он разрешает использование изобретения. Если изобретение имеет суще­ственное значение для государства, но с обладателем патента не будет достиг­нуто соглашение, патент может быть принудительно отчужден или по нему мо­жет быть выдана лицензия в пользу заинтересованного государственного ор­гана. Размер вознаграждения, которое в этом случае уплачивается обладате­лю патента, определяется соответствующим административным актом (ст. 5 лит. «е» Положения об изобретениях и технических усовершенствованиях, СЗ СССР 1931 г. № « 21, ст. 181).

Если на изобретение получен не патент, а авторское свидетельство, то на вознаграждение зависит от того, признано ли изобретение полезным да народного хозяйства СССР или нет. Если оно признано полезным, то изобретатель имеет право требовать вознаграждение от государства или от соот­ветствующей организация по принадлежности. В этом случае обязательство возникает непосредственно из административного акта, признавшего изобретение полезным. Если изобретение не призвано в надлежащем порядке полезным, изобретатель приобретает право на вознаграждение от того предприятия, котором оно фактически применяется. Юридическим фактом, порождающим шьшо уплатить вознаграждение при наличии у изобретателя авторского сввдетельства, является факт применения изобретения. К анализу юридической природы этого факта применимы соображения, приведенные выше по воросу о публичном исполнении драматического, музыкального и т. п. произ­ведения. Наконец, изобретатель, имеющий авторское свидетельство, если он является кустарем, может. использовать изобретение в своем промысле (ст. 4 Положения об изобретениях). Необходимо еще указать, что лицо, предложив­шее государственному органу или другой организации социалистического хо­зяйства техническое усовершенствование, которое не является новым изобрете­нием, премируется в случае принятия предложения по особой шкале ставок. В этом случае обязательство уплатить премию возникает из факта применения технического усовершенствования.

3. Алиментное обязательство является институтом семейного права. Обя­занность уплачивать содержание независимо от отношений брачных и родства

163

не является алиментной обязанностью в собственном смысле этого термина. Так, например, обязанность лица, причинившего вред здоровью другого лица, которое вследствие этого утратило трудоспособность, уплачивать возмещение потерпевшему не есть алиментная обязанность. Эта обязанность возникает не потопу, что данное лицо при наличии определенных отношений обязано делиться с другим частью своего дохода, .а потому, что оно обязано возместить причиненный им вред. Семейное право возлагает на супругов, родителей, детей обязанность содержать тех лиц, с которыми они связаны или были связаны брачными или родственными отношениями. Если лицо, которое имеет право на получение содержания, живет вместе с обязанным лицом, то обязатель­ственного отношения в собственном смысле слова нет.

Обязанность содержать в условиях совместной жизни не обладает той степенью определенности, которая необходима для применения правил об обя­зательствах. Обязанность содержать в условиях совместной жизни тесно и неразрывно переплетается с чисто личными отношениями. Имущественные элементы лишь искусственно могут быть отделены от чисто личных. По об­щему правилу содержание в этом случае дается в натуре, причем оно нераз­рывно связано с личной заботой о другом. Нельзя отделить содержание детей в семье родителей от воспитательного воздействия родителей на детей. По­этому нарушение обязанности содержать в условиях семейной жизни не вле­чет за собой последствий, специфических для нарушения обязательства, а влечет последствия, специально установленные на случай нарушения личных семейных обязанностей. Если родитель не будет надлежащим обра­зом «одержать своего ребенка, живущего при нем, то есть основания -для применения ст. 46 Кодекса законов о браке, семье и опеке РСФСР, т. е. для отобрания ребенка и передачи его на попечение органам опеки и попе­чительства ³.

В алиментном обязательстве мы имеем все признаки обязательственного отношения — одна сторона (кредитор, лицо, имеющее право .на алименты) имеет право требовать от другого (должника, лица, обязанного платить али­менты) совершения определенных действий, а именно периодических уплат деньгами, а в некоторых случаях — натурой. Такое обязательство обла­дает значительными особенностями, но все же при всех этих особенностях оно является обязательством. К нему применим ряд общих положений об обязательствах и прежде всего правила о погашении обязательства испол­нением, а также о принудительном его исполнении по решению суда посред­ством обращения взыскания на имущество должника. Выполнение обязанно­сти содержания лица, проживающего вместе с обязанным, является составной частью тех действий, из которых слагается потребительское хозяйство обя­занного. Родители покупают детям продукты питания, одежду и т. п. так же, как они покупают другие вещи, необходимые для хозяйства семьи. Если ли­цо, имеющее право на алименты, проживает отдельно от обязанного лица, то обязанность содержания отрывается от потребительского хозяйства последнего. Она превращается в обязанность уделить часть своего дохода как такового в пользу лица, имеющего право на алименты. Обязанность содержания превра­щается в таком случае в алиментное обязательство в собственном смысле

164

слова. Так как мы рассматриваем именно обязательства, то в дальнейшем мы будем иметь в виду лишь последнее.

Ст.ст. 14—16 Кодекса законов о браке, семье и опеке РСФСР регулируют алиментные обязательства между супругами во время и после прекращения брака разводом. Для возникновения такого обязательства необходим следующий фактический состав. Во-первых, необходим брак (зарегистрированный или не­зарегистрированный), хотя бы и прекращенный разводом, если с момента развода прошло не более года. Во-вторых, нетрудоспособность одного из супругов и отсутствие у него средств к существованию. В-третьих, наличие у другого супруга средств, из которых он мог бы платить алименты. Если этот факти­ческий состав имеется, то нуждающийся и нетрудоспособный супруг имеет право на получение содержания от другого. Если супруги не живут вместе, то налицо алиментное обязательство. В этом вопросе имеются различия в за­конодательствах союзных республик. Так же как и в РСФСР, в Армянской ССР, в БССР и в Туркменской ССР срок, в течение которого должны выпла­чиваться алименты, установлен в 1 год после развода, в Грузинской ССР и УзбСОР — 3 года, в УССР срок не ограничен. В РСФСР, Армянской ССР и УССР обязанность уплачивать алименты возникает независимо от того, наступила ли нетрудоспособность до развода или после развода, в Туркмен­ской ССР, УзбССР и Грузинской ССР необходимо, чтобы нетрудоспособность возникла до развода. Соответственно этому для других союзных республик ме­няется фактический состав, указанный выше применительно к семейному праву РСФСР.

В силу ст. 42 КЗоБ РСФСР, родители обязаны доставлять содержание не­совершеннолетним, а также нуждающимся нетрудоспособным детям. В отноше­нии несовершеннолетних эта обязанность возникает при наличии следующе­го фактического состава: во-лервых, необходимо родство по нисходящей линии первой степени; во-вторых, недостижение детьми совершеннолетия. В отно­шении совершеннолетних необходимо, во-первых, родство по нисходящей ли­нии первой «тепени, во-вторых, нетрудоспособность и отсутствие средств у сына или дочери.

В силу ст. 49, дети обязаны доставлять содержание своим нуждающимся нетрудоспособным родителям.

Ст. ст. 42¹, 42³, 54, 55 и 64 устанавливают при наличии указанных в этих статьях фактических составов обязанность содержания: Г) отчимом и ма­чехой пасынков и падчериц; 2) пасынками и падчерицами отчима и мачехи; 3) .типом, взявшим ребенка на постоянное воспитание с иждивением, это­го ребенка; 4) братьев и сестер в отношении друг друга; 5) дедом и бабкой внуков; 6) внуком и внучкой деда и бабки. Наконец, в силу ст. 42², лица, получившие наследство от того, кто содержал детей, или от лица, на котором по закону лежала обязанность содержать таковых, обязаны доставлять содер­жание несовершеннолетним или нуждающимся нетрудоспособным детям в пре­делах размеров полученного ими имущества.

Не останавливаясь в отдельности на фактических составах, предусмотрен­ных каждой из этих статей, отметим следующие существенные моменты.

Во всех случаях элементом фактического состава, в силу которого возни-

165

кает обязанность содержания, являются определенные отношения между ли­цом обязанным и лицом управомочным (брак, определенные степени родства, брак с отцом или матерью ребенка, факт взятия ребенка на воспитание и иж­дивение, усыновление, наследование после лица алиментно-обязанного).

В случае обязанности содержания родителями (и усыновителями) несовер­шеннолетних детей (и усыновленных) эти отношения исчерпывают собой фак­тический состав, обусловливающий возникновение обязанности содержания. Родители обязаны содержать своих несовершеннолетних детей независимо от того, есть ли у последних собственное имущество или нет. Доход, получае­мый родителями, предназначен также и на удовлетворение материальных и культурных потребностей детей. Отношения между родителями и несовершенно­летними детьми сами по себе порождают обязанность содержания, а если ре­бенок живет отдельно от данного родителя, то налицо алиментное обязатель­ство в собственном смысле слова. Во всех других случаях фактический со­став усложняется другими элементами. Возникновение обязанности содержа­ния обусловлено, кроме наличия определенных отношений между сторонами (брачных, родственных и т. п.), или отсутствием у алидантно-управомочного собственных средств к существованию и его нетрудоспособностью, или же от­сутствием лиц, обязанных в первую очередь его содержать (например, роди­телей). В некоторых случаях закон требует и« того и другого вместе. В по­следнем случае обязанность содержания возникает при наличии следующего состава: а) определенные отношения (родство и т. д.) б) отсутствие собствен­ных средств у лица улравомочного, а также его нетрудоспособность; в) от­сутствие лиц, обязанных в первую очередь его содержать.

Устанавливая эти фактические составы, закон определяет, при каких условиях необходимо, исходя из принципиальных положений социалистическо­го строя, уделить одному лицу часть дохода, получаемого другим лицом. Эта часть дохода и уделяется в форме обязанности содержания и алиментного обязательства в собственном смысле слова.

Наш краткий обзор оснований возникновения обязательств, непосредствен­но направленных на социалистическое распределение, показывает, что эти основания могут быть сведены к трем группам: а) договор; б) произведенная творческая работа, общественная полезность которой установлена надлежащим порядком или вытекает из факта использования этой работы хозяйственными или культурными организациями; в) брачные и семейные отношения при на­личии дополнительных фактических условий (несовершеннолетний возраст, неимение средств к существованию, нетрудоспособность).

Интересно обратить внимание на то, почему в некоторых случаях основа­нием возникновения обязательств, непосредственно направляемых на социали­стическое распределение, является договор, в других — фактически произве­денная творческая работа, общественная полезность которой установлена в над­лежащем порядке или вытекает из факта использования этой работы. Для этого сравним положение композитора до опубликования или публичного ис­полнения им своего произведения и после этого. До опубликования или пуб­личного исполнения им самим или же с его согласия публичное исполнение его произведения может иметь место лишь гао «оглашению с ним. Необходим

166

договор. Мотивом для такого правила является охрана личных прав компози­тора.

Опубликование произведения или публичное его исполнение являются пе­редачей произведения на суд публики. Такая передача самым серьезным об­разом затрагивает личные интересы автора. Автор, и только он, должен иметь право решить, созрело ли его произведение в достаточной степени, чтобы его можно было издать или публично исполнять. Поэтому закон устанавливает для случая неопубликованного и публично не исполненного произведения необхо­димость договора. Иначе обстоит дело, если произведение уже опубликовано или публично исполнено. Автор уже передал произведение на суд публи­ки. Впредь публичное исполнение его произведения не может настолько затра­гивать его личные интересы, чтобы поставить их выше интересов общества, для удовлетворения которых имеет значение исполнение его произведений. Договор поэтому больше не нужен. Автору просто оплачивается его труд⁴.

Вывод, полученный нами при рассмотрении обязательств, имеющих целью вознаградить труд композитора (драматурга, автора киносценария и т. д.), имеет силу и <в вопросе об издательском договоре, и о вознаграждении изоб­ретателя, получившего авторское свидетельство. Обязательство издательства уплатить вознаграждение автору основано на договоре, так как только в силу договора с автором издательство вправе опубликовывать его произведение. Издание произведения автора без договора с ним нарушало бы право автора салому определить, предназначено ли его .произведение для опубликования и .созрело ли оно для этого. Наоборот, уплата вознаграждения изобретателю, по­лучившему авторское свидетельство, составляет содержание обязательства, воз­никающего не из договора. Совершенно очевидно, что изобретатель, взявший авторское свидетельство, не может иметь никакого достойного внимания ин­тереса к тому, чтобы его изобретение не было использовано в социалистиче­ском народном хозяйстве. Наоборот, изобретатель всегда и лично и имущест­венно заинтересован в том, чтобы его изобретение было использовано. Поэто­му для использования изобретения нет надобности в договоре с автором. Со­ответственно с этим и обязательство уплаты изобретателю вознаграждения возникает не на основании договора, а в силу признания изобретения обще­ственно полезным или же в силу фактического использования его тем или иным предприятием.

Отметим еще случай, когда вознаграждение за творческий труд получается на основании договора. Мы имеем в виду промышленные изобретения. Закон дает изобретателю возможность оградить свои интересы, получив либо автор­ское свидетельство, либо патент. Если изобретатель взял патент, то по об­щему правилу эксплоатация изобретения возможна лишь по договору с изо­бретателем. По этому договору и возникает право изобретателя на получение вознаграждения. Сохранение в нашем законодательстве патента продиктовано совершенно специфическими соображениями. Ваш закон сохранил патент как институт, более привычный для иностранцев, которые на практике только и получают у нас патенты. Советские изобретатели предпочитают брать автор­ские свидетельства. Патент, таким образом, принадлежит к небольшой групце институтов нашего гражданского права, которые вызваны специфическими осо-

167

бенностями наших отношений с капиталистический окружением. Взятый сам по себе, он так же мало характерен для нашего права, как, например, вексель. Мы можем, таким образом, формулировать следующий вывод. По нашему гражданскому праву договор (или вообще сделка) является основанием воз­никновения обязательств, «направленных на социалистическое распределение, в тех случаях, когда существо отношения требует обеспечения личных интере­сов гражданина. В других случаях основанием является не договор, а раз­личные фактические составы недоговорного характера, свидетельствующие о необходимости в соответствии с принципами социалистического распределения обеспечить получение гражданином определенной доли дохода.