Khabermas_Yu_Poznanie_i_interes

Согласно учению о связи «познания и интереса», в «начала» всех наук, всякого исследования включены особые, определяющие само познание интересы. Интересы, о которых ведет речь Хабермас,— это не частные «партикулярные интенции» познающего субъекта, а фундаментальные условия познания. Если освобождение от первого рода интересов необходимо для строго научного познания, то фундаментальные интересы только и делают возможным всякое научное познание вообще. Фундаментальные интере­сы имеют «квазитрансцендентальное» значение и прочно укоренены в структуре общества, точнее — в структуре человеческой деятельности. Хабермас выделяет три таких фунда­ментальных познавательных интереса: технический, практический, эмансипационный. Каждый из этих познавательных интересов неразрывно и однозначно связан с определен­ным видом человеческой деятельности. Технический познавательный интерес связывается с трудом, который трактуется как «функциональный круг инструментального действия». Практический интерес связывается с интеракцией, коммуникативным действием, или общением. Эмансипационный интерес связывается с рефлексивной деятельностью сознания. В свою очередь каждому познавательному интересу соответствует особый вид исследовательской практики, особый комплекс наук: техническому познавательному интересу соответствуют эмпирико-аналитические науки, практическому — историко-герменевтические, эмансипационному — социально-критические. Каждая из указанных групп наук производит строго определенный тип научного знания, связанный с задачами его применения в рамках определенного вида деятельности: обеспечивать «господство» над опредмеченными процессами; расширять возможности взаимопонимания между людьми; освобождать сознание от гипостазированных им сил.

По своей направленности, по широте подхода к истолкованию науки концепция Хабермаса несомненно выигрывает не только по сравнению с попперовской «эпистемо­логией без познающего субъекта», но и с рядом экстерналистских концепций, выдвинутых в русле постпозитивизма, поскольку в отличие от последних она базируется на гораздо более развитой «теории общества». Благодаря этому обстоятельству весьма важная для современного методологического мышления фиксация разнообразия стандар­тов научности в концепции Хабермаса не приводит, например, к крайностям «анархистского плюрализма» Фейерабенда. В качестве наиболее позитивного момента концепции следует отметить рассмотрение науки в контексте фундаментальных аспектов человеческой деятельности. Главный тезис, отстаиваемый при этом Хабермасом, а именно тезис о социальной обусловленности научного познания, его зависимости от разных видов человеческой деятельности, отвечает прогрессивным тенденциям в развитии современного методологического мышления.

Однако, как конкретно понимать социальную обусловленность научного познания, какова степень и глубина этой обусловленности? Эти вопросы в современной методоло­гической литературе относятся к числу наиболее дискуссионных. Прежде всего, как понимать утверждение Хабермаса о том, что в «начала» наук включен интерес? У Хабермаса оно далеко не сводится к тому утверждению, что наука в своем возникновении или в ходе исследовательского процесса испытывала и испытывает воздействие социальных интересов. Он подчеркивает, что наука обязана фундаментальным интересам «не только своими импульсами, но самими условиями возможной объективности» (Хабермас Ю. Позна­ние и интерес // Филос. науки. 1990. № 1. С. 95); она обязана интересам тем, что делает ее наукой. Связью с интересами, утверждает Хабермас, «измеряется смысл значения высказываний» (Habermas I. Erkenntnis und Interesse. Fr. a/M., 1968. S. 240). Важно подчеркнуть, что самим Хабермасом, на мой взгляд, выражено не вполне четко, что социальные интересы не участвуют непосредственно в определении значения научных положений. Роль их прежде всего состоит в том, что они определяют смысл, задают определенные стандарты научности, в рамках которых развиваются и оцениваются соответствующие виды научного познания. Такой подход к решению вопроса о социальной обусловленности научного познания на современном уровне обсуждения проблемы представляется наиболее актуальным и перспективным.

Однако, можно ли непосредственно «опрокидывать» определенную глубинную соци­альную структуру на структуру научности, т. е. устанавливать взаимно-однозначное соответствие между «квазитрансцендентальными» социальными интересами, стандар­тами научности и реальной научно-теоретической исследовательской деятельностью уче­ных? На мой взгляд, связь между теоретической исследовательской деятельностью, стандартами научности и во многом определяющими их социальными факторами не является столь простой, жесткой и однозначной. С таким критическим замечанием сегодня согласен и сам Ю. Хабермас. В концепции недостаточно учтен конкретно-исторический план социальной обусловленности научного познания, а именно то обстоя­тельство, что в различные исторические эпохи различна «констелляция» универсаль­ных аспектов человеческой деятельности, по-разному осознается и рефлексируется их значение. Принципиально важно учитывать и то, что научно-теоретическая деятельность в существенной мере определяется самим предметом исследования. Однако реально в науке функционирует несколько стандартов, что делает возможным их «пересечения» в ориентации ученых. Поэтому можно говорить только о тенденциях ориентации научно-теоретической деятельности лишь на какой-либо один определенный стандарт. Кроме того, стандарты научности не являются совершенно самостоятельными, но они взаимо­действуют и оказывают влияние друг на друга. Излишне жесткая связь «познания и интереса» в концепции Хабермаса в сочетании с законченностью, завершенностью трансцендентальной структуры социальных интересов имеет и такое, на мой взгляд, весьма спорное, хотя, может быть, и непреднамеренное следствие, как отрицание возможности новообразований и достаточно существенных изменений в области стандартов научности. Как свидетельствует история науки, распространение научного подхода на новые террито­рии, раскрытие новых аспектов реальности, все более глубоких связей в определенных изменяющихся социально-исторических условиях всегда вели за собой и качественное изме­нение самой науки, типа научности. Так было в прошлом, и, следовательно, есть некоторые основания утверждать, что так будет и в дальнейшем. Складывающаяся современная конкретно-историческая ситуация, поставившая под вопрос само существование челове­ческого рода, настоятельно требует рассмотрения действительности не только в аспекте фундаментальных, но все же частных перспектив, но и в аспекте универсальных человеческих потребностей и ценностей. Данное обстоятельство, естественно, не может не находить свое отражение в представлениях об идеале научности и его ведущих цен­ностях.

В заключение еще раз подчеркиваем, что концепция связи «познания и интереса» актуальна и ее можно считать полноправным участником современных дискуссий по этой теме.

Перевод с немецкого и послесловие кандидата философских наук А. В. КЕЗИНА

1 ¹ Герберт Маркузе проанализировал опасность редукции разума к технической рациональ­ности и редукции общества к измерению технического господства в своей книге: Der eindimensionale Mensch (Neuwied, 1967). В другой связи Хельмут Шел ьски и ста вит такой же диагноз: «В месте с научной цивилизацией, которую сам человек планомерно создает, в мир вошла новая угроза: та опасность, что человек выражает себя только во внешних, предметных действиях и все, что касается людей и себя самого, фиксирует и обсуждает на этом предметном уровне конструктивного действия. Это новое самоотчуждение человека, которое может лишить его тождества с самим собою и с другими... чревато опасностью, что творец потеряет себя в своем творении, конструктор исчезнет в своей конструкции. Человек, правда, в ужасе отшатывается от перспективы полного трансцендиро-вания в самопродуцирующую объективность, в конструируемое бытие и тем не менее непрерывно работает над продолжением этого процесса научного самообъективирования» (Schelsky H. Einsamkeit und Freiheit. Hamburg, 1963. S. 299).