13. Опыт догоняющих модернизаций Латинской Америки: Аргентина

Тридцать лет назад в Аргентине пал военный режим, продержавшийся с 1976 года. Возвра­щение армии в казармы знаменовало переход к восстановлению демокра­тических порядков. Вновь обрела силу Конституция 1853 года, получили возможность вернуться к привычной деятельности две ведущие партии — Гражданский радикальный союз (ГРС), созданный в конце XIX века, и Хустисиалистская партия, образованная в середине прошлого столетия президентом Х. Д. Пероном. Стали возникать и другие организации, что подтверждало курс демократической страны.

На выборах главы государства в 1983 году победу одержал лидер ГРС Р. Альфонсин. Его поддержали 52%. Ведущим направлением политики радикалов в тот период стало восстановление в полном объеме законности, гражданских прав и свобод, политического и партийно­го плюрализма, наказание виновников репрессий. Впервые бывшие руководители военных хунт оказались на скамье подсудимых. К 1987 году под контроль легитимной власти удалось поставить все силовые структуры.

Гораздо хуже обстояли дела в экономике. Курс правительства оказался провальным, не удалось реформировать экономические структуры, подавить инфляцию. Были созваны в 1989 году досрочные президентские выборы, завершившие­ся приходом к власти лидера Хустисиалистской партии К. С. Менема, Он получил 49,3 процента голосов, а его конкурент Э. Ангелос, выдвиже­нец ГРС, имел лишь 37,1 процента. В своей политической деятельности делает поворот от недокоммунизма к неолиберализму. Команда, осуществлявшая курс в духе «чикагской школы», сумела добиться впечатляющих успехов в макроэкономической сфере. Подавила галопирующую инфляцию, стабили­зировала экономику, смогла достичь устойчивого роста ВВП, ликвидировать бюджетный дефицит, увеличить золотовалютные запасы Центрального банка и годовой доход на душу населения. Была проведена широкомасштабная приватизация предприятий государственного сектора, целые отра­ли хозяйства переходили в частные руки. Повсюду в мире заговорили о чуде.

В 1993 году на дальних подступах к очередным выборам был заключен так называемый Пакт Оливос — стратегический союз с верхушкой ГРС, преследовавший цель закрепить доминирующие позиции двух партий на политической сцене.

В 1994-м созывается Конституционный конвент, внесший поправку в Основной закон. Мандат президента сокращался с 6 до 4 лет, но он получал право на повторное избрание. Одновременно устанавливалось проведение второго тура лишь в случаях, если ни один из кандидатов не наберет свыше 45%.

1995 год- Менем, несмотря на неблагоприятную соци­ально-политическую ситуацию, воз­намерился баллотироваться в третий раз. Отличительной чертой стал рост провинциальной бюрократии, и федеральная численность достигла 2 млн., основаниями стали коррупция поразившая всех и ставшая национальным бедствием. Усилилось расслоение на богатых и бедных. К 90г. в Аргентине увеличилась преступность.

1999 – Эдуард де Альгье, а баллотировался от ГРС профессор Фернандо де Ларуа. Информация выхода из кризиса, но эти планы были не реализованы. В этих условиях исполнительная власть поменялась на подкупных депутатов. Появился факт предоставления взятки и начался скандал.

2001г.- сложил полномочия Ф. Де ла Руа, поскольку еще раньше оказалась вакантной долж­ность вице-президента, то образовался беспрецедентный вакуум власти. За короткий промежуток времени (с 20 по31 декабря) на высшем государственном посту сменилось четыре персонажа. Степень легитимности была минимальной. Национальный кон­гресс избрал Э. Дуальде. Он взял все в свои руки , не допустил сползания в пропасть, однако в стране начался дефолт и песо упал в 3 раза. Люди начали покидать Аргентину. Досрочные выборы предварительно намечались на март 2003 года. Всего в марафоне участвовало 18 претендентов. Победил 53 летний Нестор Киршнер, сформировал эффективную команду, ее костяк состави­ли профессионалы, не связанные с прежними правительствами.Оборонное ведом­ство возглавил не профессиональный военный, а политический назначенец.

2003- были преданы суду 16 высокопоставленных чиновников.

2006 –закон о национальной обороне. За период правления страна охвачена дефолтом

№14

Переход к новой фазе индустриализации в ЛА начался с Бразилии. Этому способствовали и внутренне, и внешние факторы. Так, в условиях холодной войны ни правящие классы страны, ни Соединенные Штаты Америки не хотели и не могли допустить появления «новой Кубы», на сей раз в крупнейшем государстве континента. Избежать этого можно было, по их мнению, лишь проведя новую модернизацию и создав в Бразилии общество массового потребления по типу высокоразвитых стран Запада. Чтобы подавить левые силы и обеспечить условия такой модернизации, в ночь с 31 марта на 1 апреля 1964 г. военные осуществили в стране государственный переворот. Президент Жоао Гуларт был смещен, а его место занял генерал Умберту де Аленкар Кастелу Бранку, произведенный в маршалы. Руководители переворота провозгласили своей целью безопасность и развитие страны. Они не только

заявили об отказе от прежней экономической политики популизма, но и взяли курс на социокультурную модернизацию общества, призывая во всем следовать принципам рациональной организации, ответственности и эффективности управления. Установившийся в результате переворота авторитарный режим был названный впоследствии военно-бюрократическим авторитаризмом.⁴² В социально-политическом плане его ядром был союз армейской верхушки, гражданских технократов и космополитически ориентированной буржуазии, которая стремилась к укреплению позиций страны на континенте и в мире. Все эти социальные группы происходили главным образом из старой олигархии. Однако они прекрасно понимали, что ни о каком возврате к временам до 1930 г. не могло быть и речи. В известном смысле их целью был социальный реванш по отношению к рабочему классу и городским средним слоям, но на новой, модернизированной основе. В экономическом же плане режим опирался на союз мощного, созданного за годы импортозамещения государственного сектора и ТНК. Местный национальный капитал примыкал к этому альянсу в роли «приглашенного третьего», которому иногда и кое-где дозволялось занять свободные ниши. Во многом благодаря такому союзу авторитарная модернизация Бразилии явилась первым в истории примером индустриального ассоциированно-зависимого развития, что означало ускорение промышленного роста не вопреки, а благодаря усилившейся внешней зависимости от тех процессов, которые протекали в центре мир-экономики.⁴³ Это была другая, не такая, как раньше, до 1930 года, зависимость Бразилии от мировых лидеров и иностранного капитала в лице ТНК и ТНБ (транснациональных банков), которые были заинтересованы в индустриализации страны, хотя и в соответствии со своими интересами. ТНК начали переносить в Бразилию или даже создавать там заново часть своих технически сложных производств, которые почему-либо оказывались неэффективными в странах центра. Одновременно ТНК расширяли свои рынки в Бразилии и других странах ЛА. Экономические задачи, за решение которых на первых порах взялся новый режим, состояли в следующем: - а) переориентировать накопление и использование доходов таким образом, чтобы расширить производство и внутренний рынок предметов потребления длительного пользования; - б) привести заработную плату основной массы трудящихся в соответствие с производительностью труда (!), изыскав, наряду с привлечением иностранных инвестиций, новые внутренние резервы для накопления; - в) стимулировать экспорт готовой промышленной продукции.⁴⁴ Чтобы справиться с этими задачами, правительство Кастелу Бранку (1964-1967) провело финансовую и социально-политическую стабилизацию. Во-первых, пойдя на частичную либерализацию кредитования для частного сектора, правительство в то же время заморозило рост заработной платы (для чего вскоре понадобилось запретить забастовки, ограничить деятельность профсоюзов и левых партий), сократило финансирование некоторых социальных программ, а также ввело контроль над ценами. Одновременно повысились федеральные налоги. К тем, кто уклонялся от уплаты налогов, власти применили всю силу авторитарного режима. Это помогло снизить дефицит федерального бюджета и темпы инфляции. Во-вторых, для связывания избыточной денежной массы изыскивались небанковские источники финансирования путем создания различных фондов. Например, были созданы Финансовая система жилищного строительства (Sistema Financeiro de Habitação), Фонд Гарантии Услуг (Fundo de Garantia do Tempo de Serviço), а расширение потребительского кредитования сопровождалось усилением контроля над ним. В-третьих, для поощрения экспорта правительство ввело целый набор стимулирующих таможенных, налоговых и кредитных инструментов. В-четвертых, военные правители Бразилии стали уделять внимание сельскому хозяйству страны. Благодаря кредитам, регулированию цен на сельскохозяйственную технику и удобрения, стимулированию механизации и применения удобрений началась быстрая модернизация аграрного сектора страны. Наконец, военное правительство постоянно вело диалог с частными предпринимателями, учитывая, с одной стороны, их позицию, разъясняя, с другой, – свою.

В то же время, сдерживая инфляцию, военное правительство поощряло спрос на товары длительного пользования со стороны верхнего и верхнего среднего класса, который считало своей главной опорой и социальным субъектом модернизации. Оно же индексировало с учетом инфляции банковские вклады, ценные бумаги, страховые суммы, взносы в фонды социального страхования, которыми владели преимущественно эти социальные слои.

№15

В период авторитаризма во многих государствах Южного конуса

Латинской Америки (Бразилии, Уругвае, Чили, Аргентине) переориентация

экономической модели приняла формы «модернизации сверху». За эти годы

экономика названных стран перешла на новый уровень развития.

Существенно вырос их промышленный потенциал, возросла степень

интеграции в мировую систему хозяйства, возникли более современные

отрасли производства, расширился и усложнился рынок труда, значительно

увеличились его гибкость и производительность. Но лишь в одной стране

неолиберальные реформы в условиях авторитарного режима были проведены

последовательно. Лишь в одной стране (до начала 90-х гг. XX в.) авторам

модели свободного рынка удалось совместить монетарные рецепты

М. Фридмана, философские концепции Ф. Хайека и национальную

реальность, добившись при этом создания эффективного и динамично

развивающегося экономического механизма.

Эта страна – Чили. С нашей точки зрения, она являет собой уникальный в

Латинской Америке пример того, как разработанная вне страны,

насильственно насажденная, отвергаемая большей частью общества модель

утвердилась и начала эффективно «работать». Более того, опыт Чили

уникален для всего мира в целом. Неолиберальная идеология была усвоена

частью политической элиты страны еще во время полной маргинальности

(практической и научной) «чикагской школы» не только в мире, но и в самих

США. Сам «чилийский эксперимент» был начат за несколько лет до начала

«неоконсервативной революции» Р. Рейгана и М. Тэтчер. Чилийский

неолиберализм стал первым опытом отказа от экономического этатизма в

мире и единственным (в 80-х гг. XX в.) примером успешной

свободнорыночной модернизации в Латинской Америке. До сих пор

экономика Чили остается одной из самых устойчивых и сбалансированных в

Латинской Америке. Благодаря умелой политике последних

демократических правительств, основанной на продолжении и адаптации к

новым условиям реформ, проведенных в период военного правления, данная

модель доказала свою стабильность в период последних экономических

кризисов 1996–2002 гг. (мексиканского, азиатского, российского, бразильско-

аргентинского).

С другой стороны, сам авторитарный режим Чили существенно отличался

как от олигархических латиноамериканских диктатур XIX в., так и от

правления военных середины ХХ века.

Военный переворот в Чили произошел 11 сентября 1973 г. С. Альенде отказался сложить свои полномочия по требованию хунты, после чего президентский дворец Ла Монеда подвергся бомбардировке авиацией. В стране было объявлено осадное положение, рабочие окраины Сантьяго оцеплены войсками, но перевороту почти нигде не было оказано вооруженного сопротивления. Видя безвыходность ситуации, С. Альенде обратился по радио к чилийскому народу с прощальной речью, после чего покончил с собой в рабочем кабинете. КПЧ в 60-х-70-х годах была одной из самых массовых и влиятельных компартий западного мира, глубоко укоренилась в чилийском обществе, под ее влиянием находился единый профцентр КУТ и самые различные организации гражданского общества: университеты, профессиональные ассоциации писателей, художников. Не менее прочные корни в гражданском обществе Чили имела Социалистичекая партия. Будучи запрещены военной диктатурой, левые партии потеряли все эти каналы связи со своей социальной базой. Более того, деиндустриализация страны, затронувшая в 70-х годах в основном импортозамещающие отрасли, разрушила главные бастионы чилийского синдикализма, что привело к структурной безработице и маргинализации рабочего класса и других социальных групп, где традиционно сильным было влияние левых партий. Уничтожение госсектора в экономике выбило экономическую почву из-под ног среднего класса, утратившего свои лидирующие позиции в политической и культурной жизни страны. Эмиграция из Чили приняла массовый характер, постепенно превратившись постепенно с 1973 года до конца 80-х из чисто политической в экономическую. За годы правления военных из страны эмигрировало около миллиона чилийцев (при населении Чили в 1970 г. менее 10 млн. человек).  Военный переворот положил конец не только революционному эксперименту в Чили, но и экономическому циклу «развития вовнутрь», длившемуся с середины 30-х годов. Началось «развитие вовне», означавшее либерализацию экономики, полное открытие страны внешней конкуренции, концентрацию усилий на развитии отраслей, обладающих «сравнительными преимуществами», передачу частному сектору ведущей роли в экономическом развитии. Неолиберальные идеи не были новыми для Чили, их проповедовали многие ведущие предприниматели, экономисты, технократические группировки еще с конца 50-х годов. Несмотря на традиционные государственничество и национализм чилийских военных, лидеры хунты вскоре приняли концепцию экономического неолиберализма, что создало социальные и политические условия для перехода к новой экономической модели.  1973-1975 годы в Чили стали этапом контрреволюционной реставрации: национализированные при Альенде предприятия возвращались прежним владельцам, началась либерализация цен, попытки оздоровления платежного баланса, восстановление связей с внешними кредиторами. Вскоре после переворота состоялись первые контакты военных с экономистами, затем возглавившими неолиберальные реформы. Советниками чилийской хунты стала группа технократов и неоконсервативных идеологов, связанных с Опус Деи, во главе с Хайме Гусманом, будущим основным идеологом режима. К ним примкнули предприниматели и экономисты, сторонники неолиберальных реформ, увидевшие в военном режиме возможность осуществить их в Чили. Если в момент прихода к власти у чилийской армейской верхушки не было определенного проекта преобразований в обществе, среди военных были и сторонники корпоративизма, и неолибералы, то к концу 1974 г. последние одержали победу⁷⁹.  В 1975 г., когда экономическое положение в Чили ухудшилось вследствие влияния мирового нефтяного кризиса, в стране началось осуществление «шоковой терапии», ставившей целью привести расходы в соответствие с резко упавшими доходами. Это привело к резкому падению потребительского спроса, правительственные расходы уменьшились на 27%, а государственные инвестиции – наполовину. Таможенные пошлины за 2 года (1974-1976) были снижены с 70% до 33%, что открыло дорогу в Чили дешевым импортным товарам. Падение промышленного производства в этот период составило 25%⁸⁰. От чилийских государственных предприятий военное правительство потребовало самофинансирования, а частным дало понять, что им стоит не рассчитывать на поддержку государства, а добиваться конкурентоспособности на мировом рынке. Было проведено финансовое дерегулирование, вновь переданы в частные руки национализированные при Альенде банки, стимулировалось развитие рынка капиталов. Казна стала добиваться более эффективной уплаты налогов, лишив предприятия существовавших ранее льгот и установив единый налог – НДС. Введение монетарной корректировки (УФ - единицы роста)⁸¹ лишило налогоплательщиков и должников возможности играть на инфляции. Параллельно в Чили началась кампания приватизации государственных активов. В условиях экономического кризиса и диктатуры предприятия продавались по весьма заниженным ценам, а государство предоставляло субсидии покупателям⁸². Эти субсидии составляли до 50% продажной цены предприятия, причем покупатель платил наличными лишь 20%, а остальное выплачивалось в рассрочку, кредиты тоже были государственными. Возникшие в результате приватизации в Чили новые экономические группы к 1978 г. уже контролировали третью часть 250 крупнейших предприятий страны и 53% их капитала⁸³. Предпринятые чилийским правительством меры привели к снижению инфляции к 1981 г. до 9,5%. После падения производства в стране на 13,3% в 1975 г. начался его заметный рост: 1976 г. – 3,2%, 1977 г. – 8,3%, 1978 г. – 7,7%, 1979 г. – 7,1%, 1980 – 7,7%. К 1979 г. в Чили был ликвидирован дефицит государственного бюджета, платежный баланс стал положительным, втрое вырос нетрадиционный экспорт, а иностранные инвестиции достигли 16 млрд. долларов в год⁸⁴. Этих первых результатов перехода к неолиберальной модели Чили удалось достигнуть огромной социальной ценой. В 1974-1981 гг. средняя зарплата в стране едва достигала 75% от уровня 1970 г., до начала реформ Народного единства. Расходы на образование в Чили в пересчете на душу населения в 1975 г. снизились на 21%, на здравоохранение – на 25%, на жилищное строительство – на 43% (их прежний уровень до 1970 г. так и не был достигнут при военном режиме). Безработица приняла структурный, хронический характер, ее средний уровень за годы диктатуры составил около 15% (в предыдущее десятилетие – около 5%), а в кризисные периоды 1975-1976 гг. и 1982-1983 гг. она охватывала больше 30% экономически активного населения⁸⁵. Безработица вкупе с разрушением чилийской государственной системы образования не позволяла разорявшемуся среднему классу сохранить свой жизненный и образовательный уровень, закрывая перспективы продвижения вперед его новому поколению. При военном режиме государственные школы были переданы в ведение муниципалитетов, что было преподнесено обществу как оптимизация ресурсов. В действительности целью этого шага было приспособление чилийской системы образования к нуждам новой экономической модели, основанной на развитии экспортных отраслей и нуждавшейся в большом количестве дешевой и неквалифицированной рабочей силы. Для подготовки же небольшого числа высококалифицированнных специалистов и управленцев было достаточно частных учебных заведений. В Чили ярко проявилась новая социальная тенденция: традиционная элита, чье могущество в предшествующие десятилетия было основано на аграрной, а затем и промышленной собственности, стала связывать свое привилегированное положение с исключительным доступом к качественному образованию, отвечающему требованиям экономики в эпоху глобализации. Чилийская неолиберальная экономическая модель заключала в себе внутренние противоречия, проявившиеся во время кризиса 1982-1983 гг. Открытие экономики страны сделало ее весьма уязвимой к любым изменениям конъюнктуры международного рынка, кроме того, значительная часть иностранных капиталовложений в 70-х годах были направлены в финансовый, а не производственный сектор чилийской экономики. Финансовые пирамиды и «бумажные предприятия» стали частью чилийской реальности, которая открылась во время экономического кризиса. Падение чилийского ВВП в 1982 г. составило 14,3%⁸⁶.  До того момента неолиберальные реформы в Чили мало отличались от экономической политики, проводимой в соседних латиноамериканских странах, их осуществление не гарантировало стабильности новой модели и ее дальнейших успехов. Однако в 1982 г. чилийскому военному правительству удалось справиться с кризисом, предложив для выхода из него неортодоксальные экономические механизмы. Так, вместе с либерализацией обменного курса и резкой девальвацией песо правительство Чили взяло под государственный контроль деятельность частных банков, основных виновников внешней задолженности. Была разработана стратегия продажи на международных финансовых рынках бонов чилийского внешнего долга по номинальной рыночной стоимости при условии их последующего вложения в экономику Чили. Т. о. государство фактически взяло на себя банковский долг, после чего чилийские банки стали постепенно выплачивать его казне, завершив эти выплаты к середине 90-х гг. План капитализации внешнего долга не только позволил Чили выйти из кризиса, но и способствовал переориентации внешних финансовых поступления из финансового сектора в производственный⁸⁷. С середины 80-х годов экономическая политика режима стала менее ортодоксальной, в целом оставаясь в неолиберальном русле. Важную роль в выработке и осуществлении нового экономического курса после кризиса 1982-1983 года сыграло молодое поколение чилийских экономистов и в частности, тогдашний министр финансов Чили Э. Бихи⁸⁸.  Из-за отсутствия у государства средств на проведение модернизации основных отраслей инфраструктуры Чили было принято смелое и неординарное для того времени решение о привлечении в инфраструктуру частного, главным образом иностранного капитала. В частные руки перешли электрическая и телефонная компании, другие крупнейшие предприятия. Начался второй этап приватизации, доходы от которой эффективно использовались для развития производства. Одним из составных элементов новой экономической политики был «народный капитализм», давший возможность рабочим и служащим приобретать акции предприятий на льготных условиях (всего приобрели акции более 400 тыс. чел.). Однако в течение последующих нескольких лет большинство мелких акционеров перепродало свои акции крупным чилийским и иностранным владельцам. Таким образом, с «народным капитализмом» в Чили незаметно было покончено, но за это время в приватизированные компании начался приток иностранного капитала, что позволило провести их успешную модернизацию. С другой стороны, за свое недолгое существование «народный капитализм» позволил отдельным группам трудящихся и среднего класса поправить свое экономическое положение, сильно пошатнувшееся за годы кризисов и преобразований. Успехи пенсионной реформы в Чили к середине 80-х годов также способствовали увеличению уровня внутреннего накопления⁸⁹. Чили стала первой в мире страной, где традиционная государственная солидарная пенсионная система, при которой работающие содержат пенсионеров, во всеобщем принудительном порядке была заменена на систему индивидуальной капитализации, т.е. накопления трудящимися на специальных пенсионных счетах средств для своей личной пенсии. Социальный эффект этой реформы для большинства чилийцев был негативным, ибо больше половины населения ни в 80-х, ни в 90-х годах не могло накопить даже на минимальную пенсию, но аккумулирование огромного количества денег в частных пенсионных фондах Чили привело к тому, что к 1990 г. внутреннее накопление достигло 40% ВВП. Надежды на экономический рост Чили связывались неолиберальными экономистами в первую очередь с увеличением и диверсификацией экспорта. Здесь были достигнуты значительные успехи, хотя основой продолжал оставаться экспорт сырья. Стимулировались включение в чилийский экспорт продукции нетрадиционных отраслей (информатика), а также переориентация традиционных (сельское хозяйство) на новые продукты. Важным новым направлением экспорта стала продукция агроиндустриальных комплексов – фрукты, овощи, консервы, вина. Их развитию способствовало финансирование военным правительством аграрной реформы, начатой еще в 60-х годах. В отличие от финансово-промышленного сектора в сельском хозяйстве конфискованные имения были не возвращены прежним владельцам, а переданы в индивидуальную частную собственность крестьянам с правом купли-продажи. Через несколько лет большинство крестьян-землевладельцев лишились своей собственности, и в деревне возник новый класс сельских предпринимателей-экспортеров.  Другим новым направлением чилийского экспорта стала лесная промышленность, развитие которой ускорилось после распродажи на рынке большого количества земель, переданных индейцам мапуче правительством Альенде. Быстро развивалась рыбная промышленность, особенно производство рыбной муки, а также разведение лосося и моллюсков. Во второй половине 80-х средние темпы роста ВВП составили 6%, достигнув 8,5% в год падения режима Пиночета. Чили уверенно вышла на первое место в Латинской Америке по темпам роста, который продолжался и в 90-е годы. Однако процесс консолидации модели «развития вовне» в Чили прошел через несколько кризисов, а экономические успехи были достигнуты огромной социальной и политической ценой. Оздоровление чилийской экономики сопровождалось все более регрессивным распределением дохода в стране, что давало новую почву для критики оппозицией военного режима. Общественное недовольство сконцентрировалось на непомерной социальной цене «экономического чуда», победа оппозиции на плебисците способствовала упрочению консенсуса в обществе и дальнейшему продвижению к демократии посредством переговоров основных политических сил страны.

№16

Военная  диктатура  в  Уругвае  1973—1985  годов  является  важной  вехой  как  в  истории  самой  страны,  так  и  всего  латиноамериканского  региона.  Это  связано  с  тем,  что  на  фоне  большинства  государств  Латинской  Америки  для  Уругвая  в  целом  была  характерна  политическая  стабильность,  устойчивость  демократических  традиций,  неучастие  военных  в  политической  жизни  страны.

Таким  образом,  исследование  данной  темы  —  это  изучение  феномена  перехода  государства  и  общества  от  демократического  режима  к  авторитарному;  изучение  исторического  опыта  реагирования  социума  на  проблемы  социально-экономического  и  политического  развития. 

Крупномасштабные  реформы,  проведённые  в  начале  XX  века,  президентом  Уругвая  Хосе  Батлье  и  Ордоньесом,  а  также  его  последователями,  заложили  основы  стабильного  политического  и  социально-экономического  развития  страны.  Несмотря  на  то,  что  в  уругвайской  истории  не  раз  устанавливались  авторитарные  режимы,  они  возглавлялись  представителями  политической  элиты  без  участия  военных.  Элита  же  оказывалась  способной  адаптироваться  к  внутренним  и  внешним  факторам  развития  страны,  что  проявлялось  и  в  принимаемых  решениях  и  в  способности  создаваемой  авторитарной  системы  перестроиться  и  даже  демонтировать  себя. 

В  то  же  самое  время  факт  установления  военной  диктатуры  1973—1985  годов  является  явным  показателем  определенных  слабых  сторон  политической  системы,  сложившейся  в  Уругвае.

Причины  сдвига  политической  системы  страны  вправо  лежат  в  социально-экономических  проблемах,  с  которыми  столкнулось  уругвайское  общество  в  1950-е  годы. 

В  годы  Второй  мировой  войны,  а  также  в  послевоенное  время  были  достаточно  благоприятными.  Большую  роль  в  этом  сыграло  тесное  сотрудничество  с  Соединенными  Штатами.  В  годы  Корейской  войны  1950—1953  годов  Уругвай  стал  одним  из  крупных  поставщиком  шерсти  на  американский  рынок.  Но  после  её  окончания  все  слабые  стороны  экономики  явно  себя  проявили. 

Эпоха  экономического  процветания,  которая  пришлась  на  послевоенные  годы,  не  была  использована  сельской  буржуазией  для  модернизации  аграрного  сектора.  В  сельском  хозяйстве  сохранялось  господство  латифундий,  которые  прежде  всего  ориентировались  на  внешний  рынок.  Таким  образом,  сельское  хозяйство  в  целом  носило  монокультурный  характер,  что,  естественно,  повышало  зависимость  уругвайской  экономики  от  колебания  цен  на  мировых  рынках.  Отечественная  исследовательница  А.С.  Березова  отмечает,  что  «латифундии  по-прежнему  держали  внешнюю  торговлю  —  источник  получения  сырья  и  оборудования  для  промышленности.  Поэтому  с  развитием  промышленности  возрастал  и  экономический  вес  латифундистов,  укрепляя  их  политические  позиции»  [1.  С.  39]. 

Падение  мировых  цен  на  шерсть  спровоцировало  кризис  в  сельском  хозяйстве.  Дефицит  торгового  баланса  страны  приобрёл  хронический  характер  (1951,  1952,  1954,  1955),  а  в  1957  году  он  достиг  внушительный  для  Уругвая  суммы  в  117  млн.  долларов  при  среднем  объёме  товарооборота  в  1956—1957  годах  в  400  млн.  долларов.  По  сведениям  американского  исследователя  Г.  Гандельмана  ВНП  страны  с  1954  года  по  1972  год  упал  на  12  %  [9,  P.  2]. 

В  этих  условиях  земельная  олигархия  стала  усиливать  давление  с  целью  заставить  его  принять  законы,  соответствующие  её  интересам.  В  1955—1958  годах  был  понижен  курс  национальной  валюты,  а  в  1959  году  проведена  валютная  реформа,  в  результате  которой  был  установлен  плавающий  курс.  Все  валютные  операции,  связанные  с  экспортом  и  импортом,  освобождались  от  контроля  со  стороны  государства.  Итогом  реформы  стал  рост  инфляции  [1,  С.  42—43].  А.С.  Березова  отмечает,  что  целью  реформы  было  повышения  экспорта  и  уменьшение  импорта.  Но  она  не  была  достигнута:  экспорт  не  увеличился,  потому  что  не  увеличился  объём  производимой  продукции,  да  и  для  крупных  земледельцев,  производящих  экспортную  продукцию,  высокая  цена  не  стимулировала  расширение  производства,  а  консервировало  его;  импорт  же  не  уменьшился,  потому  что  почти  полностью  состоял  из  статей,  необходимых  для  функционирования  национальной  экономики  (сырьё,  оборудование,  горючее)  и  для  питания  населения.  В  этих  условиях  импорт  мог  быть  сокращён  только  лишь  ценой  свертывания  промышленного  производства,  что  и  произошло  в  1963  году  [1.  С.  42—43].  Американский  исследователь  М.  Финч  отмечает,  что  с  середины  1950-х  годов  характерной  чертой  уругвайской  экономики  стала  стагнация  промышленности,  падение  ВВП  и  рост  инфляции  [6,  P.  221,  229].  Экономический  кризис,  по  его  мнению,  ослабил  позицию  национальной  буржуазией,  закончили  эру  импортозамещающей  индустриализации  и  нанесли  удар  по  батльизму  [6,  235—236].

Недовольство  сельской  буржуазии  экономической  ситуацией  привело  к  тому,  что  влиятельная  организация  «Федеральная  Лига  Аграрного  действия»  (Liga  Federal  de  Accion  Ruralista)  решила  поддержать  партию  «Бланко»,  которая  и  победила  на  выборах  1958  года.  «Бланко»  представляла  собой  альянс,  объединявший  группу  Луиса  Альберта  Эрреры,  «Федеративную  Лигу  аграрного  действия»  во  главе  с  Бенито  Нардоне,  а  также  группы  «Демократический  Союз  Бланко»  и  «Народное  национальное  движение».  А  проигравшая  выборы  партия  Колорадо  расколась  на  две  фракции:  «15-й  список»  во  главе  с  Луисом  Батлье  Беррес  и  «14-й  список»  во  главе  с  Сезаром  Батлье  Пачеко  [5,  P.  10]. 

Исследователь  М.  Финч  отмечает,  что  идеология  партии  «Бланко»  заключалась  «в  свободной  торговле,  в  конкурентной  модели,  в  реакции  против  дирижизма  и  государственного  вмешательства  в  экономику»  [6,  P.  237].  В  1960  году  была  создана  комиссия  по  инвестициям  и  экономическому  развитию  с  целью  исследования  состояния  экономики  страны.  К  маю  1963  года  комиссии  подготовила  доклад,  на  основании  которого  к  маю  1965  года  был  выработан  план  экономического  развития.  Он  предлагал  структурные  реформы  в  экономике,  изменения  в  сельскохозяйственном  секторе,  в  сфере  финансов,  управления  и  социальной  помощи.  Однако  план  был  проигнорирован . 

№17

Социалистическая Куба вышла на первое место среди стран Латинской Америки в области просвещения, по уровню развития спорта, культуры. Здравоохранение же на Кубе находиться на более высоком уровне, чем даже в некоторых странах Западной Европы и по продолжительности жизни (76 лет) она уступает лишь Японии. На основе достигнутого опыта и новых технологических возможностей Куба подняла важнейшие социальные отрасли на такой исключительный уровень, о каком ранее и не мечталось, они и на современном этапе являются приоритетными отраслями.

Куба — первая из латиноамериканских стран, которая покончила с неграмотностью, поставила современную медицину на службу охраны здоровья трудящихся, сделала спорт доступным для каждого кубинца, приступила к решению задач подъема жизненного уровня населения. Обратте внимание — всего населения, а не отдельных групп. Бедность в кубинском обществе не возрастает, а неравенство, установившееся в социальных отношениях с началом кризиса на рубеже 90-х, когда Куба осталась одна окруженная как внутренними, так и внешними проблемами, и принявшее постоянный характер, также не слишком углубилось, благодаря внедрению систем налогообложения для работников частного сектора и других регулирующих мер. В силу того, что медицинская помощь и образование на всех уровнях являются бесплатными, более 1,4 млн. пенсионеров ежемесячно, без задержек и в срок, получают свою пенсию, гарантируется минимальная заработная плата, выделяется пакет продуктов питания по сниженным ценам, нищих на Кубе практически нет.

«…кубинская модель или “кубинский социалистический проект”, как его назвала кубинская исследовательница Э. Диас, совершенно противоположна неолиберальной модели глобализации, для которой характерны: рост бедности и неравенства, дискриминация отдельных групп населения, сужение возможностей для неквалифицированных рабочих, сокращение расходов на медицинское обслуживание, и тому подобные проявления.

В результате проведенного исследования, становится понятно, что в нашу беспокойную эпоху, Куба ступила на свою собственную тропу развития. Пятнадцать лет спустя, после того как одна часть прорицателей предрекали конец ее истории, а другая часть ставила на исчезновение кубинского социализма, Куба вписала новые страницы в историю и продемонстрировала, что выбор есть всегда, когда есть воля, решимость и реальный компромисс с народом. И сейчас она живет своей собственной жизнью, развивается по законам своей внутренней динамики, органически вплетенной в общемировой процесс», — пишет О.Крылова.

Куба — Остров Свободы, как ее еще называют, — является наглядным примером того, что глобализм отнюдь не является необходимым. И, несмотря на сложности жизни кубинцев (вызванные в первую очередь антикубинской политикой США), по многим параметрам Куба впереди тех стран, которые предали социализм и перешли в капитализм на третьих ролях.

Вот, к примеру, мнение украинца, причем свежее, декабрь 2008 года. В. Дзюба, «50 лет Кубинской революции и судьбы социализма»:

«Куба добилась многого. Возьмем, к примеру, индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП), который характеризует, одновременно как уровень, так и качество жизни.

Так вот, Куба по ИРЧП находится на 51 месте в мире и относится ООН к странам с высоким развитием человеческого потенциала. В Карибском регионе более высокое качество жизни имеют только Пуэрто-Рико, Барбадос и Багамы, а если брать Латинскую Америку в целом, то Куба уступает лишь Аргентине, Чили, Уругваю и Коста-Рике. Позади Кубы остались Мексика и Бразилия, не говоря уже о Колумбии и Перу. Но, если Куба с каждым годом поднимается в этом “табеле о рангах”, то все упомянутые страны, наоборот, опускаются. Таким образом, общественная модель, которую сконструировали Фидель Кастро и кубинский народ, доказывает свою жизненность.

А где мы, летавшие в космос еще в то время, когда европейцы на велосипедах ездили? Россия находится на 67-м месте. С Украиной еще хуже — 76-е место.

Вообще среди постсоциалистических стран по ИРЧП пока лишь Словения и Чехия по качеству жизни приблизились к странам “золотого миллиарда”. Но удивляться здесь не стоит — словенцы и чехи отлично жили и при коммунистах.»

Более 80% средств производства кубинской промышленности находятся в государственной собственности, а не у «эффективных собственников».

Иностранный капитал имеет менее 10%, притом собственность эта оформлена не напрямую, а через совместные предприятия с кубинским правительством. Транснациональные корпорации, работающие на Кубе, поставлены в очень жесткие рамки. Им запрещено покупать землю. Им запрещено также напрямую платить кубинским работникам; это делается только через государственные структуры. Они также не могут сбывать произведенную продукцию на внутреннем рынке Кубы.

Я лично считаю, что — в условиях Кубы — это именно что достижения.

При этом в отличие, например, от Северной Кореи, кубинцы могут почти свободно общаться с иностранцами, переписываться с американскими родственниками, при желании получить доступ в Интернет и т.д.

Куба на государственном уровне поддерживает экологически чистое сельскохозяйственное производство, и в этом плане у Кубы есть чему поучиться.

Кубу не следует рассматривать как страну, находящуюся в шаге от того, чтобы вернуться к капитализму, как бы этого не хотелось кое-кому. Наоборот, социалистической Кубе в силу ее уникальности есть что предложить миру в XXI веке.

Также важным фактором, делающим Кубу значимой в современном мире, является та реальная, а также и символическая роль, которую она сыграла в укреплении Боливарианской революции в Венесуэле.

№18

Наконец, обе страны в прошлом были империями. И их имперское прошлое дает знать о себе и поныне в их национальной психологии, политической культуре.

В силу всех этих обстоятельств испанский вариант модернизации с его плюсами и минусами, возможностями и ограничениями становится для россиян в известной степени способом самопознания. Разумеется, речь не идет о механическом перенесении на российскую почву зарубежной практики. Смысл обращения к испанскому опыту состоит в научной целесообразности выявления условий, факторов и механизмов, необходимых для решения задач модернизации, проблем, возникающих на этом пути.

Представляется, что «возраст» современной испанской модернизации – примерно 50 лет. Она началась в конце 1950-х годов с франкистского «плана стабилизации». Именно тогда развернулось движение Испании к государству и обществу современного типа, ее сближение с Европой (ранний франкизм был жестко авторитарной диктатурой, ориентировавшейся на автаркию и культивирование традиционных ценностей).

Хотелось бы выделить четыре урока модернизации в Испании, интересные для России и других стран со сходным типом социально-исторического развития и политической культуры.

1. Авторитарная модернизация, которую осуществил франкистский режим. В период позднего франкизма в Испании произошли такие изменения, на которые вообще способен авторитарный режим, ориентирующийся на развитие. И одновременно выявились те противоречия, с которыми он при этом сталкивается, и ловушки, в которые попадает.

Обобщенно характерные для позднего франкизма сдвиги можно представить следующим образом:

- в экономике – переход от аграрного общества к индустриально-аграрному (по объему промышленного производства Испания вышла на 5 место в капиталистической Европе и 8 в капиталистическом мире) и ускоренная урбанизация;

- в социальной сфере – значительное улучшение материального положения миллионов испанцев, формирование многочисленного среднего класса;

- в политике – либерализация авторитарного режима, сопровождавшаяся, в частности, ослаблением цензуры, предоставлением рабочим права на заключение коллективных договоров и на экономическую забастовку;

- в идеологии – отказ от оголтелого национализма и религиозного фанатизма при сохранении антикоммунистический индоктринации. Завершение вековых споров между европеистами и сторонниками самобытного пути развития Испании в пользу первых;

- в социальной психологии – радикальные изменения в менталитете миллионов испанцев.

В целом авторитарная модернизация привела к таким изменениям, которых не знала вся предыдущая история Испании. Их справедливо сравнивают с лютеровской реформацией.

2. Органичное перерастание авторитарной модернизации в демократическую . Предпосылки для свержения франкизма не означали, что он автоматически падет, и авторитарная модернизация тут же перерастет в демократическую. Политический кризис франкизма мог продолжаться очень долго.

Перерастание авторитарной модернизации в демократическую и последующее успешное развитие последней стало возможным благодаря эффективности политических элит и лидеров. В 1960-ые – 80-ые годы испанская элита постоянно трансформировалась, раскалывалась, самообновлялась. При этом на всех фазах политического процесса она выдвигала из своих рядов лидеров и фракции политических деятелей, ощущавших, что нужно стране и умевших добиваться своих целей.

Следует отметить роль трех политических семей – технократов в 60-е годы, франкистов-«обновленцев» во главе с Адольфо Суаресом во второй половине 70-х годов и социалистов, возглавлявшихся Фелипе Гонсалесом в 80-е – первой половине 90-х годов. Каждая из этих политических семей внесла существенный вклад в модернизацию Испании, накопив разнообразный, ценный и интересный опыт.

И, конечно, нельзя не сказать о направляющей роли испанской монархии в ходе демократического транзита в лице короля Хуана Карлоса I. Роль, которую сыграла монархия, – самая оригинальная особенность испанского перехода к демократии.

И еще один фактор, объясняющий органичность перерастания авторитарной модернизации в демократическую, – национальное согласие. Во второй половине 70-х годов в Испании впервые в ее новейшей истории было достигнуто национальное примирение. На его основе сформировалось демократическое по характеру национальное согласие. Складывание последнего имело огромное значение для страны, через историю которой проходит глубокий раскол между традиционалистами и сторонниками модернизации.

Консенсус в Испании был достигнут благодаря глубокой переоценке ценностей как франкистами, так и антифранкистами. Франкисты легализовали левые партии и профсоюзы, обеспечили проведение демократических выборов в общенациональные и местные органы власти, предоставили автономию национальным областям. В свою очередь, левые партии, традиционно стоявшие на республиканских позициях, признали монархию, отказались от «возмездия» и «реванша».

Результаты демократической модернизации в Испании налицо. Страна сменила парадигму политической и духовной культуры, разорвав казавшийся бесконечным круг насилия. В Испании сложился легитимный, стабильный и эффективный строй представительной демократии. Более тридцати лет страна функционирует в режиме четкого разделения властей, созданы современная партийная система и избирательное законодательство, регулярно проводятся выборы в центральные и местные органы власти. Испания играет все возрастающую роль на международной арене. Ее место в современном мире кардинально изменилось по сравнению с тем, которое она занимала еще совсем недавно.

3. Испанский опыт свидетельствует, что модернизация нуждается в постоянной самокоррекции, исправлении того, что в свое время хорошо работало и дало хорошие результаты, но теперь требует обновления. Показательный пример – испанская Конституция 1978 г. Она стала результатом консенсуса и сыграла огромную роль в процессе консолидации испанской демократии. Однако сейчас очевидно, что некоторые положения Конституции звучат неопределенно, к примеру политико-правовые основы Государства автономий.

Эта неопределенность во многом связана с двусмысленными положениями Конституции, которые интерпретируются различными политическими силами по-разному. Для правых программа-максимум – введение самоуправления в автономиях; для наиболее радикальных националистов Конституция – лишь промежуточный этап на пути к последующему обретению независимости.

Самокоррекция политической модернизации в Испании необходима и в плане реформы сената, который пока не стал органом территориального представительства.

Есть и еще одна сторона проблемы. Даже встав на путь самокоррекции, демократическая модернизация может не только не разрешить старые, но и создать новые проблемы. Пример – новый статут Каталонии, принятый на региональном референдуме и одобренный парламентом в 2006 г. Он, безусловно, нужен. Он расширяет права этой самой развитой автономной области Испании: за каталанским языком признается статус государственного «наравне с испанским». Сам регион именуется «национальной реальностью в составе испанского государства».

Однако возникает вопрос: новый статус консолидирует или разобщает каталонское и испанское общество? Этот вопрос может стать предметом для дискуссии. На мой взгляд, новый статус не консолидирует каталонское общество, поскольку подходит «ненационалистам» и умеренным националистам, но не удовлетворяет радикальных националистов, требующих большей степени самоуправления этого региона вплоть до установления конфедеративных отношений с Испанией и даже отделения от нее. Неоднозначно отношение к новому статусу и населения Испании. Судя по опросам общественного мнения, часть населения воспринимает его как подрывающий единство страны.

4. Даже в модернизированном, политически и культурно обновленном обществе может сохраняться наследие авторитарного прошлого. Речь идет о следах раскола между «двумя Испаниями» – прогрессистской и традиционалистской, проходившего через испанскую историю и сопровождавшегося революциями, восстаниями, гражданскими войнами. Этот раскол в годы демократизации был преодолен, выражением чего стали как уже упоминавшиеся «пакты Монклоа», так и так называемый «пакт забвения», не подписанный, но действовавший по всеобщему молчаливому согласию. В соответствии с ним в Испании, в отличие от ряда стран Восточной и Центральной Европы, левые и правые отказались от намерения мстить и сводить счеты. Здесь не искали ведьм и не разжигали антифранкистскую истерию.

И вдруг на какое-то время все изменилось. В 2008 г. правительство Испанской социалистической рабочей партии приняло закон об исторической памяти, резко осуждавший франкистский режим, предписывавший ликвидировать памятники каудильо и мемориальные доски, посвященные его памяти. Он признавал незаконными все судебные процедуры, предшествовавшие расстрелу республиканцев (при этом упоминается, что массовые репрессии использовались обеими воюющими сторонами). В соответствии с Законом государство окажет поддержку (в том числе финансовую) тем родственникам погибших республиканцев, которые хотели бы отыскать могилы близких, идентифицировать их останки и перезахоронить.

Закон об исторической памяти всколыхнул испанское общество. Примечательно, что почти одновременно с его принятием в Риме перед собором Святого Петра состоялась канонизация 498 мучеников периода гражданской войны (в большинстве своем священников и монахов, расстрелянных республиканцами).

Таким образом, прежде закрытая тема гражданской войны стала открытой, стимулировав острую общественную дискуссию. В стране живет множество детей и внуков участников гражданской войны, потомков палачей и жертв, и потому общество вновь на некоторое время разделилось на «белых» и «красных». Одни утверждали, что правительство социалистов вскрывает раны прошлого, другие – что залечивает эти раны.

№19-20

Обычно различают два эшелона азиатских НИСов. К первому эшелону относят Южную Корею, Гонконг, китайскую провинцию Тайвань и Сингапур, которые начинали ускоренную индустриализацию в 60-е годы, вслед за Японией. Страны второго эшелона – это Малайзия, Таиланд, отчасти Индонезия и Филиппины, ступившие на путь быстрого индустриального развития позже, в середине 70-х - начале 80-х годов. (При этом Филиппины, несмотря на некоторые успехи, в целом выпадают из общей картины региона.) Между ними, конечно, было немало различий, которые сохраняются и поныне: в размерах территории и уровнях развития, в социально-экономической структуре, этническом составе населения, конкретных методах политики форсированного роста, культуре и традициях. В одних странах сложился мощный государственный сектор экономики (Сингапур, Тайвань, Индонезия), в других мотором развития был частный сектор, хотя и действовавший под жестким государственным контролем (Южная Корея). Одни (Гонконг, Сингапур, Малайзия) активно привлекали прямые иностранные инвестиции, другие (Южная Корея) использовали главным образом внутренние резервы и отчасти – заемные средства. Однако в развитии всех азиатских НИСов были общие черты, которые и позволяют говорить о восточноазиатской модели ускоренной модернизации, опуская различия между странами региона.

Одна из таких черт – адекватное понимание правящими кругами внутренних и внешних угроз, той геополитической обстановки, которая в то время сложилась в ВА/ЮВА. Помимо противостояния СССР и США, связанного с холодной войной, здесь завязывался тугой узел конфликта по линии СССР/КПСС – КНР/КПК, разгоралась война во Вьетнаме, «висела» проблема Тайваня, а в некоторых странах действовали подпольные компартии маоистского толка со своими вооруженными формированиями. Было немало проблем и местного значения, которые также отравляли общественно-политическую атмосферу в регионе. Очевидно, в таких условиях рассматриваемые страны попросту могли оказаться пешками в большой игре крупных держав или вовсе лишиться независимости. Избежать этого можно было, лишь укрепив внутреннюю стабильность и экономику, добившись уважения со стороны более крупных государств, для чего и требовалась ускоренная модернизация. По образному выражению Мануэля Кастельса, такая модернизация была для малых восточноазиатских стран условием выживания.⁴

В ускоренном развитии азиатских НИСов, как и в Японии, ключевую роль играло государство развития. Подавляя сопротивление тех, кто выражал недовольство политикой модернизации, оно обеспечивало мобилизацию общества и ресурсов в соответствии с приоритетами развития. Причем мобилизационный настрой был присущ и элитам, и низам; и те, и другие были готовы жертвовать сиюминутной выгодой ради достижения стратегических успехов.

В связи с этим стоит принять во внимание значение культурных традиций народов региона для ускоренной модернизации. В частности, большую роль сыграла традиция поиска гармонии в многообразии, стремление примирить противоположности, сохраняя преемственность в ходе перемен, – традиция, связанная с учениями конфуцианства, буддизма и даосизма. Правда, по поводу вклада этих учений в возникновение восточноазиатского «чуда» споры среди политиков и ученых не утихают уже почти три десятилетия. Одни специально подчеркивают их значение, другие, наоборот, весьма скептически оценивают его.⁵Несомненно, однако, что привычка к кропотливому труду, уважение к авторитету старших и государства, как и приверженность общинным принципам, способствовали, как ранее у японцев, успешной политике развития. Эта общинность (фирма - одна семья!) помогала поддерживать социальное партнерство труда и капитала и находить компромиссы при разрешении конфликтов. С ней же связан и своеобразный социальный патернализм: только в одних случаях функции социальной защиты брало на себя государство (Сингапур), в других – корпорации (как в Корее, где, например, крупные фирмы строили корпоративное, «ведомственное» жилье для рабочих). Вполне объяснимо поэтому, что по мере роста индустрии в НИСах ВА/ЮВА уменьшалось социальное неравенство – особенно в НИСах первого поколения. Там неравенство в распределении доходов существенно сократилось в 60-е годы, стабилизировалось в 70-е, немного увеличившись в 80-е; но при этом оно все равно было значительно меньшим, чем до начала модернизации, и меньшим, чем в США, Великобритании или Франции.⁶

Вместе с тем, необходимо иметь в виду, что модернизация в НИСах Восточной и Юго-Восточной Азии еще больше сопрягалась с процессами, которые протекали в развитых странах Запада, чем авторитарная модернизация в Бразилии, поэтому к ней в полной мере применима концепция ассоциированно-зависимого развития Кардозу-Фалетто.⁷В частности, следует помнить о том, что в обстановке холодной войны страны Запада, прежде всего США и Великобритания, хотели создать в регионе «витрину капитализма», чтобы показать народам Азии и всего «третьего мира», что капитализм и прозападная ориентация в политике позволяют гораздо лучше решать социально-экономические проблемы, чем социализм советского или китайского типа.

Задаче экспортной экспансии подчинялось и регулирование импорта. В некоторых случаях импорт ограничивался или даже вовсе запрещался, как было, например, в Южной Корее, чтобы оградить местных производителей от внешней конкуренции. Иногда, наоборот, он поощрялся, если за границей закупались оборудование и технологии, необходимые, чтобы наладить производство новых товаров на экспорт. И все же главным в экономическом развитии «тигров» была не торговая, а промышленная политика; именно в ней и проявилась ведущая роль государства развития азиатских НИСов.

Промышленная политика осуществлялась даже властями Гонконга, который, на первый взгляд, дает нам образец одной из самых либеральных экономик не только в Азии, но и во всем мире. Да, власти этого анклава прямо не вмешивались в игру рыночных сил, не поддерживали специально какую-либо отрасль промышленности и не препятствовали импорту. Они не осуществляли никаких производственных инвестиций и не указывали банкам, кому и в каких целях предоставлять кредиты.

Но власти Гонконга обеспечивали стабильный административный и макроэкономический режим для развития экономики, а также следили за тем, чтобы соблюдались принципы свободной конкуренции и не возникали монополии. Они уделяли самое пристальное внимание образованию и подготовке рабочей силы, предоставляли земельные участки для производственного строительства, обеспечивали предпринимателей информацией касательно возможностей экспорта их товаров. В Гонконге действовал Центр производительности, который оказывал предпринимателям различные услуги технологического характера и давал консультации по управленческому и технологическому совершенствованию производства.

Не нужно также забывать (это – к сведению российских поборников свободного рынка), что последовательное и успешное осуществление принципов laissez faire в Гонконге было подготовлено всем предыдущим опытом хозяйствования в колониальный период, деловыми и культурными связями с метрополией, бывшей когда-то гегемоном мир-экономики. Большую роль в развитии Гонконга сыграл переезд опытных предпринимателей, инженеров и коммерсантов, иммигрировавших туда из континентального Китая после победы революции 1949 года. Местные и приезжие предприниматели, не уповая на чью-либо помощь, сумели в полной мере использовать имеющиеся в наличии преимущества – предпосылки для ускоренного развития трудоемкой, легкой промышленности. Со временем, по мере повышения заработной платы и увеличения издержек, связанных с использованием ограниченной территории, большая часть промышленности переместилась из Гонконга в другие страны, в частности в КНР, в результате чего только в 1986-1992 гг. в промышленности анклава было потеряно 35% рабочих мест. Сама же бывшая британская колония, ныне Особый административный район КНР, сосредоточилась на оказании различного рода услуг и освоении, хотя и не слишком успешном, высоких технологий.⁸

Характерно, что высокие объемы капиталовложений в НИСах Азии были достигнуты главным образом за счет внутренних источников. Иногда для инвестиций использовался механизм принудительных сбережений. Например, в Сингапуре с 1959 по 1968 год предприниматели и работники (кроме самых низкооплачиваемых) отчисляли по 5 % доходов в Центральный Фонд сбережений; с 1968 по 1974 эта величина постепенно возросла до 15 %.⁹В НИСах второго поколения важным источником инвестиций, особенно на первых порах, как уже отмечалось, были доходы от экспорта сырья и продукции аграрного сектора хозяйства: нефти, пальмового масла, руд и т.д. Одновременно продвижение вверх по лестнице модернизации сопровождалось увеличением продолжительности рабочего времени, причем «прибавлять в работе» должны были и рядовые рабочие, и большие начальники, а рост заработной платы не превышал рост производительности.¹⁰

Однако быстрая модернизация в Восточной Азии имела свои собственные слабости и во многом обусловила возникновение ряда проблем, которые дали о себе знать в середине и во второй половине 1990-х годов. По существу НИСам Азии, как и бывшему СССР, и странам ЛА не удалось избежать «модернизационной ловушки» – оборотной стороны успеха, когда сами достижения поставили предел дальнейшему развитию.

№21

Поражение во Второй мировой войне, трагедия Хиросимы и оккупация страны показали японскому обществу, что Японией была совершена большая ошибка, если не в целях ее национальной стратегии – безопасность и развитие, то на концептуальном уровне – в понимании безопасности и модернизации и выбранных методах реализации.

В любом случае послевоенная конституция Японии, введенная в действие 3 мая 1947 г., стала отправным пунктом демократической модернизации страны под неусыпным контролем США, что в конечном итоге способствовало не только преодолению последствий национального поражения, но и выходу в группу мировых экономических и технологических лидеров. Следует констатировать, что пока Япония остается единственной азиатской страной, по всем показателям выступающей на равных с западными державами, а по ряду и превосходящей некоторые из них. И в этом смысле вроде бы реализовала свои давние амбиции, которые не удалось реализовать военным путем. Но хотя Япония и стала «великой экономической державой», данное обстоятельство в полной мере еще не осознавалось обществен­ным мнением. В глубинах массового сознания сохранялось ощущение незащищенности японского общества из-за слабости сырьевой и экономической базы и зависимости от внешних обстоятельств. Восприятие себя политически и культурно как периферии” по отношению к Западу подпитывало сохраняющие в глубинах памяти имперские и националистические настроения у некоторых групп элит и населения.

Вполне очевидно, что выход любой страны из изоляции в конечном итоге ведет к развитию ее международных связей, особенно в сравнении с предыдущим периодом со всеми положительными и негативными последствиями. Реформа «Мэйдзи», с одной стороны, открывала страну для мира, но с другой - травмировала психику японского общества. Так, вместо того, чтобы сосредоточиться на модернизации социальных и политических коммуникаций и сознания общества, Япония начинает борьбу за место под солнцем с помощью военной силы и стремится осуществить реванш по отношению к Китаю. Другое дело - концепция и политика интернационализации, здесь можно увидеть попытки выйти на другой уровень модернизации. Следует признать, что если имперская политика довоенной Японии отличалась от политики послевоенной, то многие идеи реформ Мэйдзи заложили основы для послевоенной идеологии страны. Безусловно, что либерализация социальных коммуникаций стимулировала рост разнообразия идей и социальных и политических новаций. Так появились новые аспекты модернизации, отсутствовавшие ранее. Была поставлена цель: добиться ведущей роли скорее японской нации, чем японского государства как особой модернизированной системы в международной экономической, политической сферах и изменения имиджа страны.

• рост числа иностранцев, проживающих в стране и посещающих Японию;

• значительное увеличение общего объема иностранных ин­вестиций в Японии и сопровождавшее его усиление контактов японцев с представителями зарубежных фирм и организаций, оказывающих большое влияние на социальные и культурные стороны жизни страны;

• либерализация внешней торговли;

• японские компании с середины 60-х гг. начали энергично инве­стировать капиталы в зарубежные страны, что означает расширение не только их экономической активности, но и непосредственных знаний о мире, о социальных и культурных условиях в этих регионах, о западной технике и технологии;

• для работы за границей необходимо хорошее знание иностран­ных языков, поэтому в Японии растет интерес к их изучению, причем повышается уровень их знания (особенно английского);

• интернационализации японцев способствует рост числа ино­странных учителей, преподающих в японских вузах, и рост числа японцев обучающихся в иностранных учебных университетах;

 

• приезд на работу иностранцев в Японию содействует смягчение законов о натурализации;

• расширение частных контактов японцев с иностранцами;

• экономические успехи Японии, интерес к ее опыту развития, ме­тодам управления в японских компаниях, активизация деятельности японцев за рубежом привели к расширению преподавания японского языка за границей не только в вузах или на специальных курсах, но и в средних школах;

• активная деятельность японцев и японских организаций (в том числе культурных центров, предоставление научных грантов и т.д.) за ру­бежом позволила значительно повысить знания о японской культуре;

• наконец, процесс интернационализации Японии приобретет больший размах, когда страна начинает вносить свой вклад в поддержание мира.

№22

В последнее десятилетие характер общественного развития Китая все чаще описывается понятием “модернизация”, т.е. приближением к современности, появление которой связывается прежде всего с развити­ем западного мира. Исследование модернизации как одной из форм со­циально-исторического движения альтернативного естественно-истори­ческому типа предполагает, таким образом, сопоставимое внимание не только к исходной точке – китайской цивилизации, но и к цели, в каче­стве которой традиционно выступала западная цивилизация.

До второй мировой войны альтернатива развития имела четкую идеологическую определенность, в которой капитализму противостоял социализм, не только не ставивший под сомнение ведущую роль Евро­пы в мире, но и последовательно и энергично утверждавший ее. Взаи­модействие культурных миров за пределами коммунистической идеоло­гии определялось термином “вестернизация”, отражавшим как реаль­ные социально-экономические процессы, так и политику западных дер­жав.

Ситуация изменилась после второй мировой войны, когда появи­лись убедительные свидетельства, что прежняя модель мира уходит в прошлое. Образование “третьего мира” на обломках колониальной сис­темы усилило противостояние двух общественных систем, дополнив его конфликтом развитых и неразвитых государств. Тогда же появилась теория модернизации, обосновывавшая западный взгляд на развитие новых государственных образований и аргументировавшая неизбеж­ность их движения в сторону западной модели развития. Критерии мо­дернизации совпадали с критериями индустриального общества, ее обя­зательными чертами были изменения во всех сферах человеческой дея­тельности, при которых трансформация одного института приводила к соответствующим изменениям в других, а единицей анализа являлось национально-территориальное образование – государство. Основные положения этой теории были изложены в работах Ш. Айзенштада, С. Блэка, Д. Аптера и др.

Однако довольно скоро стало ясно, что в результате мирохозяй­ственных связей стремление к достижению уже существующего уров­ня обрекает избравших эту модель на постоянное отставание. Одно­временно стало выясняться, что и черты модернити, успешно объяс­няя отличия современного европейского общества от средневекового, мало что дают для понимания отличий европейской цивилизации от

азиатских, в том числе от китайской. Практические результаты освое­ния европейской материальной культуры другими народами не свиде­тельствовали о воспроизводстве западной социальной матрицы, из чего вытекал вывод, что теория модернизации не справляется с воз­ложенными на нее функциями.

Между тем в самой западной цивилизации нарастали кризисные явления. Продолжая традиции экономического детерминизма, теории постиндустриального общества дали новое объяснение общественно-экономическому развитию Запада. Из анализа развитых стран ими был сделан вывод, что модернити как эпоха индустриальной фазы экономи­ки завершается. Стремление выйти за рамки обнаружившего изъяны индустриального общества не могло быть удовлетворено в рамках эко­номических концепций. Смещение акцентов в сферу культуры стало ведущей тенденцией общественных наук.

После того как концепция модерна подверглась критике, под уда­ром оказалась и теория модернизации. В 1980-е годы она была связана уже не столько с конкретными результатами социально-экономических преобразований, сколько с изменившимся дискурсом интеллектуальных кругов, испытавших влияние постмодернизма, из-за чего произошел отказ концепции от универсализма и идеологической конфронтацион-ности. В результате был разрушен стереотип, в соответствии с которым социализм рассматривался как принципиальный оппонент либерализма. По мере ослабления международной напряженности и возникновения противоречий внутри социалистического лагеря его историческая мис­сия все больше связывалась с ускорением экономического развития от­сталых стран, а основания для противопоставления марксизма и теории модернизации исчезали.

В результате в 1990-е годы понятие “модернизация” стало подра­зумевать не столько средство приближения к европейскому типу соци­ально-экономической организации, сколько особый тип развития. Его отличительной чертой является отсутствие четко выраженных периодов взрывного (революционного) и стабильного (эволюционного) развития, т.е. свойственной европейской истории социально-политической дис­кретности. Модернизация, таким образом, предстала не просто сменой одного состояния другим, не только характеристикой трансформирую­щегося социального пространства, но и социально-исторического времени – процессом постоянной смены, рассматривающимся в качестве одной из важнейших черт и ценностей современного общества.

№23

Понятие “элита” и его основные синонимы всегда играли важную роль в теориях и концепциях гуманитарных и военно-политических дисциплин и особенно в политических науках. Обоснование роли политической элиты в жизни российского общества приобретают сегодня особую актуальность. Для России это обусловлено еще и своеобразием переживаемого исторического периода. И одним из путей выхода из кризиса, стабилизации обстановки, подъема России является эффективная деятельность элитных групп, которые определяют стратегию развития общества. При этом важно отметить, что элитные группы необходимо в любой сфере деятельности, будь то наука, политика, армия или управление экономикой.

Крупный вклад в развитие теории политических элит внес Р.Михельс. Он исследовал социальные механизмы, порождающие элитарность общества. В основном солидаризируясь с Моской в трактовке причин элитарности, Михельс особо выделяет организаторские способности, а также организационные структуры общества, стимулирующие элитарность и возвышающие управляющий слой.

Таким образом, политическая элита – это реальность сегодняшнего, и вероятно, завтрашнего этапов развития цивилизации. Ее существование обусловлено действием следующих основных факторов: а) психологическим и социальным неравенством людей, их неодинаковыми [c.616] способностями, возможностями и желанием участвовать в политике; б) законом разделения труда, который требует профессионального занятия управленческим трудом как необходимого условия его эффективности; в) высокой общественной значимостью управленческого труда и его соответствующим стимулированием; г) широкими возможностями использования управленческой деятельности для получения различного рода социальных привилегий. Известно, что политико-управленческий труд прямо связан с распределением ценностей и ресурсов; д) практической невозможностью осуществления всеобъемлющего контроля за политическими руководителями; е) политической пассивностью широких масс населения, главные жизненные интересы которых обычно лежат вне сферы политики.

Все эти и некоторые другие факторы обусловливают элитарность общества. Сама политическая элита внутренне дифференцирована. Она делится направящую, непосредственно обладающую государственной властью, и оппозиционную– контрэлиту; на высшую, принимающую значимые для всего государства решения (обычно в ее состав входит примерно один человек из 20 тысяч населения), среднюю, выступающую барометром общественного мнения и включающую около 5% населения, а также административную – служащие-управленцы (бюрократия).

Классифицируя политическую элиту, необходимо отметить, что есть два основных подхода к этому понятию. Первый – настоящая, истинная элита воплощает сущность нации (этноса), глубину его группового или национального мифа, мифологического сознания. Иначе говоря, она занята тем, что постоянно объясняет (не только и не столько вербально, сколько созданием соответствующих моделей поведения) своему социуму “в чем смысл его жизни”, “Кто мы? Откуда мы пришли? Куда мы идем? Кто наши друзья и враги?”, “Где наша Родина, каковы ее границы”. В этом случае элита связана с традициями, временем и пространством. Она здесь – это воплощение личной ответственности. Действительная элита характеризуется своей внутренней, имманентной традицией, этикой, она – живая душа своего общества. В то же [c.617] время только такая элита символизирует высшую свободу данного народа (3).

Во втором случае, элита – это определенным образом структурированная группа, которая в силу своего положения в обществе обладает потенциалом решающего влияния на большинство других социальных групп. Здесь элиту можно соотнести с таким понятием как “истеблишмент”, “номенклатура”, “правящий класс”. В социально-политическом плане она экстравертна: ее самосознание формируется отчужденной от нее внешней средой. Такую элиту чаще всего называют (“псевдоэлитой”). Она обладает внешними, формальными признаками реальной элиты. И никогда не несет ответственности за все общество. В суровые годы испытаний такая элита чаще всего покидает свой народ, а порой и предает его, превращаясь в антиэлиту. История знает немало примеров, в том числе и в России.

Есть и другие основания для классификации элиты (См. схему 1). Элита общества интригует многообразные интересы – экономические, политические, культурные, обеспечивает связи между бизнесом, политиками, военной верхушкой, владельцами средств массовой информации. В иерархии этих интересов примат принадлежит отношениям собственности и власти, которые и делают данный слой господствующим и кровно заинтересованным в сохранении существующего статус-кво и социальной стабильности. Относительная самостоятельность элиты связана со сложностью, а порой и противоречивостью интересов структурных элементов господствующего слоя. У элиты есть возможность не только лавировать между интересами различных слоев правящего класса, но порой даже принимать решения, против которых высказывается большинство правящего класса (так, “новый курс” Ф.Рузвельта встретил сопротивление большинства капиталистов США, не сразу осознавших в нем свой глубокий интерес, защите которого и послужило государственное регулирование экономикой. История показывает, что администрация Соединенных Штатов в тот период лучше поняла интерес общества и господствующего класса, чем подавляющее большинство их представителей).

Следовательно, к функциям политической элиты относятся: изучение, анализ и отражение в политических [c.618] установках интересов различных социальных групп: классов, слоев, наций и т.п.; выработка политической идеологии: программ, доктрин, конституции, законов и пр.; субординация интересов различных групп господствующего класса, учет потребностей других социальных образований; создание механизма воплощения политических замыслов; назначение аппарата органов управления; выдвижение политических лидеров.

№24

• Признание данной политической власти ? ее институтов, решений и действий ? правомерными в политологии называют легитимностью.

• Легитимность политической власти обусловливается многими обстоятельствами, среди которых - соответствие режима, целей элиты, ее принципов и способов действия традициям, нашедшим или не нашедшим отражение в законах, популярность лидеров и т. п.

• Существует три источника легитимности политической власти:

• - идеологический;

• - нравственный;

• - правовой.

• Само понятие легитимности в настоящее время допускает различные толкования. Однако базовое представление о том, что эффективная и стабильная государственная власть должна быть легитимной, сомнению не подвергается. Ряд авторов предпочитает рассматривать легитимность с точки зрения характеристики политической системы или режима, тогда как их оппоненты видят в ней важный элемент массового сознания.

• Исследования легитимности ведутся в рамках двух основных исследовательских подходов:нормативного, предполагающего разработку критериев легитимности политических режимов, иэмпирического, ставящего своей целью выявление причинно-следственной связи между формирующимися в массовом сознании ценностями и установками и признанием им легитимности государственной власти.

• В основу понятия легитимности М. Вебером была положена мысль о том, что, если в силу определенных традиций, исключительных качеств руководителя или понимания гражданами преимуществ существующего правления, они выражают готовность повиноваться власти, то в этом случае процесс управления может эффективно осуществляться при минимальном применении насилия.

• Развивая веберовскую типологию легитимности применительно к реалиям второй половины ХХ века, американский политолог Дэвид Истон предложил свои три типа легитимности: идеологическую, структурную и персональную. В этом подходе отразилось понимание основополагающей роли идеологии в формировании легитимности институтов государственной власти.

• Попыткой совместить нормативные критерии легитимности с результатами эмпирических исследований легитимности государственных институтов, стало введение термина «демократическая легитимность», подразумевающего введение критериев, которые позволяют отличить демократическую легитимность от авторитарной.

• Исследование феномена легитимности базируется на разработанной Максом Вебером в начале ХХ века концепции легитимности и предложенной им классификации моделей легитимного господства. Типология легитимности государственной власти, разработанная немецким социологом Максом Вебером, стала основанием для целого ряда направлений политических исследований Вебер М. Политика как призвание и профессия // Вебер М.Избранные произведения. М., 1990. - с. 644-706. .

Легитимная власть обычно характеризуется как правомерная и справедливая. Легитимность связана с наличием у власти авторитета, поддержкой ею идеалов и ценностей, разделяемых большинством граждан, согласием власти и подданных по основополагающим политическим принципам, например, свобода слова, защита гражданских прав или социальная помощь бедствующим слоям населения.

1 См. подробно: Красильщиков В.А. Модернизация и Россия на пороге XXI века //Вопросы философии, 1993, № 7. С. 40-46; Красильщиков В.А.(рук.), Белоусов А.Р., Гутник В.П., Клепач А.Н., Кузнецов В.И. Модернизация: Зарубежный опыт и Россия. М, 1994, гл. 2 (С. 21-35) (далее – «Модернизация: Зарубежный опыт и Россия»).

2 См.: Burnham J. The Managerial Revolution: What Is Happening in the World. N.Y., 1941.

3 Подробно о позднеиндустриальной модернизации см., в частности: Красильщиков В.А. Модернизация и Россия на пороге XXI века.., с. 44-46; его же. Вдогонку за прошедшим веком: Развитие России в XX веке с точки зрения мировых модернизаций. М., 1998. СС. 75-85, 116-126.

4 См.: Castells M. The Information Age: Economy, Society and Culture. Vol. III: End of Millenium. Malden (Ma), Oxford, 1998. P. 271-272.

5 См., например: Goh Keng Swee. Wealth of East Asian Nations. Speeches and Writings. Arranged and edited by Linda Low. Singapore, Kuala Lumpur, Hong Kong, 1995. PP. 281-282, 339; Southeast Asia's Misunderstood Miracle: Industrial Policy and Economic Development in Thailand, Malaysia and Indonesia. Ed. by K.S.Jomo. Boulder (Col.), Oxford, 1997. P. 21-23. Обзор взглядов на роль традиций в восточноазиатской модернизации см. в книге автора: Krasilshchikov V. The Rise and Decline of Catching Up Development: The Experience of Russia and Latin America with Implication for Asian ‘Tigers’. 2-nd ed. Málaga, Cadiz, 2008. PP. 197-209 (online: www.eumed.net/entelequia/en.lib.php?a=b008 )

6 Castells M. Op. Cit. P. 245.

7 См.: Красильщиков В.А. Кризис в Восточной Азии… С. 73-74.

8 См.: Lall S. Industrial Policy: The Role of Government in Promoting Industrial and Technological Development //UNCTAD Review 1994. Geneva, 1994. P. 75.

9 Goh Keng Swee. Op. Cit. P. 81.

10 Красильщиков В.А. Азиатские «тигры» и Россия.., с. 24; Maximin B. L’intervention de l’État sur le marché dans les NPI d’Asie //États, politiques publiques et développement en Asie de l’Est, p. 204 et suiv.