Типология языков
Язык отражает общие представления всех его носителей о том, как устроен мир, а поскольку историческое прошлое народов, их культура, обычаи и традиции различны, то и картина мира в разных языках своя, особая. Как, например, разные народы воспринимают время? В русском языке время течет, как поток, причем оно может двигаться с различной скоростью (время течет, идет, бежит, иногда летит или, напротив, медленно тянется), однако всегда откуда-то издали, из прошлого, которое позади (три часа назад), в будущее – вперед (все впереди), но время также нечто вроде имущества, или денег: его тратят, отнимают, уделяют, берегут, экономят и даже рассчитывают, коротают, а порой убивают, словно живое существо. Такой образ времени (с незначительными отличиями) присущ большинству народов Европы, но встречаются на Земле и совершенно иные представления о времени: оно может двигаться по замкнутому кругу, всякий раз возвращаясь к началу (циклическое время), или течь от конца к началу, так что будущее в таких языковых системах ассоциируется с тем, что позади. А вот, глагол знать во всех языках мира не производный, а первичный, знание – одно из фундаментальных понятий и для его обозначения обычно используется особое слово1; но понимание – ‘процесс приобретение знаний’ в разных языках обозначается по-разному: рус. понимать родственно др.рус. имати ‘брать’ (ср. схватывать), а в языках народов Африки и Америки понимать обычно тождественно по смыслу слышать (‘я услышал тебя’).[334-336]
Звуки разных языков похожи, поскольку это зависит от речевого аппарата, который у всех людей одинаков, но звуковые системы, т.е. набор используемых данным языком звуков, существенно отличаются. Так, в русском языке не различаются долгие и краткие гласные, в отличие, например, от английского, но зате есть опппозиции твердых и мягких согласных, что совершенно отсутствует в том же английском. Во всех языках звуки делятся на гласные и согласные, первых обычно много меньше, чем вторых.[338]
Своего рода ‘периодическая система’ гласных звуков включает, во-первых, нейтральный неопределенный звук [ə] (язык в исходном положении; этот звук возникает, когда человек не знает, что сказать и тянет ‘э-э-э…’, а также в безударной позиции, когда гласные в русском языке подвергаются сильной редукции: [пəрлхóды]); во-вторых, при смещении языка назад, сопровождаемом лабиализацией (вытягиванием губ) возникают гласные заднего ряда [u] и [o], а при смещении языка вперед – гласные переднего ряда [i] и [e]; наконец, опускание языка в средней позиции дает наряду с [э] более открытый звук [а]; но если при этом сдвинуть язык вниз и назад, то получается более глубокий [л] заднего ряди, а если вниз и вперед – более передний [æ]. В кавказских и тюркских языках встречаются задние гласные без лабиализации (обычно – верхнего подъема, напоминающие глубокое [ы], сложность артикуляции этих звуков заставляет язык экономить усилия и выравнивать все гласные одного слова по ряду, т.наз. гармония гласных, охватывающая и суффиксы, имеющие соответствующие вароианты огласовки), а в шведском есть лабиализованные передние гласные; в дагестанских – вообще нет гласных среднего ряда, зато гласные заднего и переднего рядов имеют по три подъема и т.д. В отношении амплитуды гласных русский язык занимает среднее положение: в нем нет ни очень узких гласных (с сильным вытягиванием округленных губ), как во французском, ни очень широких (растягивающих губы), как в английском (хотя, по мнению украинцев, русские – ‘полоротые’, широко раскрывающие рот при разговоре).[339]
Такая же ‘периодическая система’ существует и у согласных звуков: во всех языках мира представлены три главных ряда согласных – губные, переднеязычные и заднеязычные, обозначаемые по активному органу артикуляции, тогда как пассивный орган определяет их дополнительное распределение по подгруппам: губно-губные и губно-зубные (ср. англ. губно-губной сонорный [w] и губно-зубной шумный [v], или [φ] и [f]); переднеязычные – межзубные (англ. [θ] и [ð]), альвеолярные (свистящие [s] и [z]), небные (шипящие) и др.; заднеязычные – велярные (velum ‘мягкое небо’), увулярные (uvula ‘язычок’), широко распространенные в языках североамериканских индейцев, семитских и кавказских, палатальные (palatum ‘твердое небо’), среди которых немецкий умляут (нечто среднее между [щ] и мягким [х]) и полугласный [j]. В артикуляции ларингальных звуков участвует гортань (larinx), при этом образуется гортанная смычка (как в начале немецких слов на гласный типа Order, Abend) или придыхание (англ. here, have; нем. haben, hier, в русских междометиях Ах и Ага; сравни в заимствованиях: глухое английское в хиппи, ноу-хау и звонкое немецкое придыхание в гауптвахта, гаубица); много реже используются в языках фарингальные звуки (farinx ‘зев’): смещение надгортанника назад-вниз дает хриплые фрикативные, обильные в кавказских и семитских языках; еще большее смещение его вниз к гортани (глотательное движение) порождает звук, зафиксированный только в одном из дагестанских говоров; на Кавказе встречаются и редчайшие шумные латералы (lateralis ‘боковые’; глухое смягченное [l] в слове воп[л]ь).[340-341]
В некоторых языках североамериканских индейцев (делавары), папуасов Новой Гвинеи, дравидов Индии (тимилы) не различаются даже звонкие и глухие согласные, то есть для них одинаково звучит рус. дом и том, англичане не видят различий между рус. вяз и вязь, а некоторые африканцы – между [т’]есный и [ч’]естный (отсутствие в языке противопоставления по признаку мягкости). Но с другой стороны, индийцы различают просто глухие согласные и глухие с придыханием ([p] и [ph], финны и эстонцы – слабо и сильно (напряженно) произнесенные согласные; а в языках Тропической Африки и Новой Гвинеи противопоставлены согласные обычные и с носовым призвуком типа [нб]; в семитских, кавказских, африканских языках широко встречаются абруптивы – звуки с гортанной смычкой и легким щелчком. К особому типу согласных относятся щелкающие звуки южноафриканских языков (в русском так звукоподражательно изображается цоканье лошадиных копыт) и гортанная смычка в арабском, аварском, датском и в единичном случае в русском: не-а (: нет).[341-342]
Во всех языках слова делятся на слоги, обязательно включающие гласный (или сонорный) звук; при этом один из слогов выделяется голосом, произносится отлично от прочих – с ударением на гласном звуке. Ударение может быть свободным и подвижным, как в русском, где оно может падать на любой слог в слове, при этом еще и перемещаясь в разных его формах (головá, гóлову, голóв), или фиксированным – и падать во всех словах всегда, например, на первый (в чешском, финском, венгерском языках) или второй слог (в лезгинском), либо на предпоследний (в польском) или последний слог (во французском). Во многих языках некоторые звуки произносятся только под ударением, а в безударной позиции они вообще не произносятся (не встречаются) (в русском языке [о] и [е] просто не бывают безударными: [ко̍т – каты̍], другие гласные тоже меняют звучание: вино – в[и]нó, венок – в[и]нóк, вязать – в[и]зáть; а в испанском – наоборот, все звуки произносятся одинаково как в ударной, так и в безударной позиции); в ряде языков ударение выражается не в усилении или удлинении гласного звука, а в повышении или понижении тона: тоновое, или музыкальное, ударение было в древнегреческом, применяется в литовском, сербскохорватском, шведском (в других языках изменение тона служит различению модальности высказывания: так, в русской речи повышение тона характерно для вопросительной интонации, утвердительное же сообщение отличается понижением тона к концу фразы, что англоговорящими воспринимается как явная угроза, поскольку для английской речи снижение тона – отличительный признак именно угрожающей интонации; ср. ‘угрожающие’ интонации почтительной японской речи в восприятии европейцев). Есть много языков, в частности, китайский, бирманские, тайские, вьетские в Юго-Восточной Азии, чадские (хауса), нигеро-конголезские (йоруба) в Тропической Африки, в которых особым тоном произносится не только ударный, но каждый слог; и чукотский или грузинский, где ни один из слогов в слове вообще никак не выделяется (ударение отсутствует).[342-345]
Грамматика различных языков устроена по-разному: в одних оказывается обязательным указывать род или число существительных, в других – точное время действия. Различно не только количество падежей (в арабском их три, а в дагестанском табасаранском – 46), но и распределение их синтаксических ‘ролей’: в русском принадлежность обычно выражается родительным падежом (genitivus: ножка девушки, ножка стола), но иногда в этой роли используется дательный (погладил ножку девушке), нельзя сказать ‘поранил мою ногу’, но только ‘поранил мне/себе ногу’; в английском же, наоборот, только так и следует говорить: ‘поранил мою ногу’; вообще дательный и особенно творительный падежи в русском языке используются очень широко (бить рублем, а также идти лесом, сидеть сиднем, ждать часами, спать днем, питаться хлебом, лететь стрелой и т.д., и т.п., но если эта форма выражает столь различные по смыслу значения, не скрывается ли за ней несколько падежей?), тогда как в западноевропейских языках дательный встречается редко, а творительный (instrumentalis) и вовсе неизвестен, его не знали ни древнегреческий, ни латинский, из индоевропейских языков, кроме славянских, он отмечен только в армянском и санскрите.[347-350]
Самая главная категория глагола – вид, обеспечивающий предикативность глагольных конструкций: ср. оттенки значений глагольных форм хаживал (многократно), пробовал (однажды), почитывал (изредка) или стаканы упали (разом) / падали (некоторое время) / попадали (один за другим); он плачет опять/часто, либо, наконец, он пишет диктант – именно сейчас / пишет книгу – не сей момент / пишет книги – вообще, в отличие от английского he is writing – актуальный вид, he writes – неактуальный вид. Есть события краткие: шар лопнул, есть – длительные: враги взяли город осадой (именно для таких ситуаций использовался аорист), или Лиза спела (допела до конца и закончила петь) / попела (и перестала, но может продолжить) / пела (например, вчера) – общее здесь то, что событие имело место в прошлом; но бывают и специальные формы для выражения длительности процесса и его отдельных этапов: пошел, запел, замолчал и даже перестал указывают на начало действия, ср. совершенный и несовершенный (не завершенный) вид глагола в русском языке и особые формы perfect – imperfect в английском (I have written the letter означает: письмо только что написано и еще не отправлено, то есть результат действия еще и в данный момент налицо, не ушел в прошлое).[355-357]
Категория, которая отражает отношение говорящего к ситуации (действию, событию), называется модус (modus ‘мера, образ’), наклонение (как говорящий наклонен – склонен воспринимать, представлять ситуацию): изъявительное (констатация), ирреальное (если бы…), желательное – пассивное (оптатив: optatiyus ‘желательный’) и активное – повелительное (императив: imperatum ‘повеление, приказание’ – вежливое или категоричное), а также сомневательное (будто…), пересказательное (с чужих слов), логически ожидаемое и т.д., в русском языке собранные в одно сослагательное наклонение.[357-358]
Однако есть и грамматически ‘скрытные’ языки, в которых отсутствуют словоизменительные средства для выражения не только времени или числа, но и рода (таковы персидский, армянский, венгерский, тюркские). Отсутствие падежных словоизменений может компенсироваться жестким порядком слов в предложении, но буквальный перевод на русский с языка фульбе, в котором 20 согласовательных классов, просто невозможен без дополнительных разъяснений: фраза ‘Он опустил ее на землю, он направил ее к дому’ – содержит два разных местоимения (одно – ngal – относится к ноге, другое – ngol – к дороге), которым соответствует одно русские ее. В японском существительные не изменяются по числам, но сами числительные включают особые детерминанты, указывающие на предмет счета: люди ли это (ср. пять человек рабочих и сто голов скота), мелкие или крупные животные, либо птицы, цилиндрические предметы или плоские, либо постройки. Если в языках многих народов Юго-Восточной Азии и индейцев Северной Америки нет грамматической категории числа (оно не указывается, как, например, во фразе: я ем вишню), то его всегда можно указать другими словами (съел уже целую горсть). И только без категории вида глагола ни один язык обойтись не может, даже такие, как вьетнамский и йоруба, в которых нет ни аффиксов, ни приставок, ни окончаний, а используются аналитические конструкции со вспомогательными словами-дополнениями (вроде пить – пить-длиться и выпить – пить-кончиться).[358-361]
В числе грамматических универсалий – противопоставление имен и глаголов, точнее – предикатов, но такие виды предикатов как прилагательные и наречия есть не во всех языках: они либо не различаются (языки аборигенов Америки и Африки), либо образуют подкласс глаголов (некоторые австронезийские языки); наличие особого класса замещающих в речи другие слова местоимений (как минимум – личных); а также энклитики – класс служебных слов (в том числе отрицательные частицы), которые сами по себе ничего не обозначают, но меняют смысл высказывания. [358]
Способы создания слов в каждом языке свои, общим является наличие значимых звукосочетаний – морфем, поэтому слов – лексем – в каждом языке очень много, а морфем – сотни или, редко, тысячи. Главную, основную и наиболее многочисленную группу морфем в языке составляют корни, несущие смысловое, лексическое значение; грамматические морфемы – аффиксы делятся на префиксы и суффиксы и никогда этих ролей не совмещают.
Русский язык допускает наращивание аффиксов как позади корня, так и перед ним (до-говор-и-ть-ся), тюркские и дравидские языки цепляют аффиксы только за корнем, бантоидные – исключительно перед корнем; но встречаются и циркумфиксы (раз-бежать-ся), интерфиксы (лед-о-ход), инфиксы (образование формы глагола наст. вр. типа лат. fid-it : find-it, лит. lip-ti : limp-u – след древнего индоевропейского спряжения), трансфиксы (характерны для семитских языков, где корни состоят из согласных, а аффиксы из гласных звуков).[361-363]
Строение слов в языке зависит также и от способа соединения морфем в словоформы и от характера образующихся при этом морфемных швов, которые могут быть либо четкими (австронезийские, эскимосские, финно-угорские, тюркские, банту и другие агглютинативные, или агглютинирующие, склеивающие языки) либо, напротив, размытыми, как бы сплавленными – фузионными, сопровождающимися чередованием звуков в морфемах – очень избирательных и полифункциональных – выражающих одновременно и лексическое, и грамматическое значение, да еще обычно и не одно (ср. пёк – печь, где [к] указывает на муж. род формы 3 лица глагола пр.вр., а [ч’] может означать как жен. род существительного, так и глагол в форме инфинитива).[363-364]
Но есть изолирующие языки, в которых морфемы не соединяются в словоформы, а существуют отдельно, как самостоятельные слова, в том числе служебные, имеющие исключительно грамматическое назначение, почему такие языки по способу обозначения грамматических признаков с помощью отдельных слов-энклитик называются аналитическими (английский, полинезийские, чадский язык хауса).[365]
Другая крайность – инкорпорирующие языки, в которых корни-морфемы и грамматические частицы образуют не отдельные слова, а словосложения и целые предложения (incorporatio ‘включение в свой состав’, corpus ‘тело’). Таковы языки североамериканских индейцев, эскимосов, алеутов, коряков и чукчей крайнего северо-востока Евразии, где глагол-сказуемое включает в качестве компонентов обозначения всех участников и обстоятельств ситуации, обычно за исключением подлежащего, но не местоимения (оно, как и прилагательные, тоже входит в состав предикативного образования, образуемого глаголом: Старик неводорыбобыстроловил); при этом корневые и грамматические морфемы выстраиваются в строго определенной последовательности, а существительные прямо-таки внедряются в глагольную словоформу, отодвигая ее грамматические показатели одни в конец, другие в начало предикатива, так что фраза ‘вы бы вымыли руки’ может выглядеть примерно так: л [пр. время.]-и [мн.ч. глагола]-вы [мест. 2 л.]-рук-бы [сослогат. вид]-и [мн.ч. имени]- мы [корень глагола], и при этом происходят чередования звуков, да не только на стыках морфем, но и в корнях существительных.[365-366]
типы словообразования и словоизменения определяют типологический строй языка, причем схожие по своему устройству языки не обязательно являются родственными, и наоборот, близкородственные языки нередко устроены совершенно различно; так, английский больше похож на чадский язык хауса или китайский, чем на индоевропейские, включая близкородственные германские; после утраты падежей с аналитическими сблизился болгарский; сходно устроены агглютинативные турецкий и дравидский язык тамилам и т.д.[367-368]
Важным различительным признаком синтаксиса разных языков является порядок слов в предложении: в одних языках он жестко задан и не допускает отклонений, поскольку при этом либо смысл меняется, либо возникает бессмыслица; в других языках – свободный порядок слов, хотя, конечно, не произвольный, так как он и в этом случае передает оттенки смысла (фр. grand homme ‘великий человек’, homme grand ‘высокорослый’). Соединение подлежащего (кто, что?), сказуемого (глагола) и дополнения (кого, что?) возможно шестью разными вариантами, из которых подавляющее большинство языков предпочитает последовательности Рука руку моет, либо Рука моет руку, реже Моет рука руку и т.д. по убывающей, т.е. подлежащее и сказуемое стоят впереди дополнения, особенно если существительные в языке не изменяются по падежам (английский, китайский и прочие аналитические и изолирующие языки; а в арабском и кельтских – первым, как правило, стоит глагол; в тюркских и дагестанских, напротив, занимающий в предложении последнюю, т.е. тоже отмеченную, позицию). В русском языке возможны любые последовательности слов (ср. кеннинги в древнеисландском), но в разных типах предложений в зависимости от смыслового акцента – ремы; максимально свободный порядок слов был характерен для классической латыни, вплоть до разнесения взаимосвязанных пар слов в противоположные концы фразы именно для подчеркивания их значимости: Первым он считался среди римлян поэтом.[368-370]
Различны в языках и обуславливаемые глаголом падежные формы, в которых должно стоять дополнение: в русском языке при глаголе щадить дополнение в винительном падеже (кого, что?), а на латыни – в дательном; помогать – в дательном (кому, чему?), а на латыни – в родительном; бояться – в родительном (кого, чего?), а на латыни – в предложном; заботиться о ком-то – в предложном, а на латыни – в винительном и т.д., то есть разные глаголы участвуют в одних и неприемлемы в других глагольных и предложных конструкциях: в русском языке предлоги употребляются только с существительными, а во французском – также и с глаголами (для читать); в русском прилагательное с глаголом не сочетаются (нельзя сказать: эта книга легкая читать, надо: эта книга хороша для чтения), а в английском такое сочетание – норма: This book is easy to read.[371-372]
Разнообразие типов синтаксических кострукций отражает своеобразие не только грамматики различных языков, но и особенности мышления их носителей; ср. рус. Мне холодно (дат.пад.), нем. Mir ist kult (дат.пад.), но франц. J’ai froid ‘Я имею холод’, англ. I’m cold ‘Я есть холодный’, а на языке хауса – ‘Холод меня взял’, что уподобляет говорящего пассивному объекту, подчинение чужой воле (ср. рус. взяла досада, охватила злоба). Все языки делятся по способу выражать идею обладания на два типа: в одних используется глагол иметь, означающий активную позицию субъекта, для которого иметь такое же действие, как брать, держать, владеть; вторые – приравнивают обладание к свойству или даже местонахождению объекта: у меня есть нечто, причем это обстоятельство словно бы от говорящего и не зависит, а пассивно принимается как дар судьбы, природы, бога, как части тела, например; к типу ‘у меня есть’ принадлежат тюркские, финно-угорские, кавказские и многие другие языки, но из европейских – только русский (в древних индоевропейских, вероятно, также преобладал тип ‘есть’, в латыни использовались оба: Domum mihi est ‘Дом мне есть’ и Habeo domum ‘Имею дом’, однако со временем второй тип возобладал в языках-потомках).[370-372]