Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Курсовая работа.docx
Скачиваний:
101
Добавлен:
07.03.2016
Размер:
52.64 Кб
Скачать

Глава 2. Своеобразие языка и стиля в романе р.Х. Шаяхметовой «слова и листья» Языковые и стилистические особенности в романе р.Х. Шаяхметовой «Слова и листья»

В нашей курсовой работе, рассматривая роман «Слова и листья, мы выделим и определим эстетическую функцию изобразительно-выразительных средств, используемых в произведении уфимским автором. Язык романа метафоричен. Метафоры придают речи образно-экспрессивную окраску, сочетающуюся с ярко выраженной эмоциональной оценкой. Например, в начале романа писатель создаёт с помощью данного средства художественной выразительности яркий и многогранный образ Вселенной: «Древняя тёмная волна, исполинская, огромная как космос, накатывалась на неведомый пустынный берег, вздымалась горой к сумрачным небесам, ещё не существовавшим, вздымалась тёмной громадной массой, вздымалась тяжёлой титанической вертикалью, вне смысла, вне прошлого и будущего, замирала на миг во времени, которого ещё не было, замирала без мысли, без цели, и в тёмном безмолвии, вне звука, вне тишины, которых ещё не было, тяжело опускалась, медленно откатывалась и вновь накатывала на неведомый песчаный берег. Она была одна, эта древняя волна, не было другой волны, не было других волн. Не было ничего, не было никого. Не было бога, не было одиночества. Была архиволна – космическое брюхо, гигантское чрево, бездонное бессветное нутро, - и в этой волне, в этом вздымающемся брюхе ворочалось начало, начало и конец, косматый космический выдох и вдох, грандиозная безбожная пустота – пропасть, пустыня, пустошь. И когда изнемогло вселенское брюхо под сумрачной тяжестью заключённой в нём пустоты, тогда раздался первый звук: это был предродовой рёв, это был предродовой рык, в последний раз опустилась на берег волна и разлилась бесконечными водами – разорвалось, разодралось вздыбленное брюхо, и явилось начало, и явился конец – пустота, пропасть, пустыня, пустошь» [1]. Автор красочно описывает создание мира, сотворение души. Душа главной героини ещё не познала прекрасного и возвышенного чувства любви. Любовь – это и есть Вселенная. В душе героини пустота, которую необходимо заполнить.

В приведённом отрывке Р.Х Шаяхметова использует сравнение: «Древняя тёмная волна, исполинская, огромная как космос, накатывалась на неведомый пустынный берег…» [1]. Цель сравнения – выявить в объекте сравнения новые, важные, преимущественные для субъекта высказывания, свойства. В этом фрагменте писатель находит сходство между древней волной и необъятным космосом.

Кроме этого, данный отрывок наполнен многочисленными повторами. Повтор выполняет экспрессивную функцию усиления или уточнения, способствует замедлению развития действия, привлекает внимание читателя к важным в смысловом отношении описаниям. Например, « волна вздымалась горой к сумрачным небесам, ещё не существовавшим, вздымалась тёмной громадной массой, вздымалась тяжёлой титанической вертикалью…», «замирала на миг во времени, которого ещё не было, замирала без мысли, без цели…» [1].

Для создания кульминации Р.Х Шаяхметова применяет анафору. Например, «Она была одна, эта древняя волна, не было другой волны, не было других волн. Не было ничего, не было никого. Не было бога, не было одиночества»[1]. Данная стилистическая фигура помогает передать внутреннее эмоциональное состояние героини.

Для того чтобы более полно и глубоко выразить мысль, автор употребляет лексические синонимы. Например, «брюхо-чрево», «рёв-рык», «разорвалось-разодралось» [1]. В этом случае синонимы различаются стилем употребления. Разговорные синонимы «брюхо», «рёв», «разодралось» позволяют добавить недостающие смыслы, открыть в книжных словах «чрево», «рык», «разорвалось» новые смысловые стороны.

Также текст произведения насыщен тропами. Тропы усиливают образность языка, художественную выразительность речи. К основным видам тропов относят метафору, метонимию, сравнение, эпитеты, гиперболу, олицетворение. Определим функцию эпитетов. Эпитеты помогают слову обрести красочность и насыщенность, вызывают определённое эмоциональное отношение к описываемому. Например, «воздухоносный сияющий март» привносит в жизнь что-то новое, необыкновенное, как будто открывается новое дыхание, хочется начать жить по-другому, по-новому. Образное выражение «роковая полночь» наоборот, готовит читателя к плохому исходу событий, к несчастьям. «Немыслимый рассвет» тоже вносит небольшое чувство тревоги в жизнь героини. «Нежный апрель» дарит надежду на светлую и счастливую жизнь.

Школьные годы героини были далеко не лучшими в её жизни. « Школьная жизнь как раз и была такой – бессмысленной, бесцветной, таким простеньким неотвратимым кошмаром изо дня в день: физика в утюгах и законах, но без черных дыр, астрономия без Вселенной, ботаника без запахов, философия без мудрости, учителя с головами в меленьких химических кудряшках, с остренькими указками, в глазах – либо тоска, либо борьба, либо тоска от вечной борьбы…» [1]. Для того, чтобы передать негативное отношение героини к школе, Р.Х. Шаяхметова использует такой троп, как сравнение. Например, «Здание школы – угрюмая давильня, мрачная тёмная коробка…» [1]. Становится понятно, что школа была для главной героини своего рода тюрьмой.

В произведении Р.Х. Шаяхметова употребляет градацию. При этой фигуре речи части высказывания располагаются так, что последующая часть оказывается более насыщенной, более выразительной и впечатляющей, чем предыдущая. Например, «Она чувственна, она притягательна, она откровенна», «Манящ, зазывен, тёпл, горяч» [1]. Градация помогает передать эмоциональное состояние героини.

В романе была найдена и такая стилистическая фигура речи, как оксюморон. Для него характерно намеренное использование противоречия, которое создаёт определённый стилистический эффект. Например, «снежный март», «ангел-урод», «пламенеющие снега», «глаза сияли нежным влажным пламенем» [1]. Оксюморон позволяет подчеркнуть, необычность героини, сложность её мироощущения, передаёт противоречивое отношение к миру, помогает выразить душевные терзания.

Помимо этого, текст произведения наполнен многочисленными повторами. Лексические повторы придают связность, подчёркивают важнейшие мысли, способствуют более чёткой ритмической организации предложения. Приведём пример, «А я могу протянуть руку и дотронуться до этого пиджака, до этой спины, дотронуться до него, потрогать его, тронуть рукой, провести пальцами, ладонью по нему», «У меня закружилась голова, всё закружилось вокруг, и только пиджак, как памятник недвижимо высился предо мной», «Меня бросило в дрожь, в озноб, меня затрясло, я протянула руку – сейчас я дойду до пиджака, сейчас я дотронусь, сейчас коснусь, сейчас, - и вдруг весь мир, весь магазин обрушился и встал на место, всё перестало вертеться и стало недвижимым…» [1].

Для того, чтобы указать на некоторые исключительные качества и свойства главной героини, такие как мечтательность, эмоциональность, автор употребляет гиперболу. Гипербола – стилистическая фигура, состоящая в явно преувеличенном выражении мысли [10]. Например, «Каждый вечер, после того как меня укладывали спать, я долго не засыпала, лежала в темноте с открытыми глазами и видела, как медленно, постепенно, в тишине, в безлюдье, в прозрачной полутьме я, а может быть, не я, а что-то мое – глаза или мысли, поднимается, поднимается, выше, высоко, очень высоко, – внизу оставалась Земля, на ней города, города, дымы, туманы, слоистые, темные, светлые, я все выше, выше, в еще большую тишину, тишина увеличивалась, становилась больше и больше и занимала уже все место, потом всю меня или что-то вместо меня, а потом и меня уже не было, я сама превращалась в огромную тишину, и весь мир был уже тишиной и видел меня – девочку далеко внизу, в кроватке под одеялом. И действительно, я снова оказывалась девочкой в кроватке под одеялом и размышляла о том, что же дальше – там, за концом молчания, за концом тишины. Путешествие было еженощным, привычным, я владела техникой подъема: секрет заключался в том, чтобы не стараться взлететь, – взлететь мне было не дано, а наоборот – отпустить все, что было внутри меня, и упасть, упасть вниз и падать, а падать и уметь не надо было, я чуть ли не каждый день падала, и коленки были покрыты разновременными ушибами и ссадинами; так вот, надо было отпустить себя и падать, падать, падать, проваливаться, и это проваливание, падение оказывалось парением, подыманием, пониманием, тишиной. Может быть, потому, что в космосе все круглое, там каждое проваливание оказывается полетом. И нет разницы между теми, кто умеет и не умеет, – все могут. Как хорошо было бы и книгу так написать, несмотря на то, что не умею: отпустить все в себе и падать, падать, падать, и низ окажется небом, и падение – парением» [1]. Гипербола имеет свойство привлекать внимание читателей. Особенности гипербол в том, что они заставляют нас взглянуть по-новому на изображаемое, то есть почувствовать его значимость и особую роль. Преодолевая установленные правдоподобием границы, наделяя людей, животных, предметы, явления природы «чудесными», обладающими сверхъестественными свойствами, этот троп, используемый различными авторами, подчёркивает условность художественного мира, созданного писателями.

С помощью метафоры Р.Х. Шаяхметова создаёт живописный образ неба-солнца. «Теперь трудно сказать, как я пришла к конечному пониманию солнца, к его истине: в результате длительных размышлений или единого мига-озарения. Но пришла. Солнца как такового вовсе и не было. Была дыра в небе. Было небо – большое, синее, и в нем – дыра, не такая уж и большая, но достаточная, чтобы в нее проникнуть и попасть в уже настоящее небо – небо-солнце, желтое, золотое, сияющее, блистательное и прекрасное. Это настоящее небо, небо-солнце, было настоящим миром для настоящей жизни. И в любую минуту можно было отправиться туда и быть там среди ослепительного сияния, купаться, плавать и парить. Странствия могли быть бесконечными, как бесконечно было это небо, этот вечный пейзаж: горы, долины, реки, моря золотого света, нежное сияние облаков, лучистые туманы, пламенеющие снега, прозрачные ветры. Как хорошо это было: всегда доступное счастье, вечный свет у меня в голове, даже не собственный мир, не собственное небо, а раскрытая тайна – мое небо-солнце» [1].

Также образ солнца писательница создаёт с помощью олицетворения. Олицетворение – вид тропа; изображение неодушевлённых предметов, при котором они наделяются свойствами живых существ, уподобляются живому существу [16]. Например, «Чуть позже появилась звездная версия: она, видимо, была заимствована из какого-нибудь мультфильма или сказки. Суть этого объяснения проста: на исходе ночи все звезды со всего неба собираются вместе, прилепляются друг к другу тесно-тесно, как люди в трамвае, когда меня везут из детского сада, сжимаются в один кружок, вот и получается солнце. А ночью, соответственно, звезды вновь разбегаются по всему небу. Но эта версия меня тоже не устроила: здесь начисто исключалась самостоятельность солнца, а оно было самостоятельно – я это видела» [1]. Олицетворение помогает своеобразно объяснить явления природы или человеческой жизни.

Образ неба-солнца Р.Х. Шаяхметова создаёт и с помощью сравнения. Например, «Теперь после знаменательного и, как старшие девочки подтвердили, правильного ответа, что земля больше солнца, я поняла, что в моих поисках занималась только землей и миром, и почему-то только ночной землей, – солнцем, его осмыслением я не занималась вовсе. Теперь мне предстояло понять солнце. Начала я с рассматривания: солнце как солнце – разрывчатое лохматое пятно; из всего, что я видела за свою пятилетнюю жизнь, оно ближе всего было к огню в бабушкиной деревенской печке – но бледнее, и к городским нежно-голубым прозрачным лепесткам, являвшимся из маленьких боковых дырочек черного кружка конфорки на газовой плите, – но не такого загадочного голубого цвета. Деревенский печной огонь для меня, совсем недавно взятой в город, был обыкновенностью. Волшебное газовое пламя – без поленьев, без обрывков старых газет, без березовой коры, без большой печи, без бабушкиных стараний, иногда долгих, без углей, золы, кочерги, звонкого железного листа на полу, без тяжелой дверцы с громкой ручкой, – пламя такого необычного цвета и такой совершенной формы цветка, являвшееся без трудов мановением одной лишь спички, вызывало восторг. Почти такой же, как вода, нескончаемой струей лившаяся из крана. Да, солнце больше всего было похоже на газовое пламя: лучи – язычки, правда, не такие правильные, и если долго смотреть, ясно виден круг, такой же идеальный, как газовая горелка. Золотистая газовая горелка в ясном небе – это все, к чему я пришла? Мелькали еще коротенькие мысли о спичках, которые подносят к небесной конфорке, – кто и когда? Нет, такое понимание солнца не годилось: оно закрывалось, едва успев раскрыться, и исключало всякую возможность дальнейших изысканий, и главное, путешествий. С не меньшим удовольствием я могла странствовать возле домашней газовой плиты, что и делала. Мне нужно было нечто большее» [1]. Автор сравнивает солнце с разрывчатым лохматым пятном, находит сходство между газовой горелкой и солнцем.

Роман насыщен синонимичными рядами. Например: «Уловка, ловушка, крючок, приманка», «Натиск и напор», «Шторм и буря», «Вульгарность-пошлость» [1]. Синонимы помогают словам обрести новые смысловые стороны.

Анафора в тексте позволяет создать кульминацию, помогает передать эмоциональное состояние героини. Например, «Этот хрип, этот взгляд, эта стойка, эти руки, это платье, этот чёрный свет», «Я была готова. Я была Золушка. Я была сама себе крёстная фея», «Слишком медленно, слишком тяжело, слишком картинно» [1].

Различные синтаксические конструкции также помогают передать эмоциональное состояние героини. Например, «Я могу это сделать. Я могу протянуть руку и сделать это» [1].

Многосоюзие выполняет в романе усилительно-выделительную функцию. Например, «Не было ни шкафов, ни стульев, ни стола, ни штор на окне» [1]. Происходит усиление различных смысловых и эмоционально-экспрессивных значений.

Одной из ярких стилистических фигур в произведении является и риторический вопрос. Например, «Чего же я хочу, что должно случиться, в какое бездонное путешествие должна я отправиться, что принести? Чего я хочу?» [1]. Риторический вопрос – это средство художественной выразительности, с помощью которого высказанная мысль подчеркивается или выделяется среди других.  Это вопрос, который задают больше для того, чтобы добиться какого-то эффекта, а не получить ответ. Его отличительной чертой является условность, проявляющаяся в употреблении вопросительной интонации в ситуациях, которые, по существу, её не требуют. Благодаря этому приёму, фраза выделяется, приобретая особо подчёркнутый оттенок, усиливающий выразительность.

Яркие метафоры, многочисленные повторы, синонимичные ряды, риторические вопросы, анафора, градация, сравнение создают в произведении уфимского автора многогранные образы, которые помогают Р.Х. Шаяхметовой сказать читателю о первой любви девушки, чья душа не может жить без этого возвышенного чувства.