Сборник статей - Язык и мышление. 2007г

Известна тесная связь пропозиции с предложением. Пропозитивную структуру отражают семантика и синтагматика глагола – единицы лексической системы. Однако пропозиция отражается и на процессах номинации и моделирования действительности. Обозначу несколько разных проявлений связи ментальных и языковых процессов.

Логике пропозиции подчинен процесс образования слов: состав производных слов отражает структуру соответствующей пропозиции: читать – читатель – чтиво – читальня.

Комплекс ЛСВ – результатов метонимического переноса названия также отражает структуру ситуации, с номинацией элементов которой это слово связано: название всей ситуации становится названием ее элементов: субъекта, объекта, орудия и др. В системе языка обычно закрепляется результат переноса одной лексемы по одному-двум векторам (см. на схеме).

субъект (суд) объект (сочинение) орудие/средство (обивка)

действие/отношение

место (стройка)

время (лекция)

Однако в речи наблюдаются факты многовекторного переноса лексемы, охватывающего все компоненты ситуации: Собрание длилось долго ‘мероприятие’ – Собрание постановило… ‘участники’ – Вопрос был решен еще на собрании ‘время’ – Ивана сейчас нет, он на собрании ‘место’.

Параллелизм процессов семантической и морфологической деривации выражается 1) в единстве векторов переноса, которые 2) соединяют одни и те же концепты, 3) связанные отношениями в одной типовой ситуации. Слово трапеза в Словаре Даля позволяет проследить оба процесса. Слово связано с приемом пищи, ситуация включает пищу, людей, предмет мебели, помещение. Коммуникативно востребованные имена для этих компонентов ситуации появляются в результате параллельных процессов – семантической и морфологической деривации этого слова.

Набор значений слова трапеза очерчивает состав компонентов ситуации: ‘стол’, ‘пища’, ‘обед, ужин’, ‘столовая’, ‘люди, принимающие пищу’.

Состав морфологических дериватов этого слова в совокупности с исходным словом обозначают те же компоненты: трапеза, трапезная, трапезник, трапезничать.

Итак, связь с пропозицией предопределяет параллелизм принципиально разных языковых процессов: номинации (морфологической и семантической деривации), переносов слов-названий и оставшихся за рамками публикации словопределений, предложно-падежной формы с одного разряда существительного на другой и концептов-образов.

91

Канд. филол. наук А.А. Калинина (Йошкар-Ола)

ВОЗМОЖНЫ ЛИ УТВЕРЖДЕНИЕ И ОТРИЦАНИЕ В ВОПРОСИТЕЛЬНОМ ПРЕДЛОЖЕНИИ?

Вопрос о совместимости значений вопроса и утверждения/отрицания поставлен давно и имеет разные решения. Многие исследователи считают, что понятие утверждения/отрицания неприложимо к типу вопросительных предложений, несовместимо с семантикой вопросительности, поэтому возможна антитеза «вопросительное предложение – утверждающее или отрицающее предложение».

Спозиций логического подхода возможность выражения утверждения/отрицания связывается только с суждением и считается прерогативой повествовательного предложения как языковой формы выражения суждения.

Сграмматической точки зрения, оппозиция «утверждение/отрицание» распространяется на все без исключения функциональные типы предложений. Как повествовательные, так и вопросительные предложения могут иметь форму грамматически утвердительного и грамматически отрицательного предложения.

За внешней формой положительного или отрицательного вопроса стоит определенное содержание. Содержательная сторона утверждения и отрицания, выражаемого средствами вопросительного предложения, – это то значение, которое выражается утвердительной (положительной) или отрицательной формой вопроса. Это не утверждение и отрицание в логическом смысле этого слова, однако в вопросительном предложении могут выражаться значения, подводимые под понятия «утвердительное значение» и «отрицательное значение». «Вопросительное» утверждение и отрицание отлично от значений утверждения и отрицания в повествовательном предложении и определяется спецификой мыслительного содержания, заключенного в вопросе.

При решении вопроса о присущности/неприсущности категории утверждения/отрицания типу вопросительных предложений необходимо иметь в виду се- мантико-функциональную неоднородность класса вопросительных предложений,

атакже наличие внутри него таких предложений, которые имеют лишь внешнюю форму вопроса.

Утверждение/отрицание как логическое понятие противоречит семантике вопроса и неприложимо к классу вопросительных предложений в целом, хотя оно может быть свойственно отдельным его типам, таким, как риторический вопрос. Утверждение/отрицание, квалифицируемое как «слабое», выражается структурой вопросительно-предположительных предложений.

Таким образом, утверждение/отрицание как логическая категория не свойственно классу вопросительных предложений. В вопросительном предложении (исключая риторический вопрос) не выражается утвердительное или отрицательное суждение. Однако утверждение/отрицание как языковая категория вполне совместимо с семантикой вопроса.

92

Канд. филол. наук С.Б. Козинец (Саратов)

СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ МЕТАФОРИЧЕСКИ МОТИВИРОВАННЫХ СЛОЖНЫХ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ

С начала 90-х годов дериватологи начинают активно разрабатывать проблему непрямых мотивационных отношений в словообразовании, хотя первые наблюдения были сделаны еще в середине 70-х годов. Большинство исследователей при этом только констатировали наличие непрямых мотивационных отношений, а в некоторых случаях пытались создать классификацию различных типов семантической связи между производным и производящим, и при достаточно большом количестве работ пока ещё нет системного описания не только всего массива производных слов с непрямой мотивацией, но хотя бы какой-либо его части.

Цель данной статьи – представить некоторые результаты анализа системных свойств сложных существительных с метафорической мотивацией.

1. При всем разнообразии композитов обращает на себя внимание тот факт, что почти все они служат для оценочной характеристики лица (прямой или опосредованной) – его действий, поступков, особенностей поведения, черт характера, при этом оценка чаще всего негативная. Среди них можно выделить несколько смысловых подгрупп. Например: а) с общим значением «живущий за чужой счет»: дармоед. Разг. Тот, кто живёт за чужой счёт; бездельник, тунеядец; небокоптитель. Разг. Человек, который ведёт праздную, бесцельную жизнь; мироед. Разг. Тот, кто живёт чужим трудом; кулак, бездельник, а также лоботряс, шкуро-

дёр, живоглот, пенкосниматель; б) с общим значением «отношение к делу»:

крючкотвор. Человек, занимающийся канцелярской волокитой; буквоед. Ирон. Формалист, педант, придающий значение внешней стороне дела, мелочам в ущерб смыслу; головотяп. Разг., неодобр. Тот, кто небрежно и бестолково ведёт какое-л. дело, а также чинодрал, бумагомарака, щелкопёр, борзописец, стихо-

плёт, рифмоплёт, виршеплёт; в) с общим значением «интеллектуальный свойства»: красноречие. Способность, умение говорить красиво, убедительно; остроумие. Изощренность мысли, изобретательность в нахождении ярких, острых или смешных выражений, определений; туполобие. Разг. пренебр. Умственная ограниченность, тупость и др.

Существительные, обозначающие лицо, характеризуются ярко выраженной (в большинстве случаев) разговорной окраской и обнаруживают тенденцию к уходу в пассивный запас, что отражается соответствующими словарными пометами. Отвлеченные существительные, дающие опосредованную характеристику лицу, тяготеют (что вполне естественно) к книжной лексике: низкопоклонство,

простосердечие, прямодушие, сладкоречие, скотоподобие, косноязычие, слабодушие, словоизвержение, чистосердечие. Однако и среди них выделяется группа слов, имеющих сниженную стилистическую окраску: бумагомарание

(разг.), верхоглядство (разг.), головомойка (разг.), живодёрство (прост.).

Таким образом, метафорически мотивированные сложные существительные создаются в основном как стилистические синонимы литературных слов.

2. Метафорически мотивированные композиты – в своей массе – обладают незначительным семантическим потенциалом (практически нулевым): из 96 производных только 5 развивают вторичные значения, например: сладострастие.

93

Повышенное стремление к удовлетворению полового чувства, чувственным наслаждениям. // перен. Большое удовольствие, наслаждение; головорез. Разг. 1. Отчаянный человек. 2. Бандит, убийца; горлодер. Прост. 1. Крикун. 2. То, что раздражает горло; губошлеп. Прост. 1. Человек с большими отвислыми губами, вследствие этого непонятно, неразборчиво говорящий. 2. Бран. Разиня, растяпа.

3. Словообразовательный потенциал данных производных также невысок: только 14 слов имеют парадигму, не превышающую трех слов: зубоскал – зубо-

скалка, зубоскалить, зубоскальство; верхогляд – верхоглядка, верхоглядничать, верхоглядство; лизоблюд – лизоблюдка, лизблюдничать, лизоблюдство; дармоед

– дармоедка, дармоедничать, дармоедство; пенкосниматель – пенкосниматель-

ский, пенкоснимательство и др. Деривационный акт проходит при этом без семантического напряжения: все производные в парадигме являются либо синтаксическими дериватами (головотяпский, пенкоснимательский), либо относятся к модификационному типу, т.е. их значение полностью складывается из значения составляющих частей: дармоедка – ‘женск. к дармоед’.

Такая семантическая и словообразовательная неактивность объясняется, повидимому, несколькими причинами. Во-первых, спецификой лексического значения сложных слов, обусловленной, в свою очередь, их словообразовательной структурой, содержащей отсылку минимум к двум производящим. Наличие двух корней, отражающих взаимосвязь различных понятий, предопределяет достаточно узкое лексическое значение композита и, естественно, тормозит его семантический и словообразовательный потенциал. Кроме того, «узость» значения предопределяется и характером мотивации – метафорическим переосмыслением производящих слов. Во-вторых, стилистической маркированностью, ограничивающей употребление слова, и яркой оценочностью, затушевывающей денотативное содержание лексической единицы.

Аспирант Е.А.Кораблёва (Челябинск)

ЧУВСТВА И ЭМОЦИИ ЧЕЛОВЕКА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ПСИХОЛОГИИ

1.Человек, являясь живым организмом и членом общества, отражает в общей мыслительной деятельности объективные отношения, которые он испытывает, взаимодействуя с определенными предметами или другими членами общества. Эта своеобразная сторона отражения мира в мозгу человека составляет область чувств или эмоциональную сферу его личности.

2.Чувства – особая форма отражения к действительности; они отражают отношение людей друг к другу, а также к объективному миру. Батаршев определяет чувство, как «переживаемое в различной форме внутреннее отношение к предмету или явлению действительности, отличающееся относительной устойчивостью»

(Батаршев, 1998: 79)

3.Являясь сигналами успешности или не успешности выполнения деятельности, соответствия или несоответствия предметов или явлений потребностям и интересам человека, чувства тем самым занимают существенное место в регуляции деятельности людей.

94

4.Среди чувств выделяются специфические виды их – настроения, аффекты, страсти. Особую группу чувств составляют высшие чувства – нравственные, эстетические, интеллектуальные.

5.Чувства являются системой сигналов о том, какие предметы, явления окружающего мира являются значимыми для человека. Эта сигнальная функция в психологии называется импрессивной стороной чувств.

6.Одни раздражители вызывают положительно окрашенные переживания, другие проявляются в отрицательных эмоциях. Чувства, имеющие положительный эмоциональный фон называются активными или стеническими, а чувства вызывающие отрицательный эмоциональный фон – пассивными или астеническими.

Истенические, и астенические эмоции могут быть как положительными, так и отрицательными в зависимости от того, как оценивает их сам человек, как воспринимает их его сознание.

7.Чувства и многообразные формы их проявлений выполняют регулятивную функцию. Они определяют поведение человека и, в известной мере, становятся длительными или кратковременными мотивами человеческой деятельности, порождая влечение, стремление к цели.

8.Чувства, испытуемые человеком выражаются в целом ряде внешних проявлений. Они выражаются в мимике и пантомимике, в речи, интонации и тембре голоса. В связи с этим, вероятно, есть смысл говорить о коммуникативной функции чувств.

9.В зависимости от длительности и интенсивности протекания, все эмоциональные состояния делятся на чувственный тон, настроения, эмоции, аффекты, стресс, фрустрацию, страсть, высшие чувства.

10.Неповторимые индивидуальные проявления индивидуального облика человека складываются в течение всей жизни и неразрывно связаны с развитием личности в целом. Чувства не могут существовать вне конкретной личности, они не имеют своей истории, а образуют совместно со всеми структурами личности сложную систему, психический облик человека.

Аспирант А.В.Коряковцев (Кемерово)

ФРЕЙМОВЫЙ АСПЕКТ КАК ОДИН ИЗ ПАРАМЕТРОВ ОПИСАНИЯ КАТЕГОРИИ ИНВЕКТИВНОСТИ

Говоря об относительной устойчивости слова на «шкале инвективности», мы учитываем возможность универсализации рассмотрения категории инвективности и ее относительной устойчивости в процессе коммуникативного акта. Коммуникативная ситуация при переходе в статус инвективной будет иметь во многом стереотипный характер, предполагающий сходное действие в определенных кон- текстуально-прагматических условиях. В связи с этим, достаточно перспективной, на наш взгляд, является попытка описания категории инвективности в аспекте фрейма.

Фрейм, как определяет М.Минский [Минский, 1979], является структурой данных для представления стереотипной ситуации. Как структурное образование, он представляет собой многоуровневую сеть. Верхний уровень фрейма занят понятием (значением) которое четко определено и всегда справедливо относительно

95

описываемой фреймом ситуации. В нашем случае название ситуации будет непосредственно связано с мотивом оскорбления. Узлы нижнего уровня фрейма М.Минский называет терминалами. Они, как правило, не заполнены конкретными понятиями. Такое заполнение производится в процессе приспособления фрейма к ситуации. При каждом терминале могут быть указаны условия заполнения его конкретными понятиями, или заданиями. Условия оформления ситуации принято обозначать как «маркеры». Отдельные системы фреймов связаны друг с другом информационно-поисковой сетью, которая используется в том случае, если фрейм не удается согласовать с ситуацией, т.е. когда для терминалов не удается найти значений, удовлетворяющих ее маркерам.

Ситуация оскорбления в представляемом аспекте имеет следующую структуру: знаковым определителем будет действие – «оскорбление», включающее в себя вершину «оскорбить» и три терминала, каждому из которых приписывается определенная роль: тот, кто оскорбляет – инвектор, тот, кого оскорбляют – инвектум, то, в какой форме выражено оскорбление (объективация) – прямое / косвенное, эксплицитное / имплицитное – инвектема. Это описание является наиболее успешным при жанровой классификации (речеведческой) инвективных ситуаций бытовой сферы: жанры скандала, «пиления» и т.д.

*Муж (Х) поссорился с женой (Y) вербальная форма (N).

Описание инвективных ситуаций при помощи фреймов можно проводить в собственно лингвистическом, литературоведческом аспектах. Например, научный интерес в этом отношении вызывает анализ инвективных фреймов в литературных произведениях [Н.Д.Голев, Н.Б.Лебедева, 2000, с. 179-194]. Также, возможна разработка фреймового аспекта описания инвективных ситуаций как компонента инвектологического анализа текста в юрислингвистическом аспекте (при проведении юрислингвистической экспертизы текста).

Канд. филол. наук Л.Н. Котова (Усть-Каменогорск, Казахстан)

ТОЖДЕСТВО И ПОЯСНЕНИЕ: ОПЫТ СОПОСТАВЛЕНИЯ

В поле зрения современной научной лингвистической парадигмы, определяемой чаще всего как антропоцентрическая, вполне закономерно оказываются вопросы гармонизации человеческого общения. В качестве одного из частных случаев диалога мы рассматриваем общение автора текста со своим адресатом. Данный аспект позволяет по-новому взглянуть на вопросы, связанные с основами теории референции, так как коммуникативная неудача может программироваться на этапе ввода имени предмета речи.

Одним из средств гармонизации «совместной деятельности» [Грайс Г.П. Логика и речевое общение. // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVI. М., 1985. С. 217–237] участников диалога является функционирование в тексте уточнения, имеющего в нашем случае синтаксическую репрезентацию. Референтно употребленная определенная дескрипция может сочетаться в границах одного высказывания с еще одним обозначением объекта, который является ее денотатом; в этом случае мы имеем высказывание, состоящее из двух компонентов, представляющих собой два наименования одной реалии, находящиеся между собой в отноше-

96

ниях тождества. Это позволяет первое из наименований уточнить через второе, чтобы исключить коммуникативную неудачу. Ядерной конструкцией, выражающей отношения тождества в языке будет являться специальная синтаксическая модель – предложения тождества.

Определенные типы тождества могут становиться содержанием другой конструкции – пояснительной, если они обладают дифференциальными признаками семантического инварианта пояснения [Л.Н.Котова. Уточнение, пояснение и приложение в аспекте функционального синтаксиса: Учеб. пособие. – УстьКаменогорск: Изд. ВКГУ. 2004. С. 21]. В этом случае отношения тождества (предикативные по своей природе) «сдвинуты» на периферию (компоненты не являются главными членами предложения). Соотношение конструкций тождества и пояснительных представляется нам следующим образом: всякая пояснительная конструкция есть конструкция тождества, но не всякая конструкция тождества является пояснительной.

Признаками, отмеченными для тождества, заключенного в пояснительной конструкции, в полной мере обладают конструкции, называемые в логике дефинициями (определениями), которые мы относим к одной из разновидностей конструкций тождества. В процессе осмысления дефиниции можно выделить два этапа: 1) адресат прочитывает «и д е ю тождества» первого компонента второму, (даже если он пока не в состоянии идентифицировать ни тот, ни другой) и 2) адресат проникается с о д е р ж а н и е м данного тождества, осознает тождественность первого компонента второму, в результате чего, – если автор не ошибся в выборе средств и оценке своего потенциального адресата, – у него должно сформироваться ясное представление о предмете, обозначенном первым именем.

Логика выделяет два типа определений – номинальное и реальное. Логические дефиниции при воплощении в языке могут лечь в основу предложений: тождества (дефиниция в центре), пояснительных (на периферии), а также сходных с ними по форме предложений, в которых подобная конструкция (также периферийная) имеет другую семантику. Конструкции, лежащие в основе синтаксических реализаций тождества, подвергаются классификации по своей логической природе.

Анализ показывает, что эти конструкции обладают известной семантической общностью. Это влечет за собою общность формальную; они связаны между собою как трансформы. Дефиницию мы считаем логическим прототипом, проконструкцией пояснения; языковой его проконструкцией является конструкция тождества. Наряду с этим они обладают функциональной общностью (метаязыковая функция).

Ю.А.Кошеварова (Уфа)

ПРОСТОЙ (ЭЛЕМЕНТАРНЫЙ) И ОСЛОЖНЕННЫЙ ДИСКУРС КАК КОММУНИКАТИВНО-ПРАГМАТИЧЕСКИЕ РАЗНОВИДНОСТИ

АРГУМЕНТАТИВНОГО ДИСКУРСА

На основании изучения научной литературы по теме дискурса (Демьянков 1982; Пушкин 1989; Степанов 1995; Рогозина, Босова, Стриженко 2000; Петрова 2003; Губик 2006; Шпар 2006 и другие) уточняется понятие аргументативного

97

дискурса, который представляется как связный устный или письменный текст, конституирующий последовательность высказываний в определенной аргументативной коммуникативной ситуации, в процессе развертывания которой говорящие попеременно продуцируют взаимодействующие между собой, взаимосвязанные аргументативные высказывания с целью достижения определенной коммуника- тивно-прагматической цели, а именно – убедить собеседника в истинности како- го-либо суждения и заставить его принять это мнение. Основными коммуника- тивно-прагматическими свойствами аргументативного дискурса являются интерактивность и целенаправленность.

В качестве коммуникативно-прагматических разновидностей аргументативного дискурса выделяются «простой (элементарный) аргументативный дискурс» и «осложненный аргументативный дискурс».

При этом под простым (элементарным) аргументативным дискурсом понимается имеющая трехчастную речеактовую структуру последовательность высказываний, которая продуцируется говорящими с вышеназванной целью в процессе развертывания определенной аргументативной коммуникативной ситуации.

Под осложненным аргументативным дискурсом понимается расширенная (более трех высказываний-иллокуций) речеактовая структура. При осложнении дискурса говорящим вводятся новые речевые акты, с помощью которых он пытается достичь большей убедительности своей речи. В осложненном аргументативном дискурсе меняется как количество речевых актов, так и их качество; то есть усложнение коммуникативно-прагматической структуры дискурса идет за счет изменений как количественных, так и качественных параметров.

Таким образом, были уточнены некоторые важные понятия аргументативного дискурса.

Докт. филол. наук Н.А.Красавский (Волгоград)

ОБ ИНДИВИДУАЛЬНЫХ КОНЦЕПТОСФЕРАХ

Всамом конце 80-х годов прошлого века в отечественной лингвистике наметилась тенденция антропоцентрического подхода к изучению языка (Ю.Н.Караулов, Б.А.Серебренников), окончательно оформившаяся в 90-е годы в качестве таких научных направлений, как лингвокультурология, лингвоконцептология и аксиологическая лингвистика (С.Г.Воркачев, В.И.Карасик, Ю.С.Степанов

идр.). Этот период в истории отечественной лингвистики характеризуется четко выраженным отказом филологов от имманентной, замкнутой на себе языковой парадигмы и активным расширением объекта филологических притязаний до уровня триады «язык – сознание – культура».

Всовременной лингвоконцептологии можно наблюдать дифференциацию двух основных направлений – лингвокогнитивного и лингвокультурологического.

Ознакомление с многочисленными исследованиями, в том числе и диссертационного плана, показывает, что круг не изученных концептов, становится всё уже и уже. Отмечается тенденция привлекать к анализу диады концептов (стыд – вина) (см.: Е.А.Дженкова), максимально коррелирующих друг с другом в лингвосемиотическом пространстве культуры; имеют место смелые и удачные исследо-

98

вательские попытки ученых в описании концептуальных полей в разных лингвокультурах (см.: И.А.Долгова). Укажем, что подобного рода новации принадлежат прежде всего сторонникам лингвокультурологической концептологической школы, считающими в отличие от когнитологов, что далеко не всякое понятие можно отнести к концепту. Критериями концептов при этом признают номинативную плотность, индекс употребления вербальных репрезентантов концепта, их культурную ценность и образность.

Думается, что в ближайшей перспективе лингвоконцептологи обратятся к фундаментальному анализу и индивидуальных концептосфер, поскольку, вопервых, перечень ценностей культуры лимитирован, во-вторых, сегодня мы изучаем преимущественно усредненные ценности, ценности, разделяемые большинством носителей того или иного языка, в-третьих, в поле зрения лингвоконцептологии, направившей свои усилия на описание этнического менталитета, менталитета социальных групп того или иного лингвокультурного сообщества, не вошла задача анализа концептосферы индивидуальной, т.е. системы ценностей, оформленных образами, которыми мыслит не среднестатистическая языковая личность, а элитарная личность – известные ученые, писатели, некоторые общественные и государственные деятели и т.п., обогатившие своими концептами как минимум групповые концептосферы, а в ряде случае и общенациональные.

Исследователь, поставивший перед собой задачу описания концептосферы конкретной языковой элитарной личности, столкнется как минимум с вопросами следующего порядка: 1) какова техника, процедура выявления базисных индивидуальных концептов – можем ли мы полагаться, напр., исключительно на квантитативные показатели вербализации того или иного понятия, идеи, которые эксплицируются в авторских текстах? Следует ли учитывать суждения специалистов по творчеству того или иного автора? Как быть в ситуации множественности толкования тех или иных идей автора (напр., разные суждения о творчестве Ф. Ницше)? 2) Можно ли с уверенностью расценивать, к примеру, авторские афоризмы, в целом прецедентные тексты как свидетельство усвоения социумом или определенной социальной / возрастной группой индивидуального концепта? 3) Каковы критерии выбора элитарной языковой личности, концепты которой повлияли на развитие социума? Поставленные здесь вопросы ждут своего решения.

Докт. филол. наук В.А.Курдюмов (Москва)

ПРОБЛЕМА ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ – КОТОРОЙ НЕ СУЩЕСТВУЕТ

(если отказаться от некоторых ((около)-структуралистских) постулатов)

Классическое советское т.н. «вузовское» языкознание обычно базировалось на диалектических методиках и постулатах, где какой-либо лингвистический объект (вплоть до основного – языка) описывался как единство двух взаимоисключающих характеристик (якобы одновременно объекту присущих), как противопоставление. Обычно за основу брались дихотомии из «Курса…» Ф.де Соссюра.

В роли главного объекта лингвистики выступал, конечно, язык, но он интерпретировался либо как язык-склад («язык — упорядоченная система знаков, с помощью которой возможно общение, возможен обмен мыслями и знаниями между

99

людьми»), противопоставленный (хаотической) деятельности (речи), либо язык, понимаемый как langage, включающий единство / противоположность этих самых языка и речи.

При этом постоянной, плохо решаемой и требующей постоянного уточнения оставалась проблема границ между языком и речью, которая решалась либо как «ограничение уровней» («снизу» до предложения включительно / исключительно

– язык, «выше», если такие уровни предполагаются – речь), либо при помощи емкой и остроумной формулировки: «нет ничего такого в речи, чего бы не было в языке».

Аналогично вечно «модной» и постоянно присутствующей в исследованиях была т.н. «проблема языка и мышления», сопровождаемая тем же набором проблем сопутствующих: границы, общее содержание и пр. (сколько языка/ речи в мышлении, к примеру). Собственно, она была трактуемой, но не решаемой, – решения вовсе и не предполагалась – объект мыслился как диалектичный, т.е. не только по Гегелю мыслимый как единство постоянно присутствующих противопоставленных свойств, но и существующий как такое единство (материалистическая диалектика, достаточно абсурдная с точки зрения здравого философа).

Если проблему «языка и мышления» спроецировать на философию (если опять же традиционно разделить языкознание и философию, построив такую «возможную диалектику»), то она вырастает до соотношения онтологии, гносеологии и языка. Т.е. собственно, является философской (и в этом можно не сомневаться, поскольку лингвистика суть конечная и высшая философия, что недостаточно осознается и лингвистами, и философами). «Решить» «проблему» «языка и мышления» – не что иное, как решить или способствовать решению «проблемы» «соотношения онтологии, гносеологии и языка».

Кавычки ставятся, поскольку «проблематичность» снимается при отказе от «диалектики» и перехода к рассмотрению объекта как процесса, поскольку язык таковым и является.

Язык – не что иное, как совокупность предикационных цепей, процессов по- рождения-восприятия, формализуемых в моделях как изоморфные преобразования изоморфных же структур (и таковыми же являющимися), – форм-«носителей» идеи. Тогда взаимоисключающие характеристики, наряду с многими другими – не что иное, как области или этапы процесса. Мышление, то, что называется «мышлением» – формирование и многократное переформирование вербальной / вербализованной формы идеи, иной цели у этого самого «мышления» нет. Фактически, это одно и то же, просто из мышления выпадает внешне реализованный знак как сотрясение и воздуха или искажение белизны бумаги, магнитных свойств жесткого диска и пр. Мышление как этап процесса языка есть предицирование, в том числе включающее от-/до-визуальные объекты.

Следуя многомерной модели языка, где в плоскостном ее выражении по горизонтали (-ям) располагаются предикационные цепи, а по вертикали уровни, и вся схема есть процесс «мышления», формирования идей, их преобразования в высшие (текст, дискурс и далее) и низшие (словосочетание, фразеологизм, лексема и далее) уровни, легко иллогично сделать следующие выводы.

Язык представляет собой:

100