Вопрос 36

Стихи Михалкова, весёлые и язвительные, лирические и возвышенные, глубоко гуманные и по-настоящему детские вошли в наш советский и российский быт, стали частицей жизни нашей страны и нашего народа. Родившиеся в конце 20-х – начале 30-х годов, а затем их дети, внуки и правнуки впитывали и продолжают впитывать вместе с Михалковскими строчками стремление к взаимопомощи, дружбе, уважительное отношение к труду и трудящимся, неприязнь к эгоизму, лени, лжи и трусости.

Детские стихи Михалкова моралистичны. Он рисует и похвальные, и предосудительные людские поступки, уча таким образом детей различать «хорошо» и «плохо», добро и зло, можно и нельзя, утверждает справедливость и призывает противодействовать несправедливости. Всё это – в открыто публицистической манере. И – что чудесно – ребятня, обычно отторгающая любые поучения, которые пытаются им «навязать» взрослые, принимают добрые советы Михалкова, принимают охотно и с радостью. Доверчиво окунаются они в стихию этой замечательной, светлой поэзии, которая, с одной стороны, предназначена для детей, а с другой – показывает им большой и сложный «взрослый мир».

Это может показаться парадоксальным, но особенность Михалковского юмора в том, что автор никогда специально детей не смешит. Напротив, его повествование серьёзно, волнительно. Но юные читатели улыбаются и смеются. Особенно это заметно в том же «Дяде Стёпе», которому, между прочим, не очень комфортно со своим ростом: и в кино его просят сесть на пол, и в тире ему приходится нагибаться. Выступает Дядя Стёпа и как герой, причём в комичной ситуации: подняв руку, он выступает в роли семафора, предотвращая катастрофу. А после войны Дядя Стёпа работает милиционером – благородная профессия. За что же так любим Дядя Стёпа? Не за свой гигантский рост, но за доброту, храбрость и помощь всем, кто в ней нуждается.

Стихотворения Сергея Михалкова можно назвать самобытным и очень значительным явлением русской поэзии. Они представляют собой прекрасное сочетание звонкости и чистоты детского голоса, педагогической мудрости и такта, остроумия и артистизма. Именно благодаря этим качествам Михалков смог возродить в русской литературе жанр басни. Стоит отметить, что качества эти присущи и Михалковской прозе, пьесам, киносценариям.

Михалковские детские стихотворения чрезвычайно просты и понятны. Однако за внешней простотой проглядывается величайший талант, жизненный опыт, нелёгкий труд. С первого дня Великой отечественной Михалков работал военным журналистом – он не понаслышке знал, что такое война. Все её ужасы он видел собственными глазами. Его детская поэзия, добрая, открытая, солнечная – это призыв к миру во всём мире, к дружбе между нациями, защита прав человека и в частности ребёнка на счастливую жизнь без войны и других бедствий. В послевоенные годы Михалков выступил с книгой «Всё начинается с детства», а также написал ряд статей с размышлениями о том, каким должно быть воспитание в современной семье, в школе, с формулировкой своих собственных соображений по этому поводу.

Известен Сергей Михалков и как переводчик. Будучи великолепным мастером стиха, он превосходно справился с задачей донесения до маленьких русских читателей произведении поляка Юлиана Тувима и болгарина Асена Босева. Михалков переводил и поэтов из республик бывшего СССР. Переводы Михалкова сохраняют дух подлинника, оставаясь, при этом, самостоятельными художественными произведениями. Любопытно, что пересказанная им в 30-х годах знаменитая английская сказка о трёх поросятах, получившая у нас огромную популярность, в 1968-м вышла в английском переводе с авторством С. Михалкова.

Творчество С. Михалкова давно известно во всём мире, переведено на многие языки. Он удостоен многих орденов и наград, отечественных и иностранных, но главная награда – всенародное признание, которое он заслужил благодаря своему таланту и любви к людям.

№41

Биография Елены Александровны Благининой

Курские края — среди всего прочего — издавна славятся соловьями, магнитной аномалией, речью. Соловьи здесь поют упоительно, над железными кладами стрелку компаса таинственно лихорадит, речь курян (все еще случается!) — родниковой чистоты. Так лирично охарактеризовал малую Родину Елены Александровны Благининой Владимир Приходько, председатель Комиссии по литературному наследию поэтессы. И рассказал далее: имя Елены Александровны Благининой знают, вероятно, все от мала до велика. Дети в этом смысле памятливей и благодарней. Стихи и поэмы Елены Благининой, ее бесконечные песенки, скороговорки, считалки, тараторки, игры давно полюбились малышам, стали неотъемлемой частью их ученья и досуга. Педагоги и воспитатели пользуются ими в своей работе.

Отец Благининой работал багажным кассиром на станции Курск-1, зимовали в Ямской слободе под Курском, на лето приезжали к деду, сельскому дьякону, в Яковлево. Колбаса и конфеты бывали только на Пасху и на Рождество. Ели щи да кашу, по воскресениям — пироги с ливером. И вдоволь овощей и фруктов. Желание сочинять возникло у Благининой очень рано: в восьмилетнем возрасте. В 1913 году окончила железнодорожную школу. На дедовы медяки поступила в Мариинскую казенную гимназию в Курске, но кончить ее не удалось: гром войны вскоре слился с громами революции, гимназию сперва слили с реальным училищем, а после, не сумев наладить занятия в новой школе, вручили всему выпуску справки и отпустили без экзаменов. [1, с.43] В 1921 году дебютировала в сборнике «Начало» стихотворением, представлявшим собой наивный сколок с Игоря Северянина. Поступила в Курский педагогический институт. Увлечена была Блоком, Ахматовой, Гумилевым, Мандельштамом. В институте кипели поэтические страсти; возмужание шло быстро. Вскоре молодая Благинина уже была членом Курского союза поэтов, участвовала в сборнике «Золотые зерна» (1921), в «Альманахе первом» (1922). «Рисунок простой, но уже уверенный»,-— писал о ее поэтической подборке Вс. Рождественский. В дальнейшем, узнав, что в Москве существует Литературно- художественный институт им. Валерия Брюсова (его называли просто — «Брюсовский институт»), решила в него поступить. Поступила в институт и одновременно работала в багажном отделении газеты «Известия». Училась у Г. Шенгели, поэта и стиховеда. Окончила институт по творческому и редакционно- издательскому циклу. Не нашла работы по специальности, работала в багажном отделении газеты «Известия». Впервые опубликовала стихи для детей в 1933 году в журнале «Мурзилка». Подружилась с редактором журнала М.П. Венгровым.

В 30-е годы, уже заявив о себе как даровитый литератор, Елена Благинина становится редактором журнала «Мурзилка», затем — журнала «Затейник». Ее связь с литературой для детей закрепляется прочно и надежно. В иноязычных литературах ее всего более интересуют поэты, писавшие для детей. Так она становится мастером перевода. Ее переложения стихов Тараса Шевченко, Леси Украинки, Марии Конопницкой, Льва Квитко, Наталии Забилы широко известны. Они вошли во многие хрестоматии и антологии.

С 1936 года стали выходить ее книги для детей: «Садко», «Осень», «Сорока-белобока», «Вот какая мама», «Стихи», «Посидим в тишине», «Огонек», «Гори-гори ясно!», «Башмачки», «Осень спросим», «Трудные стихи», «Не мешайте мне трудиться», «Аленушка», «Травушка-муравушка», «Журавушка», «Улетают-улетели» и другие. [6,с74]

В детстве в семье Благинина видела образ идеального мира, не разрушенного жестокими бурями века. Эти жестокие бури не миновали и ее семью. Она была подругой и женой талантливого поэта Георгия Николаевича Оболдуева (1898— 1954), в годы сталинского террора пережившего тюрьму и ссылку, а затем тяжело контуженного на фронте. При жизни Г. Оболдуева было опубликовано только одно его стихотворение. Единственная книга стихов — «Устойчивое неравновесье» — вышла в 1979 году в Мюнхене, подготовленная усилиями западногерманского слависта Вольфганга Казака; только сейчас обширное издание готовится и на родине. В цикле «Стихи, которых нет. (Памяти Георгия Оболдуева)» Благинина писала:

С тех пор, как ты умолк, / Не проросла твоя Песня — / Она под спудом еще — Взаперти.

В том, что Песня умолкшего поэта прорастет, Благинина не сомневалась. [5,с.72]

Говоря об особенностях поэтики Елены Александровны Благининой, сложно выделить отдельные темы или предметы. Можно, скажем, наметить цикл об отношениях старших и младших, родителей и детей. Здесь возникает особый мир, психологически достоверный и тонко изображенный. Скомпоновать можно благининские стихи и по-другому — по часам суток: от рассвета до заката, от заката до рассвета. Сложить нетрудно по ремеслам и профессиям. Могут быть разные аспекты, раскладки, компоновки. [2,с.18]

Трудно разделить поэзию Благининой на детскую и взрослую, тема труда всегда связана с темой Родины, семьи.

В представленной работе сделана попытка разграничить по темам

1. Поэзия для детей или взрослых?

Обычно считается, что тема детства в творчестве писателя — мостик, по которому легче всего перейти от взрослого читателя к детскому. Есть и у Благининой память о собственных первоначальных годах жизни, о матери и отце, о сопереживании и грусти на похоронах подбитого ребятишками воробья, о собаке Волчке. Воспоминания настолько живые, что кажутся не прошлым, а настоящим. Но думается, что гораздо вернее говорит о предназначенности быть детским поэтом характер личности, обуславливающий мировидение и поэтику Благининой.

В поэзии Благининой взрослые и детские стихи переходят друг в друга легко и естественно, граница порою неуловима, и не случайно, например, стихотворение «Колея», помещенное в сборнике «Окна в сад», присутствует и в книгах для детей «Гори-гори ясно», «Журавушка»:

Над рожью, дождиком примятой, / Стоит денек, почти сквозной... / Орловский ветер пахнет мятой./ Полынью, медом, тишиной. / Иду стеной высокой хлеба. / Иду, иду, да постою, / Любуясь, как упало небо / В наполненную колею. / На синем дне летают птицы, / Плывут печально облака. / Стою... Мне страшно оступиться. / Мне очень страшно оступиться,— / Так эта пропасть глубока!

Детской ли, взрослой ли поэзии принадлежит это стихотворение? Скорее всего, перед нами просто хорошие стихи, говорящие о бездонности, о тайне мира, мерцающей в одном из бесчисленных летних дней; стихи, способные разбудить поэтическое ощущение глубины обыденного. Восхищение, любование его красотой — и в непосредственном признании поэта, но и разлито по всему стихотворению: оно в том, как переданы терпкая горечь полынного духа, сладкий запах меда и особый запах тишины; оно в звонкой прозрачности слова «сквозной», в мелодии гласных, как звуки музыки перетекающих друг в друга и приносящих чувство протяженности, беспредельности неба, поля, земли, на которой мы живем. И чувство это, при том, что поэтический взгляд Благининой всегда сосредоточен на малом, возникает также из широты поэтического жеста, которым небо смело опрокидывается в наполненную водой колею, а в другом случае — то, что принадлежит земле, выливается в небо:

«Осенний день так осторожно вылит / В небес отсутствующий водоем». [2,с.19]

Очищенное властью поэзии от потускневшего верхнего слоя, примелькавшееся сверкает нам драгоценностью, заключенной «в прохладный день, как в грань сапфира», а описана всего лишь простая рощица (так и названо стихотворение), «лесок, опушка, опять лесок. / И деревушка, как игрушка,— наискосок». И в «Колее», и здесь — российский пейзаж, застенчивый, с детства знакомый.

«Простая рощица», ее смысл, образность, ход мысли и чувства так и рвутся к ребенку. Нет, не все еще, что должно бы стать поэтическим достоянием детей, пришло к ним. И если не приоткрыть, а распахнуть дверь в поэзию Елены Благининой, то надо отдать маленькому читателю «Снегиренка» и «Там сияют зарницы» и «Землянику»...

«Снегиренок» отзовется в нем тем простодушным удивлением перед зрелищем «красногрудого чуда» на голубом сугробе, которым светится стихотворение. Ему будет близка зримость проходящих перед ним картин:

День до ниточки вымок. / А к ночи — студено. / Утром первый зазимок / Робко глянул в окно. / Дым качнулся спросонок / Над соседской трубой...

Он проникнется чистотой и наивностью стихотворного рисунка, в образности которого присутствуют предметы, сопровождающие его ежедневно:

На перилах перинки, / На ветвях бахрома...

Заразится тихим восхищением перед чудом природы и жизни в целом, не ослабевающим на всем протяжении благининского творчества,— «Это правда красиво — на снегу снегири».

Кстати, игра внутри строки однокорневыми словами («на снегу снегири») и словами, частично совпадающими зрительно и на слух («На перилах перинки»), тоже затронет ребенка. [2,с.21]

Открывая, объясняя свой внутренний мир, Благинина сделала упор на виденье обыкновенных чудес. И эпитет «житейская» во всей своей незамысловатости, будничности очень уместен в контексте ее стиха. Нельзя сказать, что Благинина была равнодушна к выдумке, к праздничной небывалости. Они занимают свое, значительное место в ее творчестве. Но высшим светом сияет для нее хлеб, вода, день, ночь, радость ходить по земле, сеять, жать, слушать пение птиц, видеть родной дворик — и ощущать, что все это жизнь — наивысшее чудо... Граненое стекло в благининской «Диковинке» воспринимается как образ искусства. Благодаря ему все привычное — скамью, ветлу, антенну — девочка видит под новым углом зрения, в непривычном ракурсе... Сквозь волшебное стекло искусства мы глядим на знакомый мир словно впервые: глазами ребенка. И любим еще больше — наше чувство свежее. Граненым стеклом искусства владеют не все, оно диковинка, редкость. Таков, по-видимому,- смысл названия стихотворения Благининой. И она не трактует правду слишком узко, не требует от нее мелких соответствий, не считает, говоря словами Пастернака, которого любила и с которым дружила, зерен в мере хлеба. Это важные черты ее творчества.

Вот стихотворение, которое так и названо — «Чудо». Начинается максимально простым сообщением: «У нас в саду случилось чудо». Да, вот так: у нас, в саду, случилось... Простота собственных слов пугает рассказчика — он боится, что ему не поверят. «Нет, правда чудо, я не вру!» Чудо, о котором идет речь, как всякое чудо, необъяснимо: «Вдруг ни оттуда, ни отсюда оно явилось поутру». Если бы заменить просторечное «не вру» книжным «не лгу» или изъять это народное «ни оттуда, ни отсюда», стихи потеряли бы долю непосредственности и очарования; да и говорится в них, как мы сейчас увидим, о житейском чуде, потому просторечия как нельзя более уместны:

Вчера крыжовник весь светился,— / Он был корявый и смешной. / А нынче сразу распустился, / Стоит под зеленью сплошной.

Самый строгий читатель согласится: ежевесеннее обновление природы — чудо, причем, ей-Богу, самое чудесное в мире; все иные выглядят в сравнении с ним сущими пустяками. Это чудо жизни.

Какие соки в нем бродили, / Чтоб чуду этому помочь?

Или ветра его будили / Весь день вчерашний и всю ночь?

Иль так на солнышке пригрелся, / Так буйно жизнь в нем расцвела, / Что он, как званый гость, оделся / На праздник света и тепла?

В голосе рассказчика уже нет робости, забыто просторечное «не вру», а интонация стиха другая—песенная, плавная. Благининское чудо — результат буйного расцвета жизни, ее выплеск, итоговое торжество. Чудо настигает врасплох, оно поражает внезапностью, оно совершенно. [3,с.23]

Поэзия Благининой полна удивления перед миром, в котором мы живем, перед нашим чудным миром. Она славит прелесть ранней поры расцвета. Она вспоминает юность, как весенний сад с цветущим кустом жасмина, а себя, как сандрильону, золушку, ждущую чуда и сопричастную ему:

Этот ливень, золотой, зеленый, / Так и хлещет — кругом голова! / И стоишь ты некой сандрильоной / В страстном ожиданье волшебства. / Молода, по-своему прекрасна, / Таинству расцвета сопричастна.

Образ мира, явленный в слове Благининой, разрубать на две части невозможно, да и не нужно. Исследователь стиха и поэт Лев Озеров безошибочно нащупал связи, неразрывные в поэзии Благининой, и нашел им точное название: «Перекличка, единенье, ауканье... аукаются, как положено, рифмы, но аукаются и времена, и города, и веси, и возрасты человека, и страны». И «взрослые» стихи аукаются с «детскими».

Вечный образ поэзии — эхо — стоит в центре поэзии Благининой, среди многообразия тем, мотивов, настроений:

Я спросила эхо: / — Замолчишь ты? / — А сама притихла и стою. / А оно в ответ мне: / — Ишь ты, ишь ты! / — Значит, понимает речь мою. / Я сказала: / — Ты поешь нескладно! / — А сама притихла и стою. / А оно в ответ мне: / — Ладно, ладно! — / Значит, понимает речь мою.

Взаимное понимание маленькой девочки со всем вокруг, приносящее ей радостный ответ, эхо, избавляющее от одиночества («Иногда гуляю я одна, а не скучно, потому что эхо...»). Не скрыта ли вместе с тем здесь и мечта любого поэта, рождающего «на всякий звук свой отклик», чтобы мир тоже услышал его голос и ответил ему (вспомним пушкинское «Эхо»)?

Вот какой источник может забить из чистосердечного детского стихотворения. И ребенок, пусть пока неосознанно, почувствует его биение сквозь хорошо обжитое, узнаваемое:

Я бегу у самого откоса / И смешную песенку пою./ Эхо звонко и разноголосо / Повторяет песенку мою...

«Звонко и разноголосо» вторят друг другу излюбленные мотивы Благининой, и эхо всякий раз пересоздается поэтом. Так и тема связи времен, поворачивающаяся то той, то иной стороной, может быть увидена как бы через двойное зеркало, через литературу в литературе (мы читаем стихотворение о том, как его героиня читает «Войну и мир»), и лирическое переживание возникает от прикосновения с далекой, но близкой Наташей Ростовой. [2,с.21]

Конечно, Благинина обращается здесь к опытному читателю с достаточно обширным кругом литературных ассоциаций. Но в рамке вопросов-ответов, отрицания- утверждения живет стихотворение на эту же тему — о памяти, соединяющей времена,— для детей. Потому раскрывается оно не в размышлениях, еще трудных для ребенка, но через предмет, который можно увидеть глазами, потрогать руками (как, например, старую, дырявую отцовскую шинель), и в форме диалога, где вопрос сразу же вызывает ответ. Чувство вычерчено линией четкой и прямой

Почему ты шинель бережешь? / — Я у папы спросила./ — Почему не порвешь, не сожжешь? / — Я у папы спросила. / Потому мне она дорога. / Что вот в этой шинели / Мы ходили, дружок, на врага / И его одолели!

Единение с прошлым родины — и в литературной памяти, такой, как в стихотворении «Наташа Ростова», а также «Нет в почестях необходимости», в котором связь с отечественной классикой, с ее благородными нравственными заветами входит в поэтическое кредо Благининой и подкреплено намеком- напоминанием о пушкинской поэзии: Нет в почестях необходимости.

/ И в краткой славе — никакой! / Все эти малости и мнимости / Зачеркиваются строкой / О буре, мглою небо кроющей, / И о свече... Бедным- бедна, / Погаснуть бы должна! / Но все еще горит она... Горит она...

Именно в крепости и многокрасочности поэтических нитей, скрепляющих прошлое с настоящим, коренится жизнеутверждающее начало поэзии Благининой, убежденность, что жизнь оборвать нельзя, в целом она непрерывна, хотя печалью неотвратимого конца земного пути последние благининские стихи пропитаны, как горьким соком. И все равно — «Была и буду», потому что все сотворенное человеческим вдохновением не пропадает бесследно. Остается песня, останется и снегурка, вылепленная мальчиком:

Я вылепил снегурку, / Поставил на виду / Снегурушку-девчурку / Под яблоней в саду

Мысль, как всегда, «танцует» от конкретного: от тщательно прописанных подробностей, от парчовой душегрейки снегурочки, от переливающихся крупных янтарей на ее шейке, а потом уже идет к романтически-возвышенному, одухотворенному мироощущению маленького творца, понимающего, что его создание — снегурочка «светлей зари» — быстротечно, как всякая красота:

Она мой сад оставит, / Лишь солнце припечет: / Расплещется, растает, / С ручьями утечет. /

Что ни строфа, то перебегающие свет, тени, переливы настроений — радость, предчувствие разлуки и снова радость, вера маленького художника, что творение его не умрет, а останется в природе и всегда будет отзываться ему:

То эхом из колодца, / То голосом ручья. / То лебедью плывущей / В заоблачном пруду, / То яблоней цветущей / В моем родном саду.

Еще и потому между благининскими стихами для взрослых и для детей нет безусловного водораздела, что и те, и другие просты той самой простотой, что ко многим художникам приходит лишь после долгих исканий, а Благининой дана вместе с появлением ее поэзии. [2,с.22]

2. Тема семьи в творчестве

Дом, семья, чувства, которые испытывают дети по отношению к родным и близким,— важная сфера лирических интересов Благининой.

Большой популярностью у читателей-дошкольников пользуется много раз переиздававшееся стихотворение «Вот какая мама!», в котором мама не просто одевает — наряжает ребенка к весеннему празднику, и это придает ее действиям особую приподнятость. У своих близких учатся дети делать необходимую, важную работу; учатся, играя. Девочка шьет «малышу-голышу новую одёжку», яркую, удобную. Старательно пришивает «по кармашку с каждой стороны». Точно так мама пришивает карманы к ее костюму. В другом стихотворении девочка застилает постель, накидывает кисею на подушки. Мама для нее — образец аккуратности: «Я, как мама, не люблю в доме беспорядка...» Игрушки не остаются в стороне: их девочка зовет полюбоваться на свое умение!

Старшая сестренка только что научилась самостоятельно обуваться. Довольная, она хочет выучить и младшего братца:

Вот они — сапожки. / Этот — с левой ножки, / Этот — с правой ножки. / Если дождичек пойдет, / Наденем калошки. / Эта — с правой ножки, / Эта — с левой ножки. / Вот как хорошо!

Это, конечно, тоже игра. В маленьком спектакле старшая сестра играет роль внимательной матери. И, как мама, восхищается, что все надето правильно. Хотя такая деталь, как калошки, сегодня вышла из обихода, стихи не устарели.

Гармонические отношения в семье складываются не только из заботы взрослых о детях, но и из детской заботливости. Вот стихотворение о дедушке. Он уже очень стар, «ходить бедняге тяжело», дрожат колени.

Он ничего почти не видит, / Не слышит ничего — глухой... / Его и курица обидит. / Наш дедушка совсем плохой! [5,с.73]

Благинина не побоялась употребить эпитет «плохой» не в значении «лишенный положительных качеств» или «безнравственный», а в давнем значении: «слабый, немощный». Внуки нежно любят «совсем плохого» дедушку:

...Он выйдет — мы ему поможем / Поставить стульчик раскладной./ И хорошенечко усадим, / Укроем ноги, а потом / Седую бороду разгладим / Или в косички заплетем

Детские стихи о старике перекликаются со взрослыми, из книги «Складень»:

Спят старики и не боятся стужи, / Укрытые последней тишиной. / Старуха дремлет, думая о муже, / А он лежит к своей судьбе — спиной. / ...Через детей и внуков он — вернувший / Великое младенчество свое... / Он тут, он рядом, не навек уснувший, / Не навсегда покинувший ее. / Теперь она с бессонницей не сладит: / Кому из них и скоро ль уходить? .../ И край его рубашки гладит... / Так - еле-еле, чтоб не разбудить. («Старики»)

Одно из лучших «семейных» стихотворений Благининой — «Посидим в тишине»:

Мама спит, она устала... / Ну, и я играть не стала! / Я волчка не завожу, / А уселась и сижу. / ...Луч метнулся по стене, / А потом скользнул по мне. / — Ничего,— шепнул он будто,— / Посидим и в тишине!

Разговор с лучом, крадущимся «по маминой подушке»,— трогательное свидетельство того, как в детях наливаются зерна добра и юное сердце отвечает на любовь любовью. [5,с.74]