Раздел 10. Теория «борьбы за индивидуальность»

Николай Константинович Михайловский

Записки профана. Борьба за индивидуальность

Что такое совершенствование? Вопрос, несмотря на свою краткость представляется до такой степени неопределенным, что ответить на него нет, по-видимому, никакой возможности. И ради этой-то неопределенности многие ученые люди боятся даже упоминать о совершенстве. Боязнь эта, однако, совсем неосновательна. В поставленном вопросе недостает только дополнения; и раз вы спросите: что такое совершенствование бильярдной игры или что такое совершенствование организации или иного какого-нибудь явления, вопрос не представит трудностей, резко отличных от других затруднений, представляющихся человеческому уму. Во всяком случае, слова «совершенство», «совершенствование», «совершенный» и проч. До такой степени укрепились в обиходе нашей речи, что необходимо предать им какое-нибудь определенное значение во избежание путаницы, двусмысленностей и взаимного непонимания...

Биологи и социологи, будучи самим языком человеческим вынуждены дать какое-нибудь определенное значение словам «совершенство», «совершенствование» и т.п., выработали два мерила, которые, однако, весьма часто сталкиваются враждебно. Одно мерило, выработанное трудами Бэра, Мильн-Эдвардса и других таково: живые существа совершенствуются, переходя от простого к сложному, дифференцируясь, раздробляясь на несходные части. Критерием совершенства живых существ признается здесь степень разнородности их частей и степень разделения между этими частями труда. Так взрослое животное совершеннее своего зародыша, потому что организация его сложнее, оно состоит из большего числа и более разнородных частей, труд жизни распределен в нем по большему числу органов. По той же причине млекопитающие совершеннее рыб, человек совершеннее собаки. Этот критерий стоит очень прочно в науке. Он признается и Дарвином, который, однако, наиболее способствовал установлению другого мерила совершенства. Дарвинисты признают, что живые существа тем совершеннее, чем более они приспособлены к условиям своего существования. В первом критерии принята в соображение, так сказать, широта жизни, количество и разнообразие сил и способностей организма, количество и разнообразие тех отношений к окружающему миру, в которые организм способен вступать. Критерий приспособления имеет в виду главным образом экономию жизни. Приспособляясь, живое существо утрачивает ненужные ему по условиям жизни органы и отправления и тем с большим успехом сосредоточивает свои силы на выработке органов и отправлений нужных. Этим достигается полное равновесие между организмом и окружающим миром. Дарвин выяснил процесс приспособления и выгоды, находящиеся в борьбе за существование на стороне приспособленных. Он не отрицал при этом прямо критерия совершенства, установленного Бэром, он даже на него часто ссылается. Тем не менее, однако, мерило сложности и мерило приспособления далеко не всегда совпадают. Например, для некоторых паразитов органы зрения и движения составляют совершенно лишнее бремя. Приспособляясь, паразиты утрачивают эти ненужные органы и соответственные отправления; в борьбе за существование более приспособленные, более слепые неподвижные одерживают победу, так как силы их тем удобнее сосредоточиваются на нужных по условиям жизни функциях. С точки зрения приспособления это будет совершенствование, прогресс; с точки зрения сложности и разнородности функций это будет, напротив, регресс, удаление от идеала совершенства. Подобных случаев картина органического мира представляет много, и тем не менее ученые люди не особенно стараются внести в них какой-нибудь свет и почти все более или менее виляют. А между тем для нас, профанов, столкновение обоих критериев совершенства интересно во многих отношениях. Мы не боимся слов и хотя знаем, что совершенство есть понятие относительное, но все-таки желали бы иметь для своего обихода определенную путеводную нить. Пусть конец этой нити теряется в дали веков и во мраке неизвестности, но все-таки мы желали бы знать: приспособляться нам или усложняться нужно, чтобы стоять на пути к совершенству.

Тем приятнее мне привести здесь воззрения на этот предмет одного из знаменитейших современных ученых - Геккеля. Этот ученый настаивает на необходимости особого учения об индивидуальности, которое называет текстологией. Индивидуальность есть для него понятие относительное, допускающее градацию. Он принимает шесть ступеней индивидуальности, взаимные отношения которых определяет следующими «текстологическими тезисами».

Пластиды (клеточки и цитоды) тем совершеннее, чем больше число входящих в их состав молекул, чем молекулы зависимее друг от друга и от целой пластиды и чем, наконец, сама пластида централизованнее и независимее от высшей индивидуальности. Орган тем совершеннее, чем больше число составляющих его пластид, чем эти составные части зависимее друг от друга и от целого органа и чем более централизован и независим от высшей индивидуальности сам орган. Пропуская две средние ступени - антимеры и метамеры, переходим к личностям., организмам или неделимым в тесном смысле слова. Организмы тем совершеннее, чем разнороднее их органологическое и гистологическое строение, чем разнообразнее функции их составных частей, чем эти части зависимее друг от друга и от всего целого и чем сам организм централизованнее и независимее от высшей индивидуальности - колонии. Колонии или общества тем совершеннее, чем разнороднее составляющие их организмы, органы и ткани, чем зависимее пластиды, органы, антимеры, метамеры и личности между собой и от всей колонии и чем централизованнее сама колония.

Геккель, к сожалению, только бросил свою идею тектологии, не дав ей надлежащего развития. Я попробую выяснить ее значение. Наглядно взаимные отношения различных ступеней индивидуальности можно было бы выразить системою концентрических кругов, из которых каждый обнимает, поглощает собою соседний круг с меньшим радиусом и сам в свою очередь обнимается, поглощается соседним кругом с большим радиусом. Все эти круговые линии различны, потому что описаны различными радиусами, но вместе с тем все сходны, потому что описаны из одного центра, и взаимные отношения их покоятся на различии радиусов при общности центра; а будем ли мы при этом сравнивать два соседних круга, дальше или ближе отстоящих от центра, это само по себе безразлично. Эта стройная и величественная картина, обнимающая взаимные отношения всех живых агрегатов от последней цитоды до цивилизованного общества включительно, по своей простоте и логическому изяществу достойна стоять рядом с обобщением Дарвина. Она его поистине дополняет. Она представляет тоже своего рода беспомощную борьбу за существование. Везде, на всем обширном поле жизни рядом с борьбой за преобладание того или другого вида и того или другого организма, неделимого в тесном смысле слова, идет борьба между различными ступенями индивидуальности. Она началась с возникновения органического мира (имея, конечно, свои корни в мире неорганическом) и может окончиться только с прекращением жизни на Земле.

Взглянем на несколько эпизодов этой вековечной борьбы. Возьмите гидру и выверните ее, как перчатку, наизнанку: она будет жить; разрежьте ее на куски, каждый отрезок будет жить, как целая гидра. Что это значит? Это значит, что гидра слишком несовершенна, чтобы поглотить жизнь составляющих ее частей., подчинить их своей зависимости. Внутренняя и внешняя поверхности тела гидры ничем не отличаются и всегда могут заменить друг друга. У нее есть только нервно-мускульная система, но нет обособленных нервов и мускулов. Если гидра когда-нибудь поднимется на высшую ступень развития, усовершенствуется, то это усовершенствование только в том и будет состоять, что части гидры подчинятся целому. Внешняя и внутренняя поверхности обособятся, приспособятся к определенным функциям, нераздельная нервно-мускульная система раздробится, все органологическое и гистологическое строение гидры станет более разнородным. Это усовершенствование целой гидры может быть куплено только ценою независимости и самостоятельности ее частей. Тогда отрезки гидры уже не в состоянии будут вести самостоятельную жизнь: они будут мертвыми частями. Целое победит свои составные части в великой борьбе ступеней индивидуальности. Конечно, это борьба только в метафорическом смысле, но ведь и Дарвинова борьба за существование в большей части случаев только метафора. Существует головоногое, которому удалось закрепостить, подчинить себе все части, за исключением одной - щупальца, которое может отделяться от своего целого, вести самостоятельную жизнь. И даже размножаться. Централизованная сила головоногого оказывается недостаточною в борьбе с этим мятежным органом, известным натуралистам под своим собственным самостоятельным именем Hectocotylus. Он сам способен занять место на той же ступени индивидуальности, на которой стоит все головоногое, и потому не подчиняется ему. Усовершенствование головоногого будет состоять, между прочим, в подчинении отщепенца; усовершенствование же Hectocotylus - в дальнейшей независимости, для чего ему потребуется, в свою очередь, подчинить себе все свои части и распределить между ними весь труд, необходимый для самостоятельной жизни. Борьба может иметь и тот, и другой исход. У высших животных эта борьба окончилась победою целого организма: ни ноги, ни легкие, ни голова, ни печень млекопитающего или птицы неспособны к самостоятельной жизни; они закрепощены целому, обречены ему на пожизненное служение. Тем справедливее это относительно низших ступеней индивидуальности, входящих в состав организма. Клеточки низших форм органической жизни всегда могут дать начало новой цельной жизни, потому что содержат в себе всю сумму свойств, для жизни необходимых.

Искусственно раздражая тело гидры, вы можете вызвать почкование и на таких местах, где оно обыкновенно не происходит - так мало разнятся между собой клеточки гидры и так они еще индивидуальны, что чуть не каждая может развиться в целый организм. В высших животных это уже невозможно. Там только ничтожная доля клеточек способна развиться в самостоятельного представителя жизни и, следовательно, не приспособилась к тем или другим специальным формам службы целому. Но и эта доля способна только повторить развитие своего целого и не может, как Hectocotylus, образовать новый, совершенно непохожий на свою метрополию организм. Это были эпизоды борьбы организма с низшими ступенями индивидуальности. Но организму приходится бороться и с высшею, над ним лежащею ступенью - с обществом или колонией, как говорят натуралисты, разумея под этим словом общества низших организмов. Антагонизм целого и частей дает себя знать и здесь: и между этими ступенями индивидуальности идет с переменным счастьем постоянная борьба. Вот странное животное, давно привлекшее внимание ученых людей своим удивительным строением. Это сифонофора - колония, общество медуз и полипов, до такой степени дифференцированных и закрепощенных обществу, что каждый из них превратился в двигательный, или осязательный, или половой орган целого, хотя эти специальные аппараты и могут еще иногда отделяться и вести самостоятельную жизнь. Эти полуорганы, полунеделимые образовались путем почкования, но централизационная сила сифонофоры не дала им возможности образовать из себя группу вполне равных и самостоятельных организмов; она искалечила их сообразно нуждам целого, отняла у них полную жизнь и раздала им ее по частям. А вот рядом колония сальп, тоже продукт почкования, но здесь борьба имела исход более благоприятный для организмов и менее благоприятный для общества: организмы не изуродованы. Чем сильнее успеют развиться отдельные полипы и медузы, тем меньше вероятности для существования сифонофоры; если бы этим полуорганам удалось усовершенствоваться до ступени полного организма, сифонофора исчезла бы с лица земли. Обратно, чем сильнее жизненный процесс целой сифонофоры, чем она совершеннее, тем несовершеннее ее части. Пойдем в муравейник. Это - весьма высоко развитое общество. Я уже не говорю о том, что в нем есть истинные политические учреждения, каковы республиканский образ правления и рабство, что муравейник занимается хлебопашеством, скотоводством, сооружением сложных зданий, собиранием обширных запасов питательного и строительного материалов и проч. Придерживаясь только текстологических тезисов Геккеля, я убеждаюсь, что муравейник есть общество, высоко стоящее на лестнице совершенства. По Геккелю, отношения между обществом и составляющими его организмами выражаются так: общество тем совершеннее, чем 1) разнороднее организмы, чем 2) организмы зависимее между собою и от всего общества и чем 3) централизованное само общество. Муравейник в весьма высокой степени удовлетворяет этим требованиям совершенства. Муравьи, из которых сложилось общество, очень разнородны: у некоторых видов разнородность доходит до существования пяти каст, резко отличающихся и по наружности, и по занятиям, и по способностям. Зависимость между этими кастами очень велика, так как тут есть бесполые рабочие, неспособные размножаться, есть плодовитые самцы и самки, иногда неспособные не только работать, а даже брать пищу в рот и переходить с места на место: их кормят и переносят рабы. Известен опыт Губера, отделившего плодовитых самцов и самок одного рабовладельческого вида: несмотря на обилие пищи, они начали уж дохнуть с голоду, и только впущенный к ним Губером раб помешал им всем погибнуть. Так что разнородность и зависимость - налицо. Централизация полнейшая, потому что отдельные муравьи никаких личных желаний не имеют и никаких целей не преследуют. История муравьиных обществ нам известна, но, может быть, многие и многие века прошли, прежде чем сложилось теперешнее стройное, строго прилаженное муравьиное общество. Это были века борьбы двух ступеней индивидуальности, борьбы, окончившейся победой общества над организмом.

Стоило бы сходить еще в пчелиный улей; но мы пойдем лучше прямо к людям. Беру мудрые книги мудрого Платона: «Республика» и «Законы». Многое бы можно было оттуда позаимствовать пригодно для нас, но я сделаю только одно заимствование. В книге III «Республики» Сократ доказывает собеседникам, что есть три рода рассказов: один сполна ведется от лица самого рассказчика, как в дифирамбах, другой сполна подражательный, как в трагедиях и комедиях, третий - смешанный, как в эпопеях. Речь, собственно, идет о воспитании воинов, им рекомендуется заниматься своим воинским делом, по возможности избегая подражаний кому бы то ни было из невоинов. Если уж они будут подражать, так пускай подражают положениям, соответствующим их воинской природе, пусть в рассказе подражают храбрым, умеренным, великодушным людям. Затем идет довольно забавный список, кому и чему воин не должен подражать: женщинам, рабам, злым и подлым людям, сумасшедшим, кузнецам, гребцам, вообще рабочим, ржанию лошадей, мычанию быков, шуму рек, моря, грома. Если же, продолжает Сократ, среди нас явится человек, «особенно искусный в подражании и способный принимать множество различных форм», то мы его примем как великого, божественного человека, украсим его венками и обольем благовониями, но скажем ему, что республика наша создана не для подобных ему людей: мы довольствуемся менее великими, но более полезными поэтами и рассказчиками, которые будут строго следовать установленным нами правилам о несовместимости нескольких занятий в одном лице. В VIII книге «Законов» Сократ рекомендует всем заниматься только своей профессией; чтобы воин воевал, работник работал, мыслитель мыслил и, в частности, чтобы сапожник шил именно сапоги и т.п. Сократ грозит за нарушение этого правила очень строгими наказаниями - штрафами, тюрьмой, изгнанием, дабы нарушитель знал, что он «должен быть одним человеком, а не многими».

Я не сумею представить лучшее, более яркое и наглядное изображение фатальной, на скрижалях законов природы записанной, вековечной борьбы общества с личностью. Устами Платона говорит само общество. Оно инстинктивно чувствует, что актер, рапсод или поэт, способный принимать «множество различных форм», велик, что он - совершенство. Но это совершенство мешает совершенствованию общества, потому что он слишком широк, глубок, велик; он не сумеет, хотя бы и хотел, да и не захочет подчиниться «установленным нами правилам». Это своего рода Hectocotylus. И великого человека выпроваживают, облив его благовониями и увенчав цветами. Последнее, конечно, потому только, что дело идет о поэте, рапсоде или актере. С другими Платон поступил бы иначе, другим он и рекомендует штрафы, тюрьму и изгнание: ...

Как и всякое целое, общество тем самым совершеннее, чем однороднее, проще, зависимее его части, его члены. Вот почему Платон, стоя на точке зрения всепоглощающего греческого государства, совершенно последовательно требовал под угрозой наказания, чтобы мыслитель только мыслил, сапожник только шил сапоги, воин только воевал и т.д. В самом деле, если бы сапожник кроме сапог, а воин кроме оружия стали бы еще заниматься мышлением; если бы, с другой стороны, мыслитель, не оставляя мышления, принялся шить сапоги, они стали бы совершеннее, т.е. каждый из них стал бы разнороднее и независимее от других членов и от целого общества. А из текстологических тезисов Геккеля следует, что совершенствование общества может быть куплено только ценою известной степени падения его членов. Да и без тезисов Геккеля очевидно, что воин, просветленный мыслью, мог иногда задуматься совсем не в интересах общества и отказаться воевать в такую минуту, когда обществу это нужно. Так же и с сапожником, и с мыслителем. В гидре нет обособленных мускулов и нервов, а есть мускуло-нервы; в высших животных борьба между различными ступенями индивидуальности приводит к обособлению мускулов и нервов, к раздельному их существованию Точно так же, в низших, несовершенных обществах, централизационная сила которых слаба, сапожник-мыслитель возможен. Совершенствование общества раздробляет эти функции, ставит сапожника отдельно от мыслителя и в этом именно раздроблении почерпает свою силу. Высадите мыслителя-сапожника на необитаемый остров, и он будет жить, как живет отрезок гидры, потому что он привык и к умственному и к физическому труду; высшая индивидуальность, общество, не победило еще его окончательно. Высадите на необитаемый остров только мыслителя или сапожника, и им будет жить очень трудно. Может быть, они даже не справятся со своим положением и погибнут, как погибают нога или печень высшего животного, потому что они закрепощены некоторому высшему целому и к самостоятельной жизни неспособны.

Без сомнения, человек есть существо настолько сложное и разнородное или совершенное, что не может уже войти в состав не только таких совершенных обществ, как сифонофора, но даже и таких, как муравейник. Он не может быть в такой степени поглощен обществом; борьба чаще кончается в его пользу. Но все-таки тут дело только в градации. Я попробую представить ее в таком виде. Некоторые из составляющих сифонофору полипов и медуз суть просто половые органы, все остальные бесполы. Это - высшая из одержанных обществом над организмом побед. В пчелином рое есть трутни, которые хотя и составляют, собственно говоря, в совокупности половой орган общества и ради этого отправления только и терпятся, но все-таки самостоятельно едят, летают. Существуют и бесполые рабочие пчелы. Это - меньшая степень победы общества: превратить одних пчел в простые органы труда, а других в простые органы размножения рою не удалось, но искалечение все-таки весьма сильно. Наконец, в человеческом обществе бесполый рабочий возможен только в идее - в теории мальтузианцев. Поэтому человеческое общество никогда не достигнет степени совершенства сифонофоры, но его борьба с личностью никогда не кончится, причем шансы борьбы будут клониться то в ту, то в другую сторону.

Так идут дела на земле. Вот теория, обнимающая единым принципом весь мир и минующая даже тень пристрастия к личности человека: он только один круг из целой системы концентрических кругов. Можно было бы дополнить картину размышлениями о концентричности различных ступеней общественности: о том, как семья, совершенствуясь, искажает личности; как род, совершенствуясь, искажает не только личность, но и семью; как племя, совершенствуясь, искажает и личность, и семью, и род, и т.д. и т.п. Но читатель может без труда сам сделать эти выводы из моей теории, а мне, признаюсь, она уже надоела и хочется сказать: nicht! В немецких книгах часто встречаются длинные, длинные периоды, по-видимому, нечто утверждающие; и только в конце периода читатель находит частицу nicht, которая заставляет все прочитанное «понимать наоборот», в отрицательном смысле. Теория, выведенная мною из текстологических тезисов Геккеля, должна быть тоже закончена частицей nicht. Впрочем, в общем я все-таки считаю ее верною и не могу простить ей только одного, именно того, что она признает наиболее совершенным то общество, которое наиболее уродует своих членов. Это может показаться непоследовательным, нелогичным с моей стороны; если во всем мире царит формула: целое тем совершеннее, чем несовершеннее его части, а части тем совершеннее, чем несовершеннее целое; если во всем мире царит этот фатальный антагонизм, то с какой стати выделять из общего закона человека и человеческое общество?

Теория борьбы за индивидуальность истинна, но именно стоя на точке зрения этой борьбы, я и объявляю, что буду бороться с грозящею поглотить меня высшею индивидуальностью. Мне нет дела до ее совершенства, я сам хочу совершенствоваться. Пусть она стремится побороть меня, я буду стремится побороть ее. Чья возьмет - увидим. И, как приступ к борьбе, я ставлю nicht к теории борьбы за индивидуальность, как раз на том месте, где она захватывает меня. Я не отрицаю ни одного из ее положений, не отворачиваюсь от истины. Я только повинуюсь закону борьбы, когда объявляю, что общество должно служить мне, и это положение субъективно. Я не смею сказать, что оно мне служит, потому что это была бы недостойная науки неправда, а это неверное положение объективно.

Я глубоко убежден, что nicht, поставленное в конце теории борьбы за индивидуальность - nicht чисто субъективное, но не противоречащее ни одному из данных объективной науки - вполне способно объединить всю область наших знаний и идеалов. Мало того, оно одно способно сообщить истинно религиозную преданность убеждениям, насколько, разумеется, это доступно доктрине. Религиозная, беззаветная преданность идеалам создается жизнью, и наука способна дать тут только некоторую помощь.

Соблазнительно поговорить еще и еще, но пора кончать. Я обещал еще доказать, что наука должна служить нам, профанам. Но не знаю, стоит ли это доказывать после всего вышесказанного. Достаточно припомнить, что такое профан. Это - сведущий работник, рассматриваемый по отношению ко всем чуждым ему областям знания и жизни. Каждый из нас, как сведущий работник, приспособился к известной специальной профессии и более или менее сжат тисками всепоглощающей высшей индивидуальности - общества. Поэтому, служа какой бы то ни было специальности, наука будет служить высшей индивидуальности, а не человеку. Какую бы службу наука ни сослужила цивилизации, просвещению, технике, каким бы то ни было отвлеченным началом; какую бы службу она ни сослужила и нам, как плотникам, лакеям, фабричным рабочим, литераторам, инженерам - все это заберет в свои руки высшая индивидуальность; всем этим она воспользуется в беспощадной борьбе с нами же и изуродует самих людей науки. Как профаны, мы носим в себе начало свободы, независимости, неприспособленности к данной форме общества, задаток лучшего будущего, задаток успешной борьбы за индивидуальность. Поэтому, служа профанам, наука служит человечеству. Потребность познания какого бы то ни было непреклонного специалиста, скомканного объятиями высшей индивидуальности, непременно более или менее извращена. Он не человек, а орган, часть человека, «палец от ноги», как говорит у Шекспира Менений Агриппа. Его заказы или не могут быть исполнены человеческим умом как заказы метафизика и чистокровного объективиста, или исполнение их поведет к дальнейшему поглощению человека исторически данной формой общества. Исполняйте наши заказы, люди науки, и вам дастся истина.

(Михайловский Н.К. Соч. В 8 т. СПб., 1897. Т. 3. С. 407-414).

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие

Раздел 1. Предмет и метод социологии

Франк С.Л.

Лавров П.Л.

Михайловский Н.К.

Раздел 2. Общество

Раздел 3. Русская идея

Данилевский Н.Я.

Бердяев Н.А.

Франк С.Л.

Раздел 4. О государственном устройстве

Булгаков С.Н.

Раздел 5. Культура и цивилизация.

Бердяев Н.А.

Раздел 6. Положение человека в обществе.

Бердяев Н.А.

Раздел 7. Теория самоубийства

Сорокин П.А.

Раздел 8. Теория «борьбы за индивидуальность»

Михайловский Н.К.

Литература:

1. Бердяев Н.А. О рабстве о свободе человека. - Париж, 1939. - с. 103 - 110.

2. Булгаков С.Н. Труды по социологии и теологии. Т. 2. М., 1997

3. Ильин И.А. Путь духовного обновления/ И.А. Ильин. - М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. - 365 с.

4. Лавров П.Л. Избр. Произв. В 2 т. М., Т2. С. 75-87.

5. Михайловский Н.К. Соч. В 8 т. СПб., 1897. Т. 3. С. 407-414.

6. Соловьев В.С. Собр. соч. В 10 т. Спб., 1911—1914. Т. 3. С. 274—283, 381—382.

7. Сорокин П.А. Самоубийство как общественное явление. - Рига: «Наука и жизнь», 1913, 48 с.

8. Стронин А. И. Политика как наука. – СПб., 1872.

9. href="http://www.patriotica.ru/authors/struve.html"

10. href="http://www.rus-sky.com/gosudarstvo/indx.htm"

11. href="http://www.rus-sky.com/gosudarstvo/formation.htm"

12. href="http://www.rus-sky.com/gosudarstvo/empire.htm"

13. href="http://www.rus-sky.com/gosudarstvo/revol.htm"

14. href="http://www.rus-sky.com/gosudarstvo/order.htm"

15. href="http://www.rus-sky.com/gosudarstvo/revival.htm"

16. href="http://www.rus-sky.com/gosudarstvo/heald_mn.htm"

17. href="http://www.rus-sky.com/gosudarstvo/army.htm"