Билет 8 Особенности научных революций в социально-гуманитарном познании

Общая постановка этого вопроса должна быть конкретизирована прежде всего через классификацию научных дисциплин, охватываемых синтетическим термином «обществознание». Входящие в него такие социальные дисциплины, как социология, политическая экономия, имеющие дело с объективными закономерностями развития и функционирования общества, во многом близки к естественным наукам, тогда как гуманитарные дисциплины, имеющие дело с индивидуализированным описанием духовной жизни человека, представляют другой тип знания, далеки от естественных наук. Можно предположить, что соответственно и применение понятия научной революции в этих науках существенно меняется. Вместе с тем сегодня в гуманитарных науках, особенно в связи с внедрением компьютеров, происходят изменения, меняющие сам статус этих наук, в определенном смысле приближая их к наукам естественным и даже техническим.

Необходимо учесть и другую особенность обществознания: многие науки начали оформляться достаточно поздно, после оформления дисциплинарности в естествознании. Соответственно, перенос парадигм, принятых и апробированных в естественных науках, в различные области социально-гуманитарного знания стал одной из главных форм революционного преобразования в обществознании.

Так, на науки о человеке и обществе была распространена парадигма механицизма, например в трудах французского ученого Ж.Ламетри, в частности «Человек — машина» (1747), однако «парадигмальные прививки» из биологии, особенно с развитием идей эволюции, существенно изменили механистический подход. У О. Конта — создателя социологии разрабатываются представления об историческом развитии общества как организма (а не машины), Г. Спенсер понимает общество как особую форму эволюции мира и стремится выделить специфические принципы такой эволюции. Становление картин социальной реальности, «отличных от первоначально заимствованных из естествознания парадигмальных образцов, происходило во второй половине XIX — начале XX века. В этот исторический период Спенсером, Марксом, Дильтеем, Дюркгеймом, Зиммелем, Вебером были предложены варианты дисциплинарных онтологий социально-гуманитарных наук. <...> Каждый из них развивал свои представления об обществе, соотносясь с конкурирующими исследовательскими

программами. Все это свидетельствовало о завершающем этапе научной революции, которая началась переносом естественнонаучных парадигм на область социальных процессов, а закончилась их перестройкой и формированием социально-гуманитарных дисциплин» (Степин B.C. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2000. С. 601). Наряду с «парадигмальными прививками», как уже указывалось, революционные преобразования осуществляются путем глобальных изменений предпосылок и оснований научного знания, стиля мышления, идеалов и норм исследования, а также философско-мировоззренческих принципов и понятий. Это в полной мере относится и к революционным изменениям в социально-гуманитарном знании. Чтобы конкретизировать рассмотрение этой предельно широкой проблемы, обратимся к опыту двух конкретных дисциплин: политической экономии, имеющей дело с объективными закономерностями развития и функционирования общества, и лингвистике, которая существенно модифицирует свое содержание и статус в результате внедрения компьютерных методов, в частности в такой области, как инженерная лингвистика.

К революционным преобразованиям в истории политэкономических учений относятся фундаментальные исследования К. Маркса, разработанный им в XIX веке вариант политической экономии. Он создал теорию, включающую новый понятийный аппарат, осуществил перестройку оснований и предпосылок политэкономии; на основе диалектико-материалистической методологии разработал новые методы и способы познавательной теоретической деятельности, в частности метод восхождения от абстрактного к конкретному.

Тот факт, что революционным преобразованиям в политической экономии предшествовал «революционный переворот в философии», т. е. коренное изменение самих философских предпосылок, из которых исходил Маркс при анализе буржуазной политэкономии в «Капитале» и «Теориях прибавочной стоимости», является важным моментом в его концепции революции в социальных науках. В отличие от естествознания здесь в субъектно-объектные отношения обязательно вводится «социально-классовое измерение», мировоззренческие оценки, что находит отражение в философских предпосылках и основаниях знания. Как это влияет на содержание и характер философско-методологического анализа предпосылок и оснований социальной науки, можно проследить, обратившись к работам крупнейшего немецкого социолога, фило-

софа и историка конца XIX — начала XX века М. Вебера. Он стоял на иных социальных позициях и претендовал на революционное преобразование общественных наук, в том числе и политэкономии, на других, нежели у Маркса, философских основаниях.

Современными зарубежными исследователями труды Вебера оцениваются как «единственно достойный ответ на Марксов анализ социально-экономических отношений». Следует отметить, что Вебер, обращаясь непосредственно к анализу самой науки, не делает специально предметом своего внимания философские и общетеоретические предпосылки и основания научного исследования. Он пишет о науке как социолог, выявляя особенности ее социального функционирования и содержание революционных преобразований. В то же время известны его интерес и особое отношение к ценностным суждениям, ориентациям и мотивациям в науке. Вебер предложил единый принцип понимания природы социально-экономических отношений и их структуры — принцип формальной рациональности. Рациональное, т. е. то, что можно рассчитать, скалькулировать, что поддается учету без остатка, понимается им как особая ценность, мотивация, характеристика поведения. Именно рациональность лежит в основе «идеального типа» — логической модели, на которую опирается при анализе капитализма Вебер и которой придает принципиальное методологическое значение.

«Конструкция целерационального поведения... служит в социологии типом («идеальным типом»), с помощью которого реальное, обусловленное различными иррациональными факторами (аффектами, заблуждениями) поведение может быть понято как «отклонение» от чисто рационально сконструированного поведения» (Вебер М. Исследования по методологии науки. М., 1980. Ч. 2. С. 98). Именно формальная рациональность составляет суть «духа капитализма», поскольку, как считал Вебер, создателями капитализма были рациональное предприятие, рациональная бухгалтерия, рациональная техника, рациональное право, а также рациональный образ жизни, рациональная хозяйственная этика. Следуя концепции рациональности, Вебер пришел к необходимости выявить конкретные проявления рациональности в истории становления «духа капитализма». Один из конструктивных компонентов этого процесса — рациональное жизненное поведение на основе идеи профессионального признания. Он возник, как стремится показать Вебер в исследовании протестантской этики, из духа аскетического протестантизма, который стал

основой «буржуазного стиля жизни», социально-политической этики, следовательно, — организации и функций социальных сообществ (от религиозных собраний до государства). Актуальны сегодня его соображения о неизбежных конфликтах различных группировок правящего класса, главный из которых — борьба между политическими партиями и бюрократическим аппаратом, мысль о всесилии бюрократии, в чем он видел причину невозможности формирования социалистических общественных отношений. Вебер высказывал заслуживающее сегодня особого внимания положение о том, что будущее общество — это не диктатура рабочего класса, но диктатура чиновников, узурпирующих власть в обществе. Итак, вводя абстракции «рациональность», «идеальный тип», «дух капитализма», «профессиональная этика», Вебер стремился принципиально пересмотреть существовавшие до него учения об обществе в исторических, экономических, социологических аспектах, осуществить собственную «методологическую революцию» в этих науках.

Осуществленный сравнительный анализ при всей его неполноте позволяет сделать ряд выводов. Представляется очевидным, что логико-методологическое понятие научной революции играет конструктивную роль при рассмотрении не только естествознания, но и истории социально-экономических дисциплин. Важным исходным моментом при этом становится, как и в естествознании, анализ предпосылок и основания этих наук, их существенная перестройка. Однако этой логико-методологической процедуры недостаточно, необходим еще и специальный содержательный анализ, выявляющий философские принципы такой переоценки.

Иные, специфические проблемы встают при рассмотрении изменения способов и средств познавательной деятельности в гуманитарном знании. С этой точки зрения, безусловно, интересны и значимы процессы, происходящие, в частности, в лингвистике в связи с применением математических методов и использованием компьютеров. Ответ на вопрос: можно ли рассматривать создание инженерной лингвистики как начало революционных преобразований —должны дать, разумеется, сами лингвисты, проанализировав ситуацию в языковедении в целом. Но есть в этой проблеме и общеметодологические аспекты для гуманитарных наук, использующих компьютерные программы и подверженных «парадигмальным прививкам» из других наук, в частности кибернетики, теории информации и семиотики. Одновременно меняются методы и спо-

собы деятельности, что в целом может стать основой революционных преобразований.

Новые средства исследования языка, основанные на применении методов формального лингвистического анализа, непосредственно связаны с математической лингвистикой, которая использует алгебраические, теоретико-множественные и логико-математические методы, позволяющие получать аналоги синтаксических отношений, классов, слов, грамматических категорий, что, в свою очередь, помогает выработать единую логическую основу изучения знаковых систем. Математическая лингвистика является теоретической основой таких, например, областей инженерной лингвистики, как автоматический перевод и автоматическая переработка текста. В ходе исследований выяснилось, что существующие в языке формальные описания морфологии, синтаксиса, семантики, прагматики недостаточны для составления алгоритмов и создания моделей для ЭВМ. Поэтому были разработаны специальные лингвистические модели, т. е. искусственно созданные формальные системы, не только имитирующие микроструктуру или функционирование лингвистического объекта, но и позволяющие в какой-то мере воспроизводить этот объект. Изменения, происшедшие в результате применения этих принципиально новых средств, отличных от традиционных языковедческих приемов и методов, весьма существенны. Состоят они в следующем. Расширилось понимание объекта лингвистики, поскольку исследуется не только сам язык, но также речевая, мыслительная и коммуникативная деятельность человека. Ранее объект фиксировался только на уровне прямого наблюдения, т. е. воспроизведения и восприятия речи самим человеком. С введением новых средств исследования, требующих предельной детализации, выяснилось, что существуют также трудно наблюдаемые или вообще ненаблюдаемые лингвистические объекты, такие, как механизмы порождения, передачи и восприятия речевого сообщения и сопровождающие их семиотические процессы актуализации языковых значений и текстовые смыслы, изучение которых позволило выявить скрытый от прямого наблюдения так называемый парадокс коммуникации — присутствие в сообщении как минимум трех смыслов: общеязыкового, авторского и извлекаемого получателем сообщения.

Принципиальным в этом случае является перенос языка в процессе моделирования на иной — «машинный» уровень, что и позволяет обнаруживать новые системные связи, свойства лингвистического объекта. Появилось много новых, не известных прежнему

языкознанию проблем, решение которых потребовало, например, переосмысления содержания таких фундаментальных понятий, как «знак», «фонема», «смысл», «формализация», «искусственный язык», и введения новых: «лингвистическая модель», «универсальный логико-семантический код», «автоматическое распознавание текста» и многие другие.

Как уже указывалось, прежде понятие фонемы как наименьшей звуковой единицы принималось «на веру», без экспериментальной проверки. Оно было, по выражению Р.Г. Пиотровского, «удобной гносеологической гипотезой-фикцией», не учитывающей двух важных особенностей звука: с одной стороны, акустической изменчивости каждого звука в процессе его произнесения, с другой — размытости границ и «взаимонаплывания» соседних звуков. В «новой» лингвистике это учтено: введены звуковые единицы меньшего размера, чем фонема. Уточнение понятия «знак» произошло при построении и изучении модели словесного знака. Выявлена, в частности, принципиальная значимость для знакообразования не только собственно семиотических моментов, но и социокультурных параметров субъекта языка (эмоциональные, оценочные и смысловые ассоциации, коммуникативные ситуации, прагматические намерения, человеческая «база данных» и т. п.) (Пиотровский Р.Г. Лингвистические уроки машинного перевода // Вопросы языкознания. 1985. № 4). Изменения в средствах и методах исследования тесно связаны с перестройкой и переоценкой предпосылок и оснований лингвистической теории, ее статуса и параметров. Важнейшим результатом этого процесса является осознание трудностей и противоречий приложения фундаментальных лингвистических теорий к конкретному языковому материалу. В классическом языкознании нет прямых и оперативных средств проверки соответствия теории объективной действительности, поэтому исследователи опираются, как правило, одновременно на несколько различных гипотез и исходят в лучшем случае из формальной истинности, т. е. из соответствия теории (гипотезы) критериям непротиворечивости, полноты и простоты. В ходе освоения автоматического перевода выяснилось, что оперативная проверка теоретических построений компьютерными средствами — разрешимая задача. Развитие лингвистического эксперимента с помощью компьютера превращает языкознание из описательной науки в экспериментально-теоретическую. Этому в значительной степени способствует изменение соотношения и содержания теоретических и прикладных знаний в лингвистике.

Если в этой науке традиционными прикладными задачами были создание и совершенствование письменности, унификация научно-технической терминологии, совершенствование методики преподавания языков и т. п., то теперь к ним добавились принципиально новые задачи, такие, как разработка автоматических методов переработки текстов, аннотирования, реферирования и перевода, создание словарей, систем информационного поиска, лингвистическое обеспечение автоматизированных систем управления. Решение такого рода прикладных задач порождает множество новых фундаментальных проблем, заставляет переосмысливать уже существующие, тем самым значительно стимулирует развитие лингвистической теории. Кроме того, появление прикладной лингвистики в статистических, математических, инженерных исследованиях привело к изменению социального статуса этой дисциплины и оптимизации интеграционных процессов. Существенно расширилась область взаимодействия лингвистики с математикой, информатикой, психологией, акустикой, военным делом и т. д., т. е. проявилась тесная взаимосвязь гуманитарных, технических и естественных наук.

Таким образом, языковеды-исследователи, овладевая компьютером как средством моделирования, автоматической переработки текстов, осваивая парадигмы других наук, вышли на принципиально новый уровень. Они с необходимостью рефлексируют над своей деятельностью, ее теоретическими и методологическими результатами, соотносят лингвистику с другими науками, делая ее предметом собственно методологического анализа, переосмысливая его формы и методы, предпосылки и основания. Соответственно, меняются и способы мыслительной деятельности, опирающиеся, в частности, на специальные моделирующие и вычислительные устройства. Все это свидетельствует о серьезных преобразованиях, происходящих в языковедческой науке.

Итак, понятие научной революции с выявленным «набором» составляющих ее признаков применимо также и для анализа процессов, происходящих в социально-гуманитарном знании, что дает основание ставить вопрос о научной революции в данной сфере знания и об универсальности этого понятия.

БИЛЕТ 11 Герменевтика как теория интерпретации

Наиболее обстоятельно интерпретация разрабатывалась как базовое понятие герменевтики, которая занимается правилами истолкования текстов, представлениями о понимании и интерпретации как фундаментальных способах человеческого бытия. В. Дильтей, объединяя общие принципы герменевтики и разрабатывая методологию исторического познания и наук о культуре, показал, что связь переживания и понимания, лежащая в основе наук о духе, не может в полной мере обеспечить объективности, поэтому необходимо обратиться к искусственным, спланированным приемам. Именно такое планомерное понимание «длительно запечатленных жизнеобнаружений» он называл истолкованием, или интерпретацией. Понимание части исторического процесса возможно лишь через его отнесение к целому, а универсально-исторический обзор целого предполагает понимание частей. Хайдеггер дал блестящие образцы интерпретации филологических и философских текстов Анаксимандра, Декарта, Канта и других, вместе с тем он совершил «онтологический поворот» и вывел герменевтическую интерпретацию за пределы анализа текстов. Он различил первичное безотчетное (дорефлексивное) понимание как сам способ бытия человека, тот горизонт предпонимания, от которого никогда нельзя освободиться, и вторичное понимание, возникающее на рефлексивном уровне как философская или филологическая интерпретация. Вторичная интерпретация коренится в первичном предпонимании; всякое истолкование, способствующее конечному пониманию, уже обладает предпониманием истолковываемого. Отсюда особая значимость предзнания, предмнения для интерпретации, что в полной мере осознается в дальнейшем Гадамером, утверждавшим, что «законные пред-рассудки», отражающие историческую традицию, формируют исходную направленность нашего восприятия, включаются в традиции и поэтому являются необходимой предпосылкой и условиями понимания, интерпретации. В целом в герменевтике, поскольку она становится философской, расширяется «поле» интерпретации, которая не сводится теперь только к методу работы с текстами, но имеет дело с фундаментальными проблемами человеческого бытия-в-мире. Интерпретация элементов языка, слова также изменила свою природу, поскольку язык рассматривается не как продукт субъективной деятельности сознания, но, по Хайдеггеру, как то, к чему надо «прислушиваться», как «дом бытия», через который говорит само бытие. Для Гадамера язык предстает как универсаль-

4*

ная среда, в которой отложились пред-мнения и пред-рассудки, именно здесь осуществляется понимание, и способом этого осуществления является интерпретация. Временная дистанция между текстом и интерпретатором рассматривается им не как помеха, но как преимущество позиции, из которой можно задать новые смыслы сообщениям автора текста.

Возможность множества интерпретаций ставит проблему истины, правильности, гипотетичности интерпретации; обнаруживается, что вопрос об истине не является более вопросом о методе, но становится вопросом о проявлении бытия для понимания. Отмечая этот момент, П. Рикёр, чьи идеи лежат в русле «онтологического поворота», предлагает такую трактовку интерпретации, которая соединяет истину и метод и реализует единство семантического, рефлексивного и экзистенциального планов интерпретации. Он полагает, что множественность и даже конфликт интерпретаций являются не недостатком, а достоинством понимания, выражающего суть интерпретации, и можно говорить о текстуальной полисемии по аналогии с лексической. В любой интерпретации понимание предполагает объяснение, которое развивает понимание.