новая папка 2 / 17427
.pdfКАДРИЛЬ
(Отрывок из поэмы)
Посвящение Е. А. Баратынскому
Ты мечты моей созданью Ждал счастливого конца...
И, верна души призванью, Этот труд печальной данью Я кладу на гроб певца:
В память дум твоих, Евгений, Полных чистого огня, В память светлых вдохновений,
В память радостных мгновений, В память горестного дня.
Для маскарада уж одета, Замок алмазного браслета Смыкая на руке, вошла Графиня в двери кабинета; И в этот вечер как была,
Внаряде вишневого цвета, Она прекрасна и бела! Каким сияньем талисмана
Вее венце блестел опал!
Как пышно вкруг младого стана Тяжелый бархат упадал!
Бьет девять. Взор склонивши томный, Она сидит и ждет подруг; Сложила на одежде темной Блестящий мрамор дивных рук.
Как знать, что под густой ресницей Высказывает яхонт глаз?
В какую даль младою птицей Теперь мечта ее взвилась? О чем задумалась так мило?
Каким забылась тайным сном? Владеет ли ее умом
То, быть чему... иль то, что было?..
Но вот к хозяйке молодой Три юные подруги, рядом, Шелковым зашумев нарядом, Вошли в затейливый покой. Встает с богатого дивана Графиня: "Как любезны вы,
Что съехались ко мне так рано!" И быстро с ног до головы Их осмотрела: "Как пристало К Надине яркое жонкиль!
Как белый бархат рядит Олю!" - И язычкам своим дал волю Очаровательный кадриль.
А засыпал уж православный Широкий город между тем; В его средине Кремль державный
Светлел, как призрак, грозно-нем. Ночь воцарилась.
Южной ночи Не знаю я, России дочь;
Но как у нас, в морозной мочи,
Январская волшебна ночь! Когда, молчанием объяты, Бело стоят Москвы палаты; Когда стозвездна синева,
Ибудто в ледяные латы Одета дивная Москва! На эти долгие морозы
Роптала я в моей весне; Играли молодые грезы, Просили многого оне...
Теперь с тобою было б больно Расстаться мне, Москва моя! Безвестной долей я довольна, Страшусь иного бытия!
Прошли воображенья чары; Давно не возмущают сна Ни андалузские гитары, Ни грохотанье Ниагары,
Ни глав Альпийских белизна. Привыкла к скромной я картине, К уединенному труду,
Ивзорам вид любимый ныне - Дитя веселое в саду.
. . . . . . . . . . . . .
Зачем, качая головою, Так строго на меня смотря,
Зачем стоишь передо мною, Призрак Певца-богатыря? Ужели дум моих обманы
Увлечь дерзнут мой детский стих В заветный мир твоей Татьяны, В мир светлых образов твоих, Где облачал мечту-царицу Ты в лучезарный дифирамб
Иклал ей в гордую десницу,
Как звучный меч, свой мочный ямб? Увы! где тот в отчизне целой, Кто б мог, как ты непобедим,
Владеть теперь, в надежде смелой, Твоим оружьем золотым?
Сраженный смертию нежданной, Доспех ты чудный взял с собой, Как в старину булат свой бранный В свою гробницу брал герой.
И все робеют и поныне, Поэта вспоминая вид:
Все страшен ты певцов дружине, Как рати мавров мертвый Сид.
. . . . . . . . . . . . .
Ночь воцарилась. Уж мерцали Средь мрака фонари бледней;
Кой-где, как бы по твердой стали, Звучал летучий скрип саней.
На улицах Первопрестольной Все было тихо, холодно;
Гулял по ним лишь ветер вольный, Метель стучалася в окно.
Но, недоступны хладным вьюгам, Зимы чудесные цветы, Перед камином тесным кругом Четыре сели красоты.
В непринужденном разговоре
Уже быстрее их слова Сливаться стали. Речь сперва
Была о светском, пестром вздоре, Которым тешится Москва; Но женская беседа вскоре Пошла привычной колеей;
И, тотчас вспыхнув, спор живой Родное принял направленье: Мужчин и женщин назначенье,
Исердца выбор роковой,
Итяжкое разуверенье. - Всегда в беседе мы своей
Невольно в речь впадаем ту же: Молчим почтительно о муже, Но вообще браним мужей.
"Нет, я не соглашуся с вами; Признаемся, почти всегда Во всем мы виноваты сами".
- "Помилуйте, графиня!"
- "Да;
Тех бедствий женщина могла бы Избегнуть, если бы она Сама себе была верна; Но все мы ветрены и слабы.
Глубоко в сердце вложено Нам чувство счастия и блага; Но от решительного шага Когда удержит нас оно?
Нас самолюбье губит вечно:
Кто скажет нам, что, не греша, Нельзя нас не любить сердечно, - В том и высокая душа, Тому вверяемся беспечно.
Притом пугает, с ранних пор, Нас предрассудка приговор. Не смеем ждать мы благородно
Того, чье сердце с нашим сходно, С кем мы сойтись бы на пути
Могли; с кем и сошлись, но поздно, Когда обоим уже розно Навек назначено идти.
Не мы ль, скажите, виноваты?"...
<Между 1843 и 1859>