Звезда за правильный ответ

Вы внимательно прочитали статью? Тогда ответьте на вопрос:

Утверждено мировое соглашение. Может ли третье лицо оспорить сделку, ставшую предметом соглашения?

Да, оспорив судебный акт, которым утверждено соглашение

Нет, так как оно не было участником судебного разбирательства

Нет, такой способ защиты интересов третьих лиц не предусмотрен

СУДОПРОИЗВОДСТВО

Альтернативная третейская оговорка. Когда суды признают ее законной

Андрей Андреевич Громов  аспирант кафедры гражданского права МГУ им. М. В. Ломоносова, специалист 6 судебного состава ВАС РФ

• Можно ли в третейской оговорке предусмотреть право выбора только у истца

• Когда третейскую оговорку суд признает недействительной

• Как зарубежные суды оценивают соглашения с альтернативой при определении подведомственности спора

Стороны договоров последнее время все чаще включают в текст так называемую альтернативную арбитражную оговорку. Такое условие позволяет одной из сторон (или каждой из них) в случае возникновения спора выбрать обратиться в государственный или третейский суд для разрешения конфликта. Опасность такого условия заключается в том, что суд в итоге может признать ее недействительной из-за того, что стороны якобы так окончательно и не определились с конкретным арбитражем. Такой подход судов к альтернативной третейской оговорке не единственный.

Есть и более позитивный подход судов, поддержанный Высшим арбитражным судом. ВАС РФ считает, что альтернативная третейская оговорка, которая предоставляет истцу право выбора суда является действительной и не противоречит российскому законодательству.

Альтернативную третейскую оговорку суды считали несогласованным условием

Отношение российских судов к альтернативной третейской оговорке на протяжении последних 10 лет не оставалось неизменным.

Так, суд по одному из дел указал, что условие, предусматривающее урегулирование спора в постоянно действующем третейском суде либо в арбитражном суде по выбору обращающейся с иском стороны, является надлежаще согласованным (постановление ФАС Волго-Вятского округа от 10.04.2009 по делу № А79-9019/2008). Однако в более раннем постановлении этот же суд отметил, что допущенная сторонами альтернатива при определении подведомственности споров, возникающих при исполнении договора, свидетельствует о том, что стороны не пришли к соглашению по данному вопросу (постановление ФАС Волго-Вятского округа от 26.05.2004 № А82-5483/2003-29). Такая позиция встречается в судебных актах и других судов (постановления ФАС Восточно-Сибирского округа от 08.01.2003 № 86/01-С1/02-Ф02-3818/02-С2, Западно-Сибирского округа от 27.11.2008 по делу № А70-4452/6-2008). Еще в одном деле суд признал третейскую оговорку незаключенной, однако в этом деле стороны дополнительно не указали, кто из них выбирает суд (постановление ФАС Восточно-Сибирского округа от 15.08.2002 по делу № А78-1400/02-С1-11/57-Ф02-2307/02-С2).

Все перечисленные судебные акты содержат следующие общие черты:

• при наличии альтернативной третейской оговорки с правом выбора у истца (или без него) считается, что стороныне пришли к соглашению по вопросу определения подведомственности спора;

• при выборе третейского суда обоюдная воля сторон заменяется волей истца;

• дополнительным подтверждением отсутствия третейской оговорки являются возражения ответчика в третейском суде;

• отсутствие в третейской оговорке указания, кому принадлежит право выбора суда, приводит к неопределенности и признанию данного условия незаключенным.

Кроме того, требование ясно выраженного согласия содержит следующее основание. Соглашаясь на рассмотрение дела в арбитраже, лицо отказывается не только от своего конституционного права на рассмотрение дела в суде, но и права, закрепленного ст. 6 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, а также Международным пактом о гражданских и политических правах 1966 года¹.

В связи с этим Эммануэль Гальяр отмечает, что согласие на рассмотрение дела в арбитраже носит также «доказательственную функцию»², поскольку ЕСПЧ в деле Deweer v. Belgium указал, что выражение согласия на рассмотрение дела арбитражем одновременно означает отказ лица от права на рассмотрение дела государственным судом³.

Однако упомянутая позиция кассации была опровергнута Высшим арбитражным судом РФ. Так, в одном из своих определений высшая судебная инстанция указала, что альтернативная третейская оговорка с правом выбора у истца является заключенной надлежащим образом, поскольку действующее российское законодательство не запрещает заключать третейские соглашения подобного рода (определение ВАС РФ от 08.06.2007 по делу № А32-8964/2006-50/2ТР).

При этом суд не принял во внимание довод ответчика о том, что в ответ на извещение, полученное от Третейского суда при Торгово-промышленной палате г. Сочи им были заявлены возражения относительно рассмотрения дела третейским судом.

Ассиметричную третейскую оговорку суд может заменить на симметричную

В современной кассационной практике позиция о допустимости альтернативной третейской оговорки находит полную поддержку.

ФАС Московского округа признает альтернативные арбитражные оговорки, даже если в них право выбора принадлежит только одной из сторон при условии, что она будет истцом (постановления ФАС Московского округа от 21.12.2009 по делу № А40-59801/09-50-432, от 22.12.2009 по делу № А40-59746/09-50-409, от 23.12.2009 по делу № А40-59800/09-52-555, от 25.12.2009 по делу № А40-59748/09-39-553, от 28.12.2009 по делу № А40-59745/09-63-478, от 12.01.2010 по делу № А40-59798/09-69-546). Так, в указанных делах отмечается, что «кредитор, несущий соответствующие финансовые риски, наделен правом выбора использования заложенных в договоре механизмов определения порядка разрешения споров, включая возможность инициировать разбирательство в арбитраже, компетентном суде Англии, либо в компетентном суде иной юрисдикции».

ФАС Уральского округа в Обзоре практики рассмотрения дел об оспаривании решений третейских судов и о выдаче исполнительных листов на принудительное исполнение решений третейских судов (одобрен президиумом ФАС Уральского округа 07.07.2010) указывает, что «третейская оговорка, в соответствии с которой спор может быть рассмотрен по выбору истца в определенном третейском суде либо арбитражном суде, не противоречит закону и не может служить основанием для отказа в выдаче исполнительного листа на принудительное исполнение решения третейского суда» (п. 1). В обоснование данной позиции суд ссылается на п. п. 1, 4 ст. 421 ГК РФ, согласно которым граждане и юридические лица свободны в заключении договора, условия договора определяются по усмотрению сторон, кроме случаев, когда содержание соответствующего условия предписано законом или иными правовыми актами, а также на то, что действующее законодательство не запрещает включение в гражданско-правовой договор альтернативной третейской оговорки, в соответствии с которой заинтересованное лицо обладает правом обратиться по своему усмотрению в определенный третейский или арбитражный суд.

Аналогичная позиция представлена и в постановлениях других кассаций (постановления ФАС Северо-Кавказского округа от 28.03.2007 по делу № А32-26381/2006, от 12.12.2008 по делу № А32-10887/2008; Западно-Сибирского округа от 12.04.2007 по делу № А45-19806/06-53/8, от 28.04.2009 по делу № А45-21733/2009-50/47, от 07.07.2011 по делу № А75-1836/2011; Уральского округа от 05.03.2009 по делу № А50-18905/2008, от 11.03.2009 по делу № А07-18006/2008; Поволжского округа от 13.05.2009 по делу № А65-823/2009, от 14.05.2009 по делу № А65-830/2009). При этом в качестве дополнительного аргумента нередко используется тот факт, что ответчик не выразил своего несогласия при рассмотрении спора в третейском суде.

Казалось, что окончательно решение данной проблемы было дано ВАС РФ при рассмотрении одного из дел. Так, в определении о передаче дела в Президиум коллегия судей указала, что практика арбитражных судов по вопросу альтернативной третейской оговорки не является единообразной. По итогам рассмотрения этого дела Президиум сделал вывод о том, что «третейские соглашения, предусматривающие возможность каждой из сторон обратиться по своему выбору в конкретные государственные или третейские суды, не противоречат закону и должны считаться заключенными» (постановление Президиума ВАС РФ от 14.02.2012 по делу № А75-1836/2011).

Однако в июне того же года Президиум ВАС РФ принял менее однозначное постановление (от 19.06.2012 № 1831/12). При обосновании своей позиции суд указал, что подобное условие нарушает принцип равенства участников гражданско-правовых отношений. Кроме того, было отмечено, что в таком случае имеет место нарушение принципа предоставления сторонам равных процессуальных возможностей по отстаиванию своих прав и законных интересов, в подтверждение чего суд указал на ряд постановлений Конституционного суда РФ и Европейского суда по правам человека⁴. При этом оба постановления содержат оговорку о том, что вступившие в законную силу судебные акты по делам со схожими фактическими обстоятельствами приняты на основании нормы права в истолковании, которое расходится с содержащимся в настоящем постановлении толкованием, и могут быть пересмотрены на основании п. 5 ч. 3 ст. 311 АПК РФ, если для этого нет других препятствий.

В сложившейся ситуации интересно, как будет развиваться отношение российских судов к данному институту в дальнейшем.

Предлагается три возможных интерпретации данного решения.

1. признание соглашения недействительным в части, предоставляющей специальное право истцу;

2. асимметричное соглашение преобразуется в симметричное;

3. соглашение признается полностью недействительным⁵.

Непосредственно из текста постановления следует, что в данном деле третейская оговорка была признана недействительной целиком (аргументы в пользу такого вывода высказали А. Н. Кучер, А. И. Ядыкин, А. В. Асосков). Однако последующие комментарии по данному вопросу руководителя аппарата ВАС А. В. Егорова⁶ и судебная практика позволяют прийти к выводу, что асимметричная третейская оговорка преобразуется в симметричную. При этом если в третейском соглашении признается право истца обратиться по его выбору в третейский суд или в государственный суд, суды признают подобную оговорку действительной. Такую позицию занял Девятнадцатый арбитражный апелляционный суд по нескольким делам (постановления от 26.12.2012 по делу № А35-150/2012, от 26.12.2012 по делу № А35-152/2012, от 27.12.2012 по делу № А35-151/2012, от 28.12.2012 по делу № А35-14931/2011). Аналогичного мнения придерживаются и суды кассационной инстанции (постановления ФАС Западно-Сибирского округа от 30.07.2012 по делу № А02-1656/2011, Северо-Западного округа от 05.03.2013 по делу № А56-60170/2012, от 16.05.2013 по делу № А26-10813/2012, от 20.06.2013 по делу № А26-495/2013). При этом во всех вышеперечисленных делах суды ссылались на правовую позицию ВАС РФ, выраженную в постановлении Президиума от 14.02.2012 № 11196/11 .

В Англии суды разрешают применять альтернативную третейскую оговорку не только истцам, но и ответчикам

Еще во второй половине XX века английские суды общего права занимали следующую позицию: арбитражная оговорка имеет место только при наличии взаимного согласия сторон, а также только в том случае, если она предоставляет обеим сторонам право обратиться в арбитраж⁷. Эта правило было закреплено в деле Baron v. Sunderland Corp (1966): «арбитражная оговорка действительна в том случае, если она предоставляет обеим сторонам сделки право обратиться в арбитраж при возникновении спора». Данная позиция была поддержана в деле Tote Bookmakers Ltd v. Development and property Holding Co. Ltd (1985). В этом деле между истцом и ответчиком был заключен договор аренды земельного участка. Договором было предусмотрено, что арендодатель производит оценку размера арендной платы и направляет ее арендатору. Последний в случае несогласия с оценкой имел право обратиться в арбитраж, в котором арбитром будет лицо, специализирующееся в данном вопросе. Суд отказал арендатору в передаче дела в арбитраж, поскольку условие об арбитражной оговорке носит односторонний характер и является недействительным, при этом суд сослался на вышеупомянутое дело 1966 года.

Указанная практика преодолена годом позже Апелляционным судом Англии и Уэльса в деле Pittalis v. Sherefettin (1986). Судья Фокс, чье мнение оказалось ведущим по данному делу, отметил следующее: «Я не вижу оснований, почему соглашение между двумя лицами, предоставляющее одному из них право обратиться в арбитраж, должно признаваться недействительным. На мой взгляд, имеет место двустороннее соглашение, порождающее действительный договор». При этом Фокс сослался на два решения (Woolf v. Collis Removal Service (1948)⁸, Heyman v. Darwins Ltd (1942)), в которых арбитражная оговорка, защищавшая потребителей, разрешалась (причем эти дела были проигнорированы Baron v. Sunderland Corp. и Tote Bookmakers Ltd v. Development and property Holding Co. Ltd).

С этого момента дело Pittalis v. Sherefettin рассматривалось как прецедент, разрешающий сторонам договора заключать односторонние арбитражные оговорки. При этом в арбитраж может идти не любая сторона, когда она будет истцом, а только одна из них, вторая в любом случае имеет право обратиться только в государственный суд. Практика, разрешающая использовать альтернативные арбитражные оговорки с правом выбора у истца, установилась в 1983 году в деле Westfal-Larsen & Co A/S v. Ikerigi Compania Naviera SA (The Messiniaki Bergen)

Однако ряд представителей доктрины отмечали, что, вероятно, дело Pittalis имеет ограниченный круг применения, поскольку в нем поддерживалась односторонняя арбитражная оговорка в качестве средства защиты потребителя (в данном случае — арендатора)⁹.

Последние сомнения по вопросу действительности односторонней арбитражной оговорки были решены в деле NB Three Shipping v. Harebell Shipping Ltd (2004). Из материалов дела следует, что стороны заключили договор фрахтования судна. Причем все споры должны были решаться английскими судами, если только собственники судна не пойдут в Лондонский арбитраж. Когда фрахтователь обратился в государственный суд в связи с возникшими нарушениями по договору, собственники заявили, что дело будет направлено в арбитраж. Судья Морисон сослался на дело Pittalis, указав, что оно должно применяться по общему правилу, когда спор касается односторонней арбитражной оговорки.

Однако фрахтователи оспаривали в данном деле не применимость арбитражной оговорки вообще, а порядок ее применения. Так, они утверждали, что собственники могли ссылаться на нее только в том случае, если бы они сами выступали в качестве истцов (в данном деле разбирательство начали фрахтователи). При этом они ссылались на редакцию данной статьи в договоре: «собственник может начать процесс в арбитраже, а не передать его в арбитраж — «the option of bringing any dispute under arbitration», of referring»». На этот аргумент Морисон возразил, что в случае возникновения разногласий у сторон они еще до передачи спора в суд, как правило, оговаривают, будет ли дело рассматриваться в арбитраже или в государственном суде. В настоящем деле, поскольку право выбора принадлежит собственникам, которые имели бы решающее слово в подобных досудебных переговорах, тем самым направив (перенеся — bringing) cпор в арбитраж. Кроме того, само условие об альтернативной арбитражной оговорке нацелено на предоставление лучших прав собственникам по сравнению с их контрагентами. Судья отметил также, что факт того, что фрахтователи уже обратились с иском в государственный суд, никаким образом не прекращает право собственников передать дело в арбитраж. Однако как только последние сделают волеизъявление или сделают так, что контрагент разумно будет считать, что выбор осуществлен, опционное право собственников прекратится.

Таким образом, дело NB Three Shipping оказало существенное влияние на развитие данного института в Англии:

• подтвердило широкий круг применения прецедента Pittalis;

• установило правило, по которому право осуществлять выбор по опционной арбитражной оговорке имеет не только истец, но и ответчик;

• обязанность стороны, у которой данного права нет, при возникновении спора вступить в переписку с контрагентом и узнать, какую из альтернатив тот выбирает.

В деле Debenture trust Corp plc v. Elektrim finance BV and others (2005) арбитражная оговорка предусматривала, что по общему правилу спор подлежал рассмотрению в арбитраже и только при волеизъявлении управомоченной стороны, иск направлялся в государственный суд. В указанном деле суд отметил, что если контрагент управомоченной стороны начинает разбирательство в арбитраже, последний имеет право перевести дело в государственный суд. При таком подходе крайне важно, чтобы волеизъявление управомоченной стороны имело место как можно раньше с момента инициирования разбирательства контрагентом.

Таким образом, английские суды разрешают сторонам сделок использовать альтернативные арбитражные оговорки, даже если этим правом наделен потенциальный ответчик по делу. Признание указанного положения недействительным рассматривается ими как чрезмерное вмешательство в дела сторон и нарушение принципа автономии воли.

Немецкие суды признают недействительными оговорки с правом выбора у ответчика

По общему правилу арбитражные оговорки подобного рода в Германии разрешены¹⁰. Третейская оговорка — соглашение между сторонами, по которому все или отдельные споры, которые возникли или возникнут в будущем в отношении установленных между ними договорных или внедоговорных правоотношений, разрешаются третейским судом (§ 1029 Гражданского процессуального кодекса Германии). При этом в комментариях к указанной статье отмечается, что третейское соглашение может также устанавливать альтернативу: право обращения в государственный или третейский суд, но при наличии четко описанной процедуры осуществления выбора¹¹. В частности, необходимо урегулировать последствия отказа стороны от осуществления выбора, а также просрочки в реализации указанного права. Помимо этого, указанное право, принадлежащее ответчику, действительно только в том случае, когда в оговорке предусмотрено, что ответчик должен осуществить его раньше, чем истец начнет судебное разбирательство¹².

Так, в деле 1998 года Верховный суд Германии установил, что односторонняя арбитражная оговорка, содержащаяся в типовых условиях, является несправедливой и недействительной. Эта оговорка предоставляла одной из сторон право выбора между арбитражем и государственным судом независимо от того, будет указанная сторона истцом или ответчиком в споре. Несправедливым это будет потому, что сторона, не имеющая подобного права, в любом случае обратится с иском в государственный суд, в то время как ее контрагент может сделать это разбирательство бесполезным, заявив о своем праве передать дело в арбитраж, сославшись на § 1032 ГПК Германии: «Суд, в который подается иск по спору, охватываемому третейским соглашением, должен, если ответчик представит возражение до начала устных слушаний по существу спора, отклонить иск как неподлежащий рассмотрению». На истца в таком случае будет возложена обязанность по оплате расходов, связанных с обращением в государственный суд. Кроме того, это приведет к бесполезной потере времени.

Если альтернативная третейская оговорка содержится в типовых условиях заключения сделок, она должна соответствовать дополнительному требованию — принципу справедливости, установленному в ст. 307 ГГУ¹³. Это означает, что данное условие будет признано недействительным, если оно возлагает несправедливые обязанности на контрагента или относится к числу неожиданных условий¹⁴.

Изложенный иностранный опыт показывает, с одной стороны, что современные отечественные подходы в целом ему соответствуют. В то же время он демонстрирует, что допущение альтернативных оговорок не может быть безграничным, поскольку есть риск несбалансированности интересов сторон. И отечественная практика только-только подходит к этим новым вопросам, вытекающим из общей допустимости альтернативных оговорок о выборе способа разрешения коммерческого спора.

¹J. Lew, l. Mistelis. Comparative International Commercial Arbitration. 2003. Р. 131. ²E. Gaillard, D. Di Pietro Enforcement of Arbitration Agreements and International Arbitral Award. Cameron May. 2009. Р. 220 ³A. Tweedd.ale, K. Tweeddale, Arbitration of commercial disputes. 2007. Р. 35; E. Gaillard, D. Di Pietro, Op. cit. Р. 220. ⁴О критике данного постановления см.: Карабельников Б. Р. Международный коммерческий арбитраж. 2013. С. 164–166; Ходыкин Р. М. Гибридные оговорки о рассмотрении спора? Комментарий к постановлению ВАС РФ от 19 июня 2012 г. № 1831/12 // Вестник ВАС РФ. 2012. № 11. С. 60–70; Елисеев Н. Г. Опционные оговорки о месте разрешения коммерческих споров; Асосков А. В. Асимметричные оговорки о порядке разрешения споров: проблемы, порожденные постановлением Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 19 июня 2012 года № 1831/12 // Третейский суд. 2012. № 5. С. 122–136; Aitkulov Т., Popelysheva J. The Supreme Arbitrazh Court of the Russian Federation rules on the validity of dispute resolution clauses with a unilateral option // www.kluwerarbitrationblog.com. ⁵Первый и третий подходы представлены в п. 3 Справки к заседанию международно-правовой секции Научно-консультативного совета при ВАС РФ. ⁶См.: Егоров А. В. Асимметричные оговорки о разрешении споров судебная практика заменяет на симметричные // Вестник международного коммерческого арбитража. 2012. № 2. С. 191. ⁷A. Tweeddale, K. Tweeddale. Op. cit. 2007. Р. 97, 98; G. Born. International Commercial Arbitration. 2009. Р. 732. ⁸Факты: между сторонами заключен договор хранения, разрешающий потребителю обращаться в арбитраж. ⁹S. Nesbitt, H. Quilan. The Status and Operation of Unilateral or optional Arbitration Clauses. Kluwer Arbitration/Wolters Kluwer, 2006. Р. 135, 136. ¹⁰P. Clifford, O. Browne. Op cit. Р. 40. Со ссылкой на дело: BGH, Решение от 26.01.1989 – X ZR 23/87; S. Nesbitt, H. Quilan. Op. cit. Р. 145; K. Schwab, G. Walter. Schiedsgerichtbarkeit. Systematischer Kommentar zu den Vorschriften der Zivilprozessordnung. Verlag C. H. Beck Helbing and Lichtenhahn. 2005. Р. 27 – в указанном комментарии к Гражданскому процессуальному кодексу отмечается, что данный подход поддерживался доктриной и судебной практикой еще со второй половины XX века (OLG Hamburg KTS, 1958; OLG Munchen NJW, 1959). ¹¹Baumbach/Lauterbach/Albers/Hartmann Zivilprozessordnung Kommentar, Verlag C. H. Beck, Auflage 67. 2009. Р. 2487. ¹²Thomas/Putzo Zivilprozessordnung Kommentar, Verlag C. H. Beck Munchen, Auflage 28. 2007. Р. 1281. ¹³K. Schwab, G. Walter Schiedsgerichtbarkeit. Systematischer Kommentar zu den Vorschriften der Zivilprozessordnung. Verlag C. H. Beck Helbing and Lichtenhahn. 2005. Р. 28. ¹⁴S. Nesbitt, H. Quilan. Op. cit. Р. 146.

ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ СПОРЫ

Продажа права требования на торгах совершена с нарушениями. Как абстрактность уступки права поможет приобретателю

Константин Ильич Скловский  адвокат, д. ю. н.

• Какие нарушения при проведении торгов не повлияют на их результат

• Можно ли признать сделку, заключенную на торгах, недействительной без оспаривания самих торгов

• Что означает принцип абстрактности уступки права требования

Торги, проведенные с нарушением правил, установленных законом, могут быть признаны судом недействительными по иску заинтересованного лица (ст. 449 ГК РФ). Признание торгов недействительными влечет недействительность договора, заключенного с лицом, выигравшим торги (п. 2 ст. 449 ГК РФ). Однако на действительность сделки способны оказать влияние только нарушения, связанные с организацией процедуры торгов, но не всех действий судебного пристава в рамках исполнительного производства. Хотя закон точно не разграничивает среди различных действий судебного пристава и (или) организатора торгов те действия, которые состоят в организации торгов, в практике применения закона сложились определенные позиции, которые позволяют провести такое разграничение.

К спорам о признании торгов недействительными применяются правила об оспоримых сделках

В ФАС Московского округа был рассмотрен спор, связанный с продажей права требования, принадлежавшего ранее кредитору (постановление 18.10.2013 по делу № А40-64205/05-30-394). Право было выставлено на торги по требованию взыскателя, имевшего исполнительный лист против этого кредитора, и было продано в погашение его долга. Затем право было последовательно отчуждено несколько раз, и последний его приобретатель требовал замены стороны в исполнительном производстве в результате правопреемства. Прежний взыскатель возражал против этого, ссылаясь на незаконность отчуждения принадлежавшего ему права. Основным доводом против замены взыскателя был ряд нарушений закона при организации торгов и продаже права, что влекло, по мнению прежнего взыскателя, ничтожность всех последующих сделок. Кредитор указывал и на крайне заниженную оценку проданного права. Он также ссылался на то, что все последующие приобретатели права связаны между собой.

Ранее несколькими судебными актами действия пристава по аресту права требования, передаче этого права на торги и вынесению заявки на оценку были признаны нарушениями закона, при этом соответствующие постановления судебного пристава-исполнителя признаны недействительными. С учетом этих судебных актов, суды первой и апелляционной инстанций оценили сделку по продаже права требования как ничтожную в силу ст. 168 ГК РФ и отказали в замене взыскателя. Отдельного иска о признании недействительными торгов и сделки, заключенной на торгах, однако, не предъявлялось. Заявитель кассационной жалобы указал, что даже если признать, что судебным приставом-исполнителем были допущены нарушения при аресте имущества в виде прав требования по исполнительному производству, при оценке и передаче их на торги, данные нарушения не могут являться основанием ничтожности сделки, заключенной на торгах. Поэтому выводы судов первой и апелляционной инстанций о ничтожности сделки, заключенной на торгах, по основанию нарушений, допущенных судебным приставом-исполнителем при аресте, оценке и передаче прав требования на торги, сделаны с существенным нарушением норм материального права и не соответствуют практике их применения и обязательным для арбитражных судов указаниям ВАС РФ.

В данном деле последовательно затронут ряд вопросов, на которые суд кассационной инстанции дал иной ответ, чем суды первой и второй инстанций. В результате решение было отменено, а заявление цессионария о замене стороны в исполнительном производстве было удовлетворено.

Итак, к сфере процедуры торгов можно отнести такие вопросы, как отсутствие извещения заинтересованных лиц, ненадлежащую форму извещения, если, впрочем, указанные нарушения были способны оказать существенное влияние на результаты публичных торгов (п. п. 3 – 5 информационного письма Президиума ВАС РФ от 22.12.2005 № 101; далее — Информационное письмо).

Как отмечает Л. А. Новоселова, периодически имевшее место ранее в судебной практике отнесение действий по оценке имущества судебным приставом-исполнителем к процедурным вопросам было прекращено в результате развития судебной практики. Эта позиция получила закрепление в п. 7 Информационного письма¹.

Такое решение было обосновано тем, что привлечение к оценке имущества должника специалиста-оценщика не меняет характера отношений, возникающих в ходе исполнительного производства. Так, по общему правилу оценка имущества должника должна осуществляться судебным приставом-исполнителем. Кроме того, действия последнего могут быть обжалованы стороной в исполнительном производстве в порядке, установленном Федеральным законом от 02.10.2007 № 229-ФЗ «Об исполнительном производстве» ².

Таким образом, права взыскателя в исполнительном производстве защищаются различными способами: если нарушения допущены до организации торгов, то они устраняются путем обжалования действий пристава; если нарушения касаются собственно проведения торгов, и тем самым затронуты уже права и интересы участников торгов, которые не могут быть предметом защиты в рамках обжалования действий пристава, то защита прав взыскателя (а также и иных лиц) производится путем предъявления исковых требований о недействительности торгов. Признание торгов недействительными без заявления специального требования о сделке влечет недействительность заключенной на торгах сделки³.

Споры о признании торгов недействительными рассматриваются по правилам, установленным для признания недействительными оспоримых сделок (п. 44 постановления Пленума ВС РФ № 10, Пленума ВАС РФ № 22 от 29.04.2010 «О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав»).

Это означает, что без соответсвующего судебного решения о признании торгов недействительными, торги и заключенная по результатам торгов сделка являются действительными.

В данном случае суд признал незаконными такие действия судебного пристава-исполнителя, как передача арестованного имущества на торги; наложение ареста на имущество; вынесение заявки на оценку; вынесение постановления об оценке имущества должника и об участии специалиста в исполнительном производстве. Однако эти нарушения не рассматриваются как нарушения правил проведения торгов.

При этом тот факт, что взыскатель не оспорил торги в установленном порядке, исключает возможность признания сделки по продаже права требования недействительной по основаниям, связанным с исполнительным производством и действиями пристава. В данном случае обсуждение вопроса о связи нарушений закона, допущенных в процессе исполнительного производства, с действительностью торгов возможно исключительно в рамках судебного спора, возбужденного по иску заинтересованного лица о признании торгов недействительными.

Сделка, заключенная на торгах, может быть, помимо оспаривания торгов, признана недействительной по общим основаниям, как и любая сделка. Например, продажа права требования была бы ничтожной, если бы проданное право не принадлежало цеденту (должнику), либо это право прекратилось исполнением и т. п. Но таких оснований взыскатель не указал, и, как видно из изложенных обстоятельств спора, их не существовало.

Вполне понятно при этом, что арест для целей взыскания того или иного имущества не делает это имущество изъятым из оборота, поскольку ограничения оборотоспособности объекта могут устанавливаться только законом или в установленном законом порядке (ст. 129 ГК РФ).

Вывод суда о недействительности сделки не является преюдициальным

Отдельного обсуждения заслуживает вопрос о значении приведенных в решении суда первой инстанции и апелляционном постановлении суждений о ничтожности сделки по приобретению права на торгах.

Во-первых, проверка такого суждения сама по себе охватывается компетенцией суда кассационной инстанции, поскольку юридическая квалификация этого суждения не требует пересмотра установленных судом фактов или иной оценки этих фактов. В этом отношении арбитражный суд кассационной инстанции правомерно указал на то, что суждение о ничтожности сделки является неверным. Суд указал, что сделка, заключенная на торгах, может признаваться недействительной только по правилам о признании недействительной оспоримой сделки, а такого требования в установленном законом порядке не заявлялось. Кроме того, признание сделки ничтожной как не соответствующей закону (ст. 168 ГК РФ) требует указания того закона, которому сделка не соответствует. В этом случае без указания конкретного закона суждение о ничтожности сделки в силу ее несоответствия закону является само по себе безосновательным.

Во-вторых, соответствующие суждения суда не являются преюдициальными в смысле ст. 69 АПК РФ, поскольку спор о недействительности сделки суд не рассматривал. Помимо этого, вывод суда о тех или иных правоотношениях сторон, в том числе действительности или недействительности заключенной ими сделки, не является сам по себе установлением факта и потому по своей природе не может быть преюдициальным.

То обстоятельство, что ничтожная сделка является недействительной и без судебного решения (ст. 166 ГК РФ), означает, что в известных случаях как суд, так и иные органы и лица могут высказывать суждения о ничтожности той или иной сделки помимо спора об этой сделке. Такие суждения, однако, должны делаться лишь постольку, поскольку ими не нарушаются процессуальные права сторон сделки и иных лиц, в том числе права на судебную защиту. Но в любом случае, независимо от того, является ли такое суждение суда допустимым в этом отношении, оно само по себе не может влечь никаких последствий для сторон иного судебного спора, в котором сделка не оспаривается, в том числе и прежде всего — в сфере доказывания.

Суждение о ничтожности сделки, сделанное иначе, как по результатам судебного спора о недействительности сделки, не обладает теми качествами, которыми обладает судебное решение и содержащиеся в нем оценки и выводы.

Очевидно, что заявитель имеет интерес в заявленном требовании, поскольку на приобретенное им право требования обращено взыскание в рамках исполнительного производства, в котором взыскателем является иное лицо — ответчик по делу. Тем самым объективно между этими двумя субъектами налицо спор об их отношении к исполнительному производству. Этот спор может разрешиться только тем, что арбитражным судом взыскателем может быть признан один из этих субъектов.

¹См.: Новоселова Л. А. Публичные торги в рамках исполнительного производства. М.: Статут, 2006. С. 98 и след. ²См.: Практика рассмотрения коммерческих споров: Анализ и комментарии постановлений Пленума и обзоров Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации. Вып. 1 / Под ред. Л. А. Новоселовой, М. А. Рожковой. М.: Статут, 2007 // СПС «КонсультантПлюс». См. также: Правовые позиции Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации: Избранные постановления за 2005 год с комментариями / Под ред. А. А. Иванова. М.: Статут, 2010 (автор комментария Д. В. Плешков). ³См. об этом: Беляева О. А. Правовые проблемы аукционов и конкурсов. М.: Юриспруденция, 2011. С. 278 и след.; Постатейный комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части первой / В. В. Андропов, К. П. Беляев, Б. М. Гонгало и др.; под ред. П. В. Крашенинникова. М.: Статут, 2011 (автор комментария к ст. Миронов И. Б. в соавт. с А. В. Майфатом); Брагинский М. И., Витрянский В. В. Договорное право. Договоры о банковском вкладе, банковском счете; банковские расчеты. Конкурс, договоры об играх и пари: В 5 т. М.: Статут, 2006. Т. 2.

ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ СПОРЫ

Добросовестное приобретение недвижимости. Как грамотно защитить свои права

Юлия Валерьевна Старцева  специалист второго судебного состава ВАС РФ

• В чем отличие регистрационных систем Германии и России

• Можно ли доверять данным реестра при приобретении права собственности

• Чем рискует приобретатель, когда в отношении имущества идет судебный спор

По общему правилу для перехода права собственности на вещь одного только соглашения отчуждателя и приобретателя недостаточно, необходим также какой-либо внешний видимый документ, в качестве которого выступают: для объектов движимого имущества — акт передачи вещи, а для недвижимых вещей — государственная регистрации права. Основой современной гражданско-правой конструкции перехода прав на объекты недвижимости в российском правопорядке является принцип внесения (или регистрации) прав, служащий установлению гласности или публичности, то есть общеизвестности для неопределенного круга лиц сведений о правах на данное недвижимое имущество или их отсутствии. Этот принцип заимствован российским правопорядком из германского, традиционно оцениваемого в мире как разработчика одной из самых совершенных регистрационных систем. С этим связано дальнейшее сравнение российских норм и реалий с германской теорией.

В Германии третьи лица защищены принципом публичной достоверности и презумпцией правильности поземельной книги

Основной целью развития регистрационной системы было обеспечение прочности и стабильности оборота, создание такого режима, при котором приобретатель мог бы быть более уверенным в завтрашнем дне, в том, что впоследствии не явится лицо, которое сможет доказать свое право собственности и отобрать у него купленную им вещь. Одним из основных средств достижения такой защиты стало введение принципа публичной достоверности.

В соответствии с данным принципом третьи лица, добросовестно полагающиеся на содержание поземельной книги или специального реестра прав на недвижимое имущество, защищаются в своем доверии и приобретают права на недвижимость, даже если государственная регистрация была произведена неправомерно и не соответствует реальному материально-правовому положению.

В основе теоретической конструкции данного принципа в Германии лежит теория видимости права и учение о защите доверия. Первая допускала приобретение права собственности от неуправомоченного лица, поскольку его возможные полномочия на распоряжение следовали из существования неких особых внешних легитимационных фактов (например, из владения при отчуждении движимых вещей или из записи в поземельной книге при совершении сделок с недвижимостью). В соответствии с учением о защите доверия такой эффект достигался лишь в случае его добросовестности, когда он не знал о несоответствии видимости права действительному материально-правовому положению¹.

В параграфе 891 Германского Гражданского уложения (ГГУ) закрепляется позитивная и негативная презумпции правильности книги: если за кем-либо внесено право в поземельную книгу, то предполагается, что ему оно действительно принадлежит; если право в поземельной книге аннулировано, то предполагается, что оно не существует. Указанная презумпция является опровержимой. Данная норма относится к процессуальной, не порождающей материально-правовых последствий. Ее значение состоит в том, чтобы распределить бремя доказывания: тот, кто внесен в поземельную книгу в качестве уполномоченного, освобождается от обязанности по доказыванию, которая возлагается полностью на лицо, оспаривающее содержание книги. На данную презумпцию может ссылаться при этом любое лицо, которое заинтересовано в существовании или несуществовании права, например, покупатель земельного участка².

Параграф 892 ГГУ расширяет для защиты гражданского оборота презумпцию, содержащуюся в § 891. Так, для того, кто приобретает право на земельный участок или ограниченное вещное право на него посредством сделки, действует содержание поземельной книги как правильное, соответствующее материально-правовому положению вещей, за исключением случаев, если против правильности поземельной книги внесен протест или ее неправильность известна приобретателю³. Таким образом, закрепляется неопровержимая презумпция полноты поземельной книги в отношении содержащихся в ней прав и ограничений распоряжений.

Для защиты приобретателя не имеет значения, действительно ли он знал содержание поземельной книги или доверял ему, достаточно, чтобы содержание поземельной книги объективно поддерживало распорядительную сделку⁴. По выражению В. Виганда, «имеет место своеобразная абсолютная защита оборота, которая основывается не на конкретном (индивидуальном), а на фиктивном (объективированном) доверии»⁵.

Позитивная фикция правильности гарантирует приобретателю принадлежность права отчуждателю в объеме, соответствующем содержанию книги, а потому он становится правообладателем указанного права в том же объеме. Благодаря негативной фикции правильности гарантируется полнота поземельной книги относительно всех подлежащих внесению прав на земельный участок, поэтому приобретатель получает право свободным от всех не внесенных или аннулированных обременений⁶.

Однако для достижения данного правового результата должно наличествовать несколько предпосылок:

• неправильность или неполнота содержания поземельной книги в момент окончания приобретения права, поскольку добросовестное приобретение связывается с видимостью права;

• изменения в правах основываются на сделке, единственным недостатком которой является отсутствие полномочий на распоряжение, в остальном она должна быть действительной. При этом речь идет только о сделках, в которых на стороне приобретателя и отчуждателя выступают лично и экономически разные лица. То есть, например, не подлежит защите приобретатель при отчуждении земельного участка обществом с ограниченной ответственностью, единственным участником которого является как раз этот приобретатель. Параграф 892 ГГУ также не действует, если сделка заключается между материнской и дочерней компаниями. Эта предпосылка вытекает из цели данной нормы, которая направлена именно на защиту оборота⁷;

• приобретатель должен быть добросовестным. Он не будет таковым, только если знает о противоречии между содержанием поземельной книги и действительным состоянием принадлежности прав, при этом на нем нет обязанности по наведению справок, поэтому если приобретатель хотя знает все факты, из которых следует неправильность поземельной книги, но делает неправильные выводы, то его добросовестность не исключается. В немецком праве грубая не осторожность не препятствует действию публичной достоверности, в отличие от регулирования добросовестного приобретения движимых вещей. Однако на практике в случаях, когда установлено, что приобретатель при наличии существенных сомнений в том, что поземельная книга правильна, осознанно закрывает на это глаза, желая остаться добросовестным лицом, такая грубая неосторожность рассматривается как злоупотребление правом⁸, так как в противном случае не было бы основания для предпочтения интересов оборота интересам собственника. При этом предполагается, что приобретатель является добросовестным, знание им о факте отклонения материального правового положения от содержания книги должно доказываться лицом, оспаривающим его право⁹. Добросовестность в любом случае исключается при наличии в поземельной книге отметки о протесте против ее содержания¹⁰.

В соответствии с абз. 2 § 892 ГГУ добросовестность приобретателя определяется на момент подачи заявления об осуществлении внесения в ведомство, ведущее поземельные книги, или, если вещный договор заключен после подачи заявления, на момент совершения соответствующего вещного договора, так как должны быть осуществлены все необходимые предпосылки для завершения процесса приобретения¹¹.

Таким образом, расширяются возможности добросовестного приобретения прав на недвижимость по сравнению с приобретением движимых вещей от неуправомоченного отчуждателя, так как благодаря действию публичной достоверности приобретение ставится в зависимость от действия менее жестких условий и основывается лишь на видимости права, которая не ограничена также принципом повода, поэтому не имеет никакого значения, способствовало ли каким-либо образом управомоченное лицо отклонению содержания книг от действительного правового положения, поскольку поземельная книга и реестр создают более надежный факт, с которым связывается видимость права, нежели владение¹².

В Гражданском кодексе закреплена опровержимая презумпция правильности реестра

В настоящее время возрос интерес к принципу публичной достоверности и в России.

Согласно господствующему мнению данный принцип не был отражен в нашем законодательстве до вступления в законную силу ст. 8.1 ГК РФ¹³.

Государственная регистрация является единственным доказательством существования зарегистрированного права (п. 2 ч. 1 ст. 2 Федерального закона от 21.07.1997 № 122- ФЗ «О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним»; далее – Закон № 122- ФЗ). Зарегистрированное право на недвижимое имущество может быть оспорено только в судебном порядке. Итак, в Законе № 122- ФЗ содержится лишь презумпция правильности реестра прав на недвижимое имущество, сопоставимая по своему значению с § 891 ГГУ.

Лицо, указанное в государственном реестре в качестве правообладателя, признается таковым, пока в установленном законом порядке в реестр не внесена запись об ином (п. 6 ст. 8.1 ГК РФ). При возникновении спора в отношении зарегистрированного права лицо, которое знало или должно было знать о недостоверности данных государственного реестра, не вправе ссылаться на соответствующие данные. Считается, что введение в действие данной нормы ознаменовало появление принципа публичной достоверности в российской регистрационной системе. Хотя, по сути, в ГК РФ из Закона № 122- ФЗ было перенесено правило, имеющее процессуальное значение: закреплена опровержимая презумпция правильности реестра, при этом на ее неправильность не вправе ссылаться недобросовестное лицо.

Защита добросовестного приобретателя недвижимого имущества основывается на абз. 2 п. 2 ст. 223 ГК РФ, в силу которого недвижимое имущество признается принадлежащим добросовестному приобретателю на праве собственности с момента такой регистрации, за исключением предусмотренных ст. 302 ГК РФ случаев, когда собственник вправе истребовать такое имущество от добросовестного приобретателя.

Таким образом, защита добросовестного приобретателя достигается благодаря выполнению предпосылок, являющихся основанием для отказа в удовлетворении виндикационного иска, причем их круг не отличается от числа предпосылок, установленных для движимых вещей.

Итак, данными критериями являются следующие.

Во-первых, это наличие видимости права на стороне отчуждателя, выражающейся в регистрации за ним права.

Во-вторых, изменения в правах основываются на сделке, единственным недостатком которой является отсутствие полномочий на распоряжение, в остальном она должна быть действительной.

В-третьих, указанная сделка должна носить возмездный характер, причем подлежит установлению также и исполнение данной встречной обязанности. Так, при установлении предпосылок, свидетельствующих об отсутствии оснований для удовлетворения виндикационного иска Президиум ВАС РФ в постановлении от 24.05.2012 по делу № А27-11489/2010 указал на неисполнение покупателем обязанности по оплате до начала рассмотрения дела в суде.

Передача владения. Еще одним критерием является передача владения. Президиум ВАС РФ признал обоснованной позицию судов, в соответствии с которой до передачи владения лицо, заключившее договор с неуправомоченным отчуждателем, не является добросовестным приобретателем имущества (п. 6 информационного письма Президиума ВАС РФ от 13.11.2008 № 126 «Обзор судебной практики по некоторым вопросам, связанным с истребованием имущества из чужого незаконного владения»; далее – Информационное письмо № 126).

Следует отметить, что в силу абз. 1 п. 2 ст. 223 переход права собственности на недвижимое имущество не зависит от исполнения продавцом обязанности по передаче вещи¹⁴.

Данный вывод подтверждается п. 61 постановления Пленума ВС РФ № 10, Пленума ВАС РФ № 22 от 29.04.2010 «О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав» и постановлением Президиума ВАС РФ от 20.09.2011 по делу № А63-4629/2010 . Согласование сторонами в договоре купли-продажи условия о передаче недвижимости после государственной регистрации права собственности покупателя не нарушает никаких императивных требований российского гражданского законодательства. У регистрирующего органа отсутствует право требовать подтверждения такой передачи для целей государственной регистрации. Кроме того, в постановлении Президиума ВАС РФ от 25.07.2011 по делу № А04-3015/2010 указано, что по смыслу положений ст. ст. 8 и 131 ГК РФ передача недвижимого имущества по договору купли-продажи не является необходимым условием возникновения права собственности покупателя на это имущество. Право собственности считается перешедшим к покупателю с момента его государственной регистрации за этим лицом.

Таким образом, владение для объектов недвижимого имущества теряет свойство видимости права, поскольку легитимирующим фактом, с которым связывается презумпция о наличии права на стороне отчуждателя, является регистрация в реестре. Кроме того, передача владения не является частью юридического состава, необходимого для переноса права собственности. Тем не менее для целей добросовестного приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя считается, что раз приобретателю не было передано владение, то необходимый юридический состав не выполнен в полном объеме.

Выбытие имущества из владения собственника по его воле. В России, в отличие от германского правопорядка, принцип видимости дополняется еще и принципом повода, так как нужно установить, что существовала воля собственника на передачу имущества, то есть он участвовал на начальном этапе в создании видимости, иначе виндикационный иск будет удовлетворен и добросовестный приобретатель не сможет рассчитывать на приобретение права. О выбытии имущества помимо воли собственника в соответствии с п. 10 Информационного письма № 126 свидетельствуют такие факты, как похищение, утеря, действия сил природы. Из судебной практики следует, что о похищении имущества речь идет, например, в случае распоряжения им неуполномоченным лицом без ведома сособственника. Так, Президиум ВАС РФ в постановлении от 24.05.2012 по делу № А40-99191/10-113-875 пришел к выводу об отсутствии воли собственника на распоряжение имуществом. Имущество было отчуждено лицом, которое мошенническими действиями присвоило себе право управления юридическим лицом (сфальсифицировав решение общего собрания о назначении его генеральным директором общества, увеличив путем заключения поддельных договоров купли-продажи свой пакет акций), что установлено приговором суда по уголовному делу. При этом нижестоящие суды исходили из того, что не может свидетельствовать об отсутствии воли собственника на передачу имущества факт того, что договор купли-продажи заключен от имени общества лицом, сведения о котором на момент заключения сделки содержались в ЕГРЮЛ и которое фактически осуществляло полномочия единоличного исполнительного органа.

Аналогичные выводы встречаются и в других судебных актах (постановления ФАС Центрального округа от 13.02.2012 по делу № А09-1936/2011, от 11.03.2012 по делу № А48-467/2011, Уральского округа от 12.07.2013 по делу № А60-21891/2012, Московского округа от 05.11.2013 по делу № А40-138789/10-23-1156).

Добросовестность приобретателя. Он признается таковым, если не знал и не мог знать, что имущество приобретено у лица, не имеющего права его отчуждать. Таким образом, речь идет не только о позитивном знании, но также и о грубой неосторожности, при которой приобретатель, исходя из сопутствующих сделке обстоятельств, должен был усомниться в праве продавца на отчуждение имущества. В соответствии с п. 7 Информационного письма № 126 подлежит доказыванию со стороны истца, что, несмотря на наличие соответствующей регистрационной записи, ответчик знал об отсутствии у лица права на отчуждение недвижимого имущества. В пункте 9 установлено, что ответчик по виндикационному иску должен был знать об отсутствии у лица, продавшего ему спорное имущество, права на его отчуждение, так как согласно представленным истцом доказательствам имущество приобретено ответчиком по цене почти вдвое ниже рыночной. В данном случае ответчик, проявляя обычную степень осмотрительности, должен был предпринять дополнительные меры, направленные на проверку юридической судьбы вещи. То есть на приобретателя накладываются дополнительные обязанности по проверке заключаемой сделки, он не может полагаться только на реестр.

В соответствии с п. 8 Информационного письма № 126 при определении обстоятельств, которые должны быть известны приобретателю, учитываются родственные и иные связи между лицами, участвовавшими в заключении сделок, направленных на передачу права собственности, совмещение одним лицом должностей в организациях, совершавших такие сделки, а также участие одних и тех же лиц в уставном капитале этих организаций, родственные и иные связи между ними.

Приобретатель должен выяснять, ведется ли в отношении имущества судебный спор

В судебной практике учитываются также следующие факты для установления добросовестности.

Безусловным основанием для вывода об отсутствии добросовестности является наличие записи в реестре о судебных запретах на совершение распорядительных действий со спорным имуществом вследствие принятия обеспечительных мер судом, поскольку приобретатель, проявив должную внимательность и осмотрительность, не мог об этом не узнать, так как имел возможность получить информацию непосредственно из ЕГРП (постановление Президиума ВАС РФ от 24.05.2012 по делу № А27-11489/2010). Заслуживает внимания постановление Президиума ВАС РФ от 05.04.2011 по делу № А65-26510/2010-СГЗ-12. В рамках настоящего спора суд надзорной инстанции пришел к выводу об отсутствии добросовестности у лиц, являющихся приобретателями объектов недвижимости по последовательно заключенным сделкам по отчуждению спорных объектов, совершенным после возбуждения надзорного производства определением ВАС РФ и передачи дела на рассмотрение Президиума. Названные судебные акты размещались на официальном сайте ВАС РФ, были общедоступными, поэтому должны были быть известны как отчуждателю, так и иным лицам, участвующим в совершении упомянутых сделок.

В другом постановлении Президиума ВАС РФ от 05.04.2011 по делу № А65-1798/2010-СГЗ-13 по спору между теми же лицами, но с другим предметом — о признании недействительными сделок по отчуждению недвижимого имущества, был подтвержден вывод об отсутствии на стороне приобретателей добросовестности. В обоснование суд указал на то, что объекты, находившиеся у одного и того же лица с момента их постройки с 1983 года, сменили за несколько месяцев четырех титульных собственников. Двое из них были созданы и зарегистрированы в качестве юридических лиц непосредственно под сделки о приобретении спорных объектов недвижимости лицом, распорядившимся данным имуществом. То есть в судебном акте нашло отражение и положение, в соответствии с которым выступление на стороне отчуждателя и приобретателя экономически тождественных лиц является одним из фактов, свидетельствующих о том, что лицо знало или должно было знать об отсутствии полномочий на распоряжение у отчуждателя.

По другому делу суды пришли к выводу об отсутствии оснований считать, что приобретателю было известно о наличии притязаний третьих лиц на недвижимость и об отсутствии у отчуждателя прав по распоряжению вещью. Такой вывод суд сделал, несмотря на то, что на момент заключения договора купли-продажи нежилого помещения шло судебное разбирательство. Данный вопрос освещался лишь только в местных и региональных средствах массовой информации, не относящихся к числу общеизвестных и доступных изданий, признанных официальными действующим законодательством, тогда как ответчик по виндикационному иску находился в Москве (постановление ФАС Центрального округа от 12.07.2010 по делу № А35-4704/2009).

Напротив, при рассмотрении иного спора суды указали, что приобретатель должен был предпринять дополнительные меры, направленные на проверку юридической судьбы спорного объекта, и знать, что ведется судебный спор о совершении в короткие сроки нескольких последовательных сделок по отчуждению спорного объекта (постановление ФАС Уральского округа от 16.10.2013 по делу № А71-13195/2012).

Таким образом, между российской и германской регистрационными системами имеются точки соприкосновения: запись в реестре является проявлением видимости права, однако если приобретатель знает реальное положение вещей, он не считается добросовестным и не приобретает право собственности. Но есть и отличия — в России приобретатель не может положиться только на содержащиеся в реестре данные, а должен проводить определенную дополнительную проверку, чтобы проявить себя в качестве осмотрительного и заботливого участника оборота и тем самым обезопасить себя от возможных неблагоприятных последствий совершения сделки. Кроме того, если запись в реестре совершена помимо воли собственника (в то числе в результате мошенничества), то в России в таком случае приобретатель не станет собственником. В Германии, напротив, добросовестный приобретатель может приобрести неоспоримое право собственности вне зависимости от того, способствовало ли управомоченное лицо отклонению содержания книг от действительного правового положения. Таким образом, можно заключить, что добросовестное приобретение прав на недвижимость в России имеет существенные ограничения по сравнению с немецким правопорядком.

¹См. об этом: Самойлов Е. Ю. Публичная достоверность в гражданском праве: теоретическая конструкция и условия использования института // Вестник гражданского права. 2007. № 4. Т. 7. ²Schulze R. Bџrgerliches Gesetzbuch. Handkommentar. 7. Auflage. Baden-Baden, 2012. S. 1311–1312. ³Schulze R. Op. cit. S. 1312–1313. ⁴Erman/Lorenz. Bџrgerliches Gesetzbuch. Handkommentar mit AGG, EGBGB (Auszug), ErbbauRG, HausratsVO, LPartG, ProdHaftG, UKlaG, VAHRG und WEG / hrsg. Westerman H.P. 12. Auf., 2008. § 892. Rn. 1; Baur F./Stџrner R. Sachenrecht. Mџnchen, 2009. S. 301. ⁵Wiegand W. Der оffentliche Glaube des Grundbuchs // Juristische Schulung (JuS). 1975. Heft. 4 S. 208–209 // Цит. по: Самойлов Е. Ю. Добросовестность как предпосылка защиты приобретателя в гражданском обороте // Вестник гражданского права. 2009. № 3. ⁶Schulze R. Op. cit. S. 1316. ⁷Palandt. Kommentar zum Bџrgerlichen Gesetzbuch. 71. Auflage, Mџnchen. 2012. § 892 (Rn. 5–8). S. 1464. ⁸Baur F./Stџrner R. Op. cit. S. 300; Westermann H. P., Gursky K-H., Eickmann D. Sachenrecht. 8. Auflage. Heidelberg, 2011. S. 712. ⁹Schulze R. Op. cit. S. 1315. ¹⁰Schulze R. Op. cit. S. 1316. ¹¹Wolf M., Wellenhofer M. Sachenrecht. Mџnchen, 2012. S. 280. ¹²См.: Самойлов Е. Ю. Указ. cоч.; Westermann H. P., Gursky K-H., Eickmann D. Op. сit. S. 705; Erman/Lorenz. BGB. 12. Aufl. § 892. Rn. 1; Schulze R. Op. cit. S. 1312. ¹³Петров Е. Ю. Принцип публичной достоверности государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним. Цивилистические записки. М, 2001. С. 40–41; Самойлов Е. Ю. Указ. cоч. ¹⁴Противоположный подход: Скловский К. И. Собственность в гражданском праве. М., 2010. С. 418–420. При этом в ст. 247 проекта федерального закона № 47538-6 «О внесении изменений в части первую, вторую, третью и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации, а также в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (ред., принятая ГД ФС РФ в первом чтении 27.04.2012) предлагается по общему правилу регистрировать право собственности только за ее владельцем, если иное не будет установлено законом или договором.

ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ СПОРЫ

Представитель совершил сделку в отношении себя лично. Новые возможности для оспаривания в ГК РФ

Екатерина Александровна Папченкова  специалист ВАС РФ

• Как представитель может обойти запрет на совершение сделок в отношении себя

• Что нужно доказать представляемому, чтобы оспорить сделку представителя, злоупотребившего полномочиями

• Может ли суд принять возражение кредитора о ничтожности сделки, совершенной в ущерб интересам представляемого

Гражданский кодекс РФ содержит генеральное ограничение полномочий представителя, согласно которому без разрешения представляемого представитель не может совершать сделки от имени представляемого в отношении себя лично (далее — сделки на себя), а также сделки в отношении другого лица, представителем которого он одновременно является (далее — двойное представительство), за исключением случаев коммерческого представительства (п. 3 ст. 182 ГК РФ). Сегодня положения указанной нормы претерпели существенные изменения, многие коллизии, возникающие при ее применении на практике, были разрешены. Установлен оспоримый характер таких сделок, сужен круг лиц, имеющих право на оспаривание, введены обстоятельства, исцеляющие данные сделки при отсутствии нарушения прав представляемого. В то же время и после, казалось бы, полной переработки п. 3 ст. 182 ГК РФ по-прежнему остаются имеющие практическую актуальность вопросы.

Разница между запретом сделок в отношении себя лично и злоупотреблением полномочиями

Первый вопрос заключается в возможности и целесообразности распространения п. 3 ст. 182 ГК РФ на сделки представителя, совершенные в отсутствие признаков сделки на себя (или признаков двойного представительства), но при наличии аналогичного конфликта интересов. Сама постановка данного вопроса продиктована соображениями как формальными (изначально достаточно расплывчатой формулировкой «сделки в отношении себя лично» или «в отношении другого лица»), так и содержательными (сущностной целью самой нормы, направленной, прежде всего, на устранение рисков ущемления интересов представляемого в результате ненадлежащих действий представителя).

Ответ на данный вопрос осложняется тем, что речь, по сути, идет о разграничении сферы применения двух институтов — запрета сделок на себя и злоупотребления полномочиями (п. 2 ст. 174 ГК РФ). Такое разграничение вполне важно с практической точки зрения — распределение между сторонами бремени доказывания, учет знания третьих лиц и т. п. Указанный вопрос был бы более простым, если бы речь шла о применении положений п. 3 ст. 182 ГК РФ по аналогии к иным, прямо не урегулированным в законе отношениям. При наличии с недавних пор в законе института злоупотребления полномочиями необходимо проведение более тонкой грани между отношениями с разной степенью присутствия конфликта интересов.

Для указанной цели стоит разграничивать две ситуации: 1) когда сделка искусственно конструируется представителем таким образом, чтобы обойти запрет совершения сделки на себя; 2) когда, сделка изначально по формальным критериям не подпадает под признаки сделки на себя, однако заключается в исключительных или преимущественных интересах представителя в нарушение интересов представляемого.

Первая ситуация связана с потенциальной возможностью для представителя поставить на свое место другое лицо, убрав, тем самым, ключевую фигуру из субъектного состава, формально требуемого для квалификации сделки по п. 3 ст. 182 ГК РФ.

Например, представитель выдает доверенность в порядке передоверия иному лицу, с тем чтобы затем заключить сделку с последним, при этом в такой ситуации субпредставитель действует от имени представляемого, а первоначальный представитель — в личном качестве. Другой пример — лицо, являясь представителем, выдает доверенность в личном качестве третьему лицу и затем заключает с ним как с собственным представителем сделку от имени представляемого. Возможна и такая ситуация: представитель заключает сделку с лицом, действующим без полномочий от имени представляемого и в последующем, будучи уполномоченным представителем, одобряет эту сделку в порядке ст. 183 ГК РФ от имени представляемого. Такие примеры нередко можно встретить в российской судебной практике (постановление ФАС Восточно-Сибирского округа от 29.11.2011 по делу № А78-1906/2011, определение Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ от 26.02.2013 № 4- КГ12-35).

К способам обхода положений о запрете сделок на себя можно также отнести случаи заключения сделки представителем не в отношении себя лично, но в отношении аффилированного с ним и полностью подконтрольного ему лица. При этом для того чтобы говорить о намеренном обходе представителем положений п. 3 ст. 182 ГК РФ, необходимо присутствие именно экономической идентичности между личностью представителя и контрагента — например, заключение представителем сделки не с самим собой, а с юридическим лицом в котором тот обладает 100%-ой или мажоритарной долей участия. В данном случае речь идет не столько об обходе конкретных положений норм о представительстве, сколько о недопустимом злоупотреблении конструкцией юридического лица, что дает суду право проигнорировать юридическую обособленность юридического лица (проникнуть под корпоративную завесу) и применить непосредственно нормы о запрете сделок на себя. Указанный подход был, в частности, озвучен в решении Верховного суда Швейцарии, в котором суд применил ранее выработанное в судебной практике правило о запрете сделок на себя к договору купли-продажи, заключенному представителем не непосредственно с самим собой, но с собой как с «собственником» компании-контрагента (BGE 4C.327/2005). В то же время в другом деле, где сделка, совершенная представителем с сестринской компанией, нормы о запрете сделок на себя по аналогии не применялись (BGE 4C.402/1998).

Однако в российской судебной практике встречается иной подход. Так, суд отклонил довод стороны в деле о ничтожности договора аренды как противоречащий п. 3 ст. 182 ГК РФ, ввиду того, что последний был заключен между К. (представителем арендодателя) и третьим лицом (арендатором), где К. одновременно является единственным учредителем. Суд посчитал, что К., будучи учредителем общества, не может рассматриваться в качестве стороны в договоре аренды, в связи с этим п. 3 ст. 182 ГК РФ в данном случае применению не подлежит (постановление ФАС Западно-Сибирского округа от 20.04.2012 по делу № А03-9767/2011).

В указанном деле заявление о ничтожности сделки было сделано не самим представляемым (арендодателем), но удерживающим арендуемое имущество третьим лицом в качестве возражения на предъявленный к нему иск о возмещении причиненных в связи с удержанием убытков (упущенной выгоды в виде неполученной платы по договору аренды). Возможно, решение суда было бы другим, если бы иск о недействительности сделки был предъявлен самим представляемым и налицо был бы факт злоупотребления полномочиями представителем. Иными словами, надо учитывать цель данной нормы как направленной именно на защиту интересов представляемого, но не на абстрактный запрет таких сделок, что было учтено, в частности, в новой редакции п. 3 ст. 182 ГК РФ, сузившей круг лиц, имеющих право оспаривать сделки по указанному в ней основанию.

Зарубежный взгляд на сделки, совершенные исключительно в интересе представителя

Все вышеописанные ситуации объединяет то, что обход норм о запрете сделок представителя с самим собой осуществляется здесь посредством простой незамысловатой перестановки фигур — замены одного субъекта (представителя) другим (полностью подконтрольного субпредставителя либо аффилированного лица). При этом также отсутствуют интересы третьих лиц, которые заслуживали бы какой-либо защиты.

В этой связи, как в германской, так и в швейцарской практике и литературе прослеживается разумный подход о целесообразности распространения по аналогии на указанные ситуации норм о запрете сделок на себя и норм о двойном представительстве. Ключевым для такого решения являются два момента: во-первых, сам факт того, что устранить идентичность между личностью представителя и контрагента по спорной сделке настолько легко — буквально совершив один ход¹; во-вторых, то обстоятельство, — и это является более решающим — что представитель в таком случае продолжает опосредованно участвовать в совершаемой от имени представляемого сделке, сохраняя за собой возможность оказывать влияние на формального контрагента по договору².

Не так однозначно решается вторая группа случаев, упомянутая выше. Так, в германском праве запрет сделок на себя не применяется даже по аналогии в тех случаях, когда представитель совершает для представляемого сделку с третьим лицом, правовые последствия которой являются благоприятными для самого представителя, например, предоставляет поручительство либо залог от имени представляемого за свой личный долг.

Как было показано выше в германской судебной практике сам по себе факт отсутствия идентичности между личностью представителя и стороны сделки автоматически не исключает применение норм о запрете сделок с самим собой. При этом представитель должен хотя бы опосредованно быть стороной сделки, простого извлечения им выгоды из факта заключения от имени принципала сделки недостаточно³. Сделки представителя, не подпадающие под данные критерии, но совершенные в ущерб интересам представляемого, в то же время могут быть признаны не имеющими для принципала связывающей юридической силы на основании выработанной в практике доктрины злоупотребления полномочиями (по целевому назначению близкой положениям п. 2 ст. 174 ГК РФ, однако немного отличающейся от данной нормы по правовым последствиям)⁴.

Иной подход в Швейцарском праве, где практика и доктрина преимущественно исходит из того, что под понятие сделок на себя могут непосредственно подпадать те ситуации, в которых сделка хотя и заключается с третьим лицом, однако исключительно или преимущественно служит интересам представителя. К таким случаям, в частности, относится выдача от имени принципала гарантии или поручительства в обеспечение обязательства представителя, передача с указанной же целью имущества принципала в залог либо перевод на него денежного долга представителя. Такая сделка представителя, несмотря на наличие интереса третьего лица (получателя обеспечения, кредитора представителя), ровно так же не будет связывать принципала, как и сделка, заключенная представителем непосредственно с самим с собой⁵.

Арбитражные суды допускают широкое толкование сделки представителя в отношении себя

В практике ВАС РФ было изначально воспринято широкое толкование сформулированного в п. 3 ст. 182 ГК РФ понятия «сделки в отношении себя лично», что нашло отражение в постановлении Президиума ВАС РФ от 16.06.2009 по делу № А40-65399/07-29-602.

В рамках указанного дела рассматривалась законность договора поручительства, заключенного с банком представителем по доверенности от имени общества А в обеспечение кредитного долга общества Б перед банком. При этом представитель общества А одновременно являлся директором общества Б и единственным участником последнего.

Президиум ВАС РФ не согласился с позицией судов нижестоящих инстанций о законности такой сделки и направил дело на новое рассмотрение. Президиум отметил, что представитель, заключив безвозмездный договор поручительства, влекущий возникновение у представляемого значительного денежного долга, в сущности в свою пользу, пренебрег тем самым интересами представляемого в целях своей выгоды. Банк в свою очередь не мог не знать, что указанное лицо представляет одновременно и поручителя, и заемщика, поскольку являлся кредитором как в одном, так и в другом договоре. Применительно к п. 3 ст. 182 ГК РФ такие действия гражданским законодательством не допускаются (постановление Президиума ВАС РФ от 16.06.2009 по делу № А40-65399/07-29 602). В данном деле получили разрешение и иные важные аспекты применения п. 3 ст. 182 ГК РФ, в частности, был положительно решен вопрос о распространении установленного в ней запрета на действия директора юридического лица, а также впервые указано на оспоримый характер таких сделок.

К применению аналогичного подхода ориентирует суды общей юрисдикции в своих определениях Верховный суд РФ.

Так, кредитная организация обратилась в суд с иском об обращении взыскания на заложенное имущество (автомобиль), переданное ей в залог в обеспечение кредитного договора с М. Из текста договора залога следовало, что переданное в залог транспортное средство принадлежало на праве собственности залогодателю, в качестве которого был назван сам должник. Вместе с тем в соответствии с ПТС собственником транспортного средства являлся К., выдавший М. доверенность на пользование и распоряжение принадлежащим ему автомобилем. Суд первой инстанции отказал кредитной организации в обращении взыскания на заложенное имущество (автомобиль). Суд исходил из того, что М., действуя в качестве представителя на основании доверенности, мог совершать указанные в доверенности действия только от имени и в интересах представляемого лица — К. Однако, заключая договор о залоге транспортного средства, М. действовал в собственных интересах, поскольку договор залога обеспечивал исполнение обязательств М. по кредитному договору, в котором заемщиком (должником) являлся он сам. Суд кассационной инстанции указанный подход поддержал, дополнительно отметив, что в силу ст. 335 ГК РФ залогодателем может быть как сам должник, так и третье лицо.

Судебная коллегия по гражданским делам ВС РФ отменила определение суда кассационной инстанции, оставив в силе решение суда первой инстанции. При этом интересен подход Судебной коллегии о необходимости рассмотрения данной ситуации через призму взаимосвязанности обоих сделок. С точки зрения коллегии, договор залога как обеспечивающее (акцессорное) обязательство должен рассматриваться во взаимосвязи с кредитным договором (основное обязательство). Заключая от имени представляемого К. договор о залоге транспортного средства в обеспечение исполнения собственных обязательств по кредитному договору, представитель М. нарушил требования п. 3 ст. 182 ГК РФ — от имени представляемого он совершил сделку в собственных интересах, в отношении себя лично (обзор законодательства и судебной практики Верховного суда Российской Федерации за второй квартал 2008 года (утв. постановлением Президиума Верховного суда РФ от 17.09.2008)).

Таким образом, на сегодняшний день имеется вполне однозначная позиция двух высших судебных инстанций о целесообразности широкого толкования понятия сделки, совершенной в отношении себя лично, как сделки совершенной в своем интересе.

Российским правом воспринята и другая характерная черта швейцарского регулирования, которая сводится к необходимости учета добросовестности третьего лица, с которым вступает в сделку представитель. Производится проверка того, знало или должно ли было знать (не знало по грубой небрежности) третье лицо о том, что данная сделка фактически совершена в интересах представителя. Такова позиция Президиума ВАС РФ, несмотря на то, что непосредственно в норме п. 3 ст. 182 ГК РФ не содержалось и не содержится подобного ограничения ее применения.

Доказать злоупотребление полномочиями сложнее, чем заинтересованность представителя

В комментариях к проекту общей части обязательственного права Швейцарии предлагается различать по правовым последствиям сделки, совершенные представителем на себя, и сделки, в которых только присутствует аналогичный конфликт интересов (Аhnlicher Interessenkonflikt). Если в первом случае заключенная представителем сделка в принципе не способна создать правовые последствия для принципала, во втором случае будут учитываться разумные ожидания третьего лица и в ситуации, когда конфликт интересов не очевиден для контрагента, будут применяться специальные правила о защите доверия (Vertrauensschutz), сохраняющие сделку в силе⁶.

При таком уточнении норма п. 3 ст. 182 ГК РФ начинает напоминать регулирование, содержащееся в п. 2 ст. 174 ГК РФ, поэтому необходимо разобраться в том, как соотносятся между собой указанные нормы. На наш взгляд, норма п. 3 ст. 182 ГК РФ является специальным случаем более общей нормы о недопустимости злоупотребления со стороны представителя и содержит облегченные основания оспаривания сделки по сравнению с теми, которые закреплены в п. 2 ст. 174 ГК РФ. Если представитель заключает невыгодную сделку не с самим собой и не со своим аффилированным лицом (дочерней компанией, супругом и проч.), а также не в отношении себя лично (залог, поручительство по своим долгам и т. п.), имеется возможность применения только п. 2 ст. 174 ГК РФ. При этом представляемый обязан доказать, что сделка клонится к явному ущербу для него, о котором контрагент знал или не знал в силу своей грубой небрежности.

В тех же случаях, когда представитель совершает сделку с самим собой или со своим аффилированным лицом, представляемому не требуется ничего доказывать, кроме указанной аффилированности. Напротив, на представителя возлагается бремя доказывания того, что сделка не повлекла для представляемого никаких неблагоприятных последствий. Причем именно «никаких», устанавливать «явную невыгодность» сделки совершенно не требуется. Кроме того, невозможна и добросовестность контрагента, так как таким лицом является сам представитель или фактически подконтрольное ему лицо, прекрасно осведомленное обо всех обстоятельствах.

В случае, когда сделка совершена к выгоде представителя (в широком смысле «в отношении себя лично»), имеет значение добросовестность контрагента, но не имеет значения степень невыгодности сделки.

При этом видится целесообразным выделение в обособленную группу сделок, совершенных изначально с намерением обхода установленного в п. 3 ст. 182 ГК РФ запрета (ранее рассмотренные ситуации заключения представителем сделки с субпредставителем либо через полностью подконтрольное общество). В данном случае третье лицо выступает лишь формальным контрагентом, не обладающим каким-либо собственным, заслуживающим защиты интересом. В этой связи есть смысл применять к данным ситуациям п. 3 ст. 182 ГК РФ прямо или же по аналогии без необходимости обращения к более тонкому механизму п. 2 ст. 174 ГК РФ.

Суды не признают поручительство или залог представителя сделками, совершенными в его интересе

Анализируя последующую арбитражную судебную практику нельзя сказать, что судами была однозначно воспринята позиция Президиума Высшего арбитражного суда РФ, изложенная в постановлении от 16.06.2009 № 17580/08.

Практика. Общество обратилось в суд с иском о признании подписанных представителем от имени общества договоров ипотеки в качестве ничтожных сделок, мотивировав свои требования тем, что последние заключены представителем в собственных интересах, то есть в нарушение положений п. 3 ст. 182 ГК РФ. Директор общества выдал доверенность на имя ЗАО, уполномочивающую ЗАО действовать от имени общества, в том числе распоряжаться принадлежащим обществу имуществом. Позже, действуя на основании указанной доверенности, ЗАО заключило от имени общества (залогодатель) с банком (залогодержатель) договор ипотеки недвижимого имущества, обеспечивающий исполнение обязательств ЗАО перед банком по договору невозобновляемой кредитной линии. Суд указал, что ЗАО не являлось стороной оспариваемых соглашений об ипотеке, оно лишь выступило в них в качестве представителя общества. Следовательно, указанные договоры не могут считаться заключенными представителем в отношении себя лично, а значит, положениям п. 3 ст. 182 ГК РФ не противоречат. Тот факт, что последние были заключены в обеспечение кредитного долга ЗАО, суды оставили без внимания (постановление ФАС Волго-Вятского округа от 30.08.2010 по делу № А29-11183/2009).

В другом деле М., кредитор некоммерческого товарищества, обратился с заявлением о включении в реестр требований кредиторов на основании договора поручительства, обеспечивающего требование из договора займа. Договор был заключен между М. и Л. Суд удовлетворил требования. Другой кредитор товарищества обратился с кассационной жалобой, в которой просил отменить принятые по делу судебные акты и принять новый судебный акт об отказе в удовлетворении заявления. Среди доводов, указанных в жалобе, было то, что договор поручительства с М. был заключен председателем товарищества Л., одновременно являющимся стороной по обеспечиваемому поручительством кредитному договору, что, в свою очередь, противоречит положениям п. 3 ст. 182 ГК РФ. При этом обозначенная в договоре цель привлечения денежных средств Л. от М. — строительство за счет указанных средств домов — не соответствовала реальности, так как земельные участки должника представляли собой места общего пользования, на которых строительство невозможно, а в оставшейся части участки подлежали межеванию.

Помимо этого, заявитель указал на то, что принятие должником на себя обязательства по договору поручительства являлось злоупотреблением правом с его стороны, поскольку товариществу не было представлено никакого встречного предоставления, и договор был заключен незадолго до возбуждения дела о банкротстве и имел целью причинить вред должнику посредством увеличения кредиторской задолженности.

Суд отклонил доводы о ничтожности договора на основании ст. 10 ГК РФ, не усмотрев в действиях председателя товарищества факта злоупотребления правом при заключении договора поручительства. Суды исходили из того, что данная норма предполагает осуществление права исключительно с намерением причинить вред другому лицу, следовательно, заключая договор поручительства, товарищество должно было реализовать заложенную в данном праве возможность не для удовлетворения каких-либо своих потребностей, а со специальной целью — причинить вред другому лицу. Ссылка на уменьшение числа голосов кредитора на собраниях должника, на негативное влияние данного обязательства на возможное удовлетворение требований другого кредитора не доказывает причинение вреда именно данному лицу. Довод о ничтожности договора поручительства на основании п. 3 ст. 182 ГК РФ был также отклонен, как основанный на неправильном толковании данной нормы права (постановление ФАС Западно-Сибирского округа от 19.07.2011 по делу № А45-17567/2010).

Сделки представителя в ущерб представляемому являются оспоримыми

Другой важный вопрос, возникший, но не рассмотренный в вышеуказанном деле ФАС Западно-Сибирского округа, связан с наличием у конкурсного кредитора права выдвигать возражение о включении требования в реестр кредиторов со ссылкой на данное основание.

С одной стороны, ответ кажется очевидным: как п. 3 ст. 182 ГК РФ, так и сейчас уже более генеральная норма п. 2 ст. 174 ГК говорят об оспоримом характере указанных сделок, правом на оспаривание которых обладает только сам представляемый или, в случаях указанных в законе, действующее в его интересах лицо. Соответственно, если указанная сделка в установленном законом порядке надлежащим лицом оспорена не была, кредитор не может выдвигать возражение о ее недействительности. О недопустимости использования в качестве возражения при установлении требования в реестр требований кредиторов ссылки на наличие оснований для оспаривания лежащей в основе данного требования сделки прямо указывается в п. 4 постановления Пленума ВАС РФ от 23.12.2010 № 63 «О некоторых вопросах, связанных с применением главы III.1 Федерального закона “О несостоятельности (банкротстве)”».

С другой стороны, в указанном же п. 4 названного постановления Пленума отмечается право суда квалифицировать сделку, при совершении которой допущено злоупотребление правом, как ничтожную (ст.ст. 10 и 168 ГК РФ). Также это возможно при рассмотрении требования, основанного на такой сделке.

Стоит напомнить, что к противоречащим ст.ст. 10 и 168 ГК РФ сделкам судебная практика изначально стала относить, в том числе, сделки, совершенные представителем в ущерб интересам представляемого, о чем другая сторона знала или должна была знать (п. 9 информационного письма Президиума ВАС РФ от 25.11.2008 № 127 «Обзор практики применения арбитражными судами статьи 10 Гражданского кодекса Российской Федерации»). В результате реформы, данный состав недействительности сделки (по крайне мере, его идентичная копия) получил прямое закрепление в п. 2 ст. 174 ГК РФ, в котором, однако, уже говорится об оспоримом, но не о ничтожном характере таких сделок.

Возникает закономерный вопрос — может ли суд принять возражение кредитора о ничтожности данной сделки по ст.ст. 10 и 168 ГК РФ, отказав тем самым во включении требования в реестр требований кредиторов, если налицо признаки ее оспоримости по основаниям, установленным п. 2 ст. 174 ГК РФ (или по более частному п. 3 ст. 182)?

Относительно сделок, заключенных после внесения изменений в ГК РФ, ответ, скорее всего, должен быть отрицательным, так как законодатель прямо пожелал закрепить их оспоримый характер (в том числе в ситуации сговора представителя с третьим лицом). Что касается сделок, заключенных до данного момента, ясности уже не так много, однако, исходя из вышеуказанных соображений (цели данной нормы как направленной на защиту интересов представляемого), вполне возможно, что и таковые следует квалифицировать как оспоримые, во всех случаях признавая только закрытый перечень субъектов, имеющих право на их оспаривание. Такая практика уже сейчас отчетливо намечается. Например, в одном из дел банк обратился в суд с требованием о включении в реестр требований к должнику на основании договоров поручительства. Против требования банка со стороны другого кредитора было выдвинуто возражение на основании ст.ст. 10 и 168 ГК РФ со ссылкой на то, что договоры поручительств были заключены в период, когда должник находился в неудовлетворительном финансовом положении, их заключение не имело экономической целесообразности и было направлено на уменьшение имущества должника. Кроме того, директор должника, заключивший спорные договоры, находился в аффилированной связи с лицами, по долгам которых было выдано поручительство, что свидетельствует о злоупотреблении правом с его стороны.

Суды, поддержали указанные доводы, отказали банку во включении требования в реестр требований кредиторов. Коллегия судей Высшего арбитражного суда РФ, не согласившись с такой оценкой, передала дело на рассмотрение Президиума, указав среди прочего на то, что сделки с подобными пороками являются оспоримыми (ст. 174 ГК РФ). ВАС РФ отметил, что в этом деле стороны не оспорили договоры поручительства в установленном законом порядке (определение ВАС РФ от 27.11.2013 № ВАС-14510/13).

Таким образом, коллегия судей посчитала возможным квалифицировать возражения о ничтожности сделки на основании ст.ст. 10 и 168 ГК РФ, как заявленные в порядке ст. 174 ГК РФ, выведя тем самым оспоримый характер сделки, лежащей в основе требования.

Представляется, что есть смысл выделять в отдельную категорию сделки представителя, которые он совершает в ущерб представляемому, которые вовсе не заслуживают сохранения в силу их противоречия принципу добросовестности; иными словами, являющиеся ничтожными по ст.ст. 10 и 168 ГК РФ.

Так, например, в Германии в отдельную группу выделяются сделки представителя, совершенные им в сговоре с контрагентом против интересов представляемого. Последние не обеспечиваются какой-либо защитой, так как признаются недействительными ввиду их противоречия добрым нравам (§ 138 BGB). Германское право предоставляет в подобных ситуациях право стороне противопоставить контрагенту в соответствии с § 242, 826, 853 BGB возражение о злом умысле (Einrede der Arglist). На данном основании, в частности, Имперский суд еще в 1904 году (58, 356) освободил товарища полного товарищества от исполнения обязательства из договора поручительства, заключенного от имени товарищества другим товарищем в обеспечение кредитного долга последнего. Однако в данном случае ключевым критерием являлся доказанный факт сговора представителя и займодавца, получателя обеспечения⁷.

В целом, указанный вопрос крайне сложен. Он затрагивает общую проблематику «наслоения» нового регулирования на уже сложившиеся до реформы гражданского законодательства подходы судебной практики и требует отдельного глубокого рассмотрения.

¹Valenthin Beck'scher. Online-Kommentar BGB BeckOK. BGB § 181. Rn. 22. ²Schramm Op. cit. Rn. 27. ³Valenthin Op. cit. Rn. 22. ⁴Valenthin Op. cit. Rn. 22; Palandt/Ellenberger. Auflage 71, 2012. S. 200. Rn. 14; Flume, Allgemeiner Teil des Bџrgerl. Rechts, II (1965). S. 790; В то же время в Германии в отдельную группу выделяются сделки представителя, совершенные им в сговоре с контрагентом против интересов представляемого — последние, в принципе, не обеспечиваются какой-либо защитой, так как признаются недействительными в силу их противоречия добрым нравам (§ 138 BGB). См. напр.: Clausdieter Schott. Der Mißbrauch der Vertretungsmacht Archiv fџr die civilistische Praxis, 171. Bd., H. 5/6 (1971). S. 395; Flume, Op. cit. S. 788. ⁵Peter Jung. Schweizer Obligationenrecht 2020 — Entwurf fџr einen neuen allgemeinen Teil SwissLex 2013 Art. 191. Rn.3; Также: Ingeborg Schwenzer. Schweizerisches Obligationenrecht Allgemeiner Teil – Sechste, џberarbeitete Auflage Stаmpfli Verlag AG. Bern 6, 2012. Rn. 4. ⁶Peter Jung Op. cit. Rn. 9. ⁷Clausdieter Schott Der Mißbrauch der Vertretungsmacht Archiv fџr die civilistische Praxis, 171. Bd., H. 5/6 (1971). S. 395.

ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ СПОРЫ

Договор сублизинга с правом выкупа. Как гарантированно получить имущество в собственность

Павел Александрович Меньшенин  к. ю. н., главный консультант ВАС РФ

• Какова правовая природа договора сублизинга с правом выкупа предмета договора

• В каком случае сублизингополучатель может приобрести право собственности на имущество

• Когда лизингополучатель будет представителем лизингодателя

В сфере лизинговых отношений распространена практика заключения договоров сублизинга. Нередко стороны в договор включают условие о переходе права собственности на предмет лизинга к сублизингополучателю, и не всегда такое условие соблюдается. Более того, арбитражные суды иногда признавали такое условие неправомерным, объясняя это тем, что сублизинг — вид поднайма предмета лизинга, при котором сублизинг является видом поднайма, субаренды и не подразумевает переход права собственности на предмет лизинга. Сублизингодатель не является собственником предмета лизинга и вправе передавать только принадлежащие ему права владения и пользования имуществом (постановление ФАС Поволжского округа от 27.10.2011 по делу № А65-3846/2011).

В 2012 году ВАС РФ изменил эту практику, указав, что договор сублизинга с условием о праве выкупа используемого сублизингополучателем имущества является смешанным и содержит элементы договоров купли-продажи будущей вещи и субаренды.

Между лизингодателем и сублизингополучателем может возникнуть конфликт о принадлежности предмета залога

В постановлениях Президиума ВАС РФ от 24.04.2012 № 16848/11 (далее — дело № 1) и от 21.05.2013 № 17388/12 (далее — дело № 2) обсуждался следующий казус.

Между лизингодателем и лизингополучателем был заключен договор лизинга, который содержал условие о переходе права собственности на предмет лизинга к лизингополучателю при внесении им всех договорных платежей. Через какое-то время предмет лизинга был передан лизингополучателем (сублизингодателем) в сублизинг другому лицу. В договор сублизинга включено условие о переходе права собственности на предмет лизинга к сублизингополучателю при оплате им сублизингодателю всех предусмотренных договором платежей. Впоследствии сублизингополучатель уплачивает все лизинговые платежи сублизингодателю, который, в свою очередь, не исполняет свои обязательства по договору лизинга.

В описанной ситуации между лизингодателем и сублизингополучателем возникает правовой конфликт о принадлежности предмета лизинга.

Так, в деле № 1 сублизингополучатель обратился в суд с иском к лизингодателю и сублизингодателю о признании права собственности на предмет лизинга. В деле № 2 лизингодатель обратился в суд с требованием об обязании сублизингополучателя вернуть предмет лизинга, а сублизингополучатель обратился со встречным иском о признании права собственности на предмет лизинга.

Суды, рассматривавшие эти дела до надзорной инстанции, предложили различные способы решения данного конфликта.

Так, в деле № 1 суды трех инстанций удовлетворили исковые требования. При этом они исходили из того, что сублизингополучатель, исполнивший надлежащим образом обязательства по договору сублизинга, приобрел право собственности на спорное имущество. Суд кассационной инстанции обратил внимание на конкретные обстоятельства, которые были установлены по делу.

Во-первых, было установлено согласие лизингодателя на заключение договора сублизинга с правом выкупа. Во-вторых, — уплата сублизингополучателем всех платежей по договору сублизинга, а также защита лизингодателем своих имущественных прав путем подачи исков о взыскании с лизингополучателя лизинговых платежей. В-третьих, есть основания для перехода права собственности на предмет лизинга к сублизингополучателю.

В деле № 2 суд первой инстанции признал право собственности сублизингополучателя на предмет лизинга, поскольку договор сублизинга был заключен с согласия лизингодателя и сублизингополучатель все обязательства выполнил в полном объеме.

Суд апелляционной инстанции с такой позицией не согласился и решение отменил. Он указал, что сублизнгополучатель, заключая на свой страх и риск договор сублизинга, знал о том, что его контрагент не является собственником предмета лизинга, и мог предвидеть, что право собственности на предмет лизинга может не возникнуть у сублизингодателя, который в таком случае не сможет передать данное право сублизингополучателю.

Отменяя постановление суда апелляционной инстанции в части, суд кассационной инстанции учел, что сублизингополучатель выполнил обязательства по договору сублизинга в полном объеме, все его действия по исполнению договора добросовестно направлены на приобретение предмета лизинга в собственность. При этом суд кассационной инстанции руководствовался положениями ст. ст. 10, 305 Гражданского кодекса РФ, применив к спорным правоотношениям нормы о владельческой защите против собственника.

Лизингополучатель может быть представителем лизингодателя в отношениях с сублизингополучателем

По мнению Президиума ВАС РФ, договор сублизинга с условием о переходе права собственности на предмет лизинга к сублизингополучателю при уплате им сублизингодателю всех договорных платежей следует квалифицировать как смешанный, содержащий в себе элементы субаренды и договора купли-продажи будущей вещи.

Такой вывод сделан исходя из следующего. Лизингополучатель, передавая имущество во временное владение и пользование третьему лицу, сам не выступает в роли лизингодателя, поскольку между ним и третьим лицом не возникает отношений по финансовой аренде, для которых в силу ст. 665 ГК РФ характерно совершение лизингодателем действий по заключению договора купли-продажи лизингового имущества с продавцом в соответствии с указаниями лизингополучателя. Отношения по сублизингу связаны с субарендой лизингового имущества и подлежат регулированию общими положениями об аренде, предусмотренными § 1 гл. 34 ГК РФ, с учетом особенности, установленной абз. 2 п. 1 ст. 8 Федерального закона от 29.10.1998 № 164-ФЗ «О финансовой аренде (лизинге)» (далее — Закон № 164-ФЗ). При этом п. 2 ст. 455 ГК РФ допускает возможность заключения договора купли-продажи товара, который будет приобретен продавцом в будущем.

Исходя из этого, в деле № 1 Президиум ВАС РФ пришел к выводу, что поскольку у сублизингодателя не возникло право собственности на спорное имущество, оно не могло передать данное право сублизизингополучателю. При этом сублизингополучатель как покупатель будущей вещи вправе требовать от сублизингодателя возврата уплаченной в счет погашения выкупной цены денежной суммы и уплаты процентов на нее (п.п. 3 и 4 ст. 487 ГК РФ), а также возмещения причиненных убытков (ст. 393 ГК РФ).

Цитата: «В случае, когда продавец, получивший сумму предварительной оплаты, не исполняет обязанность по передаче товара в установленный срок (статья 457), покупатель вправе потребовать передачи оплаченного товара или возврата суммы предварительной оплаты за товар, не переданный продавцом» (п. 3 ст. 487 ГК РФ).

Как видим, в деле № 1 Президиум ВАС РФ использовал широко известное в юриспруденции правило: никто не может передать другому больше прав на вещь, чем имеет сам.

В деле № 2 Президиум установил следующие обстоятельства. Договор сублизинга был заключен с письменного согласия лизингодателя в тот же день, что и договор лизинга. Это свидетельствует о том, что лизингодатель, обладая информацией о желании сублизингополучателя взять предмет лизинга в финансовую аренду, не заключил с ним договор напрямую, одобрив передачу предмета лизинга только по договору сублизинга.

Таким образом, в рассматриваемой структуре договорных отношений, сложившихся между сторонами, сублизингополучатель оказался лишенным возможности заключить договор лизинга с лизингодателем или выбрать кандидатуру лизингополучателя (сублизингодателя).

Также решением арбитражного суда по другому делу сублизингодатель был признан банкротом, а требования лизингодателя, основанные на договоре лизинга, включены в реестр требований кредиторов должника.

Истребование предмета лизинга у сублизингополучателя, при том что договорные обязательства исполнены им добросовестно и в полном объеме, может повлечь за собой неосновательное обогащение на стороне лизингодателя, поскольку свое право на защиту он реализовал путем обращения в арбитражный суд с требованием о включении задолженности по уплате лизинговых платежей в реестр требований кредиторов должника (лизингополучателя).

Указанные обстоятельства могут свидетельствовать о недобросовестном поведении (злоупотреблении правом) лизингодателя и лизингополучателя, в результате которого сублизингополучатель утратил возможность реализации своего права на приобретение предмета лизинга в собственность.

Президиум ВАС РФ направил дело на новое рассмотрение в суд первой инстанции, указав, что при новом рассмотрении дела судам необходимо проанализировать структуру договорных отношений, реализованную лизингодателем и лизингополучателем, на предмет злоупотребления правами, а также внести правовую определенность при решении вопроса о праве собственности на предмет лизинга.

Возможный вариант решения рассматриваемой проблемы предлагается в тексте проекта постановления Пленума ВАС РФ «Об отдельных вопросах, связанных с договором выкупного лизинга».

Цитата: «При рассмотрении споров, вытекающих из договоров сублизинга, судам необходимо учитывать следующее. В том случае, если из обстоятельств дела следует, что лизингополучатель (сублизингодатель) фактически не предполагал самостоятельно использовать предмет лизинга в своей предпринимательской деятельности, его функция сводится исключительно к финансовому посредничеству по доведению финансирования от лизингодателя к сублизингополучателю. При таких обстоятельствах, если лизингодателю было известно об этом (в частности, если он согласовал передачу предмета лизинга в сублизинг), он принимает на себя риски ненадлежащего исполнения сублизингодателем своих обязательств перед ним по перечислению денежных средств, полученных от сублизингополучателя. В этом случае сублизингополучатель, внесший все платежи по договору сублизинга, приобретает право собственности на предмет лизинга даже в том случае, если его контрагент (сублизингодатель) не полностью исполнил свои обязательства как лизингополучателя перед лизингодателем» (п. 10 проекта постановления Пленума ВАС РФ «Об отдельных вопросах, связанных с договором выкупного лизинга»).

Как видим, в таком подходе лизингополучатель рассматривается как представитель лизингодателя в отношениях с сублизингополучателем.

По нашему мнению, само по себе согласие лизингодателя на заключение лизингополучателем договора сублизинга, предполагающего передачу права собственности на товар, который будет приобретен в будущем, можно рассматривать как предоставление полномочия на отчуждение предмета лизинга третьему лицу.

Также представляется допустимым решение проблемы сублизинга с помощью доктрины проникновения за корпоративные покровы. При таком подходе в случае, когда лизингодатель и лизингополучатель являются аффилированными лицами, платежи сублизингополучателя по договору сублизинга зачитываются напрямую в счет уплаты долга по договору сублизинга.

Поскольку настоящая статья носит информационный характер и в ней не ставится задача обосновать тот или иной подход к договору сублизинга, автор посчитал уместным предложить несколько вариантов, предоставив читателю возможность самому сделать выбор в пользу одного из них.