!!Экзамен зачет 2023 год / Sobstvennost_v_grazhdanskom_prave

--------------------------------

<1> Дождев Д.В. Основание защиты владения в римском праве. С. 206 - 207.

<2> Вебер М. Аграрная история Древнего мира. М., 2001. С. 417.

Итак, можно сказать, что римское право не передало Средневековью ни понятия собственности как набора правомочий, ни тем более (как частный случай) идеи триады. Это - всецело продукт европейской средневековой юриспруденции. Говоря об истоках этого феномена, можно указать как социальные, так и формальные, культурные причины интерпретации собственности как перечня правомочий. Средневековье считается "эпохой всеобъемлющего формализма и ритуала", страдающей "страстью к классификации" <1>, причем "каждое свойство видится как нечто самостоятельное" <2>. Даже неполное и недостоверное знание обязательно разбивалось на детально разграниченные, иерархически выстроенные части, рубрики, разделы, определения.

--------------------------------

<1> Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1984. С. 185, 217. Хейзинга пишет о "закостенелости и бесплодном классифицировании", присущих "разделениям и подразделениям понятий" (Хейзинга Й. Осень средневековья / Отв. ред. С.С. Аверинцев. М., 1988. С. 235).

<2> Хейзинга Й. Указ. соч. С. 230.

"В период господства теологической мысли осознание социальных отношений могло означать только одно: изображение их в соответствии с априорно заданными мифологемами", при этом весьма популярна идея "тройственного расчленения" <1>. (Сам прием уходит глубоко в архаику, хорошо известно "обычное утроение, при помощи которого первобытный человек воспринимает единичность" <2>.)

--------------------------------

<1> Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М.: Искусство, 1990. С. 27, 30.

<2> Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. С. 140.

В этом смысле обработка римского права и вообще существование юридической мысли не могли обойтись без градаций, классификаций, дефиниций и разделений. При этом абсолютизировались высказывания по частным случаям классических юристов, им придавалось общее значение, а возникающие в результате этого противоречия, которые классиков, как было показано, нисколько не смущали, были устранены путем казуистики и прекрасно разработанной схоластики. Именно так и возникли пресловутые "владение <1>, пользование, распоряжение" (триада) как содержание права собственности.

--------------------------------

<1> Отмечается, например, что в средневековом праве "понятие владения" приобрело "самостоятельное значение" (см.: Дембо И.Л. "Саксонское зерцало" - выдающийся памятник истории германского феодального права // Саксонское зерцало: памятник, комментарии, исследования / Отв. ред. В.М. Корецкий. М.: Наука, 1985. С. 161). Это обстоятельство, пожалуй, следует отметить, имея в виду современное состояние проблемы владения в нашем праве.

Другая причина идет не от схоластики, а имеет социальные корни. И римское, и варварское общество, поскольку речь шла о лицах (субъектах права), имело в виду равных и свободных, понятие свободы было однозначным (фактическое имущественное неравенство никак не сказывалось на содержании свободы гражданина). Эта свобода "заключается в полноправии и поэтому может быть обозначена как позитивная свобода", позитивная свобода является "однозначной" <1>. Развитие феодализма, как известно, происходило путем дробления статусов свободы. "Средневековое общество - общество, знающее широкий диапазон градаций свободы и зависимости. Для него не характерно единое и ясно определенное понятие свободы. Эти понятия относительны, нет ни полной свободы, ни полной несвободы" <2>. Поскольку в праве собственности в наибольшей, концентрированной форме выражены свойства лица, то совершенно естественно и неизбежно вместе с аналогичными изменениями свободы происходило изменение от "позитивного", "однозначного" права собственности, одинакового для всех, к дробному, с множеством градаций и различий, к такому праву, которое "всегда относительно", когда "нет ни полной" собственности, ни полной несобственности. Это бесспорное влияние изменений свободы на содержание собственности технически осуществлялось как предоставление отдельных правомочий (так же, как на место однозначной и полной свободы пришли предоставляемые сеньором, сувереном многочисленные "свободы"); чем больше было этих правомочий, тем "полнее" получалась собственность.

--------------------------------

<1> См.: Неусыхин А.И. Эволюция общественного строя варваров от ранних форм общины к возникновению индивидуального хозяйства // История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма / Под ред. З.В. Удальцовой и др. М.: Наука, 1985. Том I. Формирование феодально-зависимого крестьянства. С. 148, 149.

<2> Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. С. 206.

А.П. Куницын писал: "Когда право владения, право на сущность и право пользования принадлежат одному лицу, то право собственности называется совершенным, когда же оное принадлежит разным лицам, то право собственности называется несовершенным" <1>.

--------------------------------

<1> Куницын А.П. Право естественное // Русская философия собственности. СПб., 1993. С. 69.

По видимости, с этой градацией перекликается и разделение Д.И. Мейером права собственности на "полное и неполное" <1>. Но Д.И. Мейер сразу корректирует это понятие законодательства, определяя "неполное" право, скорее, как вещное, а не как вид собственности. В том, что не только и даже не столько оперирование триадой правомочий, сколько употребление "совершенного" и "несовершенного" модуса (а именно их имплицитно содержит и концепция триады, всегда сопровождаемая главными, к которым относится обычно распоряжение, и второстепенными правами) всецело принадлежит средневековой системе знания, невозможно усомниться даже при самом поверхностном знакомстве со схоластикой.

--------------------------------

<1> Мейер Д.И. Русское гражданское право: В 2 ч. Ч. 1. М., 1997. С. 76.

В действительности, конечно, сколько бы ни было дано правомочий собственнику, его право никогда не будет полным, поскольку всегда могут быть измышлены и обоснованны права и возможности, в "перечень" не вошедшие, а реализация собственником своей власти над вещью с тех же позиций всегда может быть квалифицирована как выходящая за рамки перечня и потому неправомерная. Поэтому само определение собственности посредством любого перечня - это знак ограничения права, прямое обнаружение потенциальной, а чаще актуальной ущербности этого права. Тогда именно крушением идеи собственности можно объяснить торжество концепции триады по правилу, великолепно сформулированному Лао Цзы: "Когда целое распалось - осколки требуют имен". Не случайно критика этой концепции стала заметно нарастать именно на почве возрождения собственности.

Собственно говоря, правомочия, входящие в триаду, указывают не на права, а на их осуществление. Понятно, что владение, равно как пользование или распоряжение, - это те или иные материальные действия, факты. Скажем, отчуждение, выступающее как обычный вид распоряжения, - это один факт (точнее, состав), а уничтожение вещи (тоже распоряжение) - другой. Материальная природа владения, т.е. физического господства, также не вызывает сомнений. Физическое идеальным быть не может. Ну а уж пользование, веками обвиняемое в угождении телесности и забвении идеального, и вовсе не может быть заподозрено в отсутствии материальности. Однако право вообще может быть описано ближайшим образом либо указанием на обязанное лицо, либо на определенную вещь. И только особенная мера попечения за управомоченным, принятая на себя верховной властью, и уверенность в его неспособности к собственному разумению может привести к тому, что одновременно с наделением его правом ему еще укажут, как это право осуществлять.

Но с этой позиции утрачивает смысл обычно приводимое решение разрушающей концепцию триады задачи про арест вещи. Ее сторонники часто повторяют: право не исчезло, исчезла возможность его осуществления. Но право - это и есть возможность определенного поведения. Если право само по себе исчерпано тремя возможными вариантами поведения и все эти возможности отобраны, то приходится признать, что и права больше нет.

А.В. Венедиктов приводит мнение Пухты, который возражал против перечисления правомочий собственника, поскольку о правомочиях можно говорить лишь постольку, "поскольку собственность подлежит ограничениям, благодаря которым от нее отделяются известные правомочия". Здесь же приводится и высказывание Вольфа: только ограниченное вещное право "можно описать. Для собственности же нельзя исчерпать перечислениями полноту возможного господства" <1>. Т. Оноре замечает, что "права держателя или арендатора могут быть перечислены, а собственника - нет" <2>.

--------------------------------

<1> Венедиктов А.В. Государственная социалистическая собственность. С. 270, 272.

<2> Honore T. Making Law Bind. Essays Legal and Fhilosophical. Р. 176.

Характерно, что в рассуждениях русских юристов, обсуждавших проект Гражданского уложения, проблематика правомочий и их соотношения с полнотой права собственности выходила на первый план именно в контексте ограничений, имеющих наибольшее значение, как известно, применительно к земельной собственности. При этом, впрочем, подчеркивалось, что "ограничения права собственности не могут состоять в изъятии из его содержания тех или иных правомочий". Такой подход, конечно, был шагом вперед от прослеживавшегося в т. X Собрания законов Российской империи "неполного права собственности, когда некоторые правомочия из него исключались", органически связанного с пониманием собственности "как наиболее полного вещного права" <1>.

--------------------------------

<1> Кудрявцева Т.Ю. Ограничения права собственности на землю в России // Правоведение. 1997. N 3. С. 58 - 59.

Пожалуй, уместно привести и суждение С.Н. Братуся: "...право собственности нельзя отождествлять с суммой правомочий владения, пользования и даже распоряжения" <1>.

--------------------------------

<1> Право собственности в СССР: Сб. статей / Под ред. Ю.К. Толстого, В.Ф. Яковлева. М., 1989. С. 58.

С технической же точки зрения важно то, что исчерпывающего перечня быть не может в принципе <1>, а когда он все же указан, масса энергии будет тратиться на совершенно бессмысленную борьбу с перечнем, когда конкретные явления жизни по требованиям оборота нужно будет то "подводить", то "выводить" из триады или иного перечня <2>. Тем более нет никакого смысла искать в триаде или другой, более подробной описи правомочий, если такая появится, сущности собственности.

--------------------------------

<1> В.А. Кикоть излагает взгляды на собственность А.М. Оноре, который выделяет 11 правомочий в составе собственности: право владения (в том числе бестелесной вещью); право пользования; право управления, т.е. решения, как и кем вещь может быть использована; право на доход, т.е. на блага, идущие от предшествующего личного пользования вещью и от разрешения другим лицам пользоваться ею; право на отчуждение, потребление, промотание, изменение или уничтожение вещи; право на безопасность, т.е. иммунитет от экспроприации; право передавать вещь; бессрочность; запрещение вредного использования, т.е. обязанность предотвратить использование вещи вредным для других способом; ответственность в виде взыскания, т.е. возможность отобрания вещи в уплату долга; остаточный характер, т.е. существование правил, обеспечивающих восстановление нарушенного правомочия (а не права собственности в целом). Л. Беккер, в целом согласный с концепцией А.М. Оноре, приводит подсчеты, которые позволяют указать 1500 вариантов правомочий собственника (Кикоть В.А. Об основных тенденциях развития учения о праве собственности при государственно-монополистическом капитализме // Лазар Я. Собственность в буржуазной правовой теории. М., 1985. С. 20 - 21. См. также: Советское и иностранное гражданское право (проблемы взаимодействия и развития) / Отв. ред. В.П. Мозолин. М.: Наука, 1989. С. 218 - 219).

У. Маттеи видит смысл идеи собственности как "связки правомочий", широко представленных в англо-американском праве, в том, что в этом случае собственность предстает как связь прав и "различных видов юридической ответственности, иммунитетов, обязанностей и т.д." (Маттеи У., Суханов Е. Основные положения права собственности. М., 1999. С. 176 - 177). Но при этом он полагает, что при анализе собственности "не имеет смысла какая бы то ни было попытка конкретно оговорить, что собственнику надлежит делать с принадлежащим ему имуществом" (Там же. С. 79).

<2> С.Н. Медведев, обобщая высказывания итальянских цивилистов по поводу определения собственности, данного в ст. 832 ГК Италии 1942 г. и восходящего к ст. 544 ФГК, пишет: "Установить объем правомочий собственника чрезвычайно трудно и вряд ли возможно, да и нужно ли?" (см.: Медведев С.Н. Семейное, наследственное и вещное право Италии (на основе Гражданского кодекса 1942 г.). Ставрополь, 1993. С. 64).

Наибольшим пороком методологии, согласно которой сущность собственности предполагается скрытой в триаде правомочий, является, пожалуй, тот, что на почве "прав владения, пользования, распоряжения" возникает устойчивое впечатление о тождественности этих "прав", где бы они ни обнаруживались. В результате и в нашей теории права, и в практике весьма редко можно, например, встретить понимание того, что владение, осуществляемое собственником, совсем не то, что у арендатора или хранителя, что это - совсем разное отношение к вещи, совсем разные мотивация и поведение.

Характерным примером такого подхода, даже внешне следующего схоластике с ее совершенными фигурами в виде предлагаемых автором таблиц с идеальными фигурами ромбов и квадратов дефиниций и состояний, можно, как нам кажется, считать математическую методику В.П. Павлова, оснащенную автором красивыми схемами с изображением ромбов, квадратов и других совершенных фигур и основанную на убеждении, что собственник, передавший свое имущество на время, уже "не может оставаться при этом собственником, а становится лицом, наделенным правомочиями собственности" <1>. Математический подход В. Павлова, намеренного покончить с тайнами собственности посредством правил геометрии, не может не напомнить практики "исследования магического квадрата или магических свойств чисел и геометрических фигур" <2>. Можно лишь напомнить, что хотя магические технологии и поспособствовали возникновению химии (через алхимию), астрономии (через астрологию) и т.д., но в части достижения результатов в социальной сфере они так и не дали никакого эффекта.

--------------------------------

<1> Павлов В.П. Метод систематизации имущественных правоотношений в гражданском праве // Государство и право. 1999. N 1. С. 39.

<2> Мосс М. Набросок общей теории магии // Мосс М. Социальные функции священного / Пер. с фр. СПб., 2000. С. 227.

Очевидно, что автор уверен в том, что правомочия собственника обладают свойством передаваемости в неизменном виде так, что при этом сам собственник их утрачивает. Автор нисколько не сомневается в том, что право собственности исчерпывается триадой правомочий, причем смысл правомочий видит в "ограничении мыслимых действий собственника". Очевидное тяготение к средневековой системе построения понятий лишь подкрепляется ссылкой на исламское право, рассматривающее собственника как лицо обязанное (по-видимому, имеется в виду вакуфное имущество). Научная ценность этих взглядов В.П. Павлова, впрочем, может вызвать сомнения не столько потому, что он оставляет без обсуждения (и даже не упоминает) ставшей уже классической работу А. Рубанова, в которой показаны конкретные исторические обстоятельства возникновения триады в нашем праве (при ее отсутствии, скажем, в ГГУ, к которому, стало быть, методы В. Павлова, основанные на "правилах комбинаторики", неприменимы), но еще в большей степени потому, что налицо и отклонения от действующего законодательства: например, собственник именуется В. Павловым "добросовестным владельцем" <1>; тогда как добросовестный (и недобросовестный) владелец - это владелец незаконный, а собственник никак не может быть незаконным владельцем. (Если иметь склонность к афоризмам, можно сказать, что собственнику совесть не нужна.)

--------------------------------

<1> Павлов В.П. Указ. соч. С. 38 и сл.

Впрочем, такой подход, конечно, не преобладает. В. Шагова по тому же поводу и на том же примере с арендой замечает: "В юридической литературе достаточно часто высказывается мнение о том, что при исполнении договора аренды у собственника остается лишь "голый" титул, а правомочия владения и пользования в полном объеме передаются арендатору. Это мнение представляется недостаточно обоснованным, поскольку собственник в силу закона сохраняет все свои полномочия: владения, пользования и распоряжения принадлежащим ему имуществом" <1>.

--------------------------------

<1> Материалы конференции "Право собственности и другие вещные права в юридической науке, законодательстве и практике России и зарубежных стран" // Государство и право. 1999. N 11. С. 84.

К сожалению, В. Шагова остается все же связанной логикой триады и не стремится отойти от нее, придерживаясь в целом, скорее, количественной стороны дела. Она, например, отмечает, что собственник сохраняет владение, учитывая имущество в своем хозяйстве, а пользования - извлекая арендную плату <1>. А если собственник не ведет учета и отдал имущество безвозмездно (например, в ссуду)? Дело именно в качественных различиях. Если собственник вполне свободен, беспечен, увлечен вещью самой по себе, связывает с ней свое будущее (или напротив - намерен бросить ее при первой возможности), то арендатор стремится извлечь из вещи максимум сиюминутной выгоды, отягощен ответственностью за ухудшение вещи сверх нормального износа, и все улучшения вещи не для него, а для другого; владение же хранителя и вовсе лишено всякого чувства общности и на первом плане у него постоянно ощущаемая чуждость отданной на хранение вещи, которая сама по себе не содержит для него никакого блага и служит лишь источником тревоги. Ф. Теннис называл владение в рамках контракта, обязывающего владельца передать вещь, "негативной собственностью", состоящей в "необходимости вернуть должное к определенному сроку", в отличие от "позитивной" собственности как абсолютной свободы распоряжаться своей вещью без ограничения сроком и в отношении каждого <2>. При относительной ценности терминов "негативная" и "позитивная" собственность, нужно отметить совершенно ясную разницу, хорошо понятную и неюристу (каким являлся известный социолог), между владением в силу договора с собственником (законным владением) и владением собственника.

--------------------------------

<1> Там же.

<2> Теннис Ф. Общность и общество. Основные понятия чистой социологии / Пер. с нем. СПб., 2002. С. 75.

Между тем с позиций "триады" здесь везде одно и то же "право владения".

Есть смысл привести рассуждения Ж. Бодрийяра, вполне, конечно, свободного от забот по поводу триады как в силу чуждости юриспруденции, так и в силу принадлежности к современному гуманитарному знанию, которое не видит ценности в каких бы то ни было тривиумах и квадривиумах схоластики. Для современного обитателя дома "самое важное уже не владение и не пользование вещами. Обитатель современного дома не "потребляет" свои вещи. Он доминирует над ними, контролирует и упорядочивает их. Он обретает себя в манипулировании системой, поддерживая ее в тактическом равновесии" <1>. Очевидно, что такое отношение к обстановке возможно лишь со стороны собственника: арендатор не может доминировать и управлять обстановкой, он принимает ее как данность и подчинен ей. Насколько юридические возможности собственника важны для него в смысле создания и манипулирования обстановкой <2>, настолько же эти возможности недостижимы для арендатора или тем более хранителя: налицо совсем разные права на вещи, тогда как триада упрямо будет везде видеть владение, в крайнем случае - держание (которое, кстати, триадой также не замечается, как и разные виды владения, хорошо известные европейскому праву <3>).

--------------------------------

<1> Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 2001. С. 31.

<2> Приведу замечание М.Г. Масевич, высказанное в одной из наших бесед: насколько можно считать персонализацией имущество современного собственника, если он так склонен к смене обстановки и так легко меняет одни вещи на другие еще до того как прежние полностью использованы (потреблены)? Это - один из модусов собственности, связанный с модой, с выражением себя через смену вещей. Такое проявление собственности, так же социально обусловленное, как и сохранение родового имения, доступно только обладателю полного права, только его личность и отражена в этом манипулировании (здесь лежит источник, заставляющий арендатора извиняться за немодную обстановку арендуемой квартиры: подразумевается, что арендатор бы ее сменил, если бы был хозяином).

<3> Еще раз повторю: маргинальность и провинциальность теории триады рано или поздно приведут к обнаружению того комичного факта, что таким образом описывают только собственность в России, а в Европе собственность другая, не нуждающаяся в разделениях.

Вполне корректным является изложение В. Витрянским механизма заключения договора доверительного управления - договора, имеющего особенный соблазн для сторонников триады. Автор абсолютно точно указывает, что "правомочия доверительного управляющего по управлению имуществом не могут в принципе представлять собой правомочия, делегированные (переданные) самим собственником, по той причине, что права доверительного управляющего в отношении доверенного ему имущества не переходят к нему от собственника, а возникают из договора доверительного управления имуществом...

А что же собственник, учредивший доверительное управление имуществом? Он сохраняет не только право собственности (как таковое) на имущество, переданное в доверительное управление, но и, что представляется очевидным, все свои правомочия. Другое дело - собственник имущества, заключив договор и наделив тем самым доверительного управляющего правомочиями по управлению имуществом, принял на себя обязательство воздерживаться <1> от любых действий, препятствующих доверительному управляющему в исполнении обязательств, вытекающих из договора" <2>.

--------------------------------

<1> Есть смысл подчеркнуть и эту сторону совершенно точных рассуждений автора. Ведь иногда обязательство собственника воздерживаться от определенных действий (ст. 307 ГК) понимают в том смысле, что собственник лишается права осуществлять эти действия и тем самым ограничен в своем праве. Наиболее простодушные исследователи комбинируют эти доводы еще и с обветшалым инвентарем триады, старательно высчитывая, каких из своих правомочий лишен обязавшийся собственник.

Очевидно, что в этом случае смешиваются не только право и обязанность, но и вещное право и обязательство. Любое действие (бездействие), совершаемое по воле управомоченного лица, - это проявление его права, а не ограничение. Об ограничении права можно говорить лишь тогда, когда воздействие на вещь (если речь идет о вещном праве) производиться без всякого учета воли собственника. Если же собственник прямо позволяет такое воздействие, то здесь нет ограничения, а налицо связь личного, обязательственного типа: между вещью и управомоченным лицом находится воля собственника (должника), от которой, т.е. только лично от должника, и зависит реализация права кредитора. Кажется, что все это просто, а между тем в этих трех соснах все еще блуждают многие юристы.

<2> Витрянский В.В. Обязательства по доверительному управлению имуществом: существо и характерные признаки // Хозяйство и право. 2001. N 10. С. 27.

Характерно, впрочем, что В. Витрянский не только вынужден подчеркивать то, что права собственника не передаются, но и потратить еще несколько страниц на убеждение читателя, что право собственности и не может передаваться; не в этом состоит механизм возникновения обязательства.

Эта настойчивость, проявленная В. Витрянским, как, впрочем, и другими ведущими цивилистами, лишний раз свидетельствует о колоссальной инерции, имеющейся у концепции триады, повсеместно проявляющей свое действие, чаще просто обессмысливающее любой основанный на ней довод, а иногда и прямо вредное.

Понятно, что истинное постижение права невозможно, пока не станет ясной нетождественность позиций владения (или пользования и т.д.) в разных юридических ситуациях, различающихся степенью близости к вещи, ведь если, как принято с позиций теории триады, считать, что собственник отдает при аренде "право владения", то у арендатора, конечно, возникает совсем не то право, какое было у собственника <1>. С. Франк очень тонко заметил: "Именно потому, что вещи и вообще средства существования совсем не только механические средства, безразличные, заменимые части внешнего мира, с которым мы случайно и равнодушно соприкасаемся, а любимые индивидуальности и части или продолжения нашей собственной личности, - именно поэтому нормальное наше отношение к ним - не пользование, а "обладание", "владение" - то отношение, при котором вещи поставлены в интимную, внутреннюю, неотъемлемую связь с нашей личностью и подчинены нашей свободной воле" <2>.

--------------------------------

КонсультантПлюс: примечание.

Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации: В 3 т. Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части первой (том 1) (под ред. Т.Е. Абовой, А.Ю. Кабалкина) включен в информационный банк согласно публикации - Юрайт-Издат, 2007 (3-е издание, переработанное и дополненное).

<1> Е.А. Суханов обоснованно подчеркивает, что "правомочия иного законного владельца, даже одноименные с правомочиями собственника", существенно отличаются от правомочий собственника (Гражданское право / Отв. ред. Е.А. Суханов. 2-е изд. М.: Бек, 1998. Т. I. С. 488 - 489). В.П. Мозолин отмечает, что "положение п. 2 (ст. 209 ГК. - К.С.) о том, что (собственник) может передавать другим лицам, оставаясь собственником, права владения, пользования и распоряжения имуществом, вызывает сомнение. В действительности речь идет о передаче имущества во владение, пользование и распоряжение других лиц, границы которых определяются собственником, но не самого права" (Гражданский кодекс Российской Федерации. Ч. 1: Научно-практический комментарий / Отв. ред. Т.Е. Абова, А.Ю. Кабалкин, В.П. Мозолин. М., 1996. С. 337).

<2> Франк С.Л. Собственность и социализм // Русская философия собственности. СПб., 1993. С. 319.

Очевидно, то "владение", "обладание", о которых пишет философ, никак не доступны никому, кроме собственника, ведь они выражают отношение к вещи как к себе, к "части себя", по словам Аристотеля. Конечно, такое отношение возможно только к своему и не может быть передано в принципе.