_ 2. Понятие представительного полномочия

Так как последний признак, т.е. полномочие, составляет существенное условие представительства, то считаем нелишним уяснить понятие его, тем более, что оно немало возбуждает разногласия между учеными юристами.

Полномочие есть односторонний акт воли принципала, направленный на известные правовые последствия; поэтому общие формальные условия действительности всякого юридического акта имеют применение и к уполномочию. Оно получает юридическое значение только тогда, когда субъект его - лицо дееспособное; недееспособные же лица приобретают право наделять полномочием только с согласия на то попечителя.

Лабанд определяет полномочие как консенсуальный договор, в силу которого стороны взаимно обязываются, чтобы сделка, которую одна из них совершит впоследствии от имени другой, производила бы правовые последствия только для последней. Но какой смысл иметь такое договорное соглашение? Оно только указывает на эффект прямого представительства, допустимость которого не зависит никаким образом от такого договорного соглашения. Если положительное право не признает возможности прямого, непосредственного представительства, то никакие договоры частных лиц не могут повести к представительным последствиям. Следовательно правильнее считать полномочие только односторонним легитимационным актом - pouvoir d'agir. Но с акцептацией представителем этого легитимационного акта между ним и принципалом устанавливаются договорные отношения, обсуживаемые по началам поручения (см. 1 гл., _ 4). Полномочие дает представителю только правомерное основание отклонить иск, возбужденный третьим лицом против него, но оно не освобождает его от всякой ответственности пред принципалом, особливо, когда полномочие дано в интересах последнего*(57).

Так как полномочие имеет значение по преимуществу для третьих лиц, которые на основании его рассчитывают вступать в непосредственные правовые отношения с принципалом, то вопрос о том, каким путем они узнали о существовании такого полномочия, безразличен для предположенных представительных последствий. Обыкновенно третьи лица узнают о полномочии от своего контрагента, т.е. представителя, но они могут быть извещены об этом и самим принципалом. Одним словом, коль скоро сделка была совершена на основании полномочия, то принципал считается юридическим субъектом по такой сделке без всякого отношения к тому, кто из контрагентов имеет в руках доказательства существования подобного полномочия. Эта мыслв подтверждается, между прочим, сравнением полномочия с последующим одобрением (ratihabitio). Как то, так и другое составляют одностороннее проявление воли принципала, только она (воля) в полномочии предшествует заключению сделки, а в ratihabitio следует после. Господствующее теперь учение*(58) признает, что последующее одобрение может быть высказано безразлично как пред gestor'ом, так и пред третьим лицом, что подтверждается, между прочим, случаем смерти gestor'a до ratihabitio, когда выражение одобрения возможно только пред третьим. Полномочие, в противоположность поручению, указывает на власть представителя непосредственно управомочивать или обязывать самого принципала своими сделками с третьими лицами, но такая власть представителя не составляет какого-либо права в субъективном смысле, так же как, и ratihabitio не есть какое-либо право gestor'a.

Полномочие указывает только на возможность совершения представителем известных юридических действий, но не самое исполнение их. Необходимость отличия этих двух моментов имеет большое практическое значение. Представитель в момент наделения его полномочием может быть и неправоспособным к совершению тех действий, на которые его уполномочивают; но если действия эти должны быть совершены в будущем времени, к которому представитель приобретает должную правоспособность, то данное полномочие считается вполне достаточным для воспроизведения юридического эффекта из представительства. Действительность легитимационного акта как одностороннего проявления воли принципала обсуждается по времени его совершения, а действительность юридических действий, принимаемых на основании такого акта представителем, должна быть приурочена к моменту совершения их представителем. Например, можно дать доверенность на совершение судебных действий лицу, не имеющему такого права по предписанию закона; но если до наступления момента совершения их в лице такого представителя отпадет основание его неправоспособности, то он должен быть допущен к судебному представительству на основании имеющейся у него доверенности. Заметим, что такой логический вывод отвечает в то же время интересам гражданского оборота. Для принципала важно, чтобы его представитель имел юридическую возможность в момент совершения порученного ему дела, и если принципал до этого момента не отменил раз данное полномочие, то этим самым он достаточно высказывает свое желание продлить силу представительного полномочия. Так как полномочие для представителя составляет только возможность совершения от имени другого юридических действий, то передача такого полномочия другому, если это ему дозволено, считается вполне действительной, хотя бы в момент передоверия представитель лично и не был правоспособен к исполнению тех действий. В нашей судебной практике после закона 25 мая 1874 г. о частных поверенных встречались случаи, где суд считал недействительным такое передоверие от лица, не имеющего права быть чужим поверенным, руководствуясь известным юридическим правилом: nemo plus juris ad alium transferre potest, quamipse haberet. Но правило это имеет в виду лишь jura acquisita, когда одно лицо передает свое субъективное право другому; следовательно, оно не может применяться к случаю передачи полномочия, не составляющего какого-либо права представителя в приведенном выше смысле. Действительность подобного передоверия оправдывается и с точки зрения мотива, который имел законодатель, устанавливая известные условия, которым должны отвечать поверенные по чужим делам. Мотив этот составляет интерес доверителей, во имя которого требуется от поверенного определенный умственный и нравственные ценз. Оставаясь на строго формальной почве, не следовало бы допускать к судебному представительству и такого поверенного, который приобрел право быть ходатаем после получения доверенности; между тем, сколько нам известно, никогда такой случай не возбуждал сомнения.

Таким образом, неправильно понятое юридическое правило повело и может повести к различным ошибочным выводам. Один из таких случаев судебной практики дошел до Кассационного Департамента Сената, который, по своему обыкновению, избегая установления общего юридического принципа, кассировал решение Судебной Палаты, находя передоверие от нотариуса присяжному поверенному вполне законным, так как на основании ст. 19 нотариального положения и ст. 246 устава гражданского суда нельзя вывести заключение о безусловном устранении нотариусов от права ходатайствовать по чужим делам. Хотя Сенат в результате пришел к выводу, согласующемуся с нашим взглядом, но основания, которые он приводит для своего решения, не могут быть признаны правильными. Из этого решения Сената выходит, что закон (ст. 19. нотариального положения) запрещает только совмещение в одном лице звания нотариуса и присяжного поверенного. Между тем, нам кажется, что вряд ли нотариус может быт допущен судом, особливо после правил 25 мая 1874 г., к личному принятию различных судебных действий в качестве поверенного.