1. 16 Лет. Пересаживание корней.

Мама гуляет с ребенком. Ребенок играет, бегает вокруг нее и случайно оказывается у края тротуара, собираясь ступить на мостовую. Тут же раздается окрик: «Стоп, нельзя!» Услышав тревогу в голосе матери, ребенок возвращается к ней. Так повторяется много раз, и вот в один прекрасный день, когда ребенок уже подрос, он гуляет один. Он вновь оказывается у края тротуара, собирается сделать шаг и вдруг слышит: «Стой, нельзя!» с родными материнскими интонациями. Откуда же несется это: «Стой, нельзя!»? Вот это и есть тот самый корень, что пущен в сознание ребенка родителями.

Вернемся к тому ребенку, которого мы оставили у края тротуара. Он еще подрос, ему уже лет семь-восемь, и ему первый раз разрешено перейти улицу самостоятельно. Он делает шаг и останавливается. В его душе борются две силы. Первая—это «Стой, нельзя!»—и есть «корни», которые высокой стеной окружают ребенка, защищая от внешнего мира. За этой стеной ему тепло, спокойно, удобно. Он знает, что здесь с ним ничего не случится. Но улицу-то хочется перейти. Это вторая сила — извечное стремление человека к новому, неизвестному, неиспробованному. Испробовать себя, испробовать этот мир. Но это страшно — выйти за пределы теплого родительского круга, броситься во взрослый мир, тем более, что нет уверенности даже в том, что удастся перейти сейчас улицу. Вот в этих мучениях нашего ребенка, как в миниатюре видно содержание кризиса пересаживание корней. Пока этого не сделаешь, не сможешь сам перейти улицу.

2. 23 Года. План на всю жизнь.

Речь идет о том молодом человеке, который решил стать президентом США, жениться на блондинке с голубыми глазами, иметь пятерых детей и т. д. Вроде здесь все просто, не видно, зачем кризисовать. У меня самого в этот момент уже был готов план стать лучшим математиком в мире, и принял я его без всяких колебаний. Но я могу представить себе человека, для которого принятие такого плана—серьезная проблема. Гейл Шиихи придумала для него название «транзит».

Вон он. Блестяще поступает на физический факультет. Через полтора года вдруг бросает университет, уезжает на Тихий океан и нанимается матросом на сейнер. Через два года возвращается и снова поступает на исторический или на искусствоведения, или куда-то в этом роде. Проучившись два года, бросает все и уезжает снова на «дикий Запад» собирать ковбойские песни. Потом снова приезжает, и так болтается, как лист на ветру, до 30— 35 лет, когда вдруг, никуда уже не поступая, пишет роман (снимает кино, сочиняет песню) и становится писателем (режиссером, композитором) или никем.

Потом о нем будут писать, что вот-де будущий Художник решил сначала «узнать жизнь», долго путешествовал и, наконец, набравшись впечатлении, написал об этом роман. А на самом деле будущий Художник составил план «Стать Львом Толстым», на меньшее нечего и замахиваться. Каждый дурак в двадцать три года понимает, что каждый дурак может стать президентом США. А вот Львом Толстым? Президентов много, а Лев Толстой—один. Страшно, ведь в двадцать три года речь идет о всей твоей жизни, все поставлено на карту, а Лев Толстой может и не получится. И вот молодой человек старается отодвинуть, отложить решение в надежде, что потом все как-нибудь решится само собой. И когда откладывать дальше уже некуда и с годами накоплено мужество, чтобы принять решение, тогда он садится и пишет роман.

Но все это происходит у молодого человека не на сознательном, а на более глубоком уровне, где выступают расплывчатые картины, неясные образы, часто необлекаемые в слова. Уже приняв решение, он объяснит его каким-либо рациональным способом, чтобы заглушить сомнения, которые, как чертики из бутылки, выскакивают из глубины подсознания. Как раз основная трудность для человека, попавшего в кризис, и заключается в том, что все проблемы внутреннего переустройства, поставленные жизнью, решаются где-то на полпути между сознанием и подсознанием.