5 Апреля
Приехал новый командующий 14-й армией генерал-майор В. И. Щербаков, живой и энергичный человек, не чета этой киселеобразной массе вроде тов. Панина.
От автора. Надо сказать, что в дальнейшем генерал-майору Панину командовать воюющей армией больше не довелось. Он руководил корпусом, преподавал в академии им. М. В. Фрунзе, бывал, судя по служебным характеристикам, и на хорошем счету. Но из песни, как говорится, слова не выкинешь. Тем более что слово это написано и «пропето» у нас, на Мурмане.
В 1949 году Роман Панин вышел в отставку. В том же году и умер. Похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище. По иронии судьбы там же годом раньше похоронили и Максима Старостина, приложившего много усилий для того, чтобы снять некомпетентного генерала с поста командарма-14.
* Владимир Иванович Щербаков, новый командующий 14-й армией, неоднократно отличился во время обороны Заполярья. В его честь названа улица в Мурманске.
Песни фашистского «гостя»
Найден дневник Максима Старостина, руководившего советским Заполярьем во время Великой Отечественной войны. С некоторыми его записями, рассказывающими о настроениях, царивших в немецкой армии на Севере, мы вас и познакомим
Все, кто хоть мало-мальски интересовались историей Мурмана, знают, что во время Великой Отечественной жизнью нашей области руководил Максим Иванович Старостин, 1-й секретарь обкома ВКП(б). И, смею сказать, нам повезло с тогдашним руководителем. Старостин получил хорошее по тем временам образование: родившись в 1902 году в саратовской глубинке, он, пройдя школу гражданской войны в Сибири, окончил Институт советского строительства, а затем Военно-Инженерную академию РККА, по окончании которой вскоре и вступил «во владение» Мурманской областью в январе 1939 года. Здесь он непосредственно участвовал в создании Мурманского пограничного округа, Титовского и Кандалакшского укрепрайонов, то есть закладывал основы последующего успешного сопротивления фашистскому нашествию. А с началом военных действий, будучи одновременно членом Военных советов здешней 14-й армии и Северного флота, активно обеспечивал это поистине всенародное сопротивление.
Однако мало кому известно, что все четыре года войны Старостин вел обстоятельные личные записи, довольно откровенный «Дневник войны», который до сих пор не опубликован и, значит, не включен в нашу сегодняшнюю жизнь. Я и сам узнал о его существовании совсем недавно. Скажу больше: эти ценнейшие, чуть ли не ежедневные заметки самого информированного в области человека, имеющего прямые доверительные отношения с высшими лицами государства, легко могли пропасть. Ведь Максим Иванович сразу после войны был отозван в Москву, где и умер уже в ноябре 1948 года. Спасибо его сыну, Юрию Максимовичу, который взял на себя немалый труд по расшифровке отцовского дневника, перепечатал на пишущей машинке, и один экземпляр этого тысячестраничного документа оказался в Мурманске.
Надеюсь, полная публикация «Дневника» не за горами, приложу к этому и свои усилия. А сегодня, в качестве затравки, поделюсь с читателями «Комсомолки» лишь некоторыми фрагментами, рассказывающими о фашистском фольклоре, появившемся в результате первой зимней заполярной кампании.
Горно-егерские страдания
Запись от 18 января 1942 года:
«У взятого в плен у реки Большая Западная Лица 13.01.1942 г. немецкого фельдфебеля 6-й роты 141-го горно-егерского полка Йозефа Вальха найдена переписанная в дневник песня следующего содержания:
ПЕСНЯ О ТУНДРЕ
На Севере дальнем, где старая тундра лежит,
Где солнце не светит, там корпус альпийский стоит.
Бледнеют солдатские лица,
Похищены зубы цингой.
И вечно здесь слышится ропот:
«Когда же, когда же домой?»
Вот Лица застыла, и волны ее не шумят.
На вечном посту своем егерский мерзнет солдат.
Тускнеют глаза у австрийца,
Покрылась щека синевой,
Одно лишь он тихо бормочет:
«Когда же, когда же домой?»
Где мулов покорных солдаты-австрийцы ведут,
Где ветры из Мурманска холод ужасный несут,
Там тянем мы спирт и сивуху
И, заняты думой одной,
Мы с грустью друзей вопрошаем:
«Когда же, когда же домой?»
В июле, наверно, последний снег с сопок сойдет
И главный фельдфебель в канаве скелет мой найдет.
И личный мой номер солдатский,
Подернутый ржавой каймой,
С кусочком истлевшей веревки
Пошлет он, пошлет он домой.
Эта же песня найдена у убитых фашистов на полуострове Рыбачий во время боев 28.12.1941 года. Как видно, настроение у немцев не боевое. Наступательная спесь их нашими боевыми действиями и прочной обороной сбита! Стремятся не в Мурманск, а домой».
Советским истребителям удалось заставить немецкий самолет сесть на улицы Мурманска.
Фото: Евгений Халдей
Запись от 28 января 1942 года:
«На Кандалакшском направлении настроение солдат, судя по показаниям пленных, не лучше, чем у солдат на Мурманском направлении. Так, солдат 2-го взвода 8-й роты 324-го пехотного полка, взятый в плен 21.01.42 года, показал: «В сентябре на горе Лысая меня ранили, и я лежал в лазарете в г. Осло, где беседовал с другими ранеными. Они говорили, что их командиры обещали взять Саллу за 7 часов, а на взятие ушло 7 дней. Обещали также взять Кандалакшу за 12 дней и дойти до Белого моря, но до сих пор не сумели этого сделать, хотя прошло уже 6 месяцев. Настроение солдат подавленное – они не ожидали такого упорного сопротивления. Сейчас солдаты тайком напевают:
«Вон из России и – домой!
По горло сыты мы войной,
Мечты о доме нас гнетут.
О, как ужасно было тут».
Летчикам тоже жилось несладко
В записи от 14 апреля 1942 года:
«Пленный бортрадист со сбитого 24.03.42 года самолета «Юнкерс-87» Курт Бачинский рассказал, что немецкие летчики поют песню под названием
ЧТО ТАКОЕ ПОЛЯРНЫЙ ЛЕТЧИК
«Некто прозябающий,
Вечно на холоде замерзающий,
В игре проигрывающий,
Света солнечного не видящий,
Часто зря воображающий,
Женщин не знающий,
Кокнам прилипающий,
Сивуху попивающий
В уборную убегающий,
На Мурманск летающий
И не побеждающий,
О мире мечтающий,
Дни и ночи в нужде коротающий.
Вот и летчик-полярник.
Ему пара – свинья и свинарник...
В записи от 24 октября 1942 года:
«В одном из журналов «Огонек» опубликована «Последняя песня», найденная у убитого эсэсовца из «Норддивизиона», действующего на Кестеньгском направлении:
Жрем и пьянствуем, сходим с ума.
Нашим сделалась адом и раем
Кокосальмы полярная тьма.
Мы убийцы. Кровавое стадо.
Лес и тундра нам стали тюрьмой.
Нам уже не вернуться из ада,
Никогда не вернуться домой.
Как вонючая, тухлая тина,
Что на скалах залива гниет,
На щеках у нас грязь и щетина.
Мы не люди, а сволочь болот.
Безволосые, с черными ртами,
Горько пьянствуем с ведьмой-цингой.
Вши нас гложут и шепчут ночами:
«Никогда не вернетесь домой».
Мы сраженья свои проиграли.
На позициях наших лежат
Горы трупов. И вспомнят едва ли
Имена этих мертвых солдат.
Те, что живы остались - свихнутся,
Окривеют навеки душой...
Нам отсюда назад не вернуться.
Никогда не вернуться домой!
Хорошая песня о «приподнятом боевом» настроении. В целом автор правильно предчувствовал: все захватчики найдут свою могилу в русской земле – не вернуться им домой».
В дневнике Максима Старостина еще много интересных деталей из истории обороны Заполярья.
Можно ли верить этим песням?
Скептически настроенных читателей может смутить художественность вышеприведенных переводов. Наверняка кто-то заявит, что эти песни сочинялись не немецкой солдатней, а в каких-нибудь советских политотделах ради агитации. Цель – показать народу, как пал боевой дух в рядах противника. Но, во-первых, среди русских солдат, воевавших в Заполярье, было много поэтов, которые могли быстро придать литературный вид переводу немецкой песни. Например, на полуострове Рыбачьем служил Николай Букин, автор текста знаменитой песни «Прощайте, скалистые горы». На Карельском фронте воевал поморский поэт Константин Баёв. А среди военных корреспондентов, побывавших в Заполярье, были известные на всю страну писатели – Юрий Герман, Вениамин Каверин, Константин Симонов. Вполне кто-то из них мог пройтись талантливым пером по сделанному переводчиком наброску. Во-вторых, упаднические настроения действительно могли воцариться среди солдат Вермахта, настраивавшихся на молниеносную войну, а попавших в ледяную мясорубку.
Максим Иванович не пишет, кем переведены эти опусы на русский язык. Впрочем, это не так уж важно: мы рассматриваем не столько художественные достоинства фашистского фольклора, сколько самих его создателей, застрявших на нашем Севере и доведенных до ручки первыми же действительно серьезными испытаниями на прочность.